Я ж говорил, воины
они знатные! С полусотни шагов в кольцо попадают!
- Хоть с сотни, - буркнул Конан. - Конь мой быстрей
стрелы, и пока хирш натягивает лук, я успею трижды ударить
мечом. Захочу, и женщина Бро будет моей!
- Конь у тебя хорош и меч быстр, но до нее тебе не
добраться. Клянусь, не добраться! - властитель гизов
возложил длань на груду священных ослиных шкур. -
Молодость опрометчива, но человек зрелый, - он ударил себя
в грудь, - знает, где ему прищемят нос. И не сует его в
капкан, пытаясь понюхать сладкую приманку.
- Вот и береги свой нос, а о моем не заботься! -
Разгоряченный вином, киммериец опустил кулак на старые
кожи, выбив из них облако едкой пыли. - Сказал, пересплю с
этой женщиной, значит, пересплю!
Тут он бросил взгляд на Сиявуш столь красноречивый, что
Сибарра поспешил уточнить:
- С которой?
- С наложницей старого Бро, самой собой, - сказал
Конан, успокаиваясь.
- Кости Нергала! Это невозможно, приятель! не подумай,
что отговариваю тебя, но мне вовсе не хочется потерять
такого удальца! ведь ты один стоишь десятка моих воинов...
- Двух десятков, - возразил Конан.
- Двух, - согласился хан с хитрым блеском в глазах. -
Пусть двух, киммериец, но у Бро Иутина пятьсот всадников!
Подумай об этом!
- Уже подумал, - с пьяным упорством произнес Конан. -
Подумал и решил, что пятьсот всадников не будут стеречь
одну девушку. Что они, кастраты из туранских гаремов?
Будут они торчать в дозоре все ночи, как же! У них в шатрах
свои женщины. Ну, поставит Бро троих стражей или
четверых... или десяток... А десяток мне не помеха!
Главное - с самой девушкой договориться, так? - и он
подмигнул Сиявуш.
- Ну, гляди... я тебя предостерег! Эти черные бурнусы
демоны, а не люди! Готов поспорить...
- Мало я демонов повидал, что ли? - ухмыльнулся
киммериец. Внезапно он выпрямил спину, отставил чашу и
запустил пятерню в густые темные волосы, будто пораженный
какой-то новой мыслью. - Готов поспорить, говоришь? - Его
пронзительные синие глаза уставились на хана гизов. - Ну,
так посмотрим!
- Я тебя на спор не вызывал, - произнес Сибарра,
опасливо пряча взгляд. - Но коль настаиваешь...
Конан вновь хлопнул кулаком по шкурам. Решив, что это
является знаком согласия, хан сказал:
- Во всяком споре есть две вещи: та, о которой спорят,
и та, которую можно выиграть или проиграть. О чем мы
спорим, ясно. А вот какой будет заклад?
- Моя доля добычи, что взяли у замбулийских купцов, -
предложил Конан, но хан лишь скривился.
- Какая там добыча? Вино мы выпьем вместе, а от шерсти
доход невелик. Вот если ты поставишь коня...
- Моего коня? Кром, ты хочешь слишком многого!
- А почему? Ты ведь сказал, что пятьсот всадников не
помеха, главное договориться с девушкой. Ну, а с ней ты
договоришься. Какая женщина не захочет сменять старого
облезлого козла на молодого льва!
Тут Сиявуш хихикнула, и хан, дернув левый ус, окатил ее
ледяным взглядом. Конан тоже посмотрел на черноокую
шангарку, призадумался, насупился, но потом согласно кивнул.
- Ладно, пусть будет конь. - Все равно ты его не
получишь. Ну, а твой заклад?
- Я ставлю осла. Любого из десятка лучших. Из тех, что
могут покрывать двадцать ослиц за день. Сам выберешь!
- Осла? - скривившись, протянул киммериец. - Ты что,
смеешься надо мной, приятель? Осла против боевого
туранского жеребца! Чего захотел! Чтоб Нергал тобой
подавился!
- Любой из моих ослов - великое сокровище, - терпеливо
пояснил Сибарра. - Ослы наши известны и в Заморе, и в
Туране, и в Хаурае. Те, что я держу на племя, стоят подороже
твоего жеребца. К тому же в них живут духи предков!
- На кой мне сдались твои предки? Лучше скажи, сколько
потянет осел в звонкой монете?
- Племенной - а их узнают по темному ремню вдоль хребта
и большим зубам - стоит не меньше двух сотен золотых.
- Туранских монет? - уточнил Конан. - Золотые иной
чеканки весили вдвое-втрое меньше.
- Туранских, каких же еще!
Киммериец исподлобья осмотрел Сибарру Клама. Он был не
так пьян и не столь прост, как можно было бы подумать,
взглянув на его лицо с варварскими резкими чертами, а
мощные плечи и грудь, на которой улеглась бы черная
пантера. Варвар, да; разбойник, воин, лихой рубака, но
себе на уме. Жизнь приучила его к недоверчивости; и,
ожидая от него скорее худшего, чем лучшего, Конан был
подозрителен и осторожен. Несмотря на туман опьянения, он
сохранил здравый смыл, который сейчас подсказывал, что
разговор о наложнице Бро Иутина, хиршского хана, затеян
Сибаррой не без умысла. Умысел этот киммериец видел ясно,
как свою ладонь: так или, иначе компаньон подбирался к его
жеребцу. К серому Змею в белых яблоках!
Однако сказанного слова не поймаешь и не вернешь. С
другой стороны, чудо-осел ценой в двести золотых тоже был
бы неплохим приобретением; вся доля Конана от налета на
замбулийский караван не составляла и четверти этой суммы.
Имелось еще и третье соображение, связанное с чаровницей
Сиявуш, прекрасной шангаркой. Конан намеревался слегка
подразнить ее; он пробыл у Сибарры бел малого месяц и
полагал, что за это время юная супруга хана могла бы найти
случай, чтоб встретиться наедине. А раз не нашла, значит, не
сумела решиться, и надо подтолкнуть ее. Великий Митра!
Ревность порою творит чудеса и с мужчинами, и с женщинами!
Прокрутив в голове все эти соображения, он положил руку
на свой меч и сказал:
- Принято! Клянусь, что ты получишь Змея, коль наложница
Бро, хиршского козла, мне не уступит. Но если я с ней слажу,
то выберу лучшего из твоих ослов, с самым широким ремнем
вдоль хребта и с самыми здоровенными зубами. И сделаю с ним
все, что захочу: продам, сдеру шкуру на барабан или засуну
Нергалу в задницу.
- Принято! - подтвердил Сибарра Клам и торжественным
жестом коснулся стопки ветхих ослиных кож. - Я тоже клянусь
духами предков, что так и будет. Сладишь дело с этой
стигийкой или шемиткой - и лучший осел твой! И пусть
поразит меня Сет и Митра, все черные и светлые боги, если я
отступлю от сказанного!
- Смотри, приятель! - пообещал Конан, оглаживая рукоять
меча. - Обманешь - усы под коленями завяжу!
Хан ничего не ответил, лишь сверкнул глазами, то ли
насмешкой, то ли с возмущением.
Где-то неподалеку от шатра заржал Змей, и по губам
Сибарры скользнула улыбка собственника. Затем он кивнул
прекрасной Сиявуш, и та поспешила наполнить опустевшие чаши.

* * *

Следующим утром, едва над степью занялась заря, Конан
выехал на восток. Там, среди холмов, у самой туранской
границы, кочевал старый Бро Иутин с детьми своими, черными
хиршами. Земли его и пастбища считались из лучших; трава
там была сочнее, у подножий курганов часто попадались ручьи
и небольшие озерца, кое-где кустарник годившийся для
костров, и повсюду в изобилии паслись дикие козы. Ни один из
кочевых кланов не мог отнять эти угодья у хана Бро, так как
владел он ими по праву сильного, что в любой момент
подтвердили бы пятьсот всадников на вороных конях, с тугими
луками и колчанами, полными стрел.
Но Конан подбираясь к землям хиршей, думал не столько об
этих воителях и предстоящем деле, сколько о стенах Шадизара
и башнях Аренджуна. Уже целую луну он провел в дикой степи,
прибившись к людям Сибарры Клама, и начинал тосковать по
шуму и блеску больших городов. Он очутился здесь не по
своей воле, но, скорее, по необходимости и принуждению. За
пару лет, проведенных в заморанских пределах, слава его
выросла многократно; не было разбойника, грабителя и вора,
который мог бы соперничать с молодым киммерийцем в открытом
ли бою, в тайном ли хищении, в налетах на караваны, на дома
и усадьбы богатых купцов и знатных нобилей. Числились за
Конаном и другие дела, куда опасней грабежа или разбоя:
доводилось ему меряться силой с темными магами и
могущественными жрецами, способными взглядом обратить
человека в прах. Но меч киммерийца был быстрее колдовских
взглядов и заклятий так что прахом он не стал к великому
сожалению заморанского властелина, пытавшегося навести
порядок в своих владениях.
Впрочем, сей владыка делал, что мог, и в последние
месяцы, после нескольких дерзких налетов, Конана
выслеживали по всей Заморе, от Карпашских гор до границ с
Тураном. Поразмыслив, киммериец счел за благо удалиться,
по крайней мере, на время, пока не утихнут страсти и ока
пыл ищеек, стражей и солдат не подернется пеплом привычной
лени. Ему, однако, не хотелось перебираться в Коринфию,
Офир или Коф, а потому он решил поискать убежища в тех
местах, где люди не подчинялись никому, кроме своих ханов и
зову собственной выгоды. Так он и очутился на засушливой
равнине к югу от Аренджуна, среди разбойных степных племен
и ослиных стад. И то, и другое, и третье ему уже порядком
надоело.
Он подумывал о том, чтобы отправиться в Туран. Там, у
реки Ильбарс, и на побережье моря Вилайет, стояли великие
города Акит, Самарра, Аграпур, Шангара, Хоарезм; там, по
слухам, правил щедрый король, нуждавшийся в мечах и воинском
искусстве наемников; там рекой лилось вино, звенело золото,
плясали на площадях полунагие танцовщицы, караваны верблюдов,
раскачивая драгоценный груз, входили в городские ворота,
тянулись к огромным шумным базарам; там, в морских
просторах, плыли пузатые торговые барки, пиратские галеры
под черными парусами и юркие суденышки контрабандистов. Все
это и многое другое соблазняло Конана; вдобавок он
чувствовал, что взрослеет, вырастая из прежней шкуры
грабителя и вора подобно дитю, которому сделались тесны
прежние одежды. В Туране он мог бы заняться воинским
ремеслом и - то знает! - стать гвардейцем туранского владыки
или даже капитаном наемников. Великий Митра и грозный Кром!
Война могла принести не меньше денег, чем грабеж торговых
караванов; война могла осчастливить удачей и почестями,
настоящими почестями, а не сомнительной славой лучшего из
шадизарских воров.
Единственным, что удерживало Конана кочевых шатрах
Сибарры, была темноокая Сиявуш. Пожалуй, он не стал бы
утверждать, что пленился ею с первой встречи раз и
навсегда, до самых Серых Равнин; дело скорей заключалось в
принципе, в упрямом желании добиться своего. Но, быть может,
размышлял Конан, наложница старого Бро, эта шемитка или
зингарка, окажется еще лучше Сиявуш? И, овладев ею, он
забудет о гибком стане и полных грудях шангарки? А, забыв,
уедет все-таки в Туран? В конце концов, велика ли разница,
переспать ли с женщиной хана гизов или хана хиршей?
Так он раздумывал, строя планы на будущее и нимало не
сомневаясь, что под покровом темноты проберется в шатер
наложницы Бро Иутина, охраняй ее хоть тысяча всадников. Конь
его, широкогрудый серый Змей, тем временем одолевал за три
вздоха расстояние броска копья, неутомимо перебирая крепкими
ногами, и мало-помалу вид степи начал меняться. Травы
сделались зеленей, холмы выше, в воздухе ощущался запах
воды, а свежий ветерок доносил козлиное блеянье.
Оглядевшись, Конан понял, что находится уже на территории
хиршей, а значит, не следует пренебрегать осторожностью.
Солнце, глаз светлого Митры, давно прошло зенит, но сумерки
еще не наступили; лучше всего пересидеть остаток светлого
времени под каким-нибудь курганом, пряча коня в зарослях
кустарника. Избрав такое решение, Конан высмотрел
подходящий холмик и направился к нему, прикидывая, как бы
незаметнее проскользнуть мимо стад, пастухов и лучников
Бро. Ослов у хиршей много, думал он, и если вдруг появится
еще один, киммерийский, то наверняка пройдет незамеченным.
Если оставить Змея в надежном месте, подкрасться к
длинноухим, залезть в середину табуна и, прикрываясь за их
спинами, попробовать...
Протяжно свистнула стрела, вонзившись у самых конских
копыт. Змей захрапел, а Конан поднял голову, мгновенно
уяснив, что все его планы и расчеты нарушен: с вершины
холма, к которому он направлялся, спускалась цепочка
всадников на вороных лошадях и в черных бурнусах. Было их не
меньше трех десятков, и каждый держал в руках лук.
Тут Конану припомнились слова Сибарры Клама, что
хирши-де попадают на скаку с пятидесяти шагов в кольцо.
Правда, до их отряда оставалось две сотни шагов, но сам
Конан вовсе не был каким-то колечком! Исполин на рослом
жеребце, без шлема и кольчуги... Бей, куда хочешь - голову,
в грудь, в живот! Или в коня!
Пронзительно свиснув, киммериец дернул повод и помчался
к ближнему кургану, обещавшему ненадежное укрытие. Он не
боялся; он был готов драться с этими хиршами лицом к лицу,
меч к мечу, но понимая, что вряд ли дело дойдет до мечей,
прежде его изрешетят стрелами.
Змей делал гигантские прыжки, спасительный курган
приближался, за спиной, отставая, вопили хирши, а стрелы их
сыпались градом. Впрочем, ни одна не задела киммерийца, и он
решил, что слухи о меткости черных лучников сильно
преувеличены. Или этот поток стрел являлся всего лишь
предупреждением?
Все разъяснилось, когда он начал огибать курган и когда
навстречу Змею вылетели еще три десятка всадников,
растянувшихся цепью, словно в облаве на хищного зверя. Разом
десяток стрел ударил в землю по обе стороны от Конана, а одна
чиркнула по крупу серого жеребца. Такого Конан снести не
мог; он остановил коня и, положив руку на меч, свиреп
уставился на окруживших его хиршей. Он понимал, что грозить
им не стоит, как и ввязываться в драку, похоже, его хотели
не убить, а пленить.
- Чего вам надо, смердящие потомки ослов? - рявкнул
киммериец. Вопрос, пожалуй, был наивным; ведь это он вторгся
на земли хиршей, а не наоборот. И он был в полной их власти!
Как известно, незваный гость хуже пикта, и на этом
основании бдительные хозяева могли изрешетить стрелами и
самого Конана, и его превосходного жеребца.
Но они вроде бы не собирались стрелять; сидели на конях
да скалили зубы. Все жеребцы были в одну масть, а вот
всадники различались: одни смуглые и с черными волосами,
другие с каштановыми, а иные совсем белокожие да
светловолосые. Видно, текла в них кровь многих невольниц со
всех сторон света, взятых отцами и дедами в набегах да
грабежах. Их предводитель, хмурый воин в черном бурнусе,
расшитом алыми ромбами, меряли киммерийца пристальными
взглядами да чесал в бороде. Потом, насмотревшись, произнес:
- Если ты Конан, северянин и наемник Сибарры, длинноусого
козла, поедешь с нами. Если нет, можешь копать могилу своей
железкой Земля мягкая, меч у тебя большой, а мы не торопимся,
так что рой яму поглубже. Убережешь свои кости от шакалов.
- В той яме я буду в большой компании, и рыть ее
придется тем из вас, кто уцелеет, - сказал Конан,
вытаскивая меч до половины.
Но всадник в расшитом бурнусе остановил его повелительным
жестом.
- Убери клинок! Я вижу, ты тот, кого мы ищем. Хан Иутин,
почтенный отец и владыка наш, послал за тобой, киммериец,
наказав привезти тебя целы и невредимым. Ну, будешь драться
или поедешь добром?
Конан, пробурчав проклятье, с лязгом задвинул в ножны
меч. Засада была приготовлена по всем правилам, и
сопротивление не имело смысла, во всяком случае, сейчас,
когда его окружали шестьдесят конных лучников. Целое
войско! И откуда они взялись? Неужели Сибарра продал его
Иутину? Но зачем? Хорошо изучив длинноусого хана, Конан
знал, что тот и шага не шагнет, не озаботившись выгодой.
1 2 3 4