Командировка. Я в одной фирме работаю, вместе с другом, открыли на паях свое дело, купи-продай, вот приходится мотаться…
Бирюков долго и подробно рассказывал девушке о несуществующей фирме и несуществующем друге, а она внимательно его слушала, глядя ему в рот. Зачем ему было привирать? Он и сам не смог бы объяснить, но так делал всегда, представляясь дамам то следователем КГБ, то летчиком-испытателем…
– А ты куда едешь?
– Я поступать хочу. В институт… Еду узнать, когда прием, какие экзамены.
– Только школу закончила?
– Нет, я в том году закончила, я работала один год в столовой поваром. Кулинарные курсы закончила.
Девушка нравилась Бирюкову все больше – такая чистенькая, милая, откровенная. Они еще немного покурили, стоя в тамбуре.
– Извините, у вас с собой не найдется бутерброда? – глядя на него полными невинности глазами, спросила вдруг девушка. – Я такая голодная, а ехать еще долго.
– Конечно! Идем со мной!
Бирюков даже обрадовался. Сам бы он ни за что не осмелился предложить ей пойти с ним в его купе.
– А что же кавалеры? – на всякий случай поинтересовался он. – Не будут обижаться, что ты их оставила?
– Да ну! Какие они кавалеры! – пренебрежительно отмахнулась девушка. – Я их даже не знаю. Так, пообщались.
Они шли по спящему вагону. Поезд трясло, раскачивало, и девушка время от времени прижималась к Бирюкову. Он поддерживал ее за локоть.
Войдя в купе, Бирюков снял с багажной полки полиэтиленовый мешок с героями «Санта-Барбары» – любимый пакет жены, который она жалела брать в магазин или на рынок, а ходила с ним «в люди» – например, за пенсией. Теперь она пожертвовала его мужу. В мешке лежали бутерброды с вареной колбасой, вареные яйца, печенье и компот из малины в пластиковой бутылке от кока-колы. Все это Бирюков разложил на столике перед девушкой.
– Тебя как зовут?
– Катя. А вас?
– Александр.
– А отчество?
– Можно без отчества.
В купе заглянула проводница. Хмуро смерила взглядом Бирюкова и его спутницу.
– Чай будете?
– Два стакана, – заказал Бирюков.
– Ой, мне не надо, – с набитым ртом поспешила вмешаться девушка. – У меня денег совсем нет.
– Да ладно, мелочь какая, я заплачу, – расщедрился Бирюков.
– Так сколько нести? – нетерпеливо перебила проводница. – Два? Один?
– Два, – утвердительно кивнул Бирюков. – Раз чай стали разносить, значит, скоро и Москва. Ты там у родственников остановишься или у знакомых?
– У знакомых.
– А в какой институт поступать хочешь?
– В юридический.
– Молодец. У меня дочка юридический закончила, – начал было Бирюков, но вовремя остановился.
Нет, о дочке с ней лучше не говорить.
– Будешь ножку Буша есть? Вареная.
Девушка кивнула, следя голодными глазами, как Бирюков ловко разломал пополам окорочок.
– Знаешь анекдот про двух цыплят, импортного и советского? – протягивая девушке кусок окорочка на ломтике белого хлеба, спросил Бирюков. – Лежат на витрине два цыпленка, импортный толстый, жирный, а наш синий, жилистый. Импортный смотрит на нашего и говорит: «Что ж тебя, брат, совсем не кормили?» А наш выпятился гордо: «Зато я умер своей смертью!»
Девушка снисходительно усмехнулась.
Проводница принесла чай. Пока Бирюков помешивал в своем стакане сахар, его соседка с жадностью выпила свой.
– Хочешь еще?
– Только если вы тоже будете, – виновато улыбнувшись, сказала она.
– Буду.
– Давайте, я схожу, – предложила Катя.
Взяв пустые стаканы со стола, она вышла в коридор вагона. Вернулась через несколько минут, дребезжа подстаканниками и боясь расплескать горячий чай. Один стакан подала Бирюкову, другой поставила на столик напротив своего места, но сразу пить не стала, а грызла печенье и смотрела в окно.
Уже давно рассвело. Небо на горизонте подернулось пурпурной дымкой. Скоро обещало взойти солнце. По лугам низко стелился плотный, как дым, седой туман.
– Денек сегодня будет жаркий, – стараясь привлечь внимание своей спутницы, сказал Бирюков, кивая за окно. – Вон небо какое.
Девушка равнодушно кивнула, не поворачивая головы.
– Да… Знаешь анекдот, как еврей едет в поезде? – снова нарушил молчание Бирюков.
Девушка отрицательно покачала головой.
– Едет еврей в поезде. В одном купе с ним едет молодой парень. Ложатся они спать. Еврей снимает свои красивые золотые часы и прячет под подушку. Парень видит, что у того есть часы, и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, который час?» Но еврей ничего ему не говорит, отворачивается и засыпает. Утром приезжают они в Одессу. Еврей надевает свои часы и говорит: «Сейчас десять утра». Парень удивился: «Я же вчера у вас спрашивал, почему вы вчера не сказали?» – «А! Если бы я вчера сказал, сколько время, вы бы спросили, куда я еду. Я бы сказал, что в Одессу. Вы бы сказали, что тоже в Одессу и что вам там негде переночевать. Я, как добрый человек, вынужден был бы пригласить вас к себе домой, а у меня молодая красивая дочь, вы бы ее обязательно соблазнили, и мне пришлось бы согласиться выдать ее за вас замуж…» – «Ну и что?» – «Как что? А зачем мне зять без часов?»
Рассказав анекдот, Бирюков весело рассмеялся. Девушка тоже усмехнулась.
– Ну теперь ты расскажи что-нибудь, а то все я да я.
– Я никаких хороших анекдотов не помню, – ответила она, пожимая плечами.
Размешав хорошенько сахар в своем стакане, Бирюков сделал несколько больших глотков.
После джина с тоником во рту ощущался горьковатый привкус. Даже сладкий чай не мог его перебить. Подумав, какую импортную гадость приходится пить русскому человеку, Бирюков морщась, без охоты допил чай, лишь бы не выбрасывать зря деньги.
– А, вспомнила анекдот, – тряхнув светлой челкой, сказала Катя. – Возвращается дочка под утро с дискотеки. Отец с ремнем караулит ее в прихожей. «Где ты шаталась всю ночь?» – «Папа! Меня изнасиловали!» – «Это дело на две минуты! Где ты шаталась всю ночь?»
Бирюков попытался рассмеяться, но губы его странно онемели и не растягивались в улыбку.
– Несмешной анекдот, – согласилась Катя. – Я не умею смешно рассказывать.
Бирюков хотел ответить, что она рассказывает хорошо, но вместо этого напряженно сглотнул несколько раз. В горле появилась странная сухость, так что язык приклеивался к нёбу. Бирюков потянулся к бутылке с компотом, чтобы промочить горло, но рука задрожала, и бутылка из-под кока-колы упала со стола и покатилась по полу купе. Бирюков наклонился, чтобы поднять ее. В голове у него зашумело, перед глазами замелькали черные круги, а под сердце подкатила горячая волна. Руки и ноги окаменели, налились свинцовой тяжестью.
– Что за черт?
Он попытался встать, но ноги не слушались. Его большое, грузное тело беспомощно съехало по мягкой дерматиновой спинке над полкой и повалилось на бок.
– Катя, мне плохо, позови кого-нибудь, – хотел произнести Бирюков, но язык не шевелился.
Вместо членораздельной речи он издал невнятное мычание. Катя, повернувшись, внимательно смотрела на него, не шевелясь. Самое странное, что голова Бирюкова продолжала мыслить четко и ясно, но тело перестало его слушаться, как у пьяного.
Вместо того чтобы всполошиться и позвать на помощь проводницу, Катя встала, подошла к двери купе и заперла ее на задвижку. Когда она обернулась, Бирюков невольно испугался – так переменилось ее лицо. Вместо милой девушки на него смотрела хищная тварь. Толкнув его, Катя повалила Бирюкова на полку и принялась деловито обшаривать его карманы. Сняла часы, обручальное кольцо, вытащила кошелек и бумажник с паспортом и водительскими правами.
«Вот же стерва малолетняя! – думал про себя Бирюков, порываясь вскочить или хотя бы отпихнуть воровку. – Это она мне подмешала чего-то в чай».
Ручка купе дернулась. Затем в дверь сильно постучали:
– Стаканы сдавайте. Через десять минут прибываем.
Катя замерла на месте.
– Сейчас, минутку! Я вам сама занесу! – крикнула она через дверь.
Проводница, недовольно бормоча, удалилась.
Катя пошарила по всему купе, но больше ничего ценного не нашла. Сумка, где лежали все деньги, выданные Бирюкову супругой на поездку в столицу, была засунута в багажное отделение. Катя попыталась приподнять полку вместе с Бирюковым, но у нее ничего не вышло. В это время в дверь купе снова настойчиво забарабанила проводница.
– Москва! Сдавайте стаканы.
– Сейчас-сейчас!
Пнув Бирюкова на прощание коленом в пах, Катя шепотом обложила его трехэтажным матерным ругательством, отперла дверь и выскочила из купе, чуть не сбив с ног удивленную проводницу.
Испуганно косясь на распростертого на полке Бирюкова, проводница быстро вошла в купе, сгребла со стола стаканы и вышла, бормоча себе под нос, что, мол, устраивают тут публичный дом, ни стыда ни совести… Через некоторое время поезд замедлил ход, дернулся несколько раз всем составом, заскрипел, заскрежетал и остановился. Бирюков слышал, как мимо него по коридору, оживленно болтая, пробираются в тамбур остальные пассажиры. Он несколько раз пытался закричать, но не мог, попытался подняться, но вместо этого скатился с полки на пол.
…Команда бомжей под предводительством Васи – высокого и очень смуглого кучерявого мужика в драном пальто – обыскивала загнанный на запасные пути состав, подбирая по мусорным бакам пустые бутылки, банки и выброшенную пассажирами снедь в целлофановых кульках и пакетах. Кто-то из пассажиров забыл в купе часы – их тут же отдали Васе вместе с почти неначатой палкой чуть приплесневевшей варено-копченой колбасы.
– Ой, ты, итить твою мать! – воскликнул один из Васиных подначальных, открыв дверь очередного купе и удивленно застыв на пороге. – Тьфу, напугал! Я уж думал, ты покойник! – сказал он, обращаясь к Бирюкову и весело скаля беззубый рот. – Эй, помогите, тут мужик на земле валяется, пособите поднять его, итить твою налево…
Бирюкова подхватили и помогли сесть на нижнюю полку.
– Что там с ним? – заглянула в купе чумазая и беззубая, как ведьма из детских фильмов, баба в болоньевом мужском плаще, с мешками пустых бутылок в обеих руках.
– Загнулся чегой-то мужик. Эй, слышь, ты! – тормошил бомж Бирюкова. – Может, попить дать? Мань, дай ему попить.
Бирюков почувствовал у своего рта стеклянное горлышко бутылки и, собравшись с силами, замычал, отрицательно качая головой.
– Не хочет.
– На улицу помогите… выйти на улицу, – с трудом проговорил Бирюков.
– На улицу хочет выйти, – перевел сердобольный бомж. – Что, выведем?
Бирюкова подхватили под руки и поволокли в коридор. Он снова замычал и забрыкался.
– Ну что еще?
– Сумка…
– Кто сука? – грозно поднял мохнатую бровь бомж.
– Сум-ка… Там!
– Ну, мужик, ты так говоришь, что ни хрена не поймешь.
– Сумка у него под лавкой, просит, чтоб достали, – догадалась бомжиха.
– А! Так бы и сказал, а то ни хрена не понятно.
Бирюков, увидев, что его сумка цела и невредима, позволил бомжам вынести себя на пути. Высаживая его из вагона, бомжи слегка не рассчитали свои силы и уронили Бирюкова на гравиевую насыпь, но в остальном обошлось без ущерба.
– Сиди, сиди, проветришься немного, полегчает, – сказал Вася, помогая Бирюкову сесть на бетонную платформу опоры электромачты. – Ты тут отдохни, а то попрешься через путя с такой головой и враз под поезд попадешь. Чик, и пополам! Дай, что ли, за помощь чирик, на поправку здоровья.
Бирюков замедленным жестом сунул руку в задний карман брюк, но вспомнил, что кошелек украли. Раскачиваясь и постанывая, он тогда расстегнул сумку, вытащил завернутую в газету бутылку тверской водки «Никитин», приготовленную для московского шурина, и подал ее Васе. Бомж с уважением принял подношение, помог Бирюкову застегнуть сумку, поправил ее еще так, чтобы она, не дай бог, не упала и не скатилась на рельсы, и повел свою команду дальше вдоль пустых составов, оставив Бирюкова сидеть на бетонной платформе мачты среди островка чахлой растительности, пропахшей мазутом и соляркой.
Брат жены проживал с женой и двумя детьми в тесной двухкомнатной квартире в Медведкове. Он работал шофером в частном магазине, привозил продукты с оптового рынка, разгружал, словом, был на подхвате. Домой приходил поздно, а уезжал рано. Бирюкова на квартире встретила жена шурина – Анюта. Приезду родственника она не слишком обрадовалась, но что делать?
Проведя Бирюкова на кухню и собрав на стол, Анюта с пристальным недоверием рассматривала подозрительный синяк на физиономии тверского гостя, слушая его рассказ и качая головой. Она и верила, и не верила его рассказу про то, как в поезде на него напали двое кавказцев, избили и ограбили.
– Ладно, на вот, переоденься, – со вздохом сказала она, протягивая Бирюкову новые спортивные штаны мужа, а его пропахшие мазутом брюки забрала в стирку. – Илья сейчас на работе. Детей я в лагерь отправила, так что дома сейчас никого. Я тоже в город хотела поехать. Ты сейчас что собираешься делать? Может, отдохнешь с дороги, телевизор посмотришь или сразу по делам пойдешь?
Бирюков не стал рассказывать Анюте о настоящей причине своего внезапного визита в столицу. Сказал, что приехал по работе, но ни про Лену, ни про убийство Осепьяна говорить не стал.
Еще чего! Может, Ленку через пару дней отпустят, а они на весь свет растреплют, что дочку арестовали? Нет, тут надо действовать по-хитрому. Он и с женой так договорился: рот на замок, и «ничего не знаю, ничего не видел». Жена должна была сегодня с утра позвонить Бирюкову на службу и предупредить, что муж просил оформить отпуск за свой счет, потому что ему пришлось срочно уехать на похороны. После этого жена должна запереть квартиру и уехать на дачу, подальше от любопытных вопросов и разговоров. Если кто и будет что-то спрашивать, то отвечать надо – ничего не знаю, мне Лена вчера звонила и сказала, что у нее все в порядке. А по телевизору – это однофамилица, такое вот совпадение. К счастью, дача у них в деревне, где никто из соседей по фамилии их не знает, там никто вопросов задавать не станет. На даче жена должна сидеть до возвращения Бирюкова.
Он надеялся вернуться в Тверь вместе с Леной, таким образом, сразу отпадут все разговоры о том, она была в доме Осепьяна или не она?..
– Нет, я с тобой в город поеду. Столько дел, что за пару дней командировки всего и не переделаешь, – ответил Бирюков.
Судя по тому, что Анюта лишних вопросов не задавала, известие о громком убийстве и аресте Лены прошло мимо них.
– А у вас что в Москве новенького? Что происходит? – на всякий случай задал наводящий вопрос Бирюков, но жена шурина пожала плечами:
– Да черт его знает, мы же на работе целыми днями. Домой пока притянемся, пока поесть приготовишь, даже телевизор посмотреть некогда.
Гостя такой ответ полностью устроил.
Откуда начинать поиски блудной дочери? Разумеется, от того дома, в котором произошло убийство. Раз по телевизору все время повторяют, что Лена была знакома с убитым, что в ночь убийства она находилась в доме, то не мешало бы для начала съездить, поговорить с родственниками покойного. Они, как надеялся Бирюков, и подскажут, что произошло той роковой ночью, по каким таким мотивам арестовали Лену, где сейчас она находится, кто ведет ее дело и все остальное.
Адрес покойного Бирюков узнал из газетных статей. В переходе метро купил целую пачку свежих московских изданий. Специально попросил продавщицу отобрать те газеты, где есть статьи про убийство заместителя председателя Спецстроя.
– Вы что, книгу про него писать собираетесь? – улыбнулась девушка, подбирая газеты.
– И еще карту Москвы покажите, – напуская на себя важности, попросил Бирюков.
Чтобы скрыть синяк под глазом, он надел солнечные очки шурина, и теперь чувствовал себя настоящим детективом.
А что, если подумать, то он может потом и написать. Книгу не книгу, а какую-нибудь большую статью в газету «Совершенно секретно» или в другую – это запросто. Еще и заплатят, пожалуй…
Нет, для этого придется признаться, что Ленка в самом деле была под арестом.
Значит, со статьей не выйдет. А жаль!
Сидя на лавочке в метро, Бирюков прочитал все газеты. Из них он узнал кое-что про самого Осепьяна, но ни слова про Лену в них не говорилось.
«Это и хорошо, – подумал он. – Никто и знать не будет, что это наша Ленка в это дело вляпалась. Эх, дуреха, и что тебя занесло в этот дом?»
Дом покойного Осепьяна стоял на улице Радужной. Номер дома указан не был, но по фотографии в газете его можно будет узнать.
1 2 3 4 5 6