Вот на беговой дорожке мы вас тестировать не станем…
— Почему же, доктор? — удивился Александр Борисович, вставая. — Проверяйте сколько угодно. Я уже третий месяц хожу без проблем и даже могу бегать на длинные дистанции. Если вас смутила моя палочка, то я ношу ее только потому, что требует жена. Не хочется ссориться с супругой по пустякам. Можно, конечно, случайно забыть в метро. Но вещь дорогая, досталась в наследство от дедушки, полковника Преображенского полка…
— Скажите, пожалуйста! — неискренне изумился врач.
Это был предпоследний кабинет. От кардиолога Турецкий направился к невропатологу. Кабинет Михаила Генриховича недавно оснастили новейшим импортным оборудованием, и он с ребяческой непосредственностью радовался каждому посетителю.
Предложив Турецкому раздеться до пояса, невропатолог усадил его на стул и, чем-то помазав, облепил тело всевозможными датчиками на тонких проводках. После этого, надев очки, уселся перед экраном монитора, на котором поплыли понятные ему цветные волнообразные линии. Доктор пристально вглядывался в них, переключал тумблеры, делал распечатки, сравнивал их, что-то записывал.
Минут через пятнадцать Александр Борисович спросил:
— Ну что, доктор, все мои мысли уже прочитали или еще немножко осталось?
Пропустив его слова мимо ушей, Михаил Генрихович спросил:
— Вас бессонница не мучает?
— Чего нет, того нет. За последние полгода я изрядно отоспался.
— На головные боли жалуетесь?
— Спасибо, нет. Я вообще ни на что не жалуюсь.
— Так болит голова или нет? — переспросил врач, на мгновение оторвав свой взор от монитора.
— Нет. Я же не мешаю водку с пивом. В госпитале не было ни того, ни другого. К сожалению.
— Не острите. Когда последний раз теряли сознание?
— Кажется, во время взрыва.
— Врете вы неискусно, Александр Борисович. Если бы не аппаратура, вы бы запросто обвели меня вокруг пальца. А так…
— Я сейчас, Михаил Генрихович, хоть убейте, не могу вспомнить, когда последний раз терял сознание. Так давно это было. Могу только сказать точнее всякой аппаратуры, что чувствую себя хорошо. Абсолютно так же, как, к примеру, год назад. Во всяком случае, кочергу узлом завяжу.
— Завяжете? — поддержал его ироничный тон доктор. — А развязать сможете?
— Ну, если срочно понадобится помешать уголек в камине, то развяжу.
— Действительно, вам силу девать некуда, — произнес невропатолог, снова уставясь на экран монитора. — Это меня радует, даже очень.
Однако интонация доктора была отнюдь не радостной. Александр Борисович почувствовал это и покинул кабинет с унылом видом. Теперь нужно было идти к главному врачу, который и вынесет окончательный вердикт. Следователь сидел в приемной, нервно покусывая губы. Нестерпимо хотелось курить, однако он боялся отойти — вдруг как раз его пригласят, ему не терпелось услышать выводы комиссии.
Одни врачи входили в кабинет главного, другие выходили из него. Вошел кардиолог, следом за ним невропатолог Михаил Генрихович. Через несколько минут вышла блондинка-отоларинголог. Турецкий подмигнул ей, однако та отвела взгляд, из чего следователь сделал вывод, что дела его складываются не лучшим образом. Если бы было хорошо, наверное, блондинка подмигнула в ответ, мол, все в порядке. А раз прошмыгнула, словно мышка, не глядя на него, значит, дело швах.
Турецкий не находил себе места: хуже нет этой неопределенности.
Наконец, из кабинета выглянула пожилая женщина в роговых очках и сухо обратилась к нему:
— Александр Борисович, можете зайти.

Глава 3 ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ

Свадьба Инны и Антона Плетневых состоялась девять лет назад. Это было веселое гулянье в банкетном зале только что открывшегося ресторана в одном из спальных районов Москвы, в Медведкове. Сама Инночка родом с Украины, из Днепропетровска, поэтому оттуда приехало много ее родственников и подруг. Со стороны жениха пришли в основном его ровесники — друзья детства. Молодые выглядели очаровательно. Инна — жгучая брюнетка с голубыми глазами. Даже длинное свадебное платье не могло скрыть достоинств ее фигуры, — высокая, статная, с тонкой талией. Под стать ей светловолосый Антон, с лица которого весь вечер не сходила счастливая улыбка. Пытался заставить себя держаться солидней — все-таки с сегодняшнего дня муж, глава семейства, да не удалось. Сиял как медный таз.
Окажись на свадьбе какой-нибудь пророк и предскажи он, сколько испытаний обрушится на голову Антона через несколько лет, никто бы не поверил. А между тем жизнь развивалась по худшему сценарию.
Все началось с трагической гибели Инны. Причем произошло это настолько нелепо, что не укладывалось в голове. После работы она направлялась за Васяткой — мальчику шел шестой год — в детский сад. В принципе, туда можно доехать на автобусе. Но они так плохо ходят, а погода хорошая, и Инна решила пойти пешком. Не по улице, а через пустырь, чтобы сократить дорогу. Было не поздно, идти недалеко, и надо же такому случиться, что на ее пути попались пьяные хулиганы. Что можно ожидать от негодяев, навстречу которым шла молодая красавица?! Они изнасиловали ее, а потом убили.
Вот с тех пор все и пошло наперекосяк. Плетнев в то время служил в миротворческом контингенте в Косове. Узнав о смерти жены, Антон вернулся в Москву. Он был близок к помешательству, знакомые боялись, что руки на себя наложит. Поддерживало его только то, что есть маленький сын, которого нужно растить и оберегать. Однако дал себе клятву, что разыщет убийц Инночки и расправится с ними. У него появилась цель.
На проведение собственного расследования у него ушло немного времени. Он разыскал-таки мерзавцев и убил их. А убив, явился в милицию с повинной. В ту самую милицию, которая считала дело о гибели Инны Плетневой «глухим висяком».
Антон действовал по понятиям, многие силовики в душе одобряли его действия. Правильно сделал, что расправился с этими извергами. Но закон есть закон. Нужно ли говорить, какой срок ему светил при неблагоприятном исходе дела? Однако в прокуратуре многие, в том числе и Турецкий, скорее одобряли его, чем осуждали. Александр Борисович, проникшись симпатией к бывшему спецназовцу и его сынишке, приложил много усилий. Он сделал так, что старший Плетнев очутился на принудительном лечении в психиатрической больнице. К сожалению, не учли другого обстоятельства: отца-психа лишили отцовства.
Вскоре после того в прямом и переносном смысле слова нашумевшего взрыва вышедший из комы Турецкий, подозревавший, что главным исполнителем теракции мог быть кто-то из бывших спецназовцев, перешедшим в наемники, благо они требовались в горячих точках, предложил разыскать Антона. А Меркулов, чтобы помочь Плетневу устроиться в жизни, постарался вернуть ему отцовство и устроил на работу в «Глорию».
Александр Борисович познакомил Антона с остальными сотрудниками «Глории». Относились к нему хорошо, но все же как к подмастерью. Да и немудрено, нельзя же освоить специфику расследований за считанные недели. Но Антон старался, внимательно выслушивал все советы, выполнял любые задания. Александр Борисович и сам, чтобы не сидеть без дела, взялся помогать друзьям из сыскного агентства. И таким образом, Антон был как бы у него под рукой. У того руки чесались провести самостоятельное расследование. Однако Антон терпеливо ждал своего часа, набирался ума-разума.
Неизвестно, сколько бы ему пришлось еще ждать, да очередная (увы, о них что ни день слышишь) напасть подстегнула: сегодня утром он узнал из телевизионных новостей о гибели генерал-лейтенанта Свентицкого.
В свое время, после училища, Плетнев подался в разведывательно-диверсионную группу спецназа, был отправлен в Анголу. Вернувшись на родину, Антон служил на Северном Кавказе, в том числе и под командованием Свентицкого, после чего, уже будучи майором, вместе с ним отправился в Косово. Андрей Владиславович сделал ему много добра. Лет пятнадцать прошло с тех пор, он его хорошо помнил. А когда майор после гибели Инны запил по-черному — был у него и такой период, правда, короткий, — потом оказался в психушке, а сын попал в детский дом, Свентицкий неожиданно опять возник в его жизни. Оказалось, он тоже хорошо помнил своего бывшего бойца.
Поэтому, услышав трагическое известие, Плетнев решил наплевать на всякие условности и направился к заместителю генерального прокурора.
Когда Антон, одуревший от звонков с просьбой оформить пропуск, вошел в кабинет Меркулова, Константин Дмитриевич разговаривал по телефону. Он выразительным жестом пригласил Плетнева сесть.
— Верится с трудом, — сказал заместитель генерального невидимому собеседнику. — Просто такая новость в голове не умещается. Я очень прошу вас, Владимир Михайлович, переслать мне ваше решение по факсу.
— Здорово, — улыбнулся он Антону, положив трубку. — Что-то давненько тебя не было видно. Как Васька-то поживает?
Не дождавшись ответа, он подошел к факсу, откуда пополз лист бумаги. Сосредоточенно прочитав его, Константин Дмитриевич вернулся на свое место. Взглянул на Плетнева:
— Вид у тебя шибко смурной. Давно тебя таким не видел.
— Вы слышали, Андрея Владиславовича Свентицкого убили?
Заместитель генерального дочитал полученную факсограмму, положил ее на стол и нравоучительно сказал Антону:
— Телевизор меньше смотреть надо, радио реже слушать, тогда и паники не будет. Жив Андрей Владиславович, жив. Правда, тяжело ранен, сейчас находится в Склифе. А что ты так всполошился?
— Так ведь это мой боевой генерал, столько вместе пройдено — и на Северном Кавказе, и в Косово.
Слава богу, что выжил. А-то я уже места себе не находил.
— Ты, Антон, не горячись, успокойся. Сейчас мы позвоним и выясним, как бедолага себя чувствует. — Меркулов набрал номер. — Какие новости слышны насчет покушения на Свентицкого?
Выслушав подробное сообщение собеседника и поблагодарив его, Константин Дмитриевич рассказал, что удалось узнать:
— Задержать преступника, или преступников, пока не удалось. Показания дает только водитель генерал-лейтенанта, других свидетелей не нашли. Стрелял в Свентицкого один мужчина, он, разумеется, убежал. Водителю показалось, что по пути к нему присоединился напарник, однако полной уверенности в этом нет. Пули, которые обнаружили в теле генерала, от пистолета Макарова.
— А пистолет бросили?
— В том-то и дело, что нет. То ли по неопытности, то ли по наглости.
— Может, еще по жадности, — хмыкнул Антон. — Все-таки машинка приличных денег стоит.
— Возможен и такой вариант, — согласился Меркулов. — Кстати, все чаще встречается. Что касается состояния Андрея Владиславовича, то оно тяжелое. Как поступил в больницу, так улучшений пока нет.
— Водитель дал словесный портрет?
— Нет. Сначала тот был в строительной каске, к тому же генерал его загораживал от водителя. А после выстрелов тот бежал спиной, лица не было видно.
Только рост — высокий, и сам худощавый. Водитель сразу бросился к генералу — тот дышал, и рванул с ним в госпиталь. Не до погони за стрелявшим ему было, важнее спасти раненого.
— Почему он повез его в госпиталь, а не в ближайшую больницу?
Меркулов одобрительно покачал головой:
— Зришь в корень. Оказалось, случайное совпадение: именно госпиталь был ближе от места преступления.
— Константин Дмитриевич, — решительно сказал Плетнев, — я хочу разобраться в этом деле. Попросите Турецкого, если он будет вести расследование, взять меня в свою бригаду. Чтобы мне действовать на законных основаниях. Иначе я поведу частное расследование.
— Погоди, не гоношись, — осадил его зам генерального. — При чем тут Турецкий, голова садовая? Произошло покушение на генерал-лейтенанта, сотрудника штаба. Сейчас все материалы пойдут в военную прокуратуру, это их епархия. Их сыскари уже навострили уши. Мы к этому делу имеем крайне опосредованное отношение. Начальник городского ГУВД собрал группу, которая обеспечивает оперативно-розыскные мероприятия в районе. Что еще нужно?!
— Интуиция мне подсказывает, что кроме Александра Борисовича тут никто…
Антон не успел договорить, потому что распахнулась дверь и в кабинет ввалился Турецкий. По тому, как он вошел — взлохмаченный, с плотно сжатыми губами, — было видно, что следователь предельно взвинчен и возбужден. От него исходила злая энергетика. Заместитель генерального знал: когда Александр Борисович находится в таком состоянии, ему лучше не перечить.
— Дмитрич, коновалы там совсем охренели в этой ветлечебнице! — звонко выкрикнул Турецкий.
— Во-первых, здравствуй, друг мой, — сказал Меркулов, и его спокойный тон благотворно повлиял на разгневанного следователя.
— Здорово. Жаль, не могу сказать: добрый день.
— Здравствуйте, Александр Борисович.
— Привет, Антон.
Турецкий подошел к столу Меркулова и увидел на факсограмме логотип со знакомым названием ведомственного госпиталя.
— А-а-а, так тебе уже эта мулька известна? — протянул он.
— Я все-таки не случайный человек.
— Ишь как четко в ведомственной лечебнице налажена доносительская система. И конечно, решение анонимное, коллегиальное, конкретно спросить не с кого?
— Да нет, спрашивай сколько душе угодно, тут все фамилии, должности и научные звания указаны… Саша, да не маячь ты перед глазами, присядь.
Турецкий не шелохнулся. Видя, что дело принимает такой оборот, когда собеседникам не нужны лишние свидетели, Плетнев хотел уйти, однако Константин Дмитриевич попросил его остаться:
— Тебе это будет интересно… Послушай, Саша, что они написали. — Он надел очки и взял бумагу: — «В связи с состоянием здоровья не рекомендованы чрезмерные физические нагрузки. При стрессовых ситуациях возможны приступообразные головные боли, потеря сознания, приступы немотивированной агрессии…»
— Ну, сейчас-то моя агрессия мотивирована.
— Саша, успокойся. И сядь ты, в конце концов!
— Ноги есть, могу и постоять. Это для меня не чрезмерная физическая нагрузка. Стоять врачи мне разрешили.
— А сидеть?
— Только в седле.
— Ну, как хочешь, — махнул рукой Меркулов и продолжил чтение: — «В связи с вышеперечисленным Турецкий А. Б. не может продолжать трудовую деятельность в Генеральной прокуратуре РФ». И все подписи, можешь полюбоваться. Врачи действуют с открытым забралом.
— Круто размахнулись ребята.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Написали бы, скажем, что мне нельзя работать в специальном отделе по расследованию бандитизма и убийств. Мне подобрали бы работу полегче.
— Что нужно, то и написали. Они же отвечают за пациентов.
— Ну, так! Отважный народ — эти люди в белых халатах. Просто на амбразуры бросаются, грудью их закрывают. Кстати, ты не в курсе дела, как Барковский в прошлом году прошел со своей супергипертонией комиссию? Один ящик «Мартеля» им притащил или два?
— Два ему с такой гипертонией не дотащить, — улыбнулся Константин Дмитриевич. — Вот тебе это вполне по силам. Или денег не хватает?
Однако Турецкий не был настроен шутить. В поисках серьезного собеседника он повернулся к Антону:
— Кстати, заместитель генерального прокурора утаил от общественности самую важную фразу. Она тут, в конце, притулилась, как бедная родственница. — Александр Борисович взял факсограмму и прочитал: — «Присваивается третья группа инвалидности». И это мне — человеку, который здоров, как Илья Муромец. — Он разорвал бумагу на мелкие кусочки. — Я требую повторной, независимой комиссии!
— Может, ты еще обратишься в Страсбургский суд? — съязвил Меркулов.
— Вполне возможно. Вы своим волюнтаризмом доведете человека и до Страсбурга, и до Гааги.
— Валяй. И они не моргнув глазом припаяют тебе вторую группу инвалидности. Мне же стоило больших трудов добиться всего этого.
— Ага! То есть ты хочешь сказать, что я должен быть тебе еще и благодарен? Спасибо тебе, Костя, огромное. Низкий тебе земной поклон. Если в следующий раз захочешь кому-нибудь помочь таким образом, сразу торжественно вручи пистолет с одним патроном.
— Турецкий, не неси чушь! Ну что ты сгущаешь краски! Что ты видишь во всем происки недоброжелателей! Ведь на все происходящее можно смотреть и сквозь розовые очки. Во-первых, тебя представили к государственной награде. Во-вторых, ты можешь продолжать работать, на прокуратуре же свет клином не сошелся. В-третьих, ты можешь заниматься необременительной преподавательской деятельностью, что, по-моему, у тебя хорошо получится.
1 2 3 4