Глаза от ярости лезли из орбит, а в уголке рта пузырилась пена. Рука отыскала рукоять меча, но на нем как псы на медведе повисли телохранители царя.
Зализняк крикнул с веселой победной злостью:
— Пусть меня как кабана чесноком... нашпигуют стрелами, я успею дернуть рукой! Я даже во сне дергаюсь.
Грузный Додон дрожал как жаба на льдине. Мрак прохрипел:
— Ты счас не засни. Вдруг в самом деле еще потопчем зеленый ряст?
— Ряст? — удивился Зализняк. — Гм... Кого я только не топтал, но зеленый ряст... гм... Если выживем, расскажешь как это... Эй, дурни! Всем отойти от выхода. Если кто-то мелькнет ближе, чем за десять шагов, тут же режу эту жирную овцу!.. Видят боги, у меня уже дрожат руки.
В рядах началось смятение. Из-за спины Горного Волка кто-то метнул дротик. Тот воткнулся в двух шагах от Додона, тут же наверху послышался шум, чей-то предсмертный крик. Додон залепетал:
— Не убивайте!.. Это мои враги! Они хотят, чтобы меня устранили...
— Зарезали, — поправил Зализняк хищно, — Зарезали!
Додон издал горлом булькающий звук. Глаза его закатывались, а рыхлое тело обвисало. Мрак, поддерживая с другой стороны, прорычал с отвращением:
— Убери меч от горла!.. А то сомлеет. Держи возле пуза. Ему не видно, зато сразу можно от бока до бока как Боромир козу. Кишки вылезут в дыру, а следом и печенка плюхнется! На своей слизи поскользнется.
Ноги Додона подогнулись, он осел на песок. Из прохода исчезали люди. Служителей отогнали, слышно было как звякали бронзовые двери, решетки. Мрак и Зализняк подхватили пленника с двух сторон, потащили. Ноги в сапогах из дорогой кожи загребали золотой песок совсем так, как если бы тащили, зацепив крюком за ребро.
Они выбрались, волоча Додона, на площадь. Царские гридни оттесняли народ. На крышах появились лучники, их остроконечные шлемы горели как жар в лучах яркого солнца.
Горного Волка видно не было, что беспокоило Мрака. Зализняк скалил зубы, покалывал царя мечом в живот. Тот дрожал, покрывался потом, уже и так мокрый, от него пахло гадостно. В сафьяновых сапожках хлюпало, а несло оттуда так, будто топтался по дерьму больного животом.
— Вели всем отойти еще дальше, — приказал Зализняк.
Он слегка ткнул царя в живот, и руки Додона взлетели над головой как крылья ветряной мельницы под ударом сильного ветра:
— Отойдите!.. Отойдите еще!.. И прочь с крыш!
— Молодец, — похвалил Зализняк. — На крышах я не заметил. Веди себя хорошо, в самом деле отпустим... может быть.
Далеко впереди, с боков и сзади гридни били народ мечами плашмя, загоняли в дома и переулки. Зализняк спросил быстро:
— Мрак, ты через какие ворота входил?
— Меня привезли на корабле. Как боярина. Только на бояр цепляют шубы, а на мне зачем-то были цепи.
— Золотые?
— Нет, но зато такие же тяжелые.
— Ага, — кивнул Зализняк. — Тогда через северные, других я не знаю. Через версту там сразу горы, лес, овраги. Мы сумеем... ну, попытаемся суметь.
— Что?
— Схорониться.
Держа царя впереди как живой щит, они продвигались почти бегом. Стуча копытами, их обгоняли, держась в отдалении, конные воины, что-то орали злыми сорванными голосами. Многие хватались за луки, но Зализняк всякий раз прикладывал к горлу Додона нож, и смельчаков сдувало как ветром.
Когда впереди выросли городские ворота, Мрак полагал, что здесь их и побьют. Хоть стрелами, хоть камнями, дурное счастье не бывает долгим, но ворота зияли непривычной пустотой. В сторонке стоял воевода со яростным, перекошенным шрамами лицом. В его глазах Мрак видел бессильную злость и обещание лютой смерти. Он убирал всех с дороги, а когда кто-то из дружинников заартачился, коротко взмахнул мечом, и дерзкий упал, обливаясь кровью.
В воротах не были ни души. Когда миновали, подталкивая задыхающегося Додона, Мрак бросил:
— Закрыть бы за собой...
— Думаешь, уже не разослали отряды вперед? — откликнулся Зализняк. Он тряхнул Додона. — Так ведь?
— Не... знаю... — ответил тот полузадушенно.
— Не знаешь? Какой же ты царь?
Додон простонал:
— Вы не понимаете... Многие будут рады, если меня убьете. Еще больше будут рады артанцы. Да и славы. И тем, и другим легче будет захватить Куявию.
Зализняк сказал со знающей усмешкой:
— А есть и свои, с ножом за пазухой... Верно? То ли дети... ах, детей нет?.. то ли те, кто сумел бы править лучше... А у нас всяк уверен, что знает как править, лечить и бросать кости...
Мрак на бегу оглядывался на городские ворота. Мелькнул человек, схоронился, а дальше пустая площадь. Зато впереди целый мир с его дорогами, лесами, оврагами, а дальше вовсе горы с его ущельями, провалами, тайными щелями, косогорами...
Оба дышали хрипло, еще не остывшие от кровавого боя, да и Додон грузен и тяжел как бык. Мрак чувствовал под пальцами дряблое мясо, бывшее некогда могучими мышцами: оброс царь дурным мясом, ожирел как свинья, боится пальчик прищемить, и когда почти несли бегом, а то и волочили, вскрикивает как раненая птица: острые камешки пропарывают-де сафьяновые сапожки!
Холодный воздух шипел, врываясь в раскаленные глотки. В груди хрипело, стонало, сипело на разные голоса. Впереди висел багровый шар закатного солнца, и они бежали прямо в кровавый закат. Небо налилось темной синевой, облака кроваво алели, пугающе пурпурные, грозные, неподвижные, с черной каймой наверху.
Мрак спросил неверяще:
— Думаешь, не поймают?
— Пусть сапоги стопчут, — ответил Зализняк. — Хоть так навредим проклятым!
Они бежали как два хищных волка, держа посередке зайца. Мрак, привычный к бегу, старался тащить царя больше сам, но Зализняк к его удивлению оказался мужиком на редкость выносливым. Они взбежали вверх по круче, а когда стена встала дыбки, Зализняк сцепил руки, забросил Мрака, а потом швырнул ему царя.
Мрак ухватил за волосы, за плечо, вытащил к себе. Зализняк подпрыгнул, Мрак поймал за пальцы, удивился их толщине и крепости. Как будто корни дуба ухватил! Многих на свете повидал, но человека с такими ладонями — впервые.
— Что делать будем?
— Бежим дальше, — сказал Зализняк сипло. Он дышал тяжело, но глаза горели победно. — Они не взберутся, в обход пойдут. Тут такие воины, что и на толстую бабу без лестницы не залезут.
Они пробежали по узкому гребню, снизу раздались разъяренные вопли. Там бессильно потрясали мечами и топорами. С дюжину преследователей гарцевали на конях.
— Эх, — сказал Зализняк презрительно, — что за воины! Мечи, топоры, и ни одного лучника!
— Ты в самом деле хорош с луком? — спросил Мрак.
— Лучший, — ответил Зализняк скромно. — Я бы таких двух ворон, как мы, достал бы одной стрелой. Пусть даже эти вороны забрались бы в пять раз дальше.
Они сбежали на ту сторону, почти волоча царя. Мрак чувствовал как в спину упруго толкает свежий ветер. Глухо рокотало. Он оглянулся, охнул. Их догоняла черная туча, тяжелая и грозная. А ползла так низко, что почти задевала верхушки деревьев. Между тучей и оранжевой землей стоял серый занавес, из которого доносился неумолчный шорох, будто сто тысяч раков пытались выбраться из ведра на волю.
Зализняк повернул к Мраку измученное, залитое потом лицо:
— Повезло!
— Что? — не понял Мрак.
— Повезло! — заорал Зализняк. — Ливень!
Над землей стояло облако желтой пыли, взбитое тяжелыми струями. Туча двигалась быстро, пыль оседала под массой воды, но впереди все время бежало это пыльное облако, догоняло беглецов, Мрак чувствовал свежее дыхание. Гром гремел все громче, оглушительнее, от молнии на земле отпечатывались огненные зигзаги, а в глазах сразу темнело.
Додон хрипел, задыхался. Последнюю сотню шагов его волочили как мешок с тряпьем. Зализняк наконец приложил лезвие к белому горлу царя:
— Все! Не пойдешь — зарежем здесь.
— Не мо... гу, — прохрипел Додон.
— Тогда умри, — ответил Зализняк так же хрипло. Его лицо было серой маской из пота и толстого слоя пыли. Глаза блестли как у безумного.
Кожа прорвалась под острым лезвием, красная струйка потекла на грудь. Додон с усилием поднялся:
— Иду... будьте прокляты...
Лай собак слышался все сильнее. Мрак увидел сквозь редеющее пыльное облако силуэты двух собак, за ними маячили люди, но тут на головы и плечи рухнул целый водопад. Ледяные струи, тяжелые, будто из тучи обрушилось все море, пригибали к земле, забивали дыхание, топили, вбивали в землю. Мрак слышал как ругался Зализняк, всхлипывал в страхе Додон, его тащили как мокрый мешок. Над головой тяжелый грохот сменился страшным сухим треском, будто гигантские руки ломали лес прямо над головами.
Потом этот треск стал оглушающим. Впереди блеснул огонь, ослепляющий и страшный, в лицо пахнуло странно свежим воздухом. Ослепленный Мрак сделал еще несколько шагов, Додона волочили как труп, Зализняк вскрикнул, указал кивком на яму впереди.
Оттуда поднимался дым пополам с паром, но дым быстро исчез, тугие струи залили яму, видно как вода кипит, бурлит, остужая раненую молнией землю.
— Как думаешь, — тонкий голос Зализняка чудом проскакивал в щели страшного грохота, — в кого из нас попадет?
— Если бог не косорукий, — ответил Мрак злобно, — то поцелит в середку.
Додон застонал и попробовал перебирать ногами. Зализняк ухватил другой рукой и за ворот, потащил как тушу забитой козы.
— Теперь верю! — прокричал он сипло, — что оторвемся!
— Побоятся задницы намочить? Мы ж не кур накрали — царя тащим!
Зализняк все же услышал или догадался, заорал:
— Это не артанцы, что за честь в огонь и ливень! И не славы, что верны вождю до последней капли крови. Здесь куявы!
— Ну и что?
— Нарядное платье берегут, а не какую-то непонятную честь, дурень.
Мрак не поверил, таких людей не свете нет, чтобы тряпки ценили выше чести. Не поверил и когда в самом деле прекратилось злое тявканье, перестали мелькать тени догоняющих. Просто сумели в дождь оторваться от погони. А собакам нюх в ливень не подмога.
Глава 4
Внезапно он понял, что орет, а в ответ истошно орет Гонта, жилы на шее вздулись как канаты. Расхохотался, ибо гроза быстро уходила вперед, с ней ушел и грохот, перестала трястись земля, а мощная стена ливня вздымала стену из пыли и грязи уже впереди.
— Ну и дождичек, — сказал Гонта уже без крика. — Такой утопитдаже стадо гусей и двух уток впридачу.
Спуск был крут, но перед ними расстилалась долина, чуть ниже бежал вздувшийся ручей, волочил камни, ветви, сломанные грозой деревца. Виднелись хижины земледельцев, на опушку леса вышли из-под промытых дождем деревьев тучные коровы.
— Ну и что дальше? — сказал Мрак со злостью. — Мы ж не можем с этой жирной жабой таскаться всю жизнь!.. Нам спать надо, нам многое надо.
— Будем, — сказал Зализняк, — по очереди.
— Мне на него уже смотреть тошно, — сказал Мрак с отвращением. — Я лучше рискну головой, чем буду нюхать этого...
Зализняк подумал:
— Можно проволочь по ручью. За ноги.
— Может, лучше зарезать? Вдруг какой заразный?
Додон простонал, желтый от ужаса:
— Это у меня желудок больной!
— Ничего, — сказал Мрак недобро, — с нами вылечишься быстро. Не покормим еще с неделю... а то и год... желудок отдохнет, сам вылечится. Будешь стройный как червяк и худой как поросячий хвост. Нет, стройный как поросячий хвост, а худой...
Снова тащили его так, что царь едва касался ногами земли. Но и тогда дышал часто, взмок, побагровел. Мрак побаивался, что царя черная болезнь хватит раньше времени.
Завидев расщелину, упали без сил. Дыхание было такое сиплое, что не услышали бы конского топота. К счастью, коня сюда мог бы затащить разве что Змей Горыныч. Додон лежал лицом вниз, всхлипывал. Зализняк со стоном перевернулся.
— С такой жизнью не дожить до старости, — прошептал он, хватая широко распахнутым ртом воздух. — Точно не дожить...
— Зачем тебе старость? — удивился Мрак.
— Старость — самая лучшая пора, — ответил Зализняк замученным голосом, но с великим убеждением. — Старость — это мудрость, уважение младших... А это значит — от всех. Тебе дают самое теплое место, самый мягкий хлеб, спрашивают уважительно: не дует ли, добро ли почивалось... Тебя слушают, раскрыв рты, потому что ты уже побывал ими — и младенцем, и отроком, и зрелым мужем, а им еще предстоит все. Ты все знаешь наперед, может предостеречь, указать ямы, через которые прошел, кивнуть на частокол, где портки рвал...
— Наверное, — протянул Мрак задумчиво. Губы его дрогнули в горькой усмешке. — Наверное, это здорово бы... Но ведьма предрекла моим родителям, что я не доживу до старости. Подумаешь, удивила! При этой жизни!
Зализняк с трудом отдышался, но лицо все еще было страдальческое, с темными разводами под глазами. Хмуро повел в сторону Мрака налитыми кровью глазами:
— А что значит, что тебе жить лишь до первого снега?
— Меньше, — поправил Мрак. — Сказано, что снега уже не увижу. Это значит, что помереть могу прямо сейчас.
Зализняк встревожился:
— Не вздумай! Мне одному тащить этого кабана?.. Уж побарахтайся. Впрочем, от судьбы не уйти. Ты, как я вижу, не больно убиваешься?
Мрак помолчал. Солнце уже висело над краем земли, и его лицо в багровом свете выглядело зловещим и печальным.
— Рождают нас, — ответил он нехотя, — нашего согласия не спрашивая. Не спрашивая где, у кого, в какой семье, у знатных или простолюдинов нам желательно появиться на свет. Но чтобы исправить эту неправду, а это великая кривда, Род и дал нам свободу умереть так, как захотим.
— Ну... — протянул Зализняк озадаченно, — он дал не так уж и много.
— Мрут все. От смерти не уйти, не откупиться. Но мрут по разному. Один в плаче, другой — смеясь, за одним жалеют родные, а то и все село, а за другим и жаба не кумкнет. Или даже вздохнут с облегчением. С появлением на свет ничего не поделаешь, но уйти человек должен стремиться по-людски. Достойно. Красиво. Гордо. Времени на подготовку хватает: вся жизнь.
Помолчали, быстро копили силы. Зализняк сказал со вздохом:
— Вижу, ты это обдумывал долго.
— Не зря.
— Нет, правда. Как говоришь: эка невидаль родиться, но дай нам Род достойно умереть?
— Точно, Зализняк. Но что будем делать с этим боровом?
Зализняк тоже посмотрел на заходящее солнце:
— Надо бы прикончить...
Додон взмолился:
— Не убивай. Что хочешь, возьми. Хочешь, воеводой сделаю?
Зализняк отмахнулся:
— Да знаю я твое слово. Наслышан. Тут же велишь зарезать... Просто я уже убил сегодня троих. И так по колено в крови. Что будем делать с ним, Мрак? Может в самом деле удивим белый свет? Возьмем и отпустим?
— Да черт с ним, — согласился Мрак. — Сгинем, так сгинем!.. Мне, как я уже сказал, все одно близкая смерть на роду писана.
— Кому только не писана, — хмыкнул Зализняк. — Разве что тем, кто не живет... Не смерть страшит — проигрывать не люблю! Если поймают или прибьют, то это ж то самое, что двадцать два очка выпадет!.. Понимаешь?
Додон дрожал, умоляюще переводил круглые от ужаса глаза с одного на другого.
— Ну... не совсем. Эй, светлый царь!.. Давай-ка твою харю тряпкой замотаем. А руки свяжем за спиной, чтобы не сразу на волю...
Зализняк умело заткнул Додону рот кляпом, завязал для надежности платком. Руки закрепили сзади. Мрак предложил:
— А не проще присобачить его к дереву?.. Места здесь людные. Даже слишком.
Зализняк сказал, задумчиво глядя на бледного Додона:
— Хорошо, ежели освободят. А ежели камнями закидают? Могут еще детей водить, показывать. У нас как-то медведь сидел на цепи... Такое вытворял!
— Закидают, так закидают, — равнодушно сказал Мрак. — На себе узнает какой из него отец народа. Прибьем гвоздями?
— Разве что деревянными, — согласился Зализняк.
Царя трясло как грушу, которую дергал разъяренный медведь. Мрак со злостью потрогал железный ошейник.
— И над большим муравейником, — предложил он. — Мне один волхв говорил, что муравьи в любой, даже самой зачуханной стране водятся. Как и люди.
— Неплохо, — согласился Зализняк. — только, если первыми отыщут те, что не прочь сами прирезать?
— Гм... Они или волки. Да и шакалы мигом живот раздерут, кишки повытягивают, еще и драться за них будут... Загрызть не смогут, до горла не допрыгнут... или допрыгнут?.. Нет, скорее всего, не допрыгнут... Ну, а до чего достанут — отгрызут начисто.
Глаза пленника вылезали из орбит, смотрел умоляюще, падал на колени. Мрак махнул рукой:
— Лады. Стреножим, как коня на выпасе. Далеко не уйдет. Да еще с таким пузом. Зато, если сюда будут идти артаны или еще кто, то наш царь-батюшка в кустах пересидит. Все же не будет на наших душах греха! Слово дали — слово сдержали... Хотя, гм, сейчас понимаю тех, кто говорит, что своему слову хозяин: сам дал — сам взял.
Оставив царя, они нырнули в кусты и побежали по ручью вверх по течению. Теперь, когда с ними не было пленника, мчались налегке. Багровый шар, немыслимо огромный, уже опустился за виднокрай, теперь бежали прямо в красное небо, где темели редкие комья облаков.
Сумерки опускаются медленно, но за ними придет ночь, а за ночь можно уйти далеко... И вдруг резко и страшно проревели трубы, а внизу в распадке раздался радостный клич.
1 2 3 4 5 6 7 8
Зализняк крикнул с веселой победной злостью:
— Пусть меня как кабана чесноком... нашпигуют стрелами, я успею дернуть рукой! Я даже во сне дергаюсь.
Грузный Додон дрожал как жаба на льдине. Мрак прохрипел:
— Ты счас не засни. Вдруг в самом деле еще потопчем зеленый ряст?
— Ряст? — удивился Зализняк. — Гм... Кого я только не топтал, но зеленый ряст... гм... Если выживем, расскажешь как это... Эй, дурни! Всем отойти от выхода. Если кто-то мелькнет ближе, чем за десять шагов, тут же режу эту жирную овцу!.. Видят боги, у меня уже дрожат руки.
В рядах началось смятение. Из-за спины Горного Волка кто-то метнул дротик. Тот воткнулся в двух шагах от Додона, тут же наверху послышался шум, чей-то предсмертный крик. Додон залепетал:
— Не убивайте!.. Это мои враги! Они хотят, чтобы меня устранили...
— Зарезали, — поправил Зализняк хищно, — Зарезали!
Додон издал горлом булькающий звук. Глаза его закатывались, а рыхлое тело обвисало. Мрак, поддерживая с другой стороны, прорычал с отвращением:
— Убери меч от горла!.. А то сомлеет. Держи возле пуза. Ему не видно, зато сразу можно от бока до бока как Боромир козу. Кишки вылезут в дыру, а следом и печенка плюхнется! На своей слизи поскользнется.
Ноги Додона подогнулись, он осел на песок. Из прохода исчезали люди. Служителей отогнали, слышно было как звякали бронзовые двери, решетки. Мрак и Зализняк подхватили пленника с двух сторон, потащили. Ноги в сапогах из дорогой кожи загребали золотой песок совсем так, как если бы тащили, зацепив крюком за ребро.
Они выбрались, волоча Додона, на площадь. Царские гридни оттесняли народ. На крышах появились лучники, их остроконечные шлемы горели как жар в лучах яркого солнца.
Горного Волка видно не было, что беспокоило Мрака. Зализняк скалил зубы, покалывал царя мечом в живот. Тот дрожал, покрывался потом, уже и так мокрый, от него пахло гадостно. В сафьяновых сапожках хлюпало, а несло оттуда так, будто топтался по дерьму больного животом.
— Вели всем отойти еще дальше, — приказал Зализняк.
Он слегка ткнул царя в живот, и руки Додона взлетели над головой как крылья ветряной мельницы под ударом сильного ветра:
— Отойдите!.. Отойдите еще!.. И прочь с крыш!
— Молодец, — похвалил Зализняк. — На крышах я не заметил. Веди себя хорошо, в самом деле отпустим... может быть.
Далеко впереди, с боков и сзади гридни били народ мечами плашмя, загоняли в дома и переулки. Зализняк спросил быстро:
— Мрак, ты через какие ворота входил?
— Меня привезли на корабле. Как боярина. Только на бояр цепляют шубы, а на мне зачем-то были цепи.
— Золотые?
— Нет, но зато такие же тяжелые.
— Ага, — кивнул Зализняк. — Тогда через северные, других я не знаю. Через версту там сразу горы, лес, овраги. Мы сумеем... ну, попытаемся суметь.
— Что?
— Схорониться.
Держа царя впереди как живой щит, они продвигались почти бегом. Стуча копытами, их обгоняли, держась в отдалении, конные воины, что-то орали злыми сорванными голосами. Многие хватались за луки, но Зализняк всякий раз прикладывал к горлу Додона нож, и смельчаков сдувало как ветром.
Когда впереди выросли городские ворота, Мрак полагал, что здесь их и побьют. Хоть стрелами, хоть камнями, дурное счастье не бывает долгим, но ворота зияли непривычной пустотой. В сторонке стоял воевода со яростным, перекошенным шрамами лицом. В его глазах Мрак видел бессильную злость и обещание лютой смерти. Он убирал всех с дороги, а когда кто-то из дружинников заартачился, коротко взмахнул мечом, и дерзкий упал, обливаясь кровью.
В воротах не были ни души. Когда миновали, подталкивая задыхающегося Додона, Мрак бросил:
— Закрыть бы за собой...
— Думаешь, уже не разослали отряды вперед? — откликнулся Зализняк. Он тряхнул Додона. — Так ведь?
— Не... знаю... — ответил тот полузадушенно.
— Не знаешь? Какой же ты царь?
Додон простонал:
— Вы не понимаете... Многие будут рады, если меня убьете. Еще больше будут рады артанцы. Да и славы. И тем, и другим легче будет захватить Куявию.
Зализняк сказал со знающей усмешкой:
— А есть и свои, с ножом за пазухой... Верно? То ли дети... ах, детей нет?.. то ли те, кто сумел бы править лучше... А у нас всяк уверен, что знает как править, лечить и бросать кости...
Мрак на бегу оглядывался на городские ворота. Мелькнул человек, схоронился, а дальше пустая площадь. Зато впереди целый мир с его дорогами, лесами, оврагами, а дальше вовсе горы с его ущельями, провалами, тайными щелями, косогорами...
Оба дышали хрипло, еще не остывшие от кровавого боя, да и Додон грузен и тяжел как бык. Мрак чувствовал под пальцами дряблое мясо, бывшее некогда могучими мышцами: оброс царь дурным мясом, ожирел как свинья, боится пальчик прищемить, и когда почти несли бегом, а то и волочили, вскрикивает как раненая птица: острые камешки пропарывают-де сафьяновые сапожки!
Холодный воздух шипел, врываясь в раскаленные глотки. В груди хрипело, стонало, сипело на разные голоса. Впереди висел багровый шар закатного солнца, и они бежали прямо в кровавый закат. Небо налилось темной синевой, облака кроваво алели, пугающе пурпурные, грозные, неподвижные, с черной каймой наверху.
Мрак спросил неверяще:
— Думаешь, не поймают?
— Пусть сапоги стопчут, — ответил Зализняк. — Хоть так навредим проклятым!
Они бежали как два хищных волка, держа посередке зайца. Мрак, привычный к бегу, старался тащить царя больше сам, но Зализняк к его удивлению оказался мужиком на редкость выносливым. Они взбежали вверх по круче, а когда стена встала дыбки, Зализняк сцепил руки, забросил Мрака, а потом швырнул ему царя.
Мрак ухватил за волосы, за плечо, вытащил к себе. Зализняк подпрыгнул, Мрак поймал за пальцы, удивился их толщине и крепости. Как будто корни дуба ухватил! Многих на свете повидал, но человека с такими ладонями — впервые.
— Что делать будем?
— Бежим дальше, — сказал Зализняк сипло. Он дышал тяжело, но глаза горели победно. — Они не взберутся, в обход пойдут. Тут такие воины, что и на толстую бабу без лестницы не залезут.
Они пробежали по узкому гребню, снизу раздались разъяренные вопли. Там бессильно потрясали мечами и топорами. С дюжину преследователей гарцевали на конях.
— Эх, — сказал Зализняк презрительно, — что за воины! Мечи, топоры, и ни одного лучника!
— Ты в самом деле хорош с луком? — спросил Мрак.
— Лучший, — ответил Зализняк скромно. — Я бы таких двух ворон, как мы, достал бы одной стрелой. Пусть даже эти вороны забрались бы в пять раз дальше.
Они сбежали на ту сторону, почти волоча царя. Мрак чувствовал как в спину упруго толкает свежий ветер. Глухо рокотало. Он оглянулся, охнул. Их догоняла черная туча, тяжелая и грозная. А ползла так низко, что почти задевала верхушки деревьев. Между тучей и оранжевой землей стоял серый занавес, из которого доносился неумолчный шорох, будто сто тысяч раков пытались выбраться из ведра на волю.
Зализняк повернул к Мраку измученное, залитое потом лицо:
— Повезло!
— Что? — не понял Мрак.
— Повезло! — заорал Зализняк. — Ливень!
Над землей стояло облако желтой пыли, взбитое тяжелыми струями. Туча двигалась быстро, пыль оседала под массой воды, но впереди все время бежало это пыльное облако, догоняло беглецов, Мрак чувствовал свежее дыхание. Гром гремел все громче, оглушительнее, от молнии на земле отпечатывались огненные зигзаги, а в глазах сразу темнело.
Додон хрипел, задыхался. Последнюю сотню шагов его волочили как мешок с тряпьем. Зализняк наконец приложил лезвие к белому горлу царя:
— Все! Не пойдешь — зарежем здесь.
— Не мо... гу, — прохрипел Додон.
— Тогда умри, — ответил Зализняк так же хрипло. Его лицо было серой маской из пота и толстого слоя пыли. Глаза блестли как у безумного.
Кожа прорвалась под острым лезвием, красная струйка потекла на грудь. Додон с усилием поднялся:
— Иду... будьте прокляты...
Лай собак слышался все сильнее. Мрак увидел сквозь редеющее пыльное облако силуэты двух собак, за ними маячили люди, но тут на головы и плечи рухнул целый водопад. Ледяные струи, тяжелые, будто из тучи обрушилось все море, пригибали к земле, забивали дыхание, топили, вбивали в землю. Мрак слышал как ругался Зализняк, всхлипывал в страхе Додон, его тащили как мокрый мешок. Над головой тяжелый грохот сменился страшным сухим треском, будто гигантские руки ломали лес прямо над головами.
Потом этот треск стал оглушающим. Впереди блеснул огонь, ослепляющий и страшный, в лицо пахнуло странно свежим воздухом. Ослепленный Мрак сделал еще несколько шагов, Додона волочили как труп, Зализняк вскрикнул, указал кивком на яму впереди.
Оттуда поднимался дым пополам с паром, но дым быстро исчез, тугие струи залили яму, видно как вода кипит, бурлит, остужая раненую молнией землю.
— Как думаешь, — тонкий голос Зализняка чудом проскакивал в щели страшного грохота, — в кого из нас попадет?
— Если бог не косорукий, — ответил Мрак злобно, — то поцелит в середку.
Додон застонал и попробовал перебирать ногами. Зализняк ухватил другой рукой и за ворот, потащил как тушу забитой козы.
— Теперь верю! — прокричал он сипло, — что оторвемся!
— Побоятся задницы намочить? Мы ж не кур накрали — царя тащим!
Зализняк все же услышал или догадался, заорал:
— Это не артанцы, что за честь в огонь и ливень! И не славы, что верны вождю до последней капли крови. Здесь куявы!
— Ну и что?
— Нарядное платье берегут, а не какую-то непонятную честь, дурень.
Мрак не поверил, таких людей не свете нет, чтобы тряпки ценили выше чести. Не поверил и когда в самом деле прекратилось злое тявканье, перестали мелькать тени догоняющих. Просто сумели в дождь оторваться от погони. А собакам нюх в ливень не подмога.
Глава 4
Внезапно он понял, что орет, а в ответ истошно орет Гонта, жилы на шее вздулись как канаты. Расхохотался, ибо гроза быстро уходила вперед, с ней ушел и грохот, перестала трястись земля, а мощная стена ливня вздымала стену из пыли и грязи уже впереди.
— Ну и дождичек, — сказал Гонта уже без крика. — Такой утопитдаже стадо гусей и двух уток впридачу.
Спуск был крут, но перед ними расстилалась долина, чуть ниже бежал вздувшийся ручей, волочил камни, ветви, сломанные грозой деревца. Виднелись хижины земледельцев, на опушку леса вышли из-под промытых дождем деревьев тучные коровы.
— Ну и что дальше? — сказал Мрак со злостью. — Мы ж не можем с этой жирной жабой таскаться всю жизнь!.. Нам спать надо, нам многое надо.
— Будем, — сказал Зализняк, — по очереди.
— Мне на него уже смотреть тошно, — сказал Мрак с отвращением. — Я лучше рискну головой, чем буду нюхать этого...
Зализняк подумал:
— Можно проволочь по ручью. За ноги.
— Может, лучше зарезать? Вдруг какой заразный?
Додон простонал, желтый от ужаса:
— Это у меня желудок больной!
— Ничего, — сказал Мрак недобро, — с нами вылечишься быстро. Не покормим еще с неделю... а то и год... желудок отдохнет, сам вылечится. Будешь стройный как червяк и худой как поросячий хвост. Нет, стройный как поросячий хвост, а худой...
Снова тащили его так, что царь едва касался ногами земли. Но и тогда дышал часто, взмок, побагровел. Мрак побаивался, что царя черная болезнь хватит раньше времени.
Завидев расщелину, упали без сил. Дыхание было такое сиплое, что не услышали бы конского топота. К счастью, коня сюда мог бы затащить разве что Змей Горыныч. Додон лежал лицом вниз, всхлипывал. Зализняк со стоном перевернулся.
— С такой жизнью не дожить до старости, — прошептал он, хватая широко распахнутым ртом воздух. — Точно не дожить...
— Зачем тебе старость? — удивился Мрак.
— Старость — самая лучшая пора, — ответил Зализняк замученным голосом, но с великим убеждением. — Старость — это мудрость, уважение младших... А это значит — от всех. Тебе дают самое теплое место, самый мягкий хлеб, спрашивают уважительно: не дует ли, добро ли почивалось... Тебя слушают, раскрыв рты, потому что ты уже побывал ими — и младенцем, и отроком, и зрелым мужем, а им еще предстоит все. Ты все знаешь наперед, может предостеречь, указать ямы, через которые прошел, кивнуть на частокол, где портки рвал...
— Наверное, — протянул Мрак задумчиво. Губы его дрогнули в горькой усмешке. — Наверное, это здорово бы... Но ведьма предрекла моим родителям, что я не доживу до старости. Подумаешь, удивила! При этой жизни!
Зализняк с трудом отдышался, но лицо все еще было страдальческое, с темными разводами под глазами. Хмуро повел в сторону Мрака налитыми кровью глазами:
— А что значит, что тебе жить лишь до первого снега?
— Меньше, — поправил Мрак. — Сказано, что снега уже не увижу. Это значит, что помереть могу прямо сейчас.
Зализняк встревожился:
— Не вздумай! Мне одному тащить этого кабана?.. Уж побарахтайся. Впрочем, от судьбы не уйти. Ты, как я вижу, не больно убиваешься?
Мрак помолчал. Солнце уже висело над краем земли, и его лицо в багровом свете выглядело зловещим и печальным.
— Рождают нас, — ответил он нехотя, — нашего согласия не спрашивая. Не спрашивая где, у кого, в какой семье, у знатных или простолюдинов нам желательно появиться на свет. Но чтобы исправить эту неправду, а это великая кривда, Род и дал нам свободу умереть так, как захотим.
— Ну... — протянул Зализняк озадаченно, — он дал не так уж и много.
— Мрут все. От смерти не уйти, не откупиться. Но мрут по разному. Один в плаче, другой — смеясь, за одним жалеют родные, а то и все село, а за другим и жаба не кумкнет. Или даже вздохнут с облегчением. С появлением на свет ничего не поделаешь, но уйти человек должен стремиться по-людски. Достойно. Красиво. Гордо. Времени на подготовку хватает: вся жизнь.
Помолчали, быстро копили силы. Зализняк сказал со вздохом:
— Вижу, ты это обдумывал долго.
— Не зря.
— Нет, правда. Как говоришь: эка невидаль родиться, но дай нам Род достойно умереть?
— Точно, Зализняк. Но что будем делать с этим боровом?
Зализняк тоже посмотрел на заходящее солнце:
— Надо бы прикончить...
Додон взмолился:
— Не убивай. Что хочешь, возьми. Хочешь, воеводой сделаю?
Зализняк отмахнулся:
— Да знаю я твое слово. Наслышан. Тут же велишь зарезать... Просто я уже убил сегодня троих. И так по колено в крови. Что будем делать с ним, Мрак? Может в самом деле удивим белый свет? Возьмем и отпустим?
— Да черт с ним, — согласился Мрак. — Сгинем, так сгинем!.. Мне, как я уже сказал, все одно близкая смерть на роду писана.
— Кому только не писана, — хмыкнул Зализняк. — Разве что тем, кто не живет... Не смерть страшит — проигрывать не люблю! Если поймают или прибьют, то это ж то самое, что двадцать два очка выпадет!.. Понимаешь?
Додон дрожал, умоляюще переводил круглые от ужаса глаза с одного на другого.
— Ну... не совсем. Эй, светлый царь!.. Давай-ка твою харю тряпкой замотаем. А руки свяжем за спиной, чтобы не сразу на волю...
Зализняк умело заткнул Додону рот кляпом, завязал для надежности платком. Руки закрепили сзади. Мрак предложил:
— А не проще присобачить его к дереву?.. Места здесь людные. Даже слишком.
Зализняк сказал, задумчиво глядя на бледного Додона:
— Хорошо, ежели освободят. А ежели камнями закидают? Могут еще детей водить, показывать. У нас как-то медведь сидел на цепи... Такое вытворял!
— Закидают, так закидают, — равнодушно сказал Мрак. — На себе узнает какой из него отец народа. Прибьем гвоздями?
— Разве что деревянными, — согласился Зализняк.
Царя трясло как грушу, которую дергал разъяренный медведь. Мрак со злостью потрогал железный ошейник.
— И над большим муравейником, — предложил он. — Мне один волхв говорил, что муравьи в любой, даже самой зачуханной стране водятся. Как и люди.
— Неплохо, — согласился Зализняк. — только, если первыми отыщут те, что не прочь сами прирезать?
— Гм... Они или волки. Да и шакалы мигом живот раздерут, кишки повытягивают, еще и драться за них будут... Загрызть не смогут, до горла не допрыгнут... или допрыгнут?.. Нет, скорее всего, не допрыгнут... Ну, а до чего достанут — отгрызут начисто.
Глаза пленника вылезали из орбит, смотрел умоляюще, падал на колени. Мрак махнул рукой:
— Лады. Стреножим, как коня на выпасе. Далеко не уйдет. Да еще с таким пузом. Зато, если сюда будут идти артаны или еще кто, то наш царь-батюшка в кустах пересидит. Все же не будет на наших душах греха! Слово дали — слово сдержали... Хотя, гм, сейчас понимаю тех, кто говорит, что своему слову хозяин: сам дал — сам взял.
Оставив царя, они нырнули в кусты и побежали по ручью вверх по течению. Теперь, когда с ними не было пленника, мчались налегке. Багровый шар, немыслимо огромный, уже опустился за виднокрай, теперь бежали прямо в красное небо, где темели редкие комья облаков.
Сумерки опускаются медленно, но за ними придет ночь, а за ночь можно уйти далеко... И вдруг резко и страшно проревели трубы, а внизу в распадке раздался радостный клич.
1 2 3 4 5 6 7 8