Александр Немировский: «Пурпур и яд»

Александр Немировский
Пурпур и яд



Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
«Пурпур и яд»: Детская литература; Москва;
Аннотация Ареной действия романа является Черное море, или Понт Эвксинский, как его называли в древности. Царю Понта Митридату Евпатору удалось объединить в одно государство все народы, населявшие его берега. Это он был противником Рима и возглавил всех тех, кто не хотел примириться с римским господством. Имя Митридата до сих пор носит холм на берегу Керченского пролива, где он, потеряв надежду на продолжение войны с Римом, лишил себя жизни. Александр НемировскийПурпур и яд ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОСОЛ РИМА Обитые гвоздями калиги мерно колотили по мозаичному полу. Они развязно шлепали по спинам нереид, пятнали воздушные хитоны амазонок.Римлянин вышагивал так, словно находился у себя дома, на Марсовом поле. Гремели фалеры на выпяченной груди. Светлые, навыкате глаза устремлены в пространство. Что ему дворец Синопы? Что для него эти изнеженные, пахнущие благовониями азиаты? За ним на всем необозримом пространстве от Испании до Фракии стоят еще никем не побежденные легионы.В двух шагах от трона посол остановился и резко запрокинул голову. В этой позе сквозило оскорбительное равнодушие, с каким владыки мира обращались со своими коронованными союзниками.— Сенат и римский народ, — отчеканил посол, — желают здравствовать сиятельной Лаодике, а также сыну ее Митридату Евпатору! Да хранят к вам боги свое благоволение на вечные времена!Он сделал паузу, чтобы перейти от приветствия, обычного в дипломатическом этикете, к сути дела.— Нам поручено передать, что в твоих владениях скрывается опасный преступник по имени Моаферн. Вот его приметы. — Римлянин неторопливо развернул свиток и поднял его к лицу. — Роста выше среднего. Волосы с проседью. Брови сросшиеся. Нос прямой. Глаза синие…Царица уронила голову на резную спинку трона. Смертельная бледность разлилась по ее лицу. В зале засуетились царские друзья и слуги. Над головой Лаодики затрепетали, как пестрые птицы, опахала.Римлянин читал, закрытый свитком, как щитом. Слова его падали с размеренностью капель в водяных часах.— Скрывшись из тюрьмы Эфеса, он прибыл в Гераклею. Оттуда рыбаки переправили его в Синопу. Преступник подлежит выдаче согласно нашему договору о вечном союзе и дружбе.Закончив чтение, римлянин свернул свиток и на негнущихся ногах важно зашагал к выходу.Едва стих стук его калиг, как из-за ближайшей колонны к трону скользнула фигура в длинном жреческом одеянии. В движениях человека было что-то от летучей мыши.— Ариарат! Ариарат! — можно было уловить в испуганном шепоте.Слуги и придворные торопливо покидали зал. Жрец поправил запрокинутую голову Лаодики и дотронулся до ее руки. При этом вся его фигура изогнулась и застыла в неестественно напряженной позе.— Роста выше среднего. Глаза синие… — в беспамятстве шептала царица. — Можно ли это забыть? Полнеба охватила комета. Умер Аттал. Восстал Аристоник. Родился Митридат… Те же волосы и взгляд, сын Моаферна…Лаодика очнулась. В глазах появился свет, и она стала различать предметы. И первое, что она увидела, это были вытянутые в напряженной улыбке губы Ариарата.— Меня напугал посол. — Лаодика вытерла выступивший на лбу пот. — Словно обрушилась какая-то тяжесть. К горлу подступила дурнота, и веки сомкнулись. Кто этот римлянин?— Маний Аквилий Младший, — ответил Ариарат.Лицо царицы приобрело белизну мраморной колонны.— Неужели у римлян одни Аквилий? — почти простонала она.— У римлян много знатных родов! — воскликнул Ариарат. — Но в Азии, слава богам, свили гнездо Аквилий, римские орлы. У них могучие крылья, острое зрение. Им известно все!Лаодика испуганно вскинула брови. Она не узнавала Ариарата. Когда-то он понимал ее лучше других. И хотя она никогда не раскрывала ему своей тайны, он помог ей избавиться от страха. Его взгляд приносил успокоение. Но теперь в нем появилось что-то новое, незнакомое.— Владычица Кибела поселилась на равнине, — продолжал жрец. — Там ее чертог. Ей служат львы, а не дельфины. Она возлюбила пастырей, а не мореходов. Море приносит дурные вести. Горы преграждают им путь. Брось этот город, царица! Верни своему царству благоволение Кибелы!Жрец обернулся и с отвращением взглянул в пространство между колоннами, заполненное морской синевой. Волны назойливо шумели, словно отвергая его доводы и доказывая что-то свое. СИНОПА Далеко уходящий в море мыс, если взглянуть на него с прибрежных холмов, напоминал лопасть весла. Эллины рассказывали, будто оно было брошено побежденными гигантами, пытавшимися переплыть Понт.В том месте, где лопасть скруглялась, переходя в рукоять, раскинулась венчанная морем Синопа. Голубые бухты оттеняли пурпур черепичных крыш и матовую белизну крепостных стен, отделявших город от берега и широкой части мыса. Как пышные персидские тиары, вздымались башни царского дворца. Сверкали колонны бесчисленных храмов. Зеленели сады и оливковые рощи, уходящие к долине Фермодонта. Темные линии виноградных лоз были натянуты на прибрежные холмы, как струны кифары. На всем южном побережье Понта Эвксинского не было места, лучше устроенного природой и украшенного изобретательностью людей.Отдаленное прошлое Синопы овеяно легендами. Они повествуют о добытчиках железа — халибах, проводивших всю жизнь в подземных штольнях и кузницах. Рассказывают, что и теперь корабли, плывущие вдоль ночного берега, освещаются багровым пламенем горнов. К востоку от Синопы помещали отважных наездниц — амазонок. От них, изгнавших из своего племени мужчин, будто произошли древнейшие обитатели побережья — сиры. Историю города эллины вели с похода аргонавтов, остановившихся во владениях сиров по пути в Колхиду. Синопские судовладельцы, торговцы рабами и лесом считали себя прямыми потомками отважных искателей золотого руна. Ведь и их богатства притекали из далеких стран, населенных варварами.Южная гавань была украшена бронзовой статуей Автолика, спутника Геракла. Синопейцы уверяли, что она отлита из меди отслуживших свой век корабельных колоколов и сама по себе гудит, предупреждая о надвигающихся бурях. Эта басня, дополненная рассказом о мореходе, который не поверил Автолику и, конечно, был поглощен свирепым Понтом, оказывала на заезжих купцов неизменное действие: в щель полой статуи сыпались монеты — бронзовые, серебряные и даже золотые.Оказавшись вне опасности, жертвователи проявляли свойственную человеческой природе неблагодарность и распространяли о синопейцах и их покровителе всяческие небылицы. Каждого синопейца, будь то на море или на суше, вместо обычного приветствия встречали словами: «Ну как, гудит?»Так за синопейцами установилась слава людей, изобретательных во всем, что касается наживы. И они ею не тяготились, напротив, делая все, чтобы ее преумножить. Они научились извлекать выгоды даже из собственных несчастий!Когда Синопа была вероломно захвачена каппадокийским царем Фарнаком, весь греческий мир содрогнулся от негодования. Как только не оплакивали горькую судьбину синопейцев! Но не прошло и двух десятилетий после первых пролитых слез, как по соседству со статуей Автолика появилась мраморная фигура Фарнака. Этот варварский царь оказался истинным благодетелем Синопы. Давая своим сыновьям персидские имена, поклоняясь Ормузду и персидской троице, Фарнак покровительствовал эллинам и эллинской культуре. Он украсил город великолепным гимнасием и пригласил в Синопу выдающихся ученых. Цари, сменившие Фарнака, считали его основателем Понтийского царства и клялись его гением.Сын Фарнака, Митридат Эвергет, покинул царскую резиденцию Амасию и сделал своей столицей Синопу. При нем была сооружена агора, красотой которой так гордились синопейцы, укреплены стены, построены новые доки. Никто больше его не заботился о процветании торговли Синопы. В обеих гаванях столицы можно было видеть корабли изо всех городов Внутреннего моря. Они уходили, нагруженные рабами, понтийской древесиной, железными болванками, мешками с красной охрой, известной также под именем «синопиды». Сами синопейцы проникали в долины Кавказа и Таврики, к берегам Каспия, в сарматские степи. Всюду знали статеры и драхмы, на лицевой стороне которых красовались профили понтийских царей, а на оборотной орел терзал когтями дельфина. Этими монетами синопейцы расплачивались за скифское зерно, родосское вино, иберийское чеканное серебро, пергамские ткани, затканные золотом.Херсонеситы, с которыми Синопа вела бойкую торговлю, называли синопейцев, «рабами царей». Но им, гордившимся своей демократией, можно было напомнить, что они не раз обращались за помощью к царям Понта или правителям Боспора. И лучше подчиняться царям, чем испытывать вечный страх тред нашествием варваров и своеволием собственных рабов.Так думали все синопейцы, владевшие виноградниками, оливковыми рощами, соляными варницами, — все, кому принадлежали мастерские и рудники, доки и корабли. Посвятительные надписи в честь варварских царей не были обычной лестью подданных. Это была благодарность за богатства, сыпавшиеся на город, как из рога изобилия.За Золотым веком следует Серебряный, а Серебряный сменяется Медным. Об этом в старину писал Гесиод, соперничавший известностью с Гомером. Синопейцы почувствовали перемены, когда на статерах профиль Эвергета сменился профилем его супруги Лаодики.Эллины не любили женской власти. Одно дело быть подданным варварского царя, другое — подчиняться царице. Недаром ведь на блюдах в назидание домоправителям и домочадцам писалось: «Не слушай женщины!» Не случайно Троянская война разгорелась из-за Елены, а Пелопонесская из-за Аспасии!Но в конце концов можно было бы примириться и с царицей, если бы не ее покровители и союзники — римляне. Уже Эвергет отправлял им на помощь корабли и помогал им войсками. Но, во всяком случае, он не позволял себе садиться на голову! Теперь же римские корабли освобождены от пошлин, римские откупщики владеют серебряными рудниками Понта. Их рабы источили горы, как кроты. У самого трона стоит прихвостень римлян Ариарат, соединивший в своих руках несовместимые должности: он и верховный жрец богини Кибелы, и начальник следствия. Темницы Синопы, Трапезунда, Амиса забиты людьми, подозреваемыми в отравлении Митридата Эвергета или в попытках отравления Лаодики. А сам «мастер ядов»— так называли могущественного жреца — не только оставался на свободе, но и судил невиновных.Недовольство, давно нараставшее в народе, нашло в тот день выход. Стало известно, что прибывший в город римский посол нагло потребовал выдачи Моаферна. Это неслыханно! Ведь Моаферн не какой-нибудь беглый раб, а человек, в жилах которого текла царская кровь! И Ариарат вместо того, чтобы встать на защиту брата Эвергета, разослал по дорогам стражников. Глашатаи объявляют награду за его голову!Люди, собравшиеся в Северной гавани, менее всего напоминали предприимчивых торговцев или праздных зевак. По хламидам в желтых подтеках можно было узнать горшечников. У плотников волосы были в стружках, а руки в смоле. Писцов выдавали бледные лица и худоба. Всех их привлекла бирема «Беллона», доставившая в Синопу римского легата.Каждый, кто знал синопейцев, быстро бы сообразил, в чем дело, и не стал бы дожидаться попутного ветра. Но посольство в Синопу было первым самостоятельным поручением Мания Аквилия Младшего. Привыкший к раболепию эллинов Азии, он не обратил внимания на толпу.Синопейцы не обнаруживали ни почтения, ни страха. Началось с оскорбительных выкриков, кончилось градом камней и черепицы.Кормчему удалось отцепить сходни и отрезать якоря. «Беллона» отделилась от берега, сопровождаемая негодующим ревом толпы: «Вон! Вон!»Маний Аквилий чувствовал себя, как Одиссей между Сциллой и Харибдой! Позади — разъяренная чернь. Впереди — встреча с отцом, не прощающим ошибок. Да и как он сможет оправдаться? Не надо было оглашать приметы Моаферна вслух. Достаточно их просто передать Ариарату. Такова инструкция! Но ему захотелось показать этим персам и грекулам, чего они стоят! Отец, конечно, напомнит, что сейчас не время для ссоры с союзниками. Он назовет его «луканской тыквой»и придумает десятки других, еще более оскорбительных ругательств.«И, кажется, он будет прав! — думал Маний Аквилий. — Вместо Моаферна я привезу в Эфес груду камней и черепицы, которыми забросали корабль! Моаферн уже начал действовать. Камни — ото только начало!» ПОДЗЕМНЫЕ БОГИ Извилистые и запутанные коридоры тянулись на много стадиев, составляя вторую, подземную Синопу. Это были катакомбы, образованные многовековой выработкой камня, царство мрака и летучих мышей. Ходили слухи, что под землей существует такой же великолепный дворец, как снаружи, и там правит царь с совиными глазами. От его взгляда не ускользает ни один обман, ни одно злодеяние. Он уводит неправедных в свои темницы, и, если приложить ухо к земле, можно услышать их стоны и бесполезные жалобы.Все эти басни были на руку тем. кто избрал катакомбы своим убежищем. Под землей они чувствовали себя в безопасности. Редкий соглядатай отваживался подойти к лазу. А тот, кому бы вздумалось спуститься, легко мог заблудиться в бесконечных проходах или сломать голову в специально вырытых ямах.Дрожащее пламя факела выхватывало из мрака бледное узкое лицо. Редкие волосы спускались на лоб, почти касаясь прямой линии сросшихся бровей. Глубоко посаженные глаза выдавали человека решительного, не привыкшего останавливаться перед препятствиями.Его собеседнику можно было дать на вид лет сорок. На круглом лице живо блестели миндалевидные глаза.— И в Синопе мне вреден солнечный свет! — с горечью сказал узколицый. — Из темницы в трюм, из трюма в подземелье. Еще немного, Диофант, и я научусь видеть в темноте, как крот.— Как бог, — поправил Диофант. — Ибо нас называют подземными богами. Мы видим всех, но никто не видит нас. Ариарат дорого бы заплатил, чтобы узнать наши имена.— Когда я покидал Синопу, этот человек владел землями близ Команы. Он выращивал коней для царской кавалерии. Теперь он жрец Кибелы и второй человек в государстве.— У нас говорят: «Нечисть заводится в стоячей воде».— И в этом есть свой закон, — сказал Моаферн задумчиво. — Митридатиды рвались к морю подобно стремительному горному потоку, дробя скалы. Они сокрушали все на своем пути. И вот путь пробит. Нет преград. И у самого моря мелеет могучая река, засоряемая песком. Митридата надо вернуть горам.— Я не понимаю тебя! — воскликнул Диофант удивленно.— Я говорю о Париадре. Там реки идут крутым путем, и взору открыт горизонт. Там место царю!— Но это дикие горы, — возразил Диофант. — Митридат забудет все, что знал!— Пусть начнет с гор. А море от него не уйдет, АВТОЛИКИИ Ипподром Синопы переливался всеми цветами радуги, Колыхались яркие хитоны и кандии. Ветер надувал пурпурный полог, натянутый над царской ложей, и он хлопал, как парус.Скачки были любимым зрелищем синопейцев. Их относили к незапамятным временам и связывали с походом Геракла против амазонок. Царица воинственных дев Синопа приняла юного фессалийца Автолика, корабль которого был разбит бурей. Вместо ненависти к пришельцу амазонка потянулась к нему всей своей еще не огрубевшей душой. Она обещала заплатить Гераклу дань, если Автолик победит ее в скачках. В противном случае он должен был остаться с амазонками навсегда. Автолик, которого на родине называли «покорителем коней», согласился на эти условия. Его не пугало поражение: он полюбил Синопу. Скачки состоялись на равнине, выше Весла. Синопа сразу же обогнала Автолика, но у ручья, избранного метой, враждебный амазонкам Гелиос опустил тень. Напуганный конь Синопы поднялся на дыбы и сбросил наездницу. Амазонки, потеряв царицу, откочевали за горы Кавказа в степи Сарматии. Автолик же, опечаленный гибелью Синопы, заложил город и назвал его ее именем. В память о ней он также учредил скачки, проходившие раз в четыре года в начале десия, того месяца, когда весна переходит в лето. Их назвали Автоликиями.Автоликии славились далеко за пределами понтийской столицы. В них участвовали прославленные каппадокийские кони, секрет выращивания которых знали лишь обитатели Фемискиры. Уверяли, что их вскармливали не овсом и ячменем, а сахарным тростником, растущим в долине Фермодонта. С каппадокийцами соперничали по выносливости гагры — мохнатые, коротконогие, приземистые лошадки, чем-то похожие на своих неутомимых наездников-пафлагонцев. Кони иберов были мускулисты и коротконоги. Узкие тропы на краю пропасти, переправы через горные потоки, спуск по крутым склонам выработали неповторимую мягкость и эластичность движений, осторожность и цепкость, которые так ценились знатоками.
1 2 3 4 5