Вот и имеем общество, где всем на все наплевать, потому что народ видит, что власть в стране... да и в Западной Европе захватили какие-то марсиане, проводят какую-то странную политику...
Кречет крякнул, сказал с двусмысленной улыбкой:
– Нашим юристам в самом деле планы всемирного коммунизма бы строить! Я говорю о юристах всего Запада. Так же прекрасно и оторвано от жизни. Но в России так привыкли каждый шажок сверять с Западом, что сами уже в соплях путаемся. Когда говорят об общепризнанных нормах, то само собой имеются в виду нормы Запада. Виктор Александрович сослался на расстрел в Чечне, но это только потому, что для нас новинка – как же, в цивилизованной России! – хотя на самом деле по всему Востоку, а он постарше, побольше и даже побогаче крохотной Европы, ставят к стенке даже за воровство. Потому там воруют раз в столетие... Да, приняв законы Запада, мы вбили клин между властью и народом. Если же начнем расстреливать бандитов, то народ, конечно, поймет и одобрит, а вот интеллигенция...
– Повопит, – сказал я быстро. – Но только друг перед другом. Я ж говорю, каждый интеллигент сам бы стрелял... нет, конечно, сами ручки марать не изволят, но жаждут крови! А поговорят только из комплекса псевдообразованности. Чтоб Европа вдруг да не думала, что в России все такие дикие, Камю не читают... Просто, мол, в дикой стране живут, где правят всякие самодуры-кречеты. Но, голову даю на отрез, на самом деле такую резню примут с удовольствием. А мы получим поддержку всего народа. Не нынешнюю, пассивную, а... реальную!
Коган поежился:
– Погромы будут?
Краснохарев покосился рассерженно:
– Как вам все неймется! Двух зайцев одним камнем! И лишний раз покричать в свое удовольствие, что евреев обижают, и в Израиль загнать еще пару миллиончиков наших сограждан. А то не едут, проклятые. Там самим пахать придется, а тут на хребте русского народа ездиете...
Кречет хмыкнул:
– Тут на днях один был на приеме. Из высших сионистских... Нельзя ли, мол, как-нибудь пару погромов. Хотя бы где-нибудь на окраине. В Перми беремся организовать сами. А то в Израиле рабочих рук не хватает, а палестинцы, что у них работают, то и дело с бомбами за пазухой приходят.
Сказбуш спросил с интересом:
– И что ответили?
– Да так, – ответил Кречет туманно. – Смотря что пообещают взамен. Поддержку в отношениях со Штатами, отсрочку долга Нидерландам, еще мелочишка, о которой пока говорить рано. А мы, что ж... Вон Коган горит желанием послужить далекой прародине. Его и вздернем.
Коган поежился, потрогал шею:
– Да я как-то не очень горю...
– Зато памятник поставят, – утешил Краснохарев злорадно. – А мы, скорбя, такой агромадный венок притащим! С лентами. Хоть красными, хоть черными. А хоть с голубыми. Это ж не за какую-то Россию пострадаешь, а за свой Израиль!
Коган вздохнул:
– Ладно, уговорили. Если венок большой...
А Сказбуш сказал с неудовольствием:
– Что погромы... Морду набить, подушку распороть... Вон на Украине так всегда от мала до велика всех под корень! Начиная со Святополка Окаянного и через Хмельницкого и гайдамаков до Петлюры и Бандеры. Вы уж, Платон Тарасович, торгуйтесь как следует! Они что угодно дадут за то, чтобы им свой Израиль людьми пополнить. Хоть половину американского флота, хоть любой штат к России присоединят на правах Татарии. Кстати, у них тоже не церемонятся. А с террористами так вовсе никогда в переговоры не вступают! Штурм, и все! При задержании живья не остается...
Он завистливо вздохнул. А Коломиец посмотрел на меня косо, сказал негромко, но с такой умелой актерской значительностью, что услышали все:
– Как сказал Цукерман... или Цукерник, уж не помню точно:
Возглавляя партии и классы,
Лидеры никак не брали в толк,
Что идея, брошенная в массы, –
Это девка, брошенная в полк.
Сказбуш хмыкнул, но было видно, что благосклонно слушает и поддерживает министра культуры. А когда тайная полиция поддерживает культуру, то по моей толстой волчьей шкуре сразу бегут мурашки размером с камчатских крабов. Тайная полиция не бывает хорошей, зато культура не только бывает полицейской, но еще как бывает!
– Это сказал Губерман, – поправил Сказбуш снисходительно, но выпрямил спину и посмотрел орлом, все ли заметили, что глава ФСБ поэзию знает лучше министра культуры. – А что до идей, так всегда было. Как с идеями христианства, коммунизма, пуританства, Во что выльются идеи господина... или товарища Никольского уж не знаю, не знаю. Но памятник не поставят, точно. Может быть, как с Кромвелем: через сто лет выроют скелет и вздернут. А может, иконы нарисуют! Красивого такого, с благородным лицом и орлиным взором. Который даже в компьютерные игры резался без кодов и солюшенов.
– А если в дефматчи, – поддержал Коган с обидой в голосе, – то без подленьких патчей, когда себе бессметрие, а противнику – масдай!
Глава 6
Мирошниченко, весь из натренированных мышц, двигался легкий, как тень. Перед нами появлялись бумаги, которые он то и дело добывал из бесшумных принтеров, Марина так же неслышно подавала кофе и ставила тарелки с бутербродами.
Больше всего бумаг клали перед Кречетом. Большинство он, проглядев, передавал другим, на лбу его морщины становились все глубже. Одну распечатку пустил по кругу.
В помещении пахнуло холодным ветром. Министры мрачнели, в глазах появлялось затравленное выражение, как у зверей, загнанных в угол. Ко мне бумага пришла к последнему, по спине словно посыпали холодным колючим снегом. Внутренности похолодели от предчувствиии неминуемой беды. С пометкой «секретно» на листке сообщалось, что у западной границы спешно строится военная база. Вообще-то США не скрывали, что строят, укрепляют эту базу, такую махину не скроешь, только отрицали, что она подходит под определение «военная». А на листке стояли, в основном, цифры. Сколько тягачей, пригодных только для перевозки тяжелых ракет, сколько специалистов-ядерщиков, сколько бетонируется площадок для комплекса противоракетной обороны...
В прессе пошли статьи, созданные по проверенному американскому рецепту: говорить только правду, много правды, очень много правды... но не всю. Снабжать корреспондентов массой видео и фотоматериалов, чтобы сами не совали носы, куда не надо. И не будут сапоги стаптывать, если им подать на блюдечке массу материалов. И пошло, что на этой базе будет технический центр по слежению, служба раннего оповещения, радарные установки, несколько взлетных полос для тяжелых самолетов... при чем здесь военные, транспортные самолеты с грузом продовольствия еще тяжелее военных! Естественно, на этой базе, оборудованной ультрасовременными установками по слежению, будет охрана, ибо нельзя же оставлять без охраны ценности на десятки миллиардов долларов. И не старый дед с дробовиком, а современные элитные части. А на вооружение элитных командос ныне входят как автоматы, так и легкие танки.
Сказбуш нарушил общее молчание:
– Там и тяжелые танки, и даже тактическое атомное оружие. Понятно, ракетами напичкано все, вплоть до туалетов. От крохотных, размеров в палец, до таких, что ими бы только спутники на Марс забрасывать.
Яузов поскреб грудь, стараясь не задевать бинты, поморщился:
– Нам вызов. Они прекрасно знают, что нам станет известно все.
– Если проглотим, – согласился Сказбуш, – они сделают следующий шажок.
– Какой?
Сказбуш пожал плечами, неожиданно кивнул на меня:
– У вас есть футуролог. Пусть и скажет.
Кречет сдвинул брови:
– Футуролог есть у всего кабинета. Но я и без футуролога скажу, что откуда бы мы не отступили, на то место сразу же опускается сапог американского солдата. Штаты не знают, до каких пор будем отступать, вот и давят. Проверяют! Честно говоря, каждый бы давил на их месте... пока не получил бы по сопатке.
– А когда получил бы? – полюбопытствовал Черногоров.
– А вот тогда начинаются различия, – сказал Кречет. – Один скажет: не вышло, ну и не надо, не больно то и хотел, другой завопит, отмщения восхочет... Впрочем, на Западе таких уже не осталось. Но дело в другом: что можем? Опять ноты протеста? Так в США чиновники своим шлюхам задницы ими подтирают и показывают наши подписи, покрытые...
Снова все молчали, угрюмые и подавленные. Штаты со слабыми не считаются, а могучего СССР уже нет. Россию можно не только пинать, но и ноги об нее вытирать – не пикнет.
Коломиец прошептал в понятном отчаянии интеллигента:
– Как остановить эту тупую мощь, эту сытую скотскую силу?.. Она уже подмяла под себя некогда цивилизованную Европу!.. Англия, блистательная Англия Шекспира, Байрона, Мильтона – теперь носит в зубах тапочки за этим тупым рыгающим быдлом. Германия уже превратилась в нацию здоровых бюргеров, которых ничего на свете не волнует, кроме собственного здоровья. Везде, где пройдет доллар, гибнет культура, а великие трагики начинают швыряться тортами на потеху американизированной публике, для которой это швыряние тортами уже верх высокого искусства...
Кречет метнул огненный взор в мою сторону:
– Что скажет человек, который всегда бежал впереди паровоза?
Я возразил, почуяв насмешку:
– Считаете, это плохо? Но впереди паровоза всегда должны пройти строители, которые кладут шпалы и рельсы, а еще раньше строители, что насыпят насыпь, а еще раньше – топограф... Да, я яростно выступал за восстановление Храма Христа Спасителя! Но это было в семидесятые годы, годы Советской власти, когда восстановление Храма было бы оправдано как с моральной, так и с любой другой точки зрения. Мол, они разрушили, они же и признали ошибку... или вину, как хотите, и восстановили все, как было. Но какая дурость восстанавливать Храм после свержения коммунизма? Дело даже не в том, что на те деньги, которые бросили на Храм, можно было бы построить немалый город... а с квартирами у нас по-прежнему туго!.. Дело в том, что это признание, что Россия, сбросив ярмо тоталитарной власти, устремляется не в будущее, а трусливо возвращается в прошлое, богомольное и тупое прошлое, богобоязненное, по-прежнему тоталитарное. Только вместо вездесущей царской... то бишь, коммунистической власти будут вездесущие попы, будут поклоны... Простите, я, кажется, соскользнул с политики в религиозный диспут?
Коган спросил живо:
– Да, это ваш второй конек. Я только не заметил связи с первым: как сбить рога проклятым американцам?
Я заметил улыбки министров, меня почему-то покоробило, видно кофе подали некрепкий или надо было на чашечку больше перед выходом. Яузов, демонстрируя странное объединение армии не то с капиталом, не то с Моссадом, добавил ехидно:
– И как им прищемить хвост. Или хотя бы щелкнуть по носу.
– Во-первых, – сказал я раздраженно, – я различаю американцев и штатовцев. В Америке, если вы бывали в школе... правда, не думаю, что для избравших военную карьеру это необходимо... в Америке много стран, в том числе Бразилия с ее Пеле, Чили с Пиночетом, Аргентина, Панама... ага, что-то вспоминаете?.. Канада и Мексика тоже там. Во-вторых, я не отличаю американца от финна, корейца или, скажем, индийца. Для меня враг не народ, не страна, а тупиковая общественная формация, что не остается гнить в своих границах, а быстро распространяет свою заразу на остальные народы, все еще здоровые...
– Ну-ну, как вы это видите?
Я посмотрел исподлобья:
– Я вас видел на праздновании Куликовской битвы. Вы тогда распинались о победе русского народа над татарским. Умолчу, что это не совсем... э-э... но такое идиотское толкование, достойное только меднолобых, есть идиотизм еще и по другой причине. Вы не возвеличили русский народ, а умалили. Вы свели все к драке двух наций. И умолчали, что на стороне русских клали головы не только хохлы в составе литовских войск, но и два татарских полка! Они сражались доблестно против Мамая и почти все полегли, защищая Русь... Почему? Да потому что шло сражение не между двумя народами, а между двумя формациями: земледельцев и кочевников. Часть татар под влиянием русских уже осела на землю. И, естественно, они выступили на стороне более прогрессивного строя. Строя, не русских!
Яузов хмыкнул, его красная рожа выражала презрение ко всему, что не покрыто погонами, только глаза были внимательными:
– И что же, Америка... то есть, Штаты, это вроде татар?
– Для них это было бы комплиментом!.. Не для татар, конечно. Для неграмотных повторяю: нет ни России, ни Америки. Есть биологический род людской, который быстро растет, размножается, мужает... В каких-то местах возникают опасные болезни, вроде Золотой Орды, цивилизации ацтеков, племен каннибалов, но остальная масса вполне здорова, берет верх, а эти болезни рассасываются... за исключением последней опасной болезни, что не осталась на своем континенте, а расползается по свету, опасно заразив уже почти половину человеческого вида. Эта болезнь страшна тем, что в первую очередь поражает психику: люди не понимают, что опасно заражены. В сознании укрепляется иллюзия, что как раз вот теперь начали жить хорошо, безопасно, сыто...
Он слушал с самым скептическим видом. Я начал злиться, наконец Яузов буркнул снисходительно:
– Бред какой-то. Но как обоснование некой новой военной доктрины – в самую точку. Мы вроде хирургов? А танковая армия вместо скальпеля?
– Мы фагоциты, – поправил я. – Есть в крови такое белые кровяные тельца, что бросаются к месту инфекции, дерутся, гибнут, а когда врага побеждают – их трупы либо выходят в виде гноя, либо растворяются в человеческом теле.
– А если не побеждают?
– Человек мрет, – ответил я зло. – Как помрет весь род людской, если не остановим болезнь штатовщины! США в тупике еще потому, что средние американецы... назвать их средними – это комплимент! – убеждены, что все лучшее создается у них в США. В том числе и культура, как они ее понимают. Из-за этого они отделены от европейской культуры Та хоть и почти рухнула под победным натиском американского хамства, но все же какие-то остатки сохранились!
Коломиец вдруг сорвался из-за стола, выпученными глазами смотрел на один из дальних мониторов, его ладонь вслепую шлепала по столу, словно ловил прыгающего кузнечика. Наконец ижящные как у музыканта пальцы нащупали пульт, он резко ткнул им в сторону главного экрана, словно выстрелил. Там вместо митинга на Красной площади появились люди в одинаковых одеждах, с одинаково угрюмыми лицами.
– Опять катастрофа? – спросил Коган, не поднимая головы.
Коломиец сказал счастливо:
– Патриарх Борис собирает под свои знамена молодежь!
Бумаги перестали шелестеть, на министра культуры воззрились с удивлением. Даже Кречет оторвался от чтения указов, которые вроде бы он сам составляет, переспросил:
– Борис?.. Мне казалось, его зовут... зовут...
– Как зовут по паспорту, – переспросил Коган живо, – или как его назвали вы? В минуту, так сказать, вдохновения. Образно очень...
Кречет поморщился, Коломиец оскорбленно разводил руками, не находил слов, а на выручку культуре пришел Сказбуш:
– Это новый. Прежний создал три банка, один на свое имя, два на подставных лиц, теперь ворочает миллиардами открыто... Миллиардами долларов, не рубликов! А новый, как ни странно, вместо того, чтобы торопливо подбирать крохи, доворовывать мелочи, которые в спешке растеряли акулы... взялся за реконструкцию православия! По крайней мере так заявил. Правда, вряд ли сам знает, что с ним делать, но сила в нем звериная, спит по четыре часа в сутки, пашет, как стадо волов, вокруг него уже начала собираться ярая молодежь. Кто-то из священников, а кто-то из тех, кто не мыслит Русь вне православия...
Кречет развел руками:
– Бог им в помощь. Дело их гиблое, но я им сочувствую. Если честно, у меня к исламу все-таки враждебного чувства больше, чем любви... той вовсе нет, все с молоком матери впитывается, это уже мои внуки-правнуки воспримут ислам как родное... Да и вообще, я всегда сочувствую искренним людям. Если конечно, этот новый патриарх не просто более ловкий политик, что на изломе попытается сорвать куш побольше, чем его предшественник. Тот, кстати, не три банка открыл, а четыре. Четвертый как раз сегодня скупил акции самого крупного алмазного рудника.
– А этот, новый?
– Опирается на старообрядцев. Так что у нас есть не только «Молодежь ислама», то и «Молодое православие».
– Бравые ребята, – согласился Сказбуш. – Я знаю эту породу. Сам из такой.
– Вы? – удивился Коган.
Сказбуш холодно посмотрел на финансового гения:
– Когда в шестидесятые наша пропаганда кричала, что могучие США вот-вот нападут на бедную маленькую Кубу, гордую и до задницы революционную, я написал, как и тысячи других парней, письмо в кубинское посольство, просил допустить меня воевать на стороне Кубы добровольцем. На самом же деле, если честно, мне было все равно за кого там воевать: за Фиделя или за Батисту. Как и пару лет спустя мечтал как-нибудь попасть в Иностранный легион, чтобы воевать среди пальм, по которым скачут обезьяны, а на головой летают настоящие попугаи, воевать в расстегнутом по пупа мундире, с закатанными рукавами.
1 2 3 4 5 6 7
Кречет крякнул, сказал с двусмысленной улыбкой:
– Нашим юристам в самом деле планы всемирного коммунизма бы строить! Я говорю о юристах всего Запада. Так же прекрасно и оторвано от жизни. Но в России так привыкли каждый шажок сверять с Западом, что сами уже в соплях путаемся. Когда говорят об общепризнанных нормах, то само собой имеются в виду нормы Запада. Виктор Александрович сослался на расстрел в Чечне, но это только потому, что для нас новинка – как же, в цивилизованной России! – хотя на самом деле по всему Востоку, а он постарше, побольше и даже побогаче крохотной Европы, ставят к стенке даже за воровство. Потому там воруют раз в столетие... Да, приняв законы Запада, мы вбили клин между властью и народом. Если же начнем расстреливать бандитов, то народ, конечно, поймет и одобрит, а вот интеллигенция...
– Повопит, – сказал я быстро. – Но только друг перед другом. Я ж говорю, каждый интеллигент сам бы стрелял... нет, конечно, сами ручки марать не изволят, но жаждут крови! А поговорят только из комплекса псевдообразованности. Чтоб Европа вдруг да не думала, что в России все такие дикие, Камю не читают... Просто, мол, в дикой стране живут, где правят всякие самодуры-кречеты. Но, голову даю на отрез, на самом деле такую резню примут с удовольствием. А мы получим поддержку всего народа. Не нынешнюю, пассивную, а... реальную!
Коган поежился:
– Погромы будут?
Краснохарев покосился рассерженно:
– Как вам все неймется! Двух зайцев одним камнем! И лишний раз покричать в свое удовольствие, что евреев обижают, и в Израиль загнать еще пару миллиончиков наших сограждан. А то не едут, проклятые. Там самим пахать придется, а тут на хребте русского народа ездиете...
Кречет хмыкнул:
– Тут на днях один был на приеме. Из высших сионистских... Нельзя ли, мол, как-нибудь пару погромов. Хотя бы где-нибудь на окраине. В Перми беремся организовать сами. А то в Израиле рабочих рук не хватает, а палестинцы, что у них работают, то и дело с бомбами за пазухой приходят.
Сказбуш спросил с интересом:
– И что ответили?
– Да так, – ответил Кречет туманно. – Смотря что пообещают взамен. Поддержку в отношениях со Штатами, отсрочку долга Нидерландам, еще мелочишка, о которой пока говорить рано. А мы, что ж... Вон Коган горит желанием послужить далекой прародине. Его и вздернем.
Коган поежился, потрогал шею:
– Да я как-то не очень горю...
– Зато памятник поставят, – утешил Краснохарев злорадно. – А мы, скорбя, такой агромадный венок притащим! С лентами. Хоть красными, хоть черными. А хоть с голубыми. Это ж не за какую-то Россию пострадаешь, а за свой Израиль!
Коган вздохнул:
– Ладно, уговорили. Если венок большой...
А Сказбуш сказал с неудовольствием:
– Что погромы... Морду набить, подушку распороть... Вон на Украине так всегда от мала до велика всех под корень! Начиная со Святополка Окаянного и через Хмельницкого и гайдамаков до Петлюры и Бандеры. Вы уж, Платон Тарасович, торгуйтесь как следует! Они что угодно дадут за то, чтобы им свой Израиль людьми пополнить. Хоть половину американского флота, хоть любой штат к России присоединят на правах Татарии. Кстати, у них тоже не церемонятся. А с террористами так вовсе никогда в переговоры не вступают! Штурм, и все! При задержании живья не остается...
Он завистливо вздохнул. А Коломиец посмотрел на меня косо, сказал негромко, но с такой умелой актерской значительностью, что услышали все:
– Как сказал Цукерман... или Цукерник, уж не помню точно:
Возглавляя партии и классы,
Лидеры никак не брали в толк,
Что идея, брошенная в массы, –
Это девка, брошенная в полк.
Сказбуш хмыкнул, но было видно, что благосклонно слушает и поддерживает министра культуры. А когда тайная полиция поддерживает культуру, то по моей толстой волчьей шкуре сразу бегут мурашки размером с камчатских крабов. Тайная полиция не бывает хорошей, зато культура не только бывает полицейской, но еще как бывает!
– Это сказал Губерман, – поправил Сказбуш снисходительно, но выпрямил спину и посмотрел орлом, все ли заметили, что глава ФСБ поэзию знает лучше министра культуры. – А что до идей, так всегда было. Как с идеями христианства, коммунизма, пуританства, Во что выльются идеи господина... или товарища Никольского уж не знаю, не знаю. Но памятник не поставят, точно. Может быть, как с Кромвелем: через сто лет выроют скелет и вздернут. А может, иконы нарисуют! Красивого такого, с благородным лицом и орлиным взором. Который даже в компьютерные игры резался без кодов и солюшенов.
– А если в дефматчи, – поддержал Коган с обидой в голосе, – то без подленьких патчей, когда себе бессметрие, а противнику – масдай!
Глава 6
Мирошниченко, весь из натренированных мышц, двигался легкий, как тень. Перед нами появлялись бумаги, которые он то и дело добывал из бесшумных принтеров, Марина так же неслышно подавала кофе и ставила тарелки с бутербродами.
Больше всего бумаг клали перед Кречетом. Большинство он, проглядев, передавал другим, на лбу его морщины становились все глубже. Одну распечатку пустил по кругу.
В помещении пахнуло холодным ветром. Министры мрачнели, в глазах появлялось затравленное выражение, как у зверей, загнанных в угол. Ко мне бумага пришла к последнему, по спине словно посыпали холодным колючим снегом. Внутренности похолодели от предчувствиии неминуемой беды. С пометкой «секретно» на листке сообщалось, что у западной границы спешно строится военная база. Вообще-то США не скрывали, что строят, укрепляют эту базу, такую махину не скроешь, только отрицали, что она подходит под определение «военная». А на листке стояли, в основном, цифры. Сколько тягачей, пригодных только для перевозки тяжелых ракет, сколько специалистов-ядерщиков, сколько бетонируется площадок для комплекса противоракетной обороны...
В прессе пошли статьи, созданные по проверенному американскому рецепту: говорить только правду, много правды, очень много правды... но не всю. Снабжать корреспондентов массой видео и фотоматериалов, чтобы сами не совали носы, куда не надо. И не будут сапоги стаптывать, если им подать на блюдечке массу материалов. И пошло, что на этой базе будет технический центр по слежению, служба раннего оповещения, радарные установки, несколько взлетных полос для тяжелых самолетов... при чем здесь военные, транспортные самолеты с грузом продовольствия еще тяжелее военных! Естественно, на этой базе, оборудованной ультрасовременными установками по слежению, будет охрана, ибо нельзя же оставлять без охраны ценности на десятки миллиардов долларов. И не старый дед с дробовиком, а современные элитные части. А на вооружение элитных командос ныне входят как автоматы, так и легкие танки.
Сказбуш нарушил общее молчание:
– Там и тяжелые танки, и даже тактическое атомное оружие. Понятно, ракетами напичкано все, вплоть до туалетов. От крохотных, размеров в палец, до таких, что ими бы только спутники на Марс забрасывать.
Яузов поскреб грудь, стараясь не задевать бинты, поморщился:
– Нам вызов. Они прекрасно знают, что нам станет известно все.
– Если проглотим, – согласился Сказбуш, – они сделают следующий шажок.
– Какой?
Сказбуш пожал плечами, неожиданно кивнул на меня:
– У вас есть футуролог. Пусть и скажет.
Кречет сдвинул брови:
– Футуролог есть у всего кабинета. Но я и без футуролога скажу, что откуда бы мы не отступили, на то место сразу же опускается сапог американского солдата. Штаты не знают, до каких пор будем отступать, вот и давят. Проверяют! Честно говоря, каждый бы давил на их месте... пока не получил бы по сопатке.
– А когда получил бы? – полюбопытствовал Черногоров.
– А вот тогда начинаются различия, – сказал Кречет. – Один скажет: не вышло, ну и не надо, не больно то и хотел, другой завопит, отмщения восхочет... Впрочем, на Западе таких уже не осталось. Но дело в другом: что можем? Опять ноты протеста? Так в США чиновники своим шлюхам задницы ими подтирают и показывают наши подписи, покрытые...
Снова все молчали, угрюмые и подавленные. Штаты со слабыми не считаются, а могучего СССР уже нет. Россию можно не только пинать, но и ноги об нее вытирать – не пикнет.
Коломиец прошептал в понятном отчаянии интеллигента:
– Как остановить эту тупую мощь, эту сытую скотскую силу?.. Она уже подмяла под себя некогда цивилизованную Европу!.. Англия, блистательная Англия Шекспира, Байрона, Мильтона – теперь носит в зубах тапочки за этим тупым рыгающим быдлом. Германия уже превратилась в нацию здоровых бюргеров, которых ничего на свете не волнует, кроме собственного здоровья. Везде, где пройдет доллар, гибнет культура, а великие трагики начинают швыряться тортами на потеху американизированной публике, для которой это швыряние тортами уже верх высокого искусства...
Кречет метнул огненный взор в мою сторону:
– Что скажет человек, который всегда бежал впереди паровоза?
Я возразил, почуяв насмешку:
– Считаете, это плохо? Но впереди паровоза всегда должны пройти строители, которые кладут шпалы и рельсы, а еще раньше строители, что насыпят насыпь, а еще раньше – топограф... Да, я яростно выступал за восстановление Храма Христа Спасителя! Но это было в семидесятые годы, годы Советской власти, когда восстановление Храма было бы оправдано как с моральной, так и с любой другой точки зрения. Мол, они разрушили, они же и признали ошибку... или вину, как хотите, и восстановили все, как было. Но какая дурость восстанавливать Храм после свержения коммунизма? Дело даже не в том, что на те деньги, которые бросили на Храм, можно было бы построить немалый город... а с квартирами у нас по-прежнему туго!.. Дело в том, что это признание, что Россия, сбросив ярмо тоталитарной власти, устремляется не в будущее, а трусливо возвращается в прошлое, богомольное и тупое прошлое, богобоязненное, по-прежнему тоталитарное. Только вместо вездесущей царской... то бишь, коммунистической власти будут вездесущие попы, будут поклоны... Простите, я, кажется, соскользнул с политики в религиозный диспут?
Коган спросил живо:
– Да, это ваш второй конек. Я только не заметил связи с первым: как сбить рога проклятым американцам?
Я заметил улыбки министров, меня почему-то покоробило, видно кофе подали некрепкий или надо было на чашечку больше перед выходом. Яузов, демонстрируя странное объединение армии не то с капиталом, не то с Моссадом, добавил ехидно:
– И как им прищемить хвост. Или хотя бы щелкнуть по носу.
– Во-первых, – сказал я раздраженно, – я различаю американцев и штатовцев. В Америке, если вы бывали в школе... правда, не думаю, что для избравших военную карьеру это необходимо... в Америке много стран, в том числе Бразилия с ее Пеле, Чили с Пиночетом, Аргентина, Панама... ага, что-то вспоминаете?.. Канада и Мексика тоже там. Во-вторых, я не отличаю американца от финна, корейца или, скажем, индийца. Для меня враг не народ, не страна, а тупиковая общественная формация, что не остается гнить в своих границах, а быстро распространяет свою заразу на остальные народы, все еще здоровые...
– Ну-ну, как вы это видите?
Я посмотрел исподлобья:
– Я вас видел на праздновании Куликовской битвы. Вы тогда распинались о победе русского народа над татарским. Умолчу, что это не совсем... э-э... но такое идиотское толкование, достойное только меднолобых, есть идиотизм еще и по другой причине. Вы не возвеличили русский народ, а умалили. Вы свели все к драке двух наций. И умолчали, что на стороне русских клали головы не только хохлы в составе литовских войск, но и два татарских полка! Они сражались доблестно против Мамая и почти все полегли, защищая Русь... Почему? Да потому что шло сражение не между двумя народами, а между двумя формациями: земледельцев и кочевников. Часть татар под влиянием русских уже осела на землю. И, естественно, они выступили на стороне более прогрессивного строя. Строя, не русских!
Яузов хмыкнул, его красная рожа выражала презрение ко всему, что не покрыто погонами, только глаза были внимательными:
– И что же, Америка... то есть, Штаты, это вроде татар?
– Для них это было бы комплиментом!.. Не для татар, конечно. Для неграмотных повторяю: нет ни России, ни Америки. Есть биологический род людской, который быстро растет, размножается, мужает... В каких-то местах возникают опасные болезни, вроде Золотой Орды, цивилизации ацтеков, племен каннибалов, но остальная масса вполне здорова, берет верх, а эти болезни рассасываются... за исключением последней опасной болезни, что не осталась на своем континенте, а расползается по свету, опасно заразив уже почти половину человеческого вида. Эта болезнь страшна тем, что в первую очередь поражает психику: люди не понимают, что опасно заражены. В сознании укрепляется иллюзия, что как раз вот теперь начали жить хорошо, безопасно, сыто...
Он слушал с самым скептическим видом. Я начал злиться, наконец Яузов буркнул снисходительно:
– Бред какой-то. Но как обоснование некой новой военной доктрины – в самую точку. Мы вроде хирургов? А танковая армия вместо скальпеля?
– Мы фагоциты, – поправил я. – Есть в крови такое белые кровяные тельца, что бросаются к месту инфекции, дерутся, гибнут, а когда врага побеждают – их трупы либо выходят в виде гноя, либо растворяются в человеческом теле.
– А если не побеждают?
– Человек мрет, – ответил я зло. – Как помрет весь род людской, если не остановим болезнь штатовщины! США в тупике еще потому, что средние американецы... назвать их средними – это комплимент! – убеждены, что все лучшее создается у них в США. В том числе и культура, как они ее понимают. Из-за этого они отделены от европейской культуры Та хоть и почти рухнула под победным натиском американского хамства, но все же какие-то остатки сохранились!
Коломиец вдруг сорвался из-за стола, выпученными глазами смотрел на один из дальних мониторов, его ладонь вслепую шлепала по столу, словно ловил прыгающего кузнечика. Наконец ижящные как у музыканта пальцы нащупали пульт, он резко ткнул им в сторону главного экрана, словно выстрелил. Там вместо митинга на Красной площади появились люди в одинаковых одеждах, с одинаково угрюмыми лицами.
– Опять катастрофа? – спросил Коган, не поднимая головы.
Коломиец сказал счастливо:
– Патриарх Борис собирает под свои знамена молодежь!
Бумаги перестали шелестеть, на министра культуры воззрились с удивлением. Даже Кречет оторвался от чтения указов, которые вроде бы он сам составляет, переспросил:
– Борис?.. Мне казалось, его зовут... зовут...
– Как зовут по паспорту, – переспросил Коган живо, – или как его назвали вы? В минуту, так сказать, вдохновения. Образно очень...
Кречет поморщился, Коломиец оскорбленно разводил руками, не находил слов, а на выручку культуре пришел Сказбуш:
– Это новый. Прежний создал три банка, один на свое имя, два на подставных лиц, теперь ворочает миллиардами открыто... Миллиардами долларов, не рубликов! А новый, как ни странно, вместо того, чтобы торопливо подбирать крохи, доворовывать мелочи, которые в спешке растеряли акулы... взялся за реконструкцию православия! По крайней мере так заявил. Правда, вряд ли сам знает, что с ним делать, но сила в нем звериная, спит по четыре часа в сутки, пашет, как стадо волов, вокруг него уже начала собираться ярая молодежь. Кто-то из священников, а кто-то из тех, кто не мыслит Русь вне православия...
Кречет развел руками:
– Бог им в помощь. Дело их гиблое, но я им сочувствую. Если честно, у меня к исламу все-таки враждебного чувства больше, чем любви... той вовсе нет, все с молоком матери впитывается, это уже мои внуки-правнуки воспримут ислам как родное... Да и вообще, я всегда сочувствую искренним людям. Если конечно, этот новый патриарх не просто более ловкий политик, что на изломе попытается сорвать куш побольше, чем его предшественник. Тот, кстати, не три банка открыл, а четыре. Четвертый как раз сегодня скупил акции самого крупного алмазного рудника.
– А этот, новый?
– Опирается на старообрядцев. Так что у нас есть не только «Молодежь ислама», то и «Молодое православие».
– Бравые ребята, – согласился Сказбуш. – Я знаю эту породу. Сам из такой.
– Вы? – удивился Коган.
Сказбуш холодно посмотрел на финансового гения:
– Когда в шестидесятые наша пропаганда кричала, что могучие США вот-вот нападут на бедную маленькую Кубу, гордую и до задницы революционную, я написал, как и тысячи других парней, письмо в кубинское посольство, просил допустить меня воевать на стороне Кубы добровольцем. На самом же деле, если честно, мне было все равно за кого там воевать: за Фиделя или за Батисту. Как и пару лет спустя мечтал как-нибудь попасть в Иностранный легион, чтобы воевать среди пальм, по которым скачут обезьяны, а на головой летают настоящие попугаи, воевать в расстегнутом по пупа мундире, с закатанными рукавами.
1 2 3 4 5 6 7