жил… проводил у бабушки. Теща, надо полагать, была изрядно навеселе. Она стала читать внуку «Трех поросят» и хрюкала так, что не выдержала аорта. О чем, кстати, моя жена не раз ее предупреждала.
– Почему же она не ходила к врачу? – искренне удивился Грязнов.
Лозинский махнул рукой:
– Проще было уговорить нашу кошку самостоятельно сбегать к ветеринару.
– А еще говорят, что женщины живут дольше мужчин.
– Я читал, что полторы сотни лет назад средняя продолжительность женской жизни была тридцать пять лет, – откликнулся Лозинский. – Так что…
– Так что она пережила свое? Вы это хотите сказать? Сколько было гостей на дне рождения?
– Надо полагать, человек пятнадцать. И между прочим это были гости тещи: праздновался только ее день рождения. Моя жена в этот раз ничего не отмечала. Она только вернулась с соревнований где-то в Германии. Упала там, подвернула ногу и была зла на весь белый свет.
– Припомните хорошенько. Среди гостей был кто-то новый, прежде не знакомый вам?
– По-моему, добрая половина.
– И как эти люди к вам попали?
– Их привела другая половина. Те, что знакомы. Я, собственно, всего этого действа не видел, потому что появился только к финалу. Во дворе ее дома стояли четыре машины такси. Жена вызвала для гостей. Я как раз только приехал, поздно закончилось совещание на правлении банка. Было далеко за полночь.
– По показаниям вашей жены и других свидетелей – в час двадцать пять.
– Значит, так и было, – кивнул Лозинский. – Надо полагать, к этому времени все спиртное в доме закончилось. Все уже разъезжались по домам. Но шло бесконечное прощание в прихожей и на лестничной клетке. Как водится, родилось предложение опрокинуть на посошок. Кто-то из гостей сбегал в ближайший ларек и купил бутылку.
– Кто именно и в какой ларек? Это же ваше спасение, вы понимаете?
Лозинский пожал плечами:
– Возле дома ларьков десятка полтора. Но можно проверить, какой из них в это время работал. И по бутылке определить, в конце концов…
– Это уже сделали. Точно такой водки, – Грязнов заглянул в папку, – «Граф Орланофф Игорь Александрович»… хм, надо же, никогда не пробовал… нигде обнаружено не было.
Лозинский открыл рот и… ничего не сказал. Тонкая верхняя губа приподнималась, обнажая жемчужную нитку зубов. И собеседник, готовый было что-то услышать и сбитый с толку этим молчанием, поданным как самостоятельная реплика, сам уже торопился вступить в разговор, причем сказать что-то непременно приятное, остроумное. А Виктор Эммануилович Лозинский кивал и одобрительно смеялся. Позже Грязнов узнал, что знаменитое улыбчивое молчание Лозинского называют его золотым фондом и стартовым капиталом. Но сейчас он с трудом подавил противное желание приятно пошутить и, незаметно включив в столе магнитофон, начал разговор подчеркнуто резко и сухо. Ах ты, Карнеги хренов.
– …Но дело даже не в этом, – неохотно продолжил он. – Насколько я понимаю, «стременную» пила не одна ваша теща? И другие ведь тоже?
– Что, простите, она делала? – удивился Лозинский.
– Ну «стременную» же! – объяснил Грязнов. – То есть «на ход ноги», «на посошок», «подкаблучную» опрокидывала не одна она?
– А… Ну конечно.
– А вы?
– Я – нет.
– Вы что, вообще не пьете? – подозрительно спросил Грязнов.
– А это запрещено? – спросил Лозинский. – Я в любой момент могу начать.
– Так почему же остальные живы, а ваша теща – не совсем?! – Грязнов с победоносным видом откинулся на спинку кресла и с хрустом размял пальцы.
– Мне кажется… – пробормотал Лозинский, – надо полагать, именно это вы и должны выяснить в первую очередь… А может… может, это сделали марсиане? – неожиданно предположил он.
– Марсиане?! – оторопел Грязнов.
– Ну да, – оживился Лозинский, внимательно, однако, глядя на человека, которого ему рекомендовали как лучшего сыщика Москвы и области. – Ну да, надо полагать, марсиане. Это на них здорово похоже! Стругацких читали? У них там какая-то сверхпродвинутая цивилизация запросто укрощала земных ученых, когда те в своих исследованиях затрагивали их интересы. Только делали они это на редкость бестолково. Ну, скажем, сидит себе человек дома, работает спокойно. И вдруг – бац! Во дворе из-под земли здоровенное дерево выскакивает! Ученый выглянул в окно и обомлел. Потому что понял – этот «прыщ» должен был вскочить у него под задницей! То есть инопланетяне элементарно промахнулись. Вы понимаете?
– Не совсем…
– Ну как же объяснить… Когда вы бьете комара, вы часто бьете мимо, просто мажете, сотрясаете атмосферу, так? И кстати, в это время он уже может находиться на расстоянии в пятьдесят два миллиарда парсеков, сравнительно с его собственными размерами, но в то же время – совсем рядом с вашей рукой, этим ужасным, гигантским, с его точки зрения, орудием возмездия. А представляете, с какой силой вы разрубаете воздух?! Ее, этой силы, может быть, хватит…
– …чтобы одновременно прикончить всех насекомых в Бабушкинском районе, – закончил за него Грязнов.
– Почему именно в Бабушкинском? – заинтересовался Лозинский.
– Я там живу. Давайте, отмечу ваш пропуск…
Что же он имел в виду? Убивая дома таракана, я действительно в этот удар вкладываю силу, в миллион раз, пусть даже в пятьдесят два миллиона превышающую минимально необходимую. (И кстати, ведь ничего не могу с этим поделать!) Если целили в Лозинского (а смешно даже предположить, что кому-то мешала заурядная «детская» тренерша по фигурному катанию), то возможны два варианта. Недостаточно резко наведенный прицел, как у «марсиан», либо совсем наоборот – плановая обработка пространства вокруг банкира. Как превентивные точечные удары. Вроде бомбежки баз чеченских террористов… Чушь какая-то… Почему я делаю работу следователя, а не свою собственную? Почему, допустим, не Турецкий занимается этим делом? А хорошо бы сейчас в лес… «Надо полагать!». Тьфу ты…
Как только Лозинский ушел, Грязнов немедленно набрал номер Турецкого:
– Слышишь, Сашка, представь себе, что ты бьешь комара. И промахиваешься… Представляешь?
– Извини. Честно говоря, – сознался Турецкий, – я не бью комаров. У нас по всему дому Ирка понатыкала в розетки «Фумитокс».

КАТЯ МАСЛЕННИКОВА
8 февраля, утро

Сквозь сон она почувствовала, как на лоб и ресницы падает что-то прохладное и пушистое, что через мгновение превращается в маленькие капельки. Она увидела себя на берегу океана. Бриз доносит к ней брызги прибоя. Из воды манит ее к себе смеющийся Эльдар, а ветер, почему-то обжигающе холодный, шевелит ее прическу.
Катя попыталась спрятаться поглубже под одеяло, но капельки теперь катились по ее волосам. Она приоткрыла глаза.
Эльдар стоял у кровати и посыпал ее… снегом. Через открытое настежь окно в комнату врывался промозглый ветер и привычный шум утренних московских улиц.
– Вставай, красавица, проснись. Открывай давай сомкнуты негой взоры. – Он чмокнул ее в ухо и стер капельки со щеки.
– Отстань, злодей. – Катя швырнула в него тапком. Эльдар ловко увернулся и, схватив с подоконника приготовленный заранее снежок, запустил им в Катю. Она ответила вторым тапком, потом подушкой, еще подушкой, книгой, пультом от телевизора, и, когда под рукой уже не осталось ничего, кроме жутко дорогого и легко бьющегося ночника, перестрелка прекратилась и наступило перемирие.
О том, чтобы поваляться еще немного в постели, не могло быть и речи, ибо Эльдар оказался гораздо более метким и красные шелковые простыни сплошь побагровели от влаги.
– Откуда снег? – Катя выскочила из-под одеяла и с наслаждением закуталась в, слава богу, сухой еще халат.
– Дык с неба, вестимо. – Эльдар стоял у окна босиком в одних плавках. Высокий, мускулистый, поджарый, классический последний герой боевика, только «рожей не вышел» – лицо было типично русское. И на этом типично русском лице играла широкая, открытая, ехидная улыбка.
– Назаров! Наддай солидности. Сорок лет человеку, а ведешь себя как мальчишка, – фыркнула Катя.
– Эх, наша юность боевая, Сталин нашей юности полет, – мягким баритоном пропел Эльдар, прижав руку к сердцу.
Катю передернуло:
– Не произноси при мне этого слова.
– Какого? «Сталин»?
– Нет, «юность».
Для нее слово «юность» теперь ассоциировалось отнюдь не с состоянием души и даже не с возрастом. «Юность» – это фирма, и этой фирме должно срочно вернуть кредит.
Мысль о том, что кредит необходимо возвращать, а денег нет, как будто часовой дежурила у ее кровати каждую ночь и в момент пробуждения набрасывалась на нее с возрастающей день ото дня силой. Правда, кредиторы пока что не напоминали о себе. Но надеяться на то, что о ней забыли, вряд ли приходится. Кредиторы – они и в Африке кредиторы, а уж в Москве – они кредиторы втройне.
– Катюш, все у тебя получится. – Эльдар обнял ее за плечи и поцеловал еще мокрые от снега волосы. Дал Бог день – даст Бог и деньги.
– Твоими бы устами… – Катя осторожно освободилась из его объятий и убежала в ванную.
Она и сама прекрасно понимала, что неразрешимых проблем не существует. Есть только люди, не умеющие их решать. Себя она к их числу причислять не желала. В свои двадцать шесть лет Масленникова уже многого добилась от жизни и не собиралась останавливаться на достигнутом. Катя владела небольшим ресторанчиком на Арбате. Рестораном, в котором можно вкусно поесть под хорошую музыку. Конечно, в ближайшие годы ей не грозило причисление к первой десятке столичных нуворишей, но на обеспечение независимости и в жизни, и в бизнесе пока хватало.
– Дорогая моя Катерина Ивановна, а не махнуть ли нам за город? Последний снег все-таки, – мечтательно спросил Эльдар через дверь.
– У меня работа, – безапелляционно заявила Катя, выходя из ванной и на ходу вытирая волосы. – И потом, откуда тебе знать, последний это снег или нет. Это тебе, жрецу искусства, лишь бы побездельничать. А у меня работа.
– Ошибаешься. Жрецы как раз у тебя в ресторане и засели. Только и делают, что жрут, а когда не жрут, то кушают. А я – художник нот… и рыцарь слова. И в данный момент остро нуждаюсь в энергетике лесов, полей и рек. Короче, поехали. Никуда твоя работа не денется.
– Не могу.
– Но хочешь же. По глазам вижу, хочешь. Поехали.
– Нет.
– Поехали.
– Нет.
– А я говорю, да! – Эльдар завалил Катю на кровать и обрушился сверху. – На работу все равно не пущу. Давай хоть в поля съездим.
Катя некоторое время посопротивлялась, скорее для виду. Мысль выбраться на природу была довольно заманчивой. Она бросила взгляд на запыленное пианино, которое почти в идеально чистой квартире выглядело анклавом городской свалки, и сказала:
– Да…
Толщина слоя пыли на пианино строго зависела от отношений Кати к текущему спутнику жизни. Каждая обида и крупная ссора обычно выливалась в то, что Катя садилась за инструмент и играла один отрывок из сборника сонат Бетховена. Сонат в книжке было двенадцать. С последними аккордами последнего произведения великого немецкого композитора любовная связь обрывалась.
С Эльдаром они уже год вместе, а сыграна только вторая соната.
Он ворвался в ее жизнь совершенно неожиданно. Увидел на улице и пошел следом, по дороге скупил у какого-то кавказца целое ведро гвоздик и, догнав Катю, встал перед ней на одно колено прямо на снег:
– Девушка, позвольте подарить вам скромный букет, от чистого сердца.
А потом пригласил в ресторан. В ее собственный ресторан, о чем ничуть не подозревал, и они сидели за столиком, он держал ее руки в своих, а ее официанты и повара по очереди выглядывали из кухни посмотреть на нового ухажера хозяйки. Он оказался певцом, а Катя как раз подыскивала себе музыкантов для вечерней программы, и он скромно предложил свои услуги.
Пел он, правда, неплохо. Шансон, немного лагерной тоски, но ничего вульгарного. В общем, публика была в восторге. После закрытия они выпивали по бокалу шампанского и съедали свой не то завтрак, не то ужин.
А потом он перевез свой немногочисленный скарб в эту квартиру на проспекте Мира. И Катя получила возможность слушать его пение в любое время суток.
– …Но позвонить на работу я должна. – Она попыталась высвободиться.
С довольной ухмылкой на лице, лишь чуть-чуть привстав, Эльдар подал ей трубку. И Кате ничего другого не оставалось, как разговаривать со своим управляющим, лежа на сырой кровати.
– Соснин слушает. – Юра Соснин был, как всегда, безукоризненно вежлив.
– Здравствуй, Юрочка. Масленникова. Я буду попозже.
– Понял, – Соснин не стал задавать лишних вопросов, видимо отчетливо слыша в трубке чужое сопение.
– Нужно съездить к Гараняну, переговорить о поставках кьянти. Он в прошлый раз обещал мне новый договор и пятипроцентную скидку как постоянному клиенту. Особая вежливость ему противопоказана – он скряга и хам. Будешь его развязно любить с порога, брызгать слюной и поздравлять с переходом наших отношений на качественно новый уровень. Главное, не дать пойти на попятную. Вопросы есть?
– Катя, я нашел покупателя на наши машины и взамен подходящий небольшой фургон в аренду, но нужно решать поскорее. Тебя это устраивает?
– Я подумаю. – Катя снова вспомнила о долге и поморщилась: дай бог, чтобы денег, которые дадут за микроавтобусы, хватило на покрытие процентов.
– Тогда у меня все.
– Я рассчитываю на тебя. – Катя нажала отбой и добавила: – Мальчик мой.
– Знаешь, а я передумал. – Эльдар просто светился от удовольствия. – Что мы там за городом не видели? Грязь, слякоть. Снег наверняка растаял. По-моему, нам и тут хорошо.
– Вот хам, а? Завалил девушку в лужу и еще философствует.
Эльдар долгим поцелуем оборвал поток недовольства в свой адрес.
– Не шуми… – шепнул он ей на ухо и устроился рядом на мокром ложе.
– Ты еще плохо представляешь себе, что такое шум…
И в этот момент, как бы иллюстрируя, что же такое есть шум на самом деле, входная дверь с грохотом распахнулась и в квартиру ввалились трое здоровенных жлобов в кожанках и… с бейсбольными битами.
Катя происходила из семьи потомственных юристов, ее дед был судьей, отец был судьей, мать была адвокатом. Но мама умерла при родах, и отец не мог надышаться на единственную дочурку, потакал ей во всем и в результате, когда она заявила, что юристом быть не хочет, настаивать не стал. В итоге она поступила в финансовый институт и после второго курса окончательно утвердилась во мнении, что взгляды на жизнь у нее с отцом диаметрально противоположны. На самом деле Катя выяснила это еще подростком, хотя Иван Сергеевич внушал взрослеющей дочери уважение. Родитель умел добиваться своей цели, сохраняя при этом незыблемой суровую «правильность», как называла ее Катя. Он безусловно заслуживал почтения, но так жить было нельзя. И само собой, в девятнадцать лет она начала жить не так.
«Не так» заключалось в переводе на заочное отделение и вступлении на тернистый путь бизнеса по-русски. Первым спутником-поводырем был Виктор или Витюля, как его звали еще в детском саду и, наверное, напишут на гробовой доске. Они учились на одном курсе, но Витюля, отслуживший в армии, как тогда казалось Кате, был гораздо опытнее. Витюлин папаша подвизался на должности зампреда райисполкома и был вовсе не из породы большевиков-ленинцев с кристальной совестью и пустыми карманами. С легкой руки папаши и начался их с Витюлей совместный бизнес. Занялись торговлей компьютерами. Почему выбор пал именно на компьютеры, для Кати осталось загадкой. Но папаша сказал: именно это сегодня самое актуальное – и уладил в лучшем виде все формальные и неформальные нюансы. Он же обеспечил первые заказы. Дело сдвинулось с мертвой точки.
Кате, как любимой женщине генерального директора Витюли, отводилась в этом деле двойная роль: лица фирмы и офицера для особо важных поручений. С лицом проблем не возникало с самого начала. Зато возникали с отцом. Катин родитель к тому моменту работал в Бауманском районном суде, имел безупречную репутацию, и ему прочили блестящую карьеру, по меньшей мере не последнее место в Верховном суде. Он считал, что посредническая деятельность, на деле являющаяся обыкновенной спекуляцией, – неудачный выбор для молодой неглупой девушки.
Тогда в знак протеста они с Витюлей сняли квартиру.
Рамки первой леди фирмы она переросла примерно за год. В универмаге «Московский», рядом с отделом компьютерных игр, открытым их конторой, арендовала уже сама некоторое количество квадратных метров для торговли мягкими детскими игрушками.
1 2 3 4 5 6 7