Она всегда перед тем, как потушить свет в спальне, целовала детей и справлялась об их проблемах.
Оля задумалась, но ее колебание длилось всего секунду.
– Да, мама, – ответила Оля и закрыла глаза. – Все нормально.
Вздохнув, тетя Маша вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Она была довольна, что все в порядке. А то она не совсем поверила мужу, что Оля упала со ступенек. Александр бывал необузданным и жестоким.
Оля лежала в темноте и думала о том, как ей недостает мамы. Но ничего, больше она никогда не позволит себя обидеть. Никому.
Именно в эту ночь Оля поняла, что она не расстроится, если дядя Саша вдруг умрет. Просто умрет и оставит всех в покое. Но он был здоровым мужиком, вряд ли такое случится в ближайшие двадцать-тридцать лет. Хотя кто знает. И именно эта ее мысль была последней. Оля заснула. Ее не терзали воспоминания о том, что произошло вечером, ведь она просто не поняла, что именно хотел сделать дядя Саша. Об этом она догадалась через несколько лет. Оля всегда знала, что приемный отец плохо относится к ней, и то, что он избил ее ремнем, не было шоком. Хотя последствия, разумеется, остались. И когда через десять лет произошло то, чему было суждено случиться, она не огорчилась. Потому что именно тогда воплотилась в реальность ее первая мечта. Дядя Саша умер.
Прошло два года. Дядя Саша оставил Олю в покое, однако его неприязнь к ней только усугубилась, теперь он практически не разговаривал с девочкой, едва обмениваясь с Олей за целую неделю парой пустячных фраз.
Изменилось и его отношение ко всей семье, он начал пить, и не от плохой жизни. Его сделали заместителем директора завода, у него был напряженный график работ, сдачи очередных объектов, приуроченных к праздникам коммунизма. А все это сопровождалось возлияниями и в кабинете у начальства, и на приемах по случаю приезда комиссии или иностранной делегации, и в особых закрытых банях, только для «своих», где были и дефицитные продукты, и лучшее спиртное лилось рекой, и практиковались, разумеется, развлечения иного плана.
Отказаться от этого было нельзя, товарищи по работе не поняли бы Суворова и расценили бы его отказ как проявление индивидуализма. Кроме того, дяде Саше осточертела нудная жизнь в семье, он жалел, что по глупости завел шестерых детей плюс лишний рот. В любом случае слава «Матери-героини» досталась его жене, а в его компетенцию входила починка беспрестанно ломающихся кроватей, стульев, игрушек и вешалок.
– Делай, что хочешь, – таков был теперь стандартный ответ дяди Саши практически на любой вопрос жены, когда она все-таки видела его дома, злого, с похмелья, невыспавшегося, возвратившегося от очередной пассии.
Дети все чаще получали подзатыльники, грубые окрики, попреки в том, что они растут нахлебниками и бестолочами в то время, как их отец вкалывает на вредном производстве.
– Делай, что хочешь, – так же отреагировал он и на вопрос тети Маши, не против ли он, чтобы Олю после третьего класса перевели в спецшколу, где училась их дочь Женя.
Та сцена не прошла для девочки бесследно. Какой-то внутренний страх перед приемным отцом заставил ее взяться за учебу. Раньше основной причиной, по которой она получала удовлетворительные оценки, было постоянное чувство одиночества, с которым она не могла справиться.
Но теперь она стала старше, поняла, что в жизни зачастую приходится надевать маску не только для других, но и для самой себя. Так что ей пришлось убедить себя, что учиться на «отлично» лучше, чем отставать по успеваемости от всего класса. По крайней мере, это хоть сможет в дальнейшем помочь ей… Помочь добиться того, чтобы никто больше не посмел ее бить или оскорблять.
Теперь она училась в одном классе со своей сестрой Евгенией. Было бы ошибкой считать, что специализированная школа представляла собой этакий пансион для благородных девиц, где учились только дети бонз города. Практически все отпрыски партийных работников, крупных начальников или деятелей искусства были избалованы до крайности, с детства приучены к роскоши, не знали отказа ни в малейшем желании, перемещались по улицам исключительно в папиных автомобилях. Они отличались от тех учеников, которые поступили в эту школу собственными стараниями, явно в худшую сторону. Но им прощалось и плохое поведение, и хамство, а в старших классах и увлечение выпивкой, и то, что именовалось буржуазным стилем жизни.
В четвертом классе «А», куда попала Оля, уже сложилась своя компания, причем ее сестра Женя не вписалась в нее. Теперь настала очередь другой девочки.
– Дети, – произнесла в начале учебного года классная наставница Марина Эдуардовна, чрезвычайно самоуверенная дама средних лет, предпочитавшая короткие стрижки, мода на которые дошла до Советского Союза из Парижа, где Марина Эдуардовна недавно была на очередной конференции. – Познакомьтесь со своей новой одноклассницей, это Ольга Суворова, сестра Жени. Иди, Оля, садись на свободное место к Стелле.
Оля, взяв свой старенький портфель, подошла к парте высокой девочки, одетой хоть и в школьную форму, но с явной претензией на исключительность. На ее пальце блестело золотое кольцо с камнем, ослепительный блеск которого не оставлял сомнения в том, что это бриллиант. Стелла была единственной дочерью председателя горисполкома.
– Зачем она мне нужна, – как-то гнусаво – по моде, заведенной самой Стеллой, это считалось в школе высшим шиком, – проговорила та, осматривая Олю. – Здесь же сидит Вика, Марина Эдуардовна. Когда Вика выздоровеет, где же она будет сидеть, если эта займет ее место?
– Ничего, найдет где сесть, – ответила Марина Эдуардовна. – В четвертом классе она уже находит место у парней на коленках, так что как-нибудь перебьется.
Класс рассмеялся, но Стелле, привыкшей, что никто и никогда не осмеливается шутить над ней, это очень не понравилось. «Разумеется, виновата и Марина Эдуардовна, но больше эта новенькая. И во что только она одета, как и ее сестра. Их из жалости взяли в школу, чтобы соответствовать всяким распоряжениям о поддержке многодетных. Ну вот, нарожали же таких дур, теперь сиди с ней», – презрительно думала Стелла.
Оля сразу поняла, что в классе ее невзлюбили. Она улыбнулась Стелле и заняла место рядом с ней. Она уже привыкла, что ее никто не любит. Ничего, это когда-нибудь изменится.
Оля добилась своего – хоть ее никто не любил, но все заискивающе просили у нее списать домашнее задание, так как она стала гордостью класса и единственной круглой отличницей.
Двумя предметами, которые особенно нравились ей, были, казалось, взаимоисключающие науки, а именно химия, которая в спецшколе преподавалась спустя рукава, но кто хотел, тот мог взять все ему нужное, и английский язык, который и являлся профилем школы. После восьмого класса на удивление и на зависть всем одноклассникам Оля стала одной из немногих, кто мог показать родителям исключительно отличные оценки.
– Говорят, у тебя все пятерки, – сказал дядя Саша, появившийся дома на четвертые сутки после того, как торжественный вечер ушел в небытие. Это теперь стало его обычной манерой. Пропадать, а потом заявляться, причем такое впечатление, как говорила тетя Маша, вздыхая, что он был не у любовницы, а спал где-то в подвале – одежда грязная, порванная, от самого разит водкой.
Его карьера постепенно также скатывалась под гору. Руководство поощряло участие в гулянках, санкционированных сверху, но самодеятельность не приветствовало. А дядя Саша, уже основательно поседевший и обрюзгший и выглядевший гораздо старше своих сорока семи, перестал генерировать новаторские идеи, предпочитая брать дни за свой счет или больничные. С завода его уволили.
Тетя Маша, похоже, забыла о том, что ее супруг когда-то занимал высокооплачиваемую должность, был многообещающим специалистом и кормильцем семьи. Она просто плюнула на него, хотела развестись, но по старой привычке – авось все само уладится – ждала чуда. Его не произошло. Дядя Саша после увольнения и из магазина перешел работать в мастерскую по ремонту обуви, где завел пассию, какую-то Люську, и теперь они на пару хлестали всякое пойло.
– Ты только посмотри, – удивился дядя Саша, рассматривая оценки Оли. – Вот это да, кто мог ожидать, что из этого приемыша выйдет толк!
После этих слов жена вытолкала его за порог.
– Ну что, Оля, будем делать? – спросила она у девочки, точнее, уже у молодой девушки. – Может быть, ты, как и Таня, пойдешь в училище, у меня есть знакомые в одном, могут устроить швеей-мотористкой. Вот и Евгению туда устрою, у нее ведь сплошные тройки…
Однако Оля не хотела идти по стопам детей тети Маши. Та сама, казалось, стала в какой-то степени равнодушно относиться к собственной семье, она потолстела, на ее лице прибавилось морщин. Если раньше Мария мечтала, что все ее дети получат высшее образование, то теперь место в третьеразрядном ПТУ было для нее верхом всех чаяний.
– Я не знаю… – ответила Оля. – Но все-таки я бы предпочла закончить девятый и десятый класс.
– А потом? – Тетя Маша ожидала такого ответа.
– Я решила, что потом пойду в медицинский. Для поступления в институт придется ехать в Ленинград.
– Ну что же, это твое решение, – ответила тетя Маша, в душе все-таки не одобряя его.
Оля всегда была чужим ребенком, и это особенно чувствовалось теперь, когда она повзрослела. Женщине, вырастившей семерых, было обидно, что ни один из ее отпрысков не поднялся выше того, чего смогла достигнуть их мать, или того, чем теперь был их отец. Ну что поделаешь, может быть, у Оли судьба сложится по-другому. Однако стена отчуждения между приемной матерью и дочерью после этого разговора только укрепилась, и они больше не возвращались к этой теме.
Неожиданно для себя, учась в десятом классе, Оля обнаружила, что из той девчонки, над которой всегда смеялись, которую ненавидели или просто игнорировали, некрасивой, сосредоточенной только на уроках, она превратилась в красивую девушку.
Можно сказать, что их класс очистился. Например, Стелла и Эльза, хоть они и продолжили учебу, в школе появлялись крайне редко, теперь их главным занятием были вечеринки, дискотеки, про которые они потом со смаком рассказывали другим – выпивка, наркотики и, разумеется, свободная любовь.
С одной стороны, Оля хотела присоединиться к ним, попробовать такой жизни, которая, по мнению подавляющего большинства учеников, была райской, так как эти детки имели все, о чем иные не могли и мечтать. Но с другой стороны… Это походило на то, что практиковал дядя Саша. Может быть, они пили не денатурат, а виски, но суть-то была одна. А Оля, еще в детстве решившая во что бы то ни стало вырваться из своего городка, даже жалела тех, у кого были ведомственные машины, распределители и государственные дачи.
Единственным человеком, кому Оля могла довериться, был Сергей. Он пришел из другой школы и казался совсем не таким, каким было большинство одноклассников. Он увлекался поэзией, никогда не позволял себе грубых замечаний или шуток со скрытым сексуальным подтекстом и тем более прямых предложений, а именно этим отличались учившиеся с Олей парни – тот же Андрей, друг Стеллы, которая громогласно повествовала об их интимной жизни.
Сергей, высокий, зеленоглазый, с черными вьющимися волосами, нравился Оле, и, похоже, она ему тоже. Когда в тетради или учебнике она находила очаровательное стихотворение, написанное его твердым почерком, то чувствовала себя на вершине счастья.
Рассматривая себя в зеркале, она никак не могла понять, что же такое он нашел в ней – ну, серые глаза, это банально, ну, темные, отливающие бронзой волосы, густым каскадом спадающие ей на плечи. Тоже ничего особенного. Ну, фигура. Но ведь у нее не было стильной одежды, которую носила та же Стелла, – этих безумных варенок, оригинальной бижутерии, туфель на огромной платформе. Разве она могла сравниться с ними? Разумеется, нет. И что Сергей нашел в ней?
Она не могла понять этого, но именно он был в ее представлении человеком, с которым она хотела бы провести всю свою жизнь, – такой спокойный, одновременно увлеченный и… Оля краснела и в мыслях ругала себя за то, что ставит это на первый план. Такой красивый…
Она стала рассеянной, иногда на протяжении целого урока глядела на профиль Сергея, его открытое мужественное лицо. А по вечерам, когда ложилась спать, именно он доминировал в ее снах. Неужели это и есть любовь?
Однако ни он, ни она не пытались сделать шаг навстречу друг другу, Сергей только засыпал ее волшебными стихами, некоторые строчки приводили Олю в трепет. Что, если они стали парой на всю жизнь, которым судьба указала путь друг к другу?
Самым волшебным для Оли стал один январский вечер. Она задержалась в школе, так как требовалось завершить приготовления к контрольной по химии, намеченной на следующий день. Шел уже четвертый час, и темнота начинала заполнять улицы. Ольга сняла с вешалки старенькую шубу, доставшуюся ей в наследство от старшей сестры, уже вышедшей замуж и успевшей сделать тетю Машу бабушкой, когда вдруг ощутила, что кто-то позади взял эту серую, немного облезлую шубу и помогает надеть ее.
Оля обернулась. Перед ней стоял Сергей.
– Это ты, – только и прошептала она.
Такое могло произойти только в ее мечтах. И теперь они стали реальностью. В обтягивающем широкие плечи свитере, поверх которого была надета короткая куртка, со спутанными вьющимися волосами, Сергей выглядел как романтический герой, как…
Посмотрев на нее долгим и пристальным взглядом своих продолговатых зеленых глаз, он хрипло произнес:
– Я тебя люблю, Оля.
Ей показалось, что это самый счастливый день в ее жизни. Она ждала его целую вечность. И неважно, что на улице минус тридцать, что темно и сугробы по колено… Ольга вдруг поняла, что тоже любит Сергея.
Они ходили по улицам, и Сергей держал в своей сильной руке ее ладонь. Они не замечали ни пронизывающего ветра, ни взглядов редких прохожих, замечавших красивых юношу и девушку, устремивших взгляды друг на друга. Сергей был великолепен, он читал ей стихи, говорил о том, что Оля – его первая любовь, о том, как его словно пронзило током, когда он впервые вошел в класс и увидел ее, такую красивую и недоступную. Оля была счастлива. Она с жадностью внимала каждому слову Сергея, пленившего ее.
В этот день он впервые поцеловал Олю. Она сначала испугалась. Но Сергей был нежным, он прикоснулся своими горячими губами к ее губам, и тогда, в темном подъезде, она ощутила, что именно этого желала ночами. Оказалось, что он достаточно опытен в таких делах, однако Сергей заверил ее, что она – единственная и неповторимая, он мечтает только о ней и безумно любит ее. И Оля сдалась. Он целовал ее и целовал, однако, когда его рука пыталась скользнуть на ее грудь, а Сергей уже расстегнул пальто на ней, Оля мягко отстранила его.
– Не надо, – произнесла она, – я еще не готова. Ты же понимаешь, что любовь – это когда смотрят в одном направлении, а не бесконечно глядят друг на друга.
Однако именно этого Оля хотела больше всего – часами смотреть на своего Сергея, любоваться его красотой и мужественностью, держать его руку и ощущать его терпкие и горячие поцелуи. Она знала, что рано или поздно все это должно перейти к… К сексу, к тому, о чем рассказывала Стелла, что чуть не произошло между ней и дядей Сашей. Но Ольга была еще не готова и сказала об этом Сергею.
И он понял ее и не настаивал. Он был чудо. Он один стал для нее ближе всех людей. Он один понимал ее.
Домой она вернулась на четыре часа позже, чем обычно, и на вопросы тети Маши, даже не покраснев, ответила, что помогала подготавливать эксперимент по химии. Та успокоилась, зная, что Оля увлечена всеми этими химическими реакциями. Ночью Оля долго не могла заснуть, вспоминая то, что было вечером, непрестанно возвращаясь мыслями к Сергею.
На следующий день она впервые неправильно решила задачу по химии в контрольной, и потрясенная учительница была вынуждена поставить ей четверку. Однако для Оли ничего более не существовало, только Сергей, который не сводил с нее взгляда на занятиях, а она не могла представить себе ничего более волнующего и чувственного, чем погружаться в его глаза и любоваться его обликом греческого бога.
Так длилось две недели. Оля возвращалась домой с опозданием, говоря тете Маше, что дополнительно занимается по химии. А на самом деле она и Сергей гуляли по улицам города, в желтых и косых лучах фонарей, поминутно целуясь. Он больше не пытался как-то развивать их отношения, хотя говорил, что Оля для него – самое любимое на свете существо и он готов ради нее пойти на все. От его слов у Оли сладко замирало сердце, и продолжением объяснения в любви были стихи Есенина или сонеты Шекспира, которые Сергей мог декламировать часами, посвящая их своей единственной – ей.
1 2 3 4 5 6
Оля задумалась, но ее колебание длилось всего секунду.
– Да, мама, – ответила Оля и закрыла глаза. – Все нормально.
Вздохнув, тетя Маша вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Она была довольна, что все в порядке. А то она не совсем поверила мужу, что Оля упала со ступенек. Александр бывал необузданным и жестоким.
Оля лежала в темноте и думала о том, как ей недостает мамы. Но ничего, больше она никогда не позволит себя обидеть. Никому.
Именно в эту ночь Оля поняла, что она не расстроится, если дядя Саша вдруг умрет. Просто умрет и оставит всех в покое. Но он был здоровым мужиком, вряд ли такое случится в ближайшие двадцать-тридцать лет. Хотя кто знает. И именно эта ее мысль была последней. Оля заснула. Ее не терзали воспоминания о том, что произошло вечером, ведь она просто не поняла, что именно хотел сделать дядя Саша. Об этом она догадалась через несколько лет. Оля всегда знала, что приемный отец плохо относится к ней, и то, что он избил ее ремнем, не было шоком. Хотя последствия, разумеется, остались. И когда через десять лет произошло то, чему было суждено случиться, она не огорчилась. Потому что именно тогда воплотилась в реальность ее первая мечта. Дядя Саша умер.
Прошло два года. Дядя Саша оставил Олю в покое, однако его неприязнь к ней только усугубилась, теперь он практически не разговаривал с девочкой, едва обмениваясь с Олей за целую неделю парой пустячных фраз.
Изменилось и его отношение ко всей семье, он начал пить, и не от плохой жизни. Его сделали заместителем директора завода, у него был напряженный график работ, сдачи очередных объектов, приуроченных к праздникам коммунизма. А все это сопровождалось возлияниями и в кабинете у начальства, и на приемах по случаю приезда комиссии или иностранной делегации, и в особых закрытых банях, только для «своих», где были и дефицитные продукты, и лучшее спиртное лилось рекой, и практиковались, разумеется, развлечения иного плана.
Отказаться от этого было нельзя, товарищи по работе не поняли бы Суворова и расценили бы его отказ как проявление индивидуализма. Кроме того, дяде Саше осточертела нудная жизнь в семье, он жалел, что по глупости завел шестерых детей плюс лишний рот. В любом случае слава «Матери-героини» досталась его жене, а в его компетенцию входила починка беспрестанно ломающихся кроватей, стульев, игрушек и вешалок.
– Делай, что хочешь, – таков был теперь стандартный ответ дяди Саши практически на любой вопрос жены, когда она все-таки видела его дома, злого, с похмелья, невыспавшегося, возвратившегося от очередной пассии.
Дети все чаще получали подзатыльники, грубые окрики, попреки в том, что они растут нахлебниками и бестолочами в то время, как их отец вкалывает на вредном производстве.
– Делай, что хочешь, – так же отреагировал он и на вопрос тети Маши, не против ли он, чтобы Олю после третьего класса перевели в спецшколу, где училась их дочь Женя.
Та сцена не прошла для девочки бесследно. Какой-то внутренний страх перед приемным отцом заставил ее взяться за учебу. Раньше основной причиной, по которой она получала удовлетворительные оценки, было постоянное чувство одиночества, с которым она не могла справиться.
Но теперь она стала старше, поняла, что в жизни зачастую приходится надевать маску не только для других, но и для самой себя. Так что ей пришлось убедить себя, что учиться на «отлично» лучше, чем отставать по успеваемости от всего класса. По крайней мере, это хоть сможет в дальнейшем помочь ей… Помочь добиться того, чтобы никто больше не посмел ее бить или оскорблять.
Теперь она училась в одном классе со своей сестрой Евгенией. Было бы ошибкой считать, что специализированная школа представляла собой этакий пансион для благородных девиц, где учились только дети бонз города. Практически все отпрыски партийных работников, крупных начальников или деятелей искусства были избалованы до крайности, с детства приучены к роскоши, не знали отказа ни в малейшем желании, перемещались по улицам исключительно в папиных автомобилях. Они отличались от тех учеников, которые поступили в эту школу собственными стараниями, явно в худшую сторону. Но им прощалось и плохое поведение, и хамство, а в старших классах и увлечение выпивкой, и то, что именовалось буржуазным стилем жизни.
В четвертом классе «А», куда попала Оля, уже сложилась своя компания, причем ее сестра Женя не вписалась в нее. Теперь настала очередь другой девочки.
– Дети, – произнесла в начале учебного года классная наставница Марина Эдуардовна, чрезвычайно самоуверенная дама средних лет, предпочитавшая короткие стрижки, мода на которые дошла до Советского Союза из Парижа, где Марина Эдуардовна недавно была на очередной конференции. – Познакомьтесь со своей новой одноклассницей, это Ольга Суворова, сестра Жени. Иди, Оля, садись на свободное место к Стелле.
Оля, взяв свой старенький портфель, подошла к парте высокой девочки, одетой хоть и в школьную форму, но с явной претензией на исключительность. На ее пальце блестело золотое кольцо с камнем, ослепительный блеск которого не оставлял сомнения в том, что это бриллиант. Стелла была единственной дочерью председателя горисполкома.
– Зачем она мне нужна, – как-то гнусаво – по моде, заведенной самой Стеллой, это считалось в школе высшим шиком, – проговорила та, осматривая Олю. – Здесь же сидит Вика, Марина Эдуардовна. Когда Вика выздоровеет, где же она будет сидеть, если эта займет ее место?
– Ничего, найдет где сесть, – ответила Марина Эдуардовна. – В четвертом классе она уже находит место у парней на коленках, так что как-нибудь перебьется.
Класс рассмеялся, но Стелле, привыкшей, что никто и никогда не осмеливается шутить над ней, это очень не понравилось. «Разумеется, виновата и Марина Эдуардовна, но больше эта новенькая. И во что только она одета, как и ее сестра. Их из жалости взяли в школу, чтобы соответствовать всяким распоряжениям о поддержке многодетных. Ну вот, нарожали же таких дур, теперь сиди с ней», – презрительно думала Стелла.
Оля сразу поняла, что в классе ее невзлюбили. Она улыбнулась Стелле и заняла место рядом с ней. Она уже привыкла, что ее никто не любит. Ничего, это когда-нибудь изменится.
Оля добилась своего – хоть ее никто не любил, но все заискивающе просили у нее списать домашнее задание, так как она стала гордостью класса и единственной круглой отличницей.
Двумя предметами, которые особенно нравились ей, были, казалось, взаимоисключающие науки, а именно химия, которая в спецшколе преподавалась спустя рукава, но кто хотел, тот мог взять все ему нужное, и английский язык, который и являлся профилем школы. После восьмого класса на удивление и на зависть всем одноклассникам Оля стала одной из немногих, кто мог показать родителям исключительно отличные оценки.
– Говорят, у тебя все пятерки, – сказал дядя Саша, появившийся дома на четвертые сутки после того, как торжественный вечер ушел в небытие. Это теперь стало его обычной манерой. Пропадать, а потом заявляться, причем такое впечатление, как говорила тетя Маша, вздыхая, что он был не у любовницы, а спал где-то в подвале – одежда грязная, порванная, от самого разит водкой.
Его карьера постепенно также скатывалась под гору. Руководство поощряло участие в гулянках, санкционированных сверху, но самодеятельность не приветствовало. А дядя Саша, уже основательно поседевший и обрюзгший и выглядевший гораздо старше своих сорока семи, перестал генерировать новаторские идеи, предпочитая брать дни за свой счет или больничные. С завода его уволили.
Тетя Маша, похоже, забыла о том, что ее супруг когда-то занимал высокооплачиваемую должность, был многообещающим специалистом и кормильцем семьи. Она просто плюнула на него, хотела развестись, но по старой привычке – авось все само уладится – ждала чуда. Его не произошло. Дядя Саша после увольнения и из магазина перешел работать в мастерскую по ремонту обуви, где завел пассию, какую-то Люську, и теперь они на пару хлестали всякое пойло.
– Ты только посмотри, – удивился дядя Саша, рассматривая оценки Оли. – Вот это да, кто мог ожидать, что из этого приемыша выйдет толк!
После этих слов жена вытолкала его за порог.
– Ну что, Оля, будем делать? – спросила она у девочки, точнее, уже у молодой девушки. – Может быть, ты, как и Таня, пойдешь в училище, у меня есть знакомые в одном, могут устроить швеей-мотористкой. Вот и Евгению туда устрою, у нее ведь сплошные тройки…
Однако Оля не хотела идти по стопам детей тети Маши. Та сама, казалось, стала в какой-то степени равнодушно относиться к собственной семье, она потолстела, на ее лице прибавилось морщин. Если раньше Мария мечтала, что все ее дети получат высшее образование, то теперь место в третьеразрядном ПТУ было для нее верхом всех чаяний.
– Я не знаю… – ответила Оля. – Но все-таки я бы предпочла закончить девятый и десятый класс.
– А потом? – Тетя Маша ожидала такого ответа.
– Я решила, что потом пойду в медицинский. Для поступления в институт придется ехать в Ленинград.
– Ну что же, это твое решение, – ответила тетя Маша, в душе все-таки не одобряя его.
Оля всегда была чужим ребенком, и это особенно чувствовалось теперь, когда она повзрослела. Женщине, вырастившей семерых, было обидно, что ни один из ее отпрысков не поднялся выше того, чего смогла достигнуть их мать, или того, чем теперь был их отец. Ну что поделаешь, может быть, у Оли судьба сложится по-другому. Однако стена отчуждения между приемной матерью и дочерью после этого разговора только укрепилась, и они больше не возвращались к этой теме.
Неожиданно для себя, учась в десятом классе, Оля обнаружила, что из той девчонки, над которой всегда смеялись, которую ненавидели или просто игнорировали, некрасивой, сосредоточенной только на уроках, она превратилась в красивую девушку.
Можно сказать, что их класс очистился. Например, Стелла и Эльза, хоть они и продолжили учебу, в школе появлялись крайне редко, теперь их главным занятием были вечеринки, дискотеки, про которые они потом со смаком рассказывали другим – выпивка, наркотики и, разумеется, свободная любовь.
С одной стороны, Оля хотела присоединиться к ним, попробовать такой жизни, которая, по мнению подавляющего большинства учеников, была райской, так как эти детки имели все, о чем иные не могли и мечтать. Но с другой стороны… Это походило на то, что практиковал дядя Саша. Может быть, они пили не денатурат, а виски, но суть-то была одна. А Оля, еще в детстве решившая во что бы то ни стало вырваться из своего городка, даже жалела тех, у кого были ведомственные машины, распределители и государственные дачи.
Единственным человеком, кому Оля могла довериться, был Сергей. Он пришел из другой школы и казался совсем не таким, каким было большинство одноклассников. Он увлекался поэзией, никогда не позволял себе грубых замечаний или шуток со скрытым сексуальным подтекстом и тем более прямых предложений, а именно этим отличались учившиеся с Олей парни – тот же Андрей, друг Стеллы, которая громогласно повествовала об их интимной жизни.
Сергей, высокий, зеленоглазый, с черными вьющимися волосами, нравился Оле, и, похоже, она ему тоже. Когда в тетради или учебнике она находила очаровательное стихотворение, написанное его твердым почерком, то чувствовала себя на вершине счастья.
Рассматривая себя в зеркале, она никак не могла понять, что же такое он нашел в ней – ну, серые глаза, это банально, ну, темные, отливающие бронзой волосы, густым каскадом спадающие ей на плечи. Тоже ничего особенного. Ну, фигура. Но ведь у нее не было стильной одежды, которую носила та же Стелла, – этих безумных варенок, оригинальной бижутерии, туфель на огромной платформе. Разве она могла сравниться с ними? Разумеется, нет. И что Сергей нашел в ней?
Она не могла понять этого, но именно он был в ее представлении человеком, с которым она хотела бы провести всю свою жизнь, – такой спокойный, одновременно увлеченный и… Оля краснела и в мыслях ругала себя за то, что ставит это на первый план. Такой красивый…
Она стала рассеянной, иногда на протяжении целого урока глядела на профиль Сергея, его открытое мужественное лицо. А по вечерам, когда ложилась спать, именно он доминировал в ее снах. Неужели это и есть любовь?
Однако ни он, ни она не пытались сделать шаг навстречу друг другу, Сергей только засыпал ее волшебными стихами, некоторые строчки приводили Олю в трепет. Что, если они стали парой на всю жизнь, которым судьба указала путь друг к другу?
Самым волшебным для Оли стал один январский вечер. Она задержалась в школе, так как требовалось завершить приготовления к контрольной по химии, намеченной на следующий день. Шел уже четвертый час, и темнота начинала заполнять улицы. Ольга сняла с вешалки старенькую шубу, доставшуюся ей в наследство от старшей сестры, уже вышедшей замуж и успевшей сделать тетю Машу бабушкой, когда вдруг ощутила, что кто-то позади взял эту серую, немного облезлую шубу и помогает надеть ее.
Оля обернулась. Перед ней стоял Сергей.
– Это ты, – только и прошептала она.
Такое могло произойти только в ее мечтах. И теперь они стали реальностью. В обтягивающем широкие плечи свитере, поверх которого была надета короткая куртка, со спутанными вьющимися волосами, Сергей выглядел как романтический герой, как…
Посмотрев на нее долгим и пристальным взглядом своих продолговатых зеленых глаз, он хрипло произнес:
– Я тебя люблю, Оля.
Ей показалось, что это самый счастливый день в ее жизни. Она ждала его целую вечность. И неважно, что на улице минус тридцать, что темно и сугробы по колено… Ольга вдруг поняла, что тоже любит Сергея.
Они ходили по улицам, и Сергей держал в своей сильной руке ее ладонь. Они не замечали ни пронизывающего ветра, ни взглядов редких прохожих, замечавших красивых юношу и девушку, устремивших взгляды друг на друга. Сергей был великолепен, он читал ей стихи, говорил о том, что Оля – его первая любовь, о том, как его словно пронзило током, когда он впервые вошел в класс и увидел ее, такую красивую и недоступную. Оля была счастлива. Она с жадностью внимала каждому слову Сергея, пленившего ее.
В этот день он впервые поцеловал Олю. Она сначала испугалась. Но Сергей был нежным, он прикоснулся своими горячими губами к ее губам, и тогда, в темном подъезде, она ощутила, что именно этого желала ночами. Оказалось, что он достаточно опытен в таких делах, однако Сергей заверил ее, что она – единственная и неповторимая, он мечтает только о ней и безумно любит ее. И Оля сдалась. Он целовал ее и целовал, однако, когда его рука пыталась скользнуть на ее грудь, а Сергей уже расстегнул пальто на ней, Оля мягко отстранила его.
– Не надо, – произнесла она, – я еще не готова. Ты же понимаешь, что любовь – это когда смотрят в одном направлении, а не бесконечно глядят друг на друга.
Однако именно этого Оля хотела больше всего – часами смотреть на своего Сергея, любоваться его красотой и мужественностью, держать его руку и ощущать его терпкие и горячие поцелуи. Она знала, что рано или поздно все это должно перейти к… К сексу, к тому, о чем рассказывала Стелла, что чуть не произошло между ней и дядей Сашей. Но Ольга была еще не готова и сказала об этом Сергею.
И он понял ее и не настаивал. Он был чудо. Он один стал для нее ближе всех людей. Он один понимал ее.
Домой она вернулась на четыре часа позже, чем обычно, и на вопросы тети Маши, даже не покраснев, ответила, что помогала подготавливать эксперимент по химии. Та успокоилась, зная, что Оля увлечена всеми этими химическими реакциями. Ночью Оля долго не могла заснуть, вспоминая то, что было вечером, непрестанно возвращаясь мыслями к Сергею.
На следующий день она впервые неправильно решила задачу по химии в контрольной, и потрясенная учительница была вынуждена поставить ей четверку. Однако для Оли ничего более не существовало, только Сергей, который не сводил с нее взгляда на занятиях, а она не могла представить себе ничего более волнующего и чувственного, чем погружаться в его глаза и любоваться его обликом греческого бога.
Так длилось две недели. Оля возвращалась домой с опозданием, говоря тете Маше, что дополнительно занимается по химии. А на самом деле она и Сергей гуляли по улицам города, в желтых и косых лучах фонарей, поминутно целуясь. Он больше не пытался как-то развивать их отношения, хотя говорил, что Оля для него – самое любимое на свете существо и он готов ради нее пойти на все. От его слов у Оли сладко замирало сердце, и продолжением объяснения в любви были стихи Есенина или сонеты Шекспира, которые Сергей мог декламировать часами, посвящая их своей единственной – ей.
1 2 3 4 5 6