ей беспрестанно мечталось, будто все молодые мужчины ею пленяются, вздыхают по ней и гоняются везде за нею; но вместо того все ее презирают и везде смеются ее безумию. Она жаждет любовника, но найти его не может, бесится, ревнует, злословит всех; зависть грызет ее сердце, она приходит в слабость, старость с помощию злости прекращают дни ее, она умирает: но где же пословица? тут ее не видно: посмотрим на другой странице.
Старуха, имеющая прекрасную и взрослую дочь, искушением беса влюбляется в двадцатилетнего молодчика, который, увидя вместе седую старуху и прекрасную ее дочь, отдает последней свое сердце, а с первою делает денежный договор в продаже ей своей склонности. Торг кончился, старуха щедро платит за купленные ласки, истощает все старинные редкости для подарков, опустошает мешки казенные, и весь дом ее становится так пуст, как взятый штурмом город. Наконец молодчик сговаривается с дочерью, увозит ее, женится и показывается старухе уже не в виде любовника, но в виде зятя; сия измена старуху убивает: она ахнула, и проклятый бес принял последний вздох ее: но и тут пословицы не видно? поищем далее.
Поседелый старик, вступивший уже одною ногою во гроб, будучи искушаем бесом, начинает сбирать богатство, ограничивает свои расходы, налагает вечный пост на себя, на жену, на детей своих и на всех домашних; притесняет бедных, отнимает у них последние их земли, крестьян, имение и все, что ему ни попадется. Делается в короткое время сильным помещиком, богачом, ростовщиком, скрягою и ненавидим становится своим домашним. Все желают ему смерти, дети с нетерпением ожидают конца его: смерть приходит, уступает душу его бесу, а беззаконно скопленное имение достается детям, кои так же беззаконно расточают оное. – Пословицы, однако, не видно.
Имея седину в голове, женщина, я чаю искушением же беса, начинает думать, будто она в состоянии сочинять стихи и прозу, марает любовные сказочки, кропает идиллии, эклоги и другие мелкие сочинения, но успехов не видит, кладет вину на слабость глаз своих, будто они препятствуют далее упражняться ей, но никогда, однако, не признается, что глаза слабы от старости. Она обвиняет свою чувствительность, которая часто извлекает у нее слезы, и чтение, которое в слабость зрение ее привело; но пройдем сие мимо, тут, конечно, пословицы не найдем.
Мужчина, у коего уже начала в бороду седина показываться, будучи подстрекаем бесом, сделал себе должность беспрестанно шутить, но шутки его успеха не имеют, он желает всех смешить, но никто не смеется, а ежели когда и смеются, то не тому, чтобы соль находили в шутках, а тому, что шутки не смешны, но изобретатель их силится и продолжает далее и далее; тут пословицы нашей, однако, не видно, пройдем.
Но что это! манускрипт сей писан в последнем столетии, в нем, конечно, не найду я, чего ищу, пойдем далее в древность, поищем там. А! да вот она в заглавии поставлена: седина в бороду, а бес в ребро. Перепишем скорей и предадим ее тиснению.
Старая и беззаконно проводившая дни свои женщина имела сына, которому хотя и за тридцать лет было, но он еще ничему не учился, ничего не делал и был неотступно подле своей матери. Она его ласкала, нежила, баловала и сделала наконец сущего тунеядца; беспрестанно уговаривала его жениться, но урод, заключая, что все на свете женщины так злобны и беспокойны, как злобна его мать, никогда не соглашался на женитьбу. Старуха, желая узнать судьбу своего единородного сына, приводила к себе в дом ворожей и угадчиков, но никто ничего доброго не предсказывал. Наконец прошла великая слава об одном состарившемся в сем ремесле угадчике: она бегает по всему городу, ищет, наконец находит, уговаривает его прийти к ней в дом, кланяется, сулит подарки, колдун снисходит на ее просьбу, приходит к ней, она показывает своего тунеядца и со слезами просит сказать, какой жребий назначен сему уроду. Колдун, оглядевши его кругом, наморщился и сказал: «Седина в бороду, а бес в ребро», – и, сказав сие, вышел. Старуха бросается за ним, обнимает его колена, требует, чтобы изъяснил ей, что слова его значат; угадчик на все ее прошения только и твердит: «С едина в бороду, а бес в ребро», а сам, между тем, уходит. Бедная мать с горестию возвращается к сыну и вместе с ним рассуждают, что бы значили сии слова; но сколько ни думали, а отгадать не могли. Старуха время от времени стала, однако, примечать, не показывается ли седина в бороде у сына, сын, также опасаяся беса, часто поглядывал на свою бороду. Седина показалась, сын, желая предупредить гостя, который в ребро к нему залезет, взял намерение постричься в монахи; объявил сие своей любезной матушке; она плачет, рвется и уговаривает его лучше жениться, говоря, что добрая жена беса отгонит, но сын упрямится и идет искать монастырь, в котором бы он был безопасен от бесов. Бес, невидимо пребывающий беспрестанно в сем доме, проникает намерения сынаи матери, берет на себя вид прекрасной и смиренной девицы и садится у ворот монастыря, чтобы подцепить дурака: жертва его к нему подходит и спрашивает, не знает ли она, какой это монастырь; бес с приятностию отвечает, что она не знает и что пришла тут за тем, чтобы испросить себе место в сем монастыре, ежели он женский.
– Как, – сказал он, – ты хочешь итти в монахини, будучи так молода и хороша?
Бес притворно плачет и сказывает, что сиротство и бедность ее к сему принуждают; между тем умильно на него взглядывает, хвалит его, уверяет, что он еще гораздо молод, чтобы принять такую строгую жизнь. Болван наш начинает ей верить, а бес, пользуйся его слабостию, делает ему всякие искушения и наконец доводит до того, что он забывает монастырь и дает слово на ней жениться. Он приводит свою любезную невесту к своей матери, рассказывает все, что с ним случилось; старуха радуется, обнимает свою нареченную невестку, или, лучше сказать, беса, который уже давно привык к ее объятиям; учреждается великолепная пирушка, свадьба оканчивается, а с нею и согласие между сына и матери прекращается. Бес, сделавшися женою, вовлек урода во все неистовства; он поссорился с своею матерью, выгнал ее из дому, расточил в короткое время все свое имение, сделался зол, мстителен, пьян и забиячлив. Бес, увидя, что все свои намерения привел к концу, сделал какой-то состав, которым если напишешь, то вечно написанное останется видно; сим составом спящему дураку на лбу написал: седина в бороду, а бес в ребро; написав, разбудил его и сказал:
– Помнишь ли ты угадчика, который сказал некогда тебе: седина в бороду, а бес в ребро?
– Помню, – сказал муж.
– Ну, теперь пророчество сие с тобой сбылось, как скоро седина в твоей бороде показалась, ты, остерегался от беса, хотел постричься, но бес тебя подстерег; ты увидел меня, влюбился и, наруша свой обет, женился на мне: знаешь ли ты, что жена взята из ребра мужа?
– Так, – сказал урод.
– Знай же, что я самый тот бес, которого колдун тебе предсказывал; я взял на себя образ прекрасной девицы, искусил тебя и развратил всю жизнь твою; беззаконная жизнь матери твоей и твоя праздность и глупость привлекли меня в дом ваш, я невидимо был всегда с вами; но как должность моя требует, чтобы вредить всем тем, к кому я близок, то я, наделавши всех зол, вас покидаю. По сих словах бес исчез. Молодец наш, будучи вне себя от ужаса, уходит из дома; бегает по всем улицам и с кем ни встретится, всякий, прочтя на лбу у него надпись: седина в бороду, а бес в ребро, спрашивает, что это значит; он каждому рассказывает: новость сия бегает из двора во двор и делается общею пословицею. Причина сия невероятна, но ежели другой сыскать не можно, то я прошу моих читателей и сей поверить.
Сиди у моря, жди погоды
Предки наши имели обыкновение иносказательно и кратко сообщать свои мысли. Может быть, что причиною тому была любовь их к скромности, коею они хвалилися, а не многоречие, коим мы ныне хвастаемся, почитая в нас того красноречивейшим, кто, изгибая тело свое, может проговорить битый час, не сказав ни слова. Может быть, виною тому и то, что нравоучение свое прародители наши хотели сообщить тем только, кои желали и умели оным пользоваться и о коих они были уверены, что иносказание их истолковать могут. Ежели сие сходно с правдою, вероятно и то, что не было у древних намерения сделать из всех людей ученых, но некоторых, достойных к тому, избирали человеков. С людьми же, не хотящими познать учение их, видно, что они и не говаривали, дабы понапрасну не терять слов, а тем только сообщали мысли свои, кои показывали желание разуметь их, чего невозможно было достигнуть, не приобыкнув к образу предложения их мыслей. Пословица сиди у моря, жди погоды не только до одних мореплавателей касается, но и до всех людей. Ибо в старой рукописи найдено мною, что морем хотели старики наши означить житье наше, поколику великое есть подобие у оного с морем. Тихое море удобно восколебатися может ветрами, и спокойная жизнь наша легко помутиться может страстями. Свирепые волны укрощаются, как скоро утихнут ветры; подобным образом страсти, нас в житии нашем колеблющие, исчезнут, как скоро истребит их благоразумие.
По объявлению старинных историографов на Каспийском море был остров, называемый Сундар. Владел тамо один самодержавный князь: ибо в древние времена цари не так редки были, как ныне. Сей князь хотя и доброго был сердца, но не имел довольно душевной твердости, или постоянства, чтобы мог он предпринятое однажды привести к окончанию. И окружающие его, пользуясь сею слабостию, столь часто принуждали переменять его намерение, сколь повелевала им то собственная их корысть. Почтения достойные и хранящие государственные выгоды люди иные удаляться начинали от дел, иные, преклонясь на сторону личныя пользы, подражали прочим, коих число ежедневно таким образом умножалось; но молодой царедворец по имени Усерд, любя государя своего и радея о общественной пользе, не мог решиться ни оставить двор, ниже прилепиться к числу о себе только пекущихся, и вообразя некогда живо в уме своем пагубные следствия, от малодушия государского державе причинитися могущие, решился пред князем, вельможами управляемым, изобразить бедственное состояние княжества. Представил он ему хитрость, над невинностию торжествующую, лесть превозносящуюся, гонимую истину и угнетаемую добродетель. Усерд был красноречив, убедил бы, может быть, и другого своими словами, не только государя своего, который обещал ему в кабинете исполнить по его совету. Но только что сведали прочие придворные о сем переговоре, то со всех сторон оступили женоподобного владетеля и уверили его, что все то неправда, что представлял ему Усерд, коего называли они фанатиком и излишно осторожным человеком; что, может быть, и случилось где какое неправосудие, говорили они князю, но оно тотчас исправлено; были и столь дерзкие в царедворцах, что явно осмелились солгать государю, что все то ложь, о чем ему Усерд ни докладывал: кратко сказать, уверили государя в противном и доказали, что переменять предприятие свое государю есть не прилепляться упрямо к своим собственным заключениям и отдавать справедливость тем, кои, соблюдая пользу, доносят ему о том, что делать должно, и что Усерд есть человек самолюбивый, почитающий то истиною, что таковою ему только кажется, и желающий из презрения к другим преклонять государя на свои мысли; что такого вредного члена надлежит отсечь от тела.
Слабый владетель готов уже был согласиться произвесть в дело предложение льстецов своих. И некоторые из них, приметя в нем сию наклонность, не теряя времени, присоветовали ему удалить от двора своего Усерда. Другие подкрепили голоса голосами, и ссылка верному Усерду уже готова. Князь повелел снарядить мореходное судно, дабы отвезть усердного служителя своего на отдаленный остров Каспийского моря, куды отдавних времен ссылались враги государей и государства. Едва вылетело из уст владельческих пагубное сие определение, тотчас спешили исполнить его враги Усердовы. – Оставивший Усерд государя своего в добрых расположениях от слов своих веселился мыслию, что удалось ему отвлечь князя от слабости его; но вдруг получает он от престола повеление, объявляющее ему, что должен он, нимало не медля, по получении сего веления следовать вручителю оного всюду, куды он его ни повезет; что открытое преступление его столь велико, что он не может видеть более княжеского высочества и что жизнь свою тем он только продлить может, если беспрекословно и немедленно повинется сему указу; ибо такова есть воля государская. Вот вся причина ссылки Усердовой. Громовой удар не так бы сильно поразил слух всякого, как сия ведомость добросердечного царедворца. Окаменел Усерд, прочитавши указ княжеский. Удивление, потом гнев, ярость овладели его чувствами. Но наконец сожаление пришло ему в сердце. Пролил он слезы о заблуждающем своем князе, хотел помедлить своим отъездом, надеясь, что опомнится он и пременит свое о нем определение; но в одном сем только и пребыл владетель непременен. – Человек животолюбив; боялся Усерд долго медлить в противной ему стороне, дабы не навлечь на себя исполнения и второго содержания княжеского указа. И так поплыл он в заточение. Погода была мореплаванию способна, ветр споспешествовал прибыть судну его на другой день в определенное место, где и заключили Усерда под крепкую стражу. Несколько лет провел он в ссылке. Ежели верить преданию, то сказывают, что он приятнее проводил время свое в темнице, нежели при дворе. Сие тем вероятно, что Усерд был человек твердый и добродетельный. Ссылка его навела такой страх на благонамеренных людей, что никто не осмеливался и ныне не смеет более говорить при дворе правду. Неприятели истины и Усерда постарались лишить заточенного вельможу последних способов к приятному провождению времени. Запретили подтвердительным указом, насланным из верховного совета к начальнику стражи, давать книги, бумагу, перо и чернилы и чрез то перерезать ему удобность когда-либо напомнить о себе государю. Много оставалось Усерду лишнего времени от слез и мучения, он, будучи тихого нрава, приобрел любовь и доверенность страженачальника, который хотя и не великий был грамотей, однакоже имел у себя письменные книжицы, из коих в одной содержались правилы, что никогда ни в чем не должно отчаяватися, что отчаяние означает малодушного человека, и прочие рассуждения. Оканчивалась же сия книжица сими словами: сиди у моря, жди погоды.
Сколь ни мало чаял Усерд своего возвращения, но сие заключение, а притом и надежда, никогда нас, да и в самой смерти, не оставляющая, ободряли добродетельного и за пользу к отечеству претерпевающего заточение. И подлинно сбылись слова сии; ибо богатому жаль корабля, убогому кошелька. С отсутствием сего любимца истины исчезли, так сказать, и последние доброхоты государские и государства. От чего вскоре княжество сундарское приближилось к падению. И скоро бы пропало, если бы нечаянное нашествие иноплеменников не понудило князя сундарского искать между ласкателями своими такого, который бы искусным противуборствием отразил противные силы. Летописцы утверждают единогласно, что тщетно было искание такового мужа в числе мнимых друзей княжеских. От чего доходил он до отчаяния и дошел бы конечно, если б не вспомнил при настоящей опасности своей о Усерде. Едва коснулось памяти его достопочтенное сие имя, тотчас посылает он за Усердом, не для того, что признал он его невинным и желал загладить свой пред ним проступок, но для того, что думал, что способен он отвратить надлежащую опасность: ибо слыл Усерд на войне храбрым и искусным полководцем. По дозволению, данному Усерду начальником его, прохаживаться по берегу морскому ходил он кругом темницы своей в глубоком размышлении о часто прочитываемой книжице, а особливо о заключительных оныя словах: сиди у моря, жди погоды. Но изнуренный терпением, начал было уже Усерд сомневаться о истине сего изречения, как вдруг пристало судно, и вступившие на берег спрашивают у самого его о Усерде, жив ли и здоров ли он; сказывают, что имеют они от князя повеление возвратить его ко двору как возможно скорее, что и исполнят, как только объявят указ о том страженачальнику. Невозможно описать радости всех, услышавших об освобождении Усерда. Все спешат свидетельствовать ему оную принесением ему всего нужного на путевое содержание. По прошествии несколька часов готов уже был Усерд к отъезду и отправился в путь свой, уверив всех, что не преминет он стараться возблагодарить за любовь к себе испрошением княжеской милости всем тем, кто брал участие в его печали. Наконец упросил он быть уверенным всем в истине слов: сиди у моря, жди погоды, и всякий, желая угодить Усерду, обещал ему исполнить его просьбу и говорить и памятовать непрестанно: сиди у моря, жди погоды.
1 2 3 4 5 6
Старуха, имеющая прекрасную и взрослую дочь, искушением беса влюбляется в двадцатилетнего молодчика, который, увидя вместе седую старуху и прекрасную ее дочь, отдает последней свое сердце, а с первою делает денежный договор в продаже ей своей склонности. Торг кончился, старуха щедро платит за купленные ласки, истощает все старинные редкости для подарков, опустошает мешки казенные, и весь дом ее становится так пуст, как взятый штурмом город. Наконец молодчик сговаривается с дочерью, увозит ее, женится и показывается старухе уже не в виде любовника, но в виде зятя; сия измена старуху убивает: она ахнула, и проклятый бес принял последний вздох ее: но и тут пословицы не видно? поищем далее.
Поседелый старик, вступивший уже одною ногою во гроб, будучи искушаем бесом, начинает сбирать богатство, ограничивает свои расходы, налагает вечный пост на себя, на жену, на детей своих и на всех домашних; притесняет бедных, отнимает у них последние их земли, крестьян, имение и все, что ему ни попадется. Делается в короткое время сильным помещиком, богачом, ростовщиком, скрягою и ненавидим становится своим домашним. Все желают ему смерти, дети с нетерпением ожидают конца его: смерть приходит, уступает душу его бесу, а беззаконно скопленное имение достается детям, кои так же беззаконно расточают оное. – Пословицы, однако, не видно.
Имея седину в голове, женщина, я чаю искушением же беса, начинает думать, будто она в состоянии сочинять стихи и прозу, марает любовные сказочки, кропает идиллии, эклоги и другие мелкие сочинения, но успехов не видит, кладет вину на слабость глаз своих, будто они препятствуют далее упражняться ей, но никогда, однако, не признается, что глаза слабы от старости. Она обвиняет свою чувствительность, которая часто извлекает у нее слезы, и чтение, которое в слабость зрение ее привело; но пройдем сие мимо, тут, конечно, пословицы не найдем.
Мужчина, у коего уже начала в бороду седина показываться, будучи подстрекаем бесом, сделал себе должность беспрестанно шутить, но шутки его успеха не имеют, он желает всех смешить, но никто не смеется, а ежели когда и смеются, то не тому, чтобы соль находили в шутках, а тому, что шутки не смешны, но изобретатель их силится и продолжает далее и далее; тут пословицы нашей, однако, не видно, пройдем.
Но что это! манускрипт сей писан в последнем столетии, в нем, конечно, не найду я, чего ищу, пойдем далее в древность, поищем там. А! да вот она в заглавии поставлена: седина в бороду, а бес в ребро. Перепишем скорей и предадим ее тиснению.
Старая и беззаконно проводившая дни свои женщина имела сына, которому хотя и за тридцать лет было, но он еще ничему не учился, ничего не делал и был неотступно подле своей матери. Она его ласкала, нежила, баловала и сделала наконец сущего тунеядца; беспрестанно уговаривала его жениться, но урод, заключая, что все на свете женщины так злобны и беспокойны, как злобна его мать, никогда не соглашался на женитьбу. Старуха, желая узнать судьбу своего единородного сына, приводила к себе в дом ворожей и угадчиков, но никто ничего доброго не предсказывал. Наконец прошла великая слава об одном состарившемся в сем ремесле угадчике: она бегает по всему городу, ищет, наконец находит, уговаривает его прийти к ней в дом, кланяется, сулит подарки, колдун снисходит на ее просьбу, приходит к ней, она показывает своего тунеядца и со слезами просит сказать, какой жребий назначен сему уроду. Колдун, оглядевши его кругом, наморщился и сказал: «Седина в бороду, а бес в ребро», – и, сказав сие, вышел. Старуха бросается за ним, обнимает его колена, требует, чтобы изъяснил ей, что слова его значат; угадчик на все ее прошения только и твердит: «С едина в бороду, а бес в ребро», а сам, между тем, уходит. Бедная мать с горестию возвращается к сыну и вместе с ним рассуждают, что бы значили сии слова; но сколько ни думали, а отгадать не могли. Старуха время от времени стала, однако, примечать, не показывается ли седина в бороде у сына, сын, также опасаяся беса, часто поглядывал на свою бороду. Седина показалась, сын, желая предупредить гостя, который в ребро к нему залезет, взял намерение постричься в монахи; объявил сие своей любезной матушке; она плачет, рвется и уговаривает его лучше жениться, говоря, что добрая жена беса отгонит, но сын упрямится и идет искать монастырь, в котором бы он был безопасен от бесов. Бес, невидимо пребывающий беспрестанно в сем доме, проникает намерения сынаи матери, берет на себя вид прекрасной и смиренной девицы и садится у ворот монастыря, чтобы подцепить дурака: жертва его к нему подходит и спрашивает, не знает ли она, какой это монастырь; бес с приятностию отвечает, что она не знает и что пришла тут за тем, чтобы испросить себе место в сем монастыре, ежели он женский.
– Как, – сказал он, – ты хочешь итти в монахини, будучи так молода и хороша?
Бес притворно плачет и сказывает, что сиротство и бедность ее к сему принуждают; между тем умильно на него взглядывает, хвалит его, уверяет, что он еще гораздо молод, чтобы принять такую строгую жизнь. Болван наш начинает ей верить, а бес, пользуйся его слабостию, делает ему всякие искушения и наконец доводит до того, что он забывает монастырь и дает слово на ней жениться. Он приводит свою любезную невесту к своей матери, рассказывает все, что с ним случилось; старуха радуется, обнимает свою нареченную невестку, или, лучше сказать, беса, который уже давно привык к ее объятиям; учреждается великолепная пирушка, свадьба оканчивается, а с нею и согласие между сына и матери прекращается. Бес, сделавшися женою, вовлек урода во все неистовства; он поссорился с своею матерью, выгнал ее из дому, расточил в короткое время все свое имение, сделался зол, мстителен, пьян и забиячлив. Бес, увидя, что все свои намерения привел к концу, сделал какой-то состав, которым если напишешь, то вечно написанное останется видно; сим составом спящему дураку на лбу написал: седина в бороду, а бес в ребро; написав, разбудил его и сказал:
– Помнишь ли ты угадчика, который сказал некогда тебе: седина в бороду, а бес в ребро?
– Помню, – сказал муж.
– Ну, теперь пророчество сие с тобой сбылось, как скоро седина в твоей бороде показалась, ты, остерегался от беса, хотел постричься, но бес тебя подстерег; ты увидел меня, влюбился и, наруша свой обет, женился на мне: знаешь ли ты, что жена взята из ребра мужа?
– Так, – сказал урод.
– Знай же, что я самый тот бес, которого колдун тебе предсказывал; я взял на себя образ прекрасной девицы, искусил тебя и развратил всю жизнь твою; беззаконная жизнь матери твоей и твоя праздность и глупость привлекли меня в дом ваш, я невидимо был всегда с вами; но как должность моя требует, чтобы вредить всем тем, к кому я близок, то я, наделавши всех зол, вас покидаю. По сих словах бес исчез. Молодец наш, будучи вне себя от ужаса, уходит из дома; бегает по всем улицам и с кем ни встретится, всякий, прочтя на лбу у него надпись: седина в бороду, а бес в ребро, спрашивает, что это значит; он каждому рассказывает: новость сия бегает из двора во двор и делается общею пословицею. Причина сия невероятна, но ежели другой сыскать не можно, то я прошу моих читателей и сей поверить.
Сиди у моря, жди погоды
Предки наши имели обыкновение иносказательно и кратко сообщать свои мысли. Может быть, что причиною тому была любовь их к скромности, коею они хвалилися, а не многоречие, коим мы ныне хвастаемся, почитая в нас того красноречивейшим, кто, изгибая тело свое, может проговорить битый час, не сказав ни слова. Может быть, виною тому и то, что нравоучение свое прародители наши хотели сообщить тем только, кои желали и умели оным пользоваться и о коих они были уверены, что иносказание их истолковать могут. Ежели сие сходно с правдою, вероятно и то, что не было у древних намерения сделать из всех людей ученых, но некоторых, достойных к тому, избирали человеков. С людьми же, не хотящими познать учение их, видно, что они и не говаривали, дабы понапрасну не терять слов, а тем только сообщали мысли свои, кои показывали желание разуметь их, чего невозможно было достигнуть, не приобыкнув к образу предложения их мыслей. Пословица сиди у моря, жди погоды не только до одних мореплавателей касается, но и до всех людей. Ибо в старой рукописи найдено мною, что морем хотели старики наши означить житье наше, поколику великое есть подобие у оного с морем. Тихое море удобно восколебатися может ветрами, и спокойная жизнь наша легко помутиться может страстями. Свирепые волны укрощаются, как скоро утихнут ветры; подобным образом страсти, нас в житии нашем колеблющие, исчезнут, как скоро истребит их благоразумие.
По объявлению старинных историографов на Каспийском море был остров, называемый Сундар. Владел тамо один самодержавный князь: ибо в древние времена цари не так редки были, как ныне. Сей князь хотя и доброго был сердца, но не имел довольно душевной твердости, или постоянства, чтобы мог он предпринятое однажды привести к окончанию. И окружающие его, пользуясь сею слабостию, столь часто принуждали переменять его намерение, сколь повелевала им то собственная их корысть. Почтения достойные и хранящие государственные выгоды люди иные удаляться начинали от дел, иные, преклонясь на сторону личныя пользы, подражали прочим, коих число ежедневно таким образом умножалось; но молодой царедворец по имени Усерд, любя государя своего и радея о общественной пользе, не мог решиться ни оставить двор, ниже прилепиться к числу о себе только пекущихся, и вообразя некогда живо в уме своем пагубные следствия, от малодушия государского державе причинитися могущие, решился пред князем, вельможами управляемым, изобразить бедственное состояние княжества. Представил он ему хитрость, над невинностию торжествующую, лесть превозносящуюся, гонимую истину и угнетаемую добродетель. Усерд был красноречив, убедил бы, может быть, и другого своими словами, не только государя своего, который обещал ему в кабинете исполнить по его совету. Но только что сведали прочие придворные о сем переговоре, то со всех сторон оступили женоподобного владетеля и уверили его, что все то неправда, что представлял ему Усерд, коего называли они фанатиком и излишно осторожным человеком; что, может быть, и случилось где какое неправосудие, говорили они князю, но оно тотчас исправлено; были и столь дерзкие в царедворцах, что явно осмелились солгать государю, что все то ложь, о чем ему Усерд ни докладывал: кратко сказать, уверили государя в противном и доказали, что переменять предприятие свое государю есть не прилепляться упрямо к своим собственным заключениям и отдавать справедливость тем, кои, соблюдая пользу, доносят ему о том, что делать должно, и что Усерд есть человек самолюбивый, почитающий то истиною, что таковою ему только кажется, и желающий из презрения к другим преклонять государя на свои мысли; что такого вредного члена надлежит отсечь от тела.
Слабый владетель готов уже был согласиться произвесть в дело предложение льстецов своих. И некоторые из них, приметя в нем сию наклонность, не теряя времени, присоветовали ему удалить от двора своего Усерда. Другие подкрепили голоса голосами, и ссылка верному Усерду уже готова. Князь повелел снарядить мореходное судно, дабы отвезть усердного служителя своего на отдаленный остров Каспийского моря, куды отдавних времен ссылались враги государей и государства. Едва вылетело из уст владельческих пагубное сие определение, тотчас спешили исполнить его враги Усердовы. – Оставивший Усерд государя своего в добрых расположениях от слов своих веселился мыслию, что удалось ему отвлечь князя от слабости его; но вдруг получает он от престола повеление, объявляющее ему, что должен он, нимало не медля, по получении сего веления следовать вручителю оного всюду, куды он его ни повезет; что открытое преступление его столь велико, что он не может видеть более княжеского высочества и что жизнь свою тем он только продлить может, если беспрекословно и немедленно повинется сему указу; ибо такова есть воля государская. Вот вся причина ссылки Усердовой. Громовой удар не так бы сильно поразил слух всякого, как сия ведомость добросердечного царедворца. Окаменел Усерд, прочитавши указ княжеский. Удивление, потом гнев, ярость овладели его чувствами. Но наконец сожаление пришло ему в сердце. Пролил он слезы о заблуждающем своем князе, хотел помедлить своим отъездом, надеясь, что опомнится он и пременит свое о нем определение; но в одном сем только и пребыл владетель непременен. – Человек животолюбив; боялся Усерд долго медлить в противной ему стороне, дабы не навлечь на себя исполнения и второго содержания княжеского указа. И так поплыл он в заточение. Погода была мореплаванию способна, ветр споспешествовал прибыть судну его на другой день в определенное место, где и заключили Усерда под крепкую стражу. Несколько лет провел он в ссылке. Ежели верить преданию, то сказывают, что он приятнее проводил время свое в темнице, нежели при дворе. Сие тем вероятно, что Усерд был человек твердый и добродетельный. Ссылка его навела такой страх на благонамеренных людей, что никто не осмеливался и ныне не смеет более говорить при дворе правду. Неприятели истины и Усерда постарались лишить заточенного вельможу последних способов к приятному провождению времени. Запретили подтвердительным указом, насланным из верховного совета к начальнику стражи, давать книги, бумагу, перо и чернилы и чрез то перерезать ему удобность когда-либо напомнить о себе государю. Много оставалось Усерду лишнего времени от слез и мучения, он, будучи тихого нрава, приобрел любовь и доверенность страженачальника, который хотя и не великий был грамотей, однакоже имел у себя письменные книжицы, из коих в одной содержались правилы, что никогда ни в чем не должно отчаяватися, что отчаяние означает малодушного человека, и прочие рассуждения. Оканчивалась же сия книжица сими словами: сиди у моря, жди погоды.
Сколь ни мало чаял Усерд своего возвращения, но сие заключение, а притом и надежда, никогда нас, да и в самой смерти, не оставляющая, ободряли добродетельного и за пользу к отечеству претерпевающего заточение. И подлинно сбылись слова сии; ибо богатому жаль корабля, убогому кошелька. С отсутствием сего любимца истины исчезли, так сказать, и последние доброхоты государские и государства. От чего вскоре княжество сундарское приближилось к падению. И скоро бы пропало, если бы нечаянное нашествие иноплеменников не понудило князя сундарского искать между ласкателями своими такого, который бы искусным противуборствием отразил противные силы. Летописцы утверждают единогласно, что тщетно было искание такового мужа в числе мнимых друзей княжеских. От чего доходил он до отчаяния и дошел бы конечно, если б не вспомнил при настоящей опасности своей о Усерде. Едва коснулось памяти его достопочтенное сие имя, тотчас посылает он за Усердом, не для того, что признал он его невинным и желал загладить свой пред ним проступок, но для того, что думал, что способен он отвратить надлежащую опасность: ибо слыл Усерд на войне храбрым и искусным полководцем. По дозволению, данному Усерду начальником его, прохаживаться по берегу морскому ходил он кругом темницы своей в глубоком размышлении о часто прочитываемой книжице, а особливо о заключительных оныя словах: сиди у моря, жди погоды. Но изнуренный терпением, начал было уже Усерд сомневаться о истине сего изречения, как вдруг пристало судно, и вступившие на берег спрашивают у самого его о Усерде, жив ли и здоров ли он; сказывают, что имеют они от князя повеление возвратить его ко двору как возможно скорее, что и исполнят, как только объявят указ о том страженачальнику. Невозможно описать радости всех, услышавших об освобождении Усерда. Все спешат свидетельствовать ему оную принесением ему всего нужного на путевое содержание. По прошествии несколька часов готов уже был Усерд к отъезду и отправился в путь свой, уверив всех, что не преминет он стараться возблагодарить за любовь к себе испрошением княжеской милости всем тем, кто брал участие в его печали. Наконец упросил он быть уверенным всем в истине слов: сиди у моря, жди погоды, и всякий, желая угодить Усерду, обещал ему исполнить его просьбу и говорить и памятовать непрестанно: сиди у моря, жди погоды.
1 2 3 4 5 6