Он лежал на
сторублевках и блаженно мечтал.
В тот день Игоряша испытал смену настроений, совершенно ему не
свойственных. Утренний шок, как мы знаем, сменился очумелостью, затем
последовала потеря сознания, далее просветление перешло в эйфорическую
безмятежность, потом Игоряша некоторое время пребывал в растерянности, и,
наконец, к вечеру его одолела элегическая задумчивость.
Если бы Анюта в этот час заглянула к Игоряше, она, безусловно, впала
бы в справедливую истерику. Погруженный в себя Игоряша сидел по-турецки на
полу в окружении доброй сотни жестяных банок с чайным экстрактом "Липтон".
Примерно треть банок валялись уже опустошенные (был такой грех за Игоряшей
- шибко любил он хороший, до черноты, чай). Рядом стоял мешок с отборной
астраханской воблой. И тут же - фаянсовое гжельское блюдо, где источали
укропный аромат свежесваренные донские раки: каждый размером с башмак. И
восхитительные креветки (перуанские - так захотелось Игоряше). И котелок
черной зернистой икры. И соленые фисташки. И нарезанный прозрачными
ломтиками французский сыр "грюйер" на доске из севрского фарфора. И
литовские крекеры с тмином...
Попивая чаек из банок и закусывая всем, что попадалось под руку,
Игоряша напряженно думал, перебирал варианты и разговаривал вслух сам с
собой.
В ведре - точнее, не в ведре уже, а в серебряной братине,
принадлежавшей когда-то Григорию Лукьяновичу Скуратову-Бельскому, более
известному по прозвищу Малюта, - плавала Золотая Рыбка N_8.
Если бы Анюта заглянула... Увы, Анюты в этот час философского
созерцания уже не было ни в Игоряшиной квартире, ни в московском районе
Строгино, ни вообще на планете Земля. Игоряша неразумно истратил на нее
первый регистр третьего биомодуля.
Днем Анюта все-таки вломилась в мужнину комнату, высадив дверь с
помощью монтировки.
- Ты чем это здесь занимаешься, жрун болотный?! - завопила она с
порога, бросаясь вперед, как под танк.
И тут же осеклась. И застыла, словно Лотова жена. Ибо Игоряша, как мы
знаем, первую половину дня провел, лежа на сторублевках, как на бархатной
мураве в летний день.
- Игоряша... - просипела Анюта перехваченным горлом. - Откуда ЭТО у
нас???...
Кто знает, то ли стенания жены успели уже надоесть Игоряше, то ли
взбеленила его осада двери с использованием стенобитных орудий, а, может,
самолюбивую душу новоиспеченного миллионера покоробило словечко "нас"?
Только Игоряша приподнялся на локте и ясным голосом сказал:
- А поди ка ты к ядрене фене!
Информационный биомодуль, именуемый здесь Золотой Рыбкой N_3, провел
на нашей планете уже несколько тысячелетий, но до сей поры он спокойно
обитал себе в водах озера Ван, поэтому понятие "ядрена феня" отсутствовало
в его необъятной памяти. Зато биомодуль прекрасно знал о существовании в
глубинах Галактики звездной системы с названием Оомгрусанта, что на
русский язык можно перевести как "Ядро на пене". Вторая планета этой
системы мало чем отличалась от Земли по условиям жизни, а то, что Игоряша
знать не знал об Оомгрусанте и вообще имел в виду нечто другое, было для
биомодуля перегрузочной информацией. Поскольку желание Игоряши перенести
свою подругу на "Ядро на пене" обладало очень высоким потенциалом и к тому
же перенос этот не мог повлечь смерти Анюты и нанесения ей физического
ущерба, то есть не нарушал граничных условий использования регистра
биомодуля, то Золотая Рыбка незамедлительно подчинилась команде.
Анюта исчезла.
В мозгу Игоряши отпечаталось: "Первый регистр исчерпан".
Игоряша безумно испугался. Первым побуждением его было вернуть Анюту.
Он уже раскрыл рот, но тут испугался вторично.
Игоряша ужаснулся, вообразив, в каком виде может предстать Анюта
после посещения неведомой "ядрени фени". Вроде бы шутка совершенно
абстрактная и эвфемистическая, но раз Анюта отправилась ТУДА, значит,
нечто такое существует _н_а_ _с_а_м_о_м_ _д_е_л_е!
Игоряша вытер пот со лба и решил с возвращением Анюты повременить, а
в качестве компенсации за потерю жены заказал себе чаю. Побольше и
получше. И новый биомодуль. И раков с креветками. И братину для шику. И
еще биомодуль. И сыр. И крекеры. И...
Весь вечер разговаривал сам с собой Игоряша. Осторожно разговаривал -
чтобы, не дай бог, не истолковали Золотые Рыбки его рассуждения как
ж_е_л_а_н_и_я. Потом он неспокойно спал, маясь набитым животом. Проснулся
в шесть утра, долго боролся с изжогой, а затем уже и не прилег - опять
разговаривал.
И наконец пришел к трем важным для себя выводам. Первый: что никакие
деньги - ни миллионы, ни миллиарды, ни оклады, ни прогрессивки - ему не
нужны. Поскольку Золотые Рыбки и так исполнят все, что его душе угодно,
поэтому со службой в УПРАТРУБе следует сей же день покончить. Второй: что
он в любой момент может вернуть Анюту, приказав биомодулю доставить ее в
п_р_е_ж_н_е_м_ _в_и_д_е, но, собственно, с этим спешить не надо. Пока
требуется заняться собой. Эта идея - заняться собой - и была третьим
выводом.
И начал Игоряша _д_е_й_с_т_в_о_в_а_т_ь.
В семь утра Игоряша испросил у восьмого биомодуля, сколько всего на
Земле Золотых Рыбок. Оказалось, исходное число - 1370 штук: галактический
стандарт для обитаемых планет земного типа - один биомодуль на миллион
кубических километров гидросферы. У Игоряши даже дух захватило: "Почти
полторы тысячи волшебных палочек - вот уж развернусь!"
Следующим ходом он заказал себе безупречное здоровье. И... тут же
мешком рухнул на пол - словно невидимый великан прихлопнул его, как муху.
Игоряшу бросило в жар, потом в холод, невыносимая боль разорвала
внутренности, пульс зашкалил, из носа хлынула кровь, отнялись ноги, потом
руки, агония выгнула тело колесом, в голове взорвалась сверхновая. Игоряше
казалось, что по нему промчался товарный состав, потом пронеслась танковая
дивизия, потом не спеша прогрохотала вереница дорожных катков. Он хотел
было заорать: "За что?!" - но последним сгустком воли отогнал
катастрофический вопрос - _т_р_е_т_и_й_ вопрос для данного биомодуля, -
который, конечно же, закрыл бы перед ним дорогу в будущее. Вместо этого
Игоряша, захлебываясь густой ядовито-горькой желчью, пробулькал: "Новый
биомодуль!.."
Он очнулся в невообразимой позе на полу. Над ним клубился, истаивая,
смрад. Игоряша прислушался к себе - ничего не болело. в мышцах
переливалась чистая энергия. Голова была ясной и свежей; организм работал
как кварцевые часы. Переполняло ощущение счастья и вечности.
- Что это было? - спросил он, пораженный. "Функциональная перестройка
организма, - ответил биомодуль огненным текстом. - Пурификация ауры.
Наладка иммунной системы. Канцеродиализ. Бактериальный и вирусный дренаж".
- Ясно, - сказал Игоряша. Целый час он плескался в ванной,
наслаждаясь жизненными токами в клетках тела. Вышел насвистывая, и
переоделся в чистое. Подошел к братине, играя мускулами, подмигнул
биомодулю и раздельно произнес:
- Бес-смер-ти-е.
Игоряша ожидал, что новый удар свалит его с ног, опять набросится
жуткая сила и примется терзать. Но ничего такого не случилось. Перестройка
генетической программы и запуск нейронной реабилитации проходят совершенно
неощутимо.
В девять утра Игоряша с помощью очередного биомодуля обеспечил себя
нестарением. Он посчитал, что 35 лет - оптимальный возраст для вечной
жизни. Дальновидный человек, - и ведь известно, что миф об Эндемионе не
был ему знаком.
Да, великая вещь - бессмертие! Оно настраивает мысли на совершенно
иной лад. Малое делает великим, великое - малым, совершенное -
примитивным, затягивает память дымкой.
А между тем бедная женщина ужасно растерялась, очутившись на берегу
изумрудного океана под сенью фиолетовых деревьев с плоскими зонтичными
кронами. Много часов она шла по рыжему песчаному пляжу, надеясь отыскать
людей, жилье или хоть какие-нибудь приметы цивилизации. В воздухе пахло
клопами и уксусом.
Наконец на изгибе берега она увидела фигуру человека и бросилась
бегом навстречу. А приблизившись, пронзительно завопила и столь же
стремительно, не помня себя, помчалась прочь. Человек был впряжен в некое
подобие телеги на санях. У него был совершенно лысый шишковатый череп,
двупалые клешневидные кисти рук, прозрачный живот, в котором виднелись
омерзительные сине-бурые кишки, и три глаза. Единственное, что напоминало
здесь о Земле, - это третий глаз на лбу у чудовища. Он горел чистым
зеленым светом, как огонек Анютиного такси.
Е_Д_И_Н_О_Б_О_Р_С_Т_В_О
Глава "Е",
выношенная асом пунктуационного анализа П.Гриммовым.
Блиц-критик Герард Экудянов пользовался в нашей компании славой
человека, который в свои тридцать пять лет прочитал 35 тысяч книг. Те, кто
не знал лично Экудянова, пионера стилистической пропедевтики, поражались:
мыслимо ли такое - в среднем по тысяче книг на каждый год жизни?! Впрочем,
нам-то было известно, в чем тут секрет: Герард был не только
профессиональным прагматиком, но и профессиональным читателем. Психолог по
образованию, он работал в секторе психолингвистической биологии
научно-исследовательского Института Будущего и читал за приличное
жалованье с девяти до шести каждый день, исключая выходные. Норма в их
секторе была - сто зарубежных книг на человека в неделю. За перевыполнение
нормы шла прогрессивка. Сверхурочное чтение, правда, не поощрялось:
руководство берегло глаза сотрудников. Условия для чтения в секторе были
идеальные: удобные мягкие кресла, диваны для любителей читать лежа,
рассеянный сильный свет, цветные светофильтры, устанавливаемые по желанию,
терминалы ЭВМ, самодвижущиеся сервировочные столики с прохладительными
напитками и закуской.
Герард слыл в Институте феноменом: он читал в семь раз быстрее
среднего человека и в пять раз быстрее заведующего сектором, профессора
чтения, и при этом досконально помнил прочитанное. Зная это, мы не
удивлялись Герардовой эрудиции, нас изумляло другое: каким образом
Экудянов умудрился не взрастить в себе глухую ненависть к печатному слову
и откуда он берет силы, чтобы еще и писать?
В последние годы Герард прославился как создатель армянских рун.
Город Ереван ждал, когда же Экудянов, пятнадцать лет назад уехавший
завоевывать Москву, вернется на родину и откроет там студию рунического
искусства в национальном духе, но Герард пока не торопился. Он хотел
покинуть Москву только доктором библиологических наук, защитив диссертацию
на тему "Суперскоростное чтение вслух в условиях урбанистического шума" и
выпустив монографию "Как я прочитал сто тысяч томов и что после этого со
мной стало".
Никто из нас и помыслить не мог, чтобы состязаться с Герардом в
книгочействе и книгознании. И все же в один памятный день Экудянов был
посрамлен.
В тот апрельский вечер мы собрались у Палладина Гриммова, труженика
гетероязычия. В течение часа мы обсуждали новый рассказ Кровского,
гроссмейстера фонетической архитектоники, затем перешли к последним
переводам Владимира Набакова, который гордился своей астральной дружбой с
Камоэнсом и по причине этой дружбы имел возможность переводить даже те
сонеты великого Луиса, которые поэт сжег в черновике, не опубликовав.
Часам к десяти мы устали, Захотелось расслабиться, послушать музыку и
выпить крепкого душистого чаю.
- Ребята, а чая-то в доме нет! - смущенно признался Ладик. Помимо
того, что Гриммов - новатор симплоки, он еще и прекрасный хозяин, и такого
подвоха с его стороны мы не ожидали.
Тут раздался голос Игоряши:
- Ч-чай? Ч-что же в-вы мн-не раньше н-не ск-сказали?
Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда большую черную
жестяную банку. На боку ее по сиреневому полю, заключенному в золотую
арабеску, шла надпись: "Jasmine Tea". Это был восхитительный чай "сучонг"
с лепестками жасмина - продукция старинной британской чайной фирмы
"Твиннинге". Банка содержала восемь унций чая и, конечно, не могла
поместиться во внутреннем кармане облегающего твидового пиджака.
Это был очередной трюк Игоряши.
Вскоре вскипел чайник, и вот уже перед каждым из нас стоит чашка с
янтарным напитком, источающим жасминное благоухание.
- Совсем недавно читал одну японскую книгу, - сказал Герард, сделав
первый глоток, - там мне встретилась восхитительная танка о чае. Если не
ошибаюсь, звучит она так:
Прозрачный вечер.
Пью чай под чистым небом.
В чашку бесшумно
Пал лепесток сакуры.
Ристалище запахов.
- Ошибка! - радостно воскликнул Игоряша. - Во второй строке не "под
чистым небом", а "под звонким небом".
Герард поперхнулся, обжегшись, и едва не выронил чашку.
- А ты откуда знаешь? - грозно спросил он, - эта книга только-только
вышла. У нас в секторе контрольный экземпляр.
- Знаю, - просто ответил Игоряша. - Это стихи поэта и каллиграфа
Нансея Кубори в переводах Льва Минца, под редакцией доктора исторических
наук С.А.Арутюнова. Сборник называется "120 танка, написанных в чайном
домике". Тираж десять тысяч. Книга иллюстрирована каллиграфическими
иероглифами автора.
Это был вызов Герарду Экудянову, прагматическому санкционеру, и он,
бедняга, поднял перчатку.
- Ну, мужики! Игоряша дает! "Мне за ним не угнаться, - произнес
Экудянов, хитро прищурившись, - С ним рядом я круглый ignoramus".
- Фраза из рассказа "Умник" ирландского писателя Шона О'Фаолейна, -
спокойно парировал Игоряша. - Рассказ опубликован в сборнике "Говорящие
деревья", вышедшем в 1971 году.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Такого от Игоряши не ожидал
никто. Точное знание в сочетании со сверхъестественной памятью, - да,
Герарду достался достойный соперник.
- "Запомни, Стокдейл, что ты ни с кем не имеешь права так
разговаривать", - гробовым голосом сказал Экудянов, вперив взгляд в
Игоряшу.
При чем здесь "Стокдейл", никто из нас не понял.
- "А что я сделал плохого? - улыбнулся Игоряша, акцентируя слова так,
что всем стало ясно: он догадался, о чем повел речь Герард, и подхватил
диалог из какой-то известной только им двоим книги. - Если я выразился не
очень любезно, поправьте меня, и я больше не буду так говорить."
- Ребята, это черт знает что! - вскричал Герард. - Игоряша цитирует
по памяти "Трудно быть сержантом" Мака Химена.
- Совершенно верно, - согласился Игоряша, - Страница 82, Воениздат,
1962 год, русский перевод Биндеман и Фадеевой, литературный редактор
Видуэцкая.
- Потрясающе! Попробуем еще, - Герард покраснел, на лбу его выступил
пот. - "Не унижай своей судьбы!"
Игоряша задумался.
- Ага! - воскликнул он и прищелкнул пальцами. - "Я хотел бы ее
победить".
- "Мысль - вот мое оружие".
- "Часто мое честолюбие сжигает мои мысли".
- "Ты обладаешь даром творчества. Чего тебе еще нужно?"
- "В другие времена я, быть может, смог бы завоевать материк".
- "Что в этом? Одна мелодия стоит целой провинции. Для нового образа
разве ты не пожертвовал бы властью?"
- "Жить полной жизнью, вот чего я хочу, а не жить одним лишь мозгом",
- глаза Игоряши горели. Поначалу он произносил фразы с трудом, будто
разбирая стершиеся письмена, что незримо вставали перед ним. Но постепенно
голос его окреп, а в интонациях зазвенел металл, словно он читал не чужой
текст, а высказывал собственные убеждения.
- "Мозг содержит в себе целый мир", - настаивал Герард. Он тоже вошел
в роль и даже поднялся с места, ощущая себя если не на подмостках сцены,
то, по крайней мере на диспуте схоластов.
- "А ты не можешь понять, ты аскет, - отвечал с презрением Игоряша, -
ты укротил свои желания, ты подчинил их себе".
- "И ты тоже укротишь их".
- "Не знаю, захочу ли я это сделать..."
Герард, опустошенный, рухнул на стул.
- Сдаюсь! - выдавил он. - знать сие на память просто невозможно, и
тем не менее Игоряша ни в одном слове не отошел от текста.
- Габриэле Д'Аннунцио, - провозгласил Игоряша. - "Огонь", в переводе
Барсовой. Первый том Полного собрания сочинений, издание Саблина, Москва,
1909 год.
Он тоже успокоился, перевел дыхание и пояснил:
- Герард, моя память не хуже твоей. Я знаю наизусть все твои тридцать
пять тысяч книг. И еще много других. Если хочешь, можем продолжить диалог
на языке оригинала.
1 2 3 4 5 6 7 8
сторублевках и блаженно мечтал.
В тот день Игоряша испытал смену настроений, совершенно ему не
свойственных. Утренний шок, как мы знаем, сменился очумелостью, затем
последовала потеря сознания, далее просветление перешло в эйфорическую
безмятежность, потом Игоряша некоторое время пребывал в растерянности, и,
наконец, к вечеру его одолела элегическая задумчивость.
Если бы Анюта в этот час заглянула к Игоряше, она, безусловно, впала
бы в справедливую истерику. Погруженный в себя Игоряша сидел по-турецки на
полу в окружении доброй сотни жестяных банок с чайным экстрактом "Липтон".
Примерно треть банок валялись уже опустошенные (был такой грех за Игоряшей
- шибко любил он хороший, до черноты, чай). Рядом стоял мешок с отборной
астраханской воблой. И тут же - фаянсовое гжельское блюдо, где источали
укропный аромат свежесваренные донские раки: каждый размером с башмак. И
восхитительные креветки (перуанские - так захотелось Игоряше). И котелок
черной зернистой икры. И соленые фисташки. И нарезанный прозрачными
ломтиками французский сыр "грюйер" на доске из севрского фарфора. И
литовские крекеры с тмином...
Попивая чаек из банок и закусывая всем, что попадалось под руку,
Игоряша напряженно думал, перебирал варианты и разговаривал вслух сам с
собой.
В ведре - точнее, не в ведре уже, а в серебряной братине,
принадлежавшей когда-то Григорию Лукьяновичу Скуратову-Бельскому, более
известному по прозвищу Малюта, - плавала Золотая Рыбка N_8.
Если бы Анюта заглянула... Увы, Анюты в этот час философского
созерцания уже не было ни в Игоряшиной квартире, ни в московском районе
Строгино, ни вообще на планете Земля. Игоряша неразумно истратил на нее
первый регистр третьего биомодуля.
Днем Анюта все-таки вломилась в мужнину комнату, высадив дверь с
помощью монтировки.
- Ты чем это здесь занимаешься, жрун болотный?! - завопила она с
порога, бросаясь вперед, как под танк.
И тут же осеклась. И застыла, словно Лотова жена. Ибо Игоряша, как мы
знаем, первую половину дня провел, лежа на сторублевках, как на бархатной
мураве в летний день.
- Игоряша... - просипела Анюта перехваченным горлом. - Откуда ЭТО у
нас???...
Кто знает, то ли стенания жены успели уже надоесть Игоряше, то ли
взбеленила его осада двери с использованием стенобитных орудий, а, может,
самолюбивую душу новоиспеченного миллионера покоробило словечко "нас"?
Только Игоряша приподнялся на локте и ясным голосом сказал:
- А поди ка ты к ядрене фене!
Информационный биомодуль, именуемый здесь Золотой Рыбкой N_3, провел
на нашей планете уже несколько тысячелетий, но до сей поры он спокойно
обитал себе в водах озера Ван, поэтому понятие "ядрена феня" отсутствовало
в его необъятной памяти. Зато биомодуль прекрасно знал о существовании в
глубинах Галактики звездной системы с названием Оомгрусанта, что на
русский язык можно перевести как "Ядро на пене". Вторая планета этой
системы мало чем отличалась от Земли по условиям жизни, а то, что Игоряша
знать не знал об Оомгрусанте и вообще имел в виду нечто другое, было для
биомодуля перегрузочной информацией. Поскольку желание Игоряши перенести
свою подругу на "Ядро на пене" обладало очень высоким потенциалом и к тому
же перенос этот не мог повлечь смерти Анюты и нанесения ей физического
ущерба, то есть не нарушал граничных условий использования регистра
биомодуля, то Золотая Рыбка незамедлительно подчинилась команде.
Анюта исчезла.
В мозгу Игоряши отпечаталось: "Первый регистр исчерпан".
Игоряша безумно испугался. Первым побуждением его было вернуть Анюту.
Он уже раскрыл рот, но тут испугался вторично.
Игоряша ужаснулся, вообразив, в каком виде может предстать Анюта
после посещения неведомой "ядрени фени". Вроде бы шутка совершенно
абстрактная и эвфемистическая, но раз Анюта отправилась ТУДА, значит,
нечто такое существует _н_а_ _с_а_м_о_м_ _д_е_л_е!
Игоряша вытер пот со лба и решил с возвращением Анюты повременить, а
в качестве компенсации за потерю жены заказал себе чаю. Побольше и
получше. И новый биомодуль. И раков с креветками. И братину для шику. И
еще биомодуль. И сыр. И крекеры. И...
Весь вечер разговаривал сам с собой Игоряша. Осторожно разговаривал -
чтобы, не дай бог, не истолковали Золотые Рыбки его рассуждения как
ж_е_л_а_н_и_я. Потом он неспокойно спал, маясь набитым животом. Проснулся
в шесть утра, долго боролся с изжогой, а затем уже и не прилег - опять
разговаривал.
И наконец пришел к трем важным для себя выводам. Первый: что никакие
деньги - ни миллионы, ни миллиарды, ни оклады, ни прогрессивки - ему не
нужны. Поскольку Золотые Рыбки и так исполнят все, что его душе угодно,
поэтому со службой в УПРАТРУБе следует сей же день покончить. Второй: что
он в любой момент может вернуть Анюту, приказав биомодулю доставить ее в
п_р_е_ж_н_е_м_ _в_и_д_е, но, собственно, с этим спешить не надо. Пока
требуется заняться собой. Эта идея - заняться собой - и была третьим
выводом.
И начал Игоряша _д_е_й_с_т_в_о_в_а_т_ь.
В семь утра Игоряша испросил у восьмого биомодуля, сколько всего на
Земле Золотых Рыбок. Оказалось, исходное число - 1370 штук: галактический
стандарт для обитаемых планет земного типа - один биомодуль на миллион
кубических километров гидросферы. У Игоряши даже дух захватило: "Почти
полторы тысячи волшебных палочек - вот уж развернусь!"
Следующим ходом он заказал себе безупречное здоровье. И... тут же
мешком рухнул на пол - словно невидимый великан прихлопнул его, как муху.
Игоряшу бросило в жар, потом в холод, невыносимая боль разорвала
внутренности, пульс зашкалил, из носа хлынула кровь, отнялись ноги, потом
руки, агония выгнула тело колесом, в голове взорвалась сверхновая. Игоряше
казалось, что по нему промчался товарный состав, потом пронеслась танковая
дивизия, потом не спеша прогрохотала вереница дорожных катков. Он хотел
было заорать: "За что?!" - но последним сгустком воли отогнал
катастрофический вопрос - _т_р_е_т_и_й_ вопрос для данного биомодуля, -
который, конечно же, закрыл бы перед ним дорогу в будущее. Вместо этого
Игоряша, захлебываясь густой ядовито-горькой желчью, пробулькал: "Новый
биомодуль!.."
Он очнулся в невообразимой позе на полу. Над ним клубился, истаивая,
смрад. Игоряша прислушался к себе - ничего не болело. в мышцах
переливалась чистая энергия. Голова была ясной и свежей; организм работал
как кварцевые часы. Переполняло ощущение счастья и вечности.
- Что это было? - спросил он, пораженный. "Функциональная перестройка
организма, - ответил биомодуль огненным текстом. - Пурификация ауры.
Наладка иммунной системы. Канцеродиализ. Бактериальный и вирусный дренаж".
- Ясно, - сказал Игоряша. Целый час он плескался в ванной,
наслаждаясь жизненными токами в клетках тела. Вышел насвистывая, и
переоделся в чистое. Подошел к братине, играя мускулами, подмигнул
биомодулю и раздельно произнес:
- Бес-смер-ти-е.
Игоряша ожидал, что новый удар свалит его с ног, опять набросится
жуткая сила и примется терзать. Но ничего такого не случилось. Перестройка
генетической программы и запуск нейронной реабилитации проходят совершенно
неощутимо.
В девять утра Игоряша с помощью очередного биомодуля обеспечил себя
нестарением. Он посчитал, что 35 лет - оптимальный возраст для вечной
жизни. Дальновидный человек, - и ведь известно, что миф об Эндемионе не
был ему знаком.
Да, великая вещь - бессмертие! Оно настраивает мысли на совершенно
иной лад. Малое делает великим, великое - малым, совершенное -
примитивным, затягивает память дымкой.
А между тем бедная женщина ужасно растерялась, очутившись на берегу
изумрудного океана под сенью фиолетовых деревьев с плоскими зонтичными
кронами. Много часов она шла по рыжему песчаному пляжу, надеясь отыскать
людей, жилье или хоть какие-нибудь приметы цивилизации. В воздухе пахло
клопами и уксусом.
Наконец на изгибе берега она увидела фигуру человека и бросилась
бегом навстречу. А приблизившись, пронзительно завопила и столь же
стремительно, не помня себя, помчалась прочь. Человек был впряжен в некое
подобие телеги на санях. У него был совершенно лысый шишковатый череп,
двупалые клешневидные кисти рук, прозрачный живот, в котором виднелись
омерзительные сине-бурые кишки, и три глаза. Единственное, что напоминало
здесь о Земле, - это третий глаз на лбу у чудовища. Он горел чистым
зеленым светом, как огонек Анютиного такси.
Е_Д_И_Н_О_Б_О_Р_С_Т_В_О
Глава "Е",
выношенная асом пунктуационного анализа П.Гриммовым.
Блиц-критик Герард Экудянов пользовался в нашей компании славой
человека, который в свои тридцать пять лет прочитал 35 тысяч книг. Те, кто
не знал лично Экудянова, пионера стилистической пропедевтики, поражались:
мыслимо ли такое - в среднем по тысяче книг на каждый год жизни?! Впрочем,
нам-то было известно, в чем тут секрет: Герард был не только
профессиональным прагматиком, но и профессиональным читателем. Психолог по
образованию, он работал в секторе психолингвистической биологии
научно-исследовательского Института Будущего и читал за приличное
жалованье с девяти до шести каждый день, исключая выходные. Норма в их
секторе была - сто зарубежных книг на человека в неделю. За перевыполнение
нормы шла прогрессивка. Сверхурочное чтение, правда, не поощрялось:
руководство берегло глаза сотрудников. Условия для чтения в секторе были
идеальные: удобные мягкие кресла, диваны для любителей читать лежа,
рассеянный сильный свет, цветные светофильтры, устанавливаемые по желанию,
терминалы ЭВМ, самодвижущиеся сервировочные столики с прохладительными
напитками и закуской.
Герард слыл в Институте феноменом: он читал в семь раз быстрее
среднего человека и в пять раз быстрее заведующего сектором, профессора
чтения, и при этом досконально помнил прочитанное. Зная это, мы не
удивлялись Герардовой эрудиции, нас изумляло другое: каким образом
Экудянов умудрился не взрастить в себе глухую ненависть к печатному слову
и откуда он берет силы, чтобы еще и писать?
В последние годы Герард прославился как создатель армянских рун.
Город Ереван ждал, когда же Экудянов, пятнадцать лет назад уехавший
завоевывать Москву, вернется на родину и откроет там студию рунического
искусства в национальном духе, но Герард пока не торопился. Он хотел
покинуть Москву только доктором библиологических наук, защитив диссертацию
на тему "Суперскоростное чтение вслух в условиях урбанистического шума" и
выпустив монографию "Как я прочитал сто тысяч томов и что после этого со
мной стало".
Никто из нас и помыслить не мог, чтобы состязаться с Герардом в
книгочействе и книгознании. И все же в один памятный день Экудянов был
посрамлен.
В тот апрельский вечер мы собрались у Палладина Гриммова, труженика
гетероязычия. В течение часа мы обсуждали новый рассказ Кровского,
гроссмейстера фонетической архитектоники, затем перешли к последним
переводам Владимира Набакова, который гордился своей астральной дружбой с
Камоэнсом и по причине этой дружбы имел возможность переводить даже те
сонеты великого Луиса, которые поэт сжег в черновике, не опубликовав.
Часам к десяти мы устали, Захотелось расслабиться, послушать музыку и
выпить крепкого душистого чаю.
- Ребята, а чая-то в доме нет! - смущенно признался Ладик. Помимо
того, что Гриммов - новатор симплоки, он еще и прекрасный хозяин, и такого
подвоха с его стороны мы не ожидали.
Тут раздался голос Игоряши:
- Ч-чай? Ч-что же в-вы мн-не раньше н-не ск-сказали?
Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда большую черную
жестяную банку. На боку ее по сиреневому полю, заключенному в золотую
арабеску, шла надпись: "Jasmine Tea". Это был восхитительный чай "сучонг"
с лепестками жасмина - продукция старинной британской чайной фирмы
"Твиннинге". Банка содержала восемь унций чая и, конечно, не могла
поместиться во внутреннем кармане облегающего твидового пиджака.
Это был очередной трюк Игоряши.
Вскоре вскипел чайник, и вот уже перед каждым из нас стоит чашка с
янтарным напитком, источающим жасминное благоухание.
- Совсем недавно читал одну японскую книгу, - сказал Герард, сделав
первый глоток, - там мне встретилась восхитительная танка о чае. Если не
ошибаюсь, звучит она так:
Прозрачный вечер.
Пью чай под чистым небом.
В чашку бесшумно
Пал лепесток сакуры.
Ристалище запахов.
- Ошибка! - радостно воскликнул Игоряша. - Во второй строке не "под
чистым небом", а "под звонким небом".
Герард поперхнулся, обжегшись, и едва не выронил чашку.
- А ты откуда знаешь? - грозно спросил он, - эта книга только-только
вышла. У нас в секторе контрольный экземпляр.
- Знаю, - просто ответил Игоряша. - Это стихи поэта и каллиграфа
Нансея Кубори в переводах Льва Минца, под редакцией доктора исторических
наук С.А.Арутюнова. Сборник называется "120 танка, написанных в чайном
домике". Тираж десять тысяч. Книга иллюстрирована каллиграфическими
иероглифами автора.
Это был вызов Герарду Экудянову, прагматическому санкционеру, и он,
бедняга, поднял перчатку.
- Ну, мужики! Игоряша дает! "Мне за ним не угнаться, - произнес
Экудянов, хитро прищурившись, - С ним рядом я круглый ignoramus".
- Фраза из рассказа "Умник" ирландского писателя Шона О'Фаолейна, -
спокойно парировал Игоряша. - Рассказ опубликован в сборнике "Говорящие
деревья", вышедшем в 1971 году.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Такого от Игоряши не ожидал
никто. Точное знание в сочетании со сверхъестественной памятью, - да,
Герарду достался достойный соперник.
- "Запомни, Стокдейл, что ты ни с кем не имеешь права так
разговаривать", - гробовым голосом сказал Экудянов, вперив взгляд в
Игоряшу.
При чем здесь "Стокдейл", никто из нас не понял.
- "А что я сделал плохого? - улыбнулся Игоряша, акцентируя слова так,
что всем стало ясно: он догадался, о чем повел речь Герард, и подхватил
диалог из какой-то известной только им двоим книги. - Если я выразился не
очень любезно, поправьте меня, и я больше не буду так говорить."
- Ребята, это черт знает что! - вскричал Герард. - Игоряша цитирует
по памяти "Трудно быть сержантом" Мака Химена.
- Совершенно верно, - согласился Игоряша, - Страница 82, Воениздат,
1962 год, русский перевод Биндеман и Фадеевой, литературный редактор
Видуэцкая.
- Потрясающе! Попробуем еще, - Герард покраснел, на лбу его выступил
пот. - "Не унижай своей судьбы!"
Игоряша задумался.
- Ага! - воскликнул он и прищелкнул пальцами. - "Я хотел бы ее
победить".
- "Мысль - вот мое оружие".
- "Часто мое честолюбие сжигает мои мысли".
- "Ты обладаешь даром творчества. Чего тебе еще нужно?"
- "В другие времена я, быть может, смог бы завоевать материк".
- "Что в этом? Одна мелодия стоит целой провинции. Для нового образа
разве ты не пожертвовал бы властью?"
- "Жить полной жизнью, вот чего я хочу, а не жить одним лишь мозгом",
- глаза Игоряши горели. Поначалу он произносил фразы с трудом, будто
разбирая стершиеся письмена, что незримо вставали перед ним. Но постепенно
голос его окреп, а в интонациях зазвенел металл, словно он читал не чужой
текст, а высказывал собственные убеждения.
- "Мозг содержит в себе целый мир", - настаивал Герард. Он тоже вошел
в роль и даже поднялся с места, ощущая себя если не на подмостках сцены,
то, по крайней мере на диспуте схоластов.
- "А ты не можешь понять, ты аскет, - отвечал с презрением Игоряша, -
ты укротил свои желания, ты подчинил их себе".
- "И ты тоже укротишь их".
- "Не знаю, захочу ли я это сделать..."
Герард, опустошенный, рухнул на стул.
- Сдаюсь! - выдавил он. - знать сие на память просто невозможно, и
тем не менее Игоряша ни в одном слове не отошел от текста.
- Габриэле Д'Аннунцио, - провозгласил Игоряша. - "Огонь", в переводе
Барсовой. Первый том Полного собрания сочинений, издание Саблина, Москва,
1909 год.
Он тоже успокоился, перевел дыхание и пояснил:
- Герард, моя память не хуже твоей. Я знаю наизусть все твои тридцать
пять тысяч книг. И еще много других. Если хочешь, можем продолжить диалог
на языке оригинала.
1 2 3 4 5 6 7 8