Елизавета Георгиевна пыталась откупиться от Мэри, предложив ей сто тысяч фунтов стерлингов, но та нахально заявила:
– Мадам, зачем мне какие-то сто тысяч, если я вскоре получу миллионы вашего сына! Я и моя крошка!
Нанятые детективы, вывернув личную жизнь Мэри наизнанку, установили, что, вероятнее всего, ребенок, которого она ожидает, – в самом деле внук Елизаветы Георгиевны, хотя княгиня была уверена, что хитрющая горничная намеренно забеременела после окончания интрижки с Жоржем невесть от кого, чтобы в дальнейшем выдать отпрыска за его сына и потребовать денег.
Весть о предстоящем разводе Жоржа Ноготкофф-Оболенского вызвала волну сплетен и домыслов. Его законная итальянская жена решила не уступать супруга сопернице, и 21 июня 1962 года заявилась на виллу в Ницце, где обитала влюбленная парочка. Она прихватила с собой семизарядный револьвер – четыре пули бывшая фотомодель выпустила в мужа, две – в Мэри, а одну оставила для себя.
Елизавета Георгиевна, узнав о смерти сына и самоубийстве невестки, попала в больницу с гипертоническим кризом. Жорж скончался на месте, его законная жена – тоже, а вот Мэри, невзирая на два ранения (одна пуля задела легкое, а другая прошла в опасной близости от сердца), не только осталась жива, но и не потеряла ребенка. Елизавета Георгиевна возложила вину за гибель Жоржа целиком и полностью на его любовницу. Княгиня оплатила ей пребывание в лучшей клинике Ниццы, однако, когда на свет за два месяца до срока появилась ее вторая внучка, не пожелала увидеть малышку.
Мэри нарекла дочь Авдотьей, чем неслыханно разозлила Елизавету Георгиевну: так звали ее любимую тетку! Экс-горничная продавала интервью желтым изданиям, в красочных подробностях живописуя свою связь с Жоржем и последний вечер его жизни. Затем Мэри затеяла судебный процесс, требуя официального признания Авдотьи (или Ады, как именовала малышку пресса) дочерью Жоржа Ноготкофф-Оболенского. За этим стоял тонкий расчет: Мэри надеялась получить долю миллионов старой княгини.
Судебное разбирательство грозило затянуться на долгие годы, поглотить массу средств и еще больше нервов. Елизавета Георгиевна не могла допустить, чтобы ее имя бесконечно трепали на страницах газет и журналов, и, нехотя согласившись с предложениями своих адвокатов, встретилась с Мэри в апреле 1966 года. Та явилась на рандеву вместе с Адой, и княгиня, пленившись очаровательным ребенком, который походил на ее умершую много лет назад дочь Татьяну, сдалась.
Обе стороны заключили мир: Ада признавалась дочерью Жоржа, Мэри получала ежемесячную ренту в пять тысяч фунтов стерлингов (она требовала единовременной выплаты десяти миллионов и последующих ежемесячных вливаний в размере пятидесяти тысяч, но, поняв, что старая княгиня большего не даст, согласилась на ее предложение).
Мэри наотрез отказывалась передать дочь на воспитание Елизавете Георгиевне, однако, узнав, что ее уступчивость будет оценена в пять миллионов, немедленно согласилась. Вручив дочку заботам княгини, Мэри с головой окунулась в наслаждения.
Наконец-то Елизавета Георгиевна обрела смысл жизни: после многочисленных ударов судьбы, потерь и разочарований она смогла заняться воспитанием двух внучек – Софьи и Ады. Они были непохожи не только внешне (Софья – синие глаза, каштановые волосы, Ада – серые глаза и русые кудри), но и характерами: старшая внучка уродилась спокойной, молчаливой и выдержанной, а младшая – суетливой, болтливой и хитрой. Но Елизавета Георгиевна не чаяла души в них обеих, грезя, что когда-нибудь они – наследницы рода Ноготковых-Оболенских – станут знаменитыми и, что важнее всего, счастливыми.
В 1974 году Мэри, которая к тому времени успела пять раз побывать замужем и четыре раза скандально развестись, погибла в автомобильной катастрофе – ее автомобиль вылетел с серпантина в Монако и упал на склон холма. Посмертная экспертиза установила, что Мэри под завязку накачалась алкоголем и наркотиками. Елизавета Георгиевна почувствовала облегчение, узнав о смерти Мэри – имя той постоянно появлялось на страницах журналов дешевого пошиба в хронике скандальных происшествий.
Ада отреагировала на весть о смерти матери безучастно – Мэри была для нее чужой, малознакомой женщиной, которая редко появлялась в Бертране, каждый раз в сопровождении нового любовника (или мужа, или и того, и другого), прижимала к себе дочку, целовала ее в лоб и, оттолкнув от себя, заводила со старой княгиней разговор о непомерных долгах и несчастной жизни. Получив требуемую сумму, Мэри исчезала из княжества и забывала о дочери до тех пор, пока ей снова не требовались деньги.
Девочки росли, Елизавета Георгиевна замечала, что Софья и Ада не ладят друг с другом. Ада как-то заявила Софье в лицо, что ее мать убила их отца, на что та, не оставшись в долгу, заявила, что этого бы не произошло, если бы ее матушка вела себя более порядочно. Ада отнимала у Софьи игрушки, а Софья издевалась над тем, что сводная сестра плохо успевает в школе. Ада намеренно строила глазки кавалерам Софьи, а Софья гордилась тем, что поступает в университет.
Когда Софья объявила бабушке, что намерена выйти замуж, Ада соблазнила ее жениха и сделала так, чтобы сестра застала ее с ним в постели. После этого Софья настояла на том, чтобы Ада покинула Бертран, и Авдотья умчалась в Нью-Йорк, где блистала в высшем свете, заявляя направо и налево, что не намерена, как «унылая Софья, киснуть за книгами и протухать в музеях».
Елизавета Георгиевна обожала обеих внучек и плохо переносила вражду между ними, но ее попытки заставить девушек забыть о давних обидах успехом не увенчались. Каждый раз, когда сестры встречались, они непременно ссорились. И тем не менее в глубине души Софья чувствовала, что привязана к Аде, которую одновременно и любила, и ненавидела. И то, и другое – всеми фибрами души.
* * *
– Я не намерена долго оставаться в клинике, – произнесла бабушка. – Если не сегодня, так завтра покину сие заведение!
Дверь палаты распахнулась, Софья увидела сестру: Ада, в легком бежевом пальто, с букетом желтых хризантем, влетела в комнату.
– Милая бабулечка! – просюсюкала она и, словно не замечая Софью, бросилась к кровати. – Как только я узнала, что с тобой случилось, тотчас вылетела в Бертран!
Старая княгиня заворчала, однако Софья заметила, что в глубине души бабушка довольна: обе любимые внучки, узнав о сердечном приступе, тотчас оставили дела и ринулись к ней.
– Ах, Софья, тебя я и не заметила, – небрежно произнесла Ада и сунула сестре хризантемы. – Будь добра, отыщи для цветов вазу.
Софья небрежно положила хризантемы на журнальный столик и произнесла:
– Меня удивляет твоя быстрая реакция, Ада. Обычно тебя приходится долго ждать.
Ада, примостившись около кровати и взяв ладонь старой княгини, недовольно ответила:
– Неужели, сестричка? А как же твой музей с шедеврами? Ты соизволила оставить их на попечение кого-то другого?
– А твои вечеринки с наркотиками, Ада? – вставила Софья. – Уверена, что твои бездельники-друзья ждут тебя! Или ты хочешь в течение одного дня успеть буквально все: и бабушку навестить, и отправиться на очередной прием?
Елизавета Георгиевна, понимая, что ситуация накаляется (любая встреча сестер завершалась взаимными обвинениями и хлопаньем дверьми), заявила:
– Мои любимые внучки, прошу вас, немедленно прекратите! Я не для того оказалась в больнице, чтобы выслушивать вашу перепалку!
– Бабулечка, она первой начала, – вздохнула Ада. – Я здесь совершенно ни при чем. И вообще, если бы ее мать-невропатка не взяла тогда в руки револьвер...
– Если бы твоя мамаша-горничная не решила заработать пару миллионов... – перебила ее Софья, но не успела закончить: старая княгиня, до того апатично возлежавшая на кровати, рявкнула:
– Авдотья, Софья, замолчите! И почему вы никак не можете найти общий язык? Вы же знаете, как я хочу, чтобы вы забыли о прежних обидах и наконец-то помирились!
– Вот видишь... – протянула Ада. – Бабулечка из-за твоего поведения и угодила в больницу! Если бы около нее была я, с ней бы никогда ничего подобного не произошло! Но ты намеренно выехала с виллы и сняла квартиру, чтобы не быть рядом с бабушкой!
– Чушь! – ответила Софья. – Бабушка поддержала меня, когда я приняла решение начать самостоятельную жизнь. А вот ты, милая Ада, полностью зависишь от бабушки в финансовом отношении и наверняка заявилась вовсе не для того, чтобы навестить ее в больнице, а чтобы потребовать денег. Ты пошла в свою глупую мать!
Елизавета Георгиевна попыталась привстать, но это у нее не вышло. С тихим стоном она откинулась на подушки, и внучки, позабыв о распрях, бросились к ней.
– Бабушка, с тобой все в порядке? – спросила испуганным тоном Софья.
Ада добавила:
– Милая бабулечка, я сейчас же позову лечащего врача!
Но старая княгиня, поморщившись, остановила ее:
– Не нужен мне профессор! Он только и знает, что прописывать мне таблетки, инъекции и сыпать латынью. Чудодейственное лекарство, которое поставит меня на ноги, это ваше примирение! Софья, Ада!
Сестры переглянулись. Затем Софья с кислым выражением лица, а Ада, наморщив лоб и выпятив нижнюю губу, протянули друг другу руки.
– Значит, мир? – произнесла Софья.
Ада пожала руку и вздохнула:
– С учетом состояния бабулечки другого не остается!
– Я хочу только одного: на закате своих дней дождаться вашего примирения, – заявила Елизавета Георгиевна.
– Бабушка, о чем ты говоришь! – воскликнула Софья. – Я уверена, что мы вскоре отпразднуем твой девяностолетний юбилей!
– Девяностолетний! – фыркнула Ада. – Уверена, что мы встретим и столетний!
– О, я считаю, что не следует загадывать наперед, сколько кому осталось, – вздохнула Елизавета Георгиевна. – Жизнь моя была насыщенной, полной любви и горя, но я ни о чем не сожалею, ибо это бессмысленно. Я знаю, что у меня есть вы – те, кто носит фамилию Ноготковых-Оболенских.
Софье не понравился тон бабушки, она увидела, как и сестра нахмурилась. А Елизавета Георгиевна затем провозгласила:
– Смерть регулярно наведывается в нашу семейство, и следующей, кого она заберет с собой, стану я!
– Бабушка! – в один голос воскликнули Софья и Ада.
Елизавета Георгиевна покачала головой:
– Никогда не следует забывать о том, что век человеческий короток. Поэтому, милые мои внучки, я наконец-то решила составить завещание. Я разделю то, чем обладаю, на две равные части!
– К чему ты говоришь об этом, бабулечка! – протянула Ада. – Ты ведь не собираешься нас покидать! И профессор, я с ним говорила, уверен, что все...
Старая княгиня снова прервала ее:
– Мне не так долго осталось, дорогие мои! Настало время позаботиться о вас. Я все время откладывала малоприятную процедуру составления завещания, но теперь понимаю, что давно надо было сделать это. Меня скоро навестит мэтр Пуарэ...
– Наш семейный адвокат! – воскликнула Софья. – Бабушка, быть может, стоит повременить с завещанием? Ведь мы так тебя любим, к чему говорить о деньгах?
Елизавета Георгиевна улыбнулась:
– Похвально, Софья, что деньги не имеют над тобой такой власти, как над прочими представителями нашего семейства, однако я не имею права откладывать. Мне важно знать, что после моей смерти вы окажетесь финансово обеспеченными, ведь мое состояние, скажу вам по секрету, исчисляется многими миллионами.
Ада чмокнула старушку в щеку и сказала:
– Бабулечка, возможно, для Софьи и важно знать, что она унаследует некоторое количество миллионов, но я хочу, чтобы ты жила как можно дольше. И забудь ты об этом дурацком завещании...
– То, что я наконец-то его составляю, вовсе не означает мою близкую кончину, – ответила старая княгиня. – Однако, наблюдая за вами, я понимаю, что грандиозной ссоры между вами после моей смерти не избежать!
В дверь палаты постучали, и после того как бабушка произнесла по-французски: «Войдите!», на пороге возник невысокий человечек в элегантном костюме с красной гвоздикой в петлице и с большим кожаным портфелем. Это и был мэтр Пуарэ. Он тотчас начал извергать витиеватые фразы, желая Елизавете Георгиевне скорейшего выздоровления.
– Месье Пуарэ, – прервала его княгиня, – вы же знаете, зачем я позвала вас: я хочу составить завещание.
– Весьма мудрое решение, мадам, – ответил адвокат и раскрыл портфель. – Уверен, что мы уладим все формальности в течение получаса.
Елизавета Георгиевна заявила:
– Мне важно знать, что и после моей смерти в семье будет царить мир. Я не хочу, чтобы Софья и Ада перессорились из-за дележа наследства. Но гораздо более важна для меня репутация нашего рода!
Ада заерзала – несколько раз она попадала в сомнительные истории, и бабушке приходилось при помощи крупных сумм делать так, чтобы сообщения о них не появились в газетах.
– Милые мои девочки, предлагаю вам пойти выпить кофе и оставить меня пока наедине с мэтром Пуарэ, – провозгласила княгиня. – Когда все будет закончено, он вас позовет!
Сестры вышли из палаты. Едва оказавшись в коридоре, Ада заметила:
– Больше чем уверена, что это ты внушила бабулечке глупую мысль о завещании. Тебе так и хочется завладеть ее состоянием! Какая же ты лицемерка!
– А у меня сложилось впечатление, что как раз ты совсем не прочь подправить свою финансовую ситуацию, Ада, – заявила Софья. – Ты так и не сказала бабушке, что все еще не расплатилась с долгами? Думаю, мне нужно сделать это за тебя.
– Только посмей! – прошептала Ада. – Как же я тебя ненавижу, Софья! О, я бы все отдала за то, чтобы ты исчезла с лица земли!
Одарив сестру презрительным взглядом, Софья удалилась в кафетерий. Там спустя сорок минут ее и разыскал мэтр Пуарэ.
– Ваша бабушка ждет вас, мадемуазель, – сказал он. – Она поручила мне сообщить, что завещание составлено и подписано: бумага находится у меня. Всего наилучшего!
Проведя в клинике еще около часа, Софья и Ада вместе вышли из палаты. Натягивая перчатки, Ада заметила:
– Ты, конечно же, не сможешь взять отпуск, чтобы ухаживать за бабушкой? Картины для тебя дороже всего остального!
– Ты сама знаешь, что бабушка не хочет этого, – ответила Софья. – У нее имеется целый сонм служанок и компаньонок, которые с радостью будут заботиться о ее здоровье, трясясь над каждым чихом. Но и ты, я вижу, спешишь? Наверняка на очередной дурацкий светский раут?
Не удостоив Софью ответом, Ада вышла из здания клиники. Ее ожидал огромный черный лимузин с тонированными стеклами.
– Я на «Конкорде» вылетаю обратно в Нью-Йорк, – произнесла она. – Чао, сестрица!
Софья проводила взглядом Аду, которая исчезла в салоне лимузина. Как обычно, она смывается в самый ответственный момент, боится принять на себя ответственность и не хочет отягощать собственную совесть заботой о больной бабушке.
* * *
Ада, расположившись на кожаном сиденье, открыла бар, достала бутылку коньяка и плеснула себе на донышке бокала. Сквозь затемненное стекло она уставилась на Софью, которая, чуть постояв возле лимузина, двинулась в сторону центра княжества. Ада бросила шоферу:
– В Ниццу, самолет до Парижа уже давно ждет меня!
По дороге в Ниццу Ада размышляла о том, что занимало ее последние месяцы. Кредиторы становились все несноснее, ей требовалось почти два миллиона, причем как можно быстрее. Несколько лет назад она дала бабушке клятву, что не будет делать тайных долгов и прекратит захаживать в казино, но не сдержалась и нарушила ее. Но должна ли старушка знать обо всем?
На секунду – всего на секунду! – Ада подумала, что все могло бы радикально измениться, если бы бабулечка вдруг умерла. Тогда двумя наследницами станут ее любимые внучки. Жаль, конечно, что половину состояния придется отдать Софье. Вот если бы что-то случилось и с сестрицей...
Софью Ада ненавидела, хотя и сама не могла объяснить, отчего. Скорее всего, это была детская ревность, которая со временем переросла в более сильное чувство. Но сестрица, как, впрочем, и бабулечка, не намерена скончаться, так что денег в ближайшее время не видать... Ада была в отчаянии: не хватало еще, чтобы кредиторы (а большая их часть – вовсе не респектабельные банкиры, а головорезы и мафиози, которые ссудили ей деньги под огромные проценты) позвонили бабушке или, чего хуже, заявились к ней в Бертран. Старуха помешана на чести семьи, она не допустит, чтобы одна из ее внучек стала центром грандиозного скандала.
«Что же делать, что же делать?» – вертелось в голове у Ады. У нее остается всего несколько недель, чтобы найти два миллиона! К бабушке она не обратится, ведь та, узнав, что внучке требуется такая огромная сумма, захочет объяснений. Вот бы старухе открыть для каждой из внучек счет и перевести на него часть состояния.
1 2 3 4 5 6 7