Средства: Аэроплан, Башня, Пропасть, Дерево, Здание, Парашют (не открывшийся) и т. д.
Методы: Несчастный случай, Убийство, Суицид.
– Этот?
Смерть взял листок из рук и кивнул.
– Я так и знал… Совершенно бесполезная писанина. – Он отбросил бумажку. – Придется импровизировать.
Он раскрыл передо мной объемистую папку. В ней находилось около сотни биографических справок о женщине, которую он назвал нашим «клиентом». Я мельком взглянул на ее персональные данные: возраст, любимая еда, изменения цвета волос, сексуальные партнеры, медицинские карты, всевозможные симпатии и антипатии.
– Это ее Жизненное Досье, – пояснил Смерть. – По дороге прочти все внимательно. – Он похлопал меня по спине и добавил с доброжелательной улыбкой: – Неделя начинается с рутины. Стандартное умерщвление. Но в наших силах исполнить его поинтереснее.
Я ничего не понял.
* * *
Одна из машин, стоявших на офисной парковке, принадлежала Смерти – ржавый бежевый «мини-метро». Мы забрались внутрь, и Смерть рванул машину с места. Шины взвизгнули, запахло резиновой гарью. Пока мы гнали вверх по склону к перекрестку, он объяснил, что теперь почти все Агенты ездят на дешевых авто, а ему, как и всем, приходится соответствовать духу времени – лошадь больше не является подходящим видом транспорта.
Я слушал его вполуха, поскольку был сбит с толку. И еще разочарован: четверо всадников Апокалипсиса попросту не тянули на свою репутацию.
Знали бы там, на кладбище…
По мере приближения к центру города улицы становились все более узнаваемыми. Собственно, именно отсюда моя история – история о том, как я умер, – и начинается.
Мы пересекли широкую площадь, которую первые пятнадцать лет моей жизни занимала старая автобусная станция. В 80-х годах там все переделали: станция осталась, но теперь ее со всех сторон окружали новые офисы, рестораны и жилые дома. В общем, когда мы туда въезжали, я на миг отвлекся от досье и взглянул на одну из таких новостроек на противоположной стороне площади.
И вспомнил.
* * *
Сползаю.
Стремительно сползаю к обрыву серой черепичной крыши… по крутому гладкому скату, все быстрее и быстрее… в лицо хлещет ветер с дождем… я цепляюсь руками и ногами за мокрую черепицу, пытаясь удержаться, затормозить… И громко кричу от ужаса.
Суицид и лимонный шербет
Смерть остановил машину у тротуара рядом с библиотекой – угнетающего вида бетонным строением на углу главного торгового центра. Он умело подрумянил свои мертвенно-бледные щеки, пригладил волосы костлявыми пальцами и обратился ко мне:
– Когда мы пойдем, смотри прямо, ноги не волочи и рот не открывай. Людям лучше не показывать такие зубы.
Мы вышли из машины и направились вверх по мостовой к перекрестку. Стоял теплый ясный день, и в торговом центре толпился народ. Я забыл про инструктаж Смерти и рефлекторно втянул голову, боясь, что кто-нибудь заметит присутствие зомби, закричит от страха, и меня линчуют. Но вопреки сеем моим стараниям загородиться от этого сюрреалистичного карнавала человеческой плоти, отдельные его детали обрушивались на меня – яркие и отчетливые, словно цветные пятна на черно-белом фоне.
Туфли казались мне странными плодами, шнурки в них извивались подобно жирным червям. Я видел одежду разного покроя и оттенков, ослепительную до тошноты – она струилась по серой пешеходной улице потоком радиоактивных отходов. Я смотрел на лица, и зубы казались мне сверкающими кинжалами, глаза – огромными черными камнями, уши и носы – комочками воска, прилепленными где попало, волосы – паклей, или заячьим пушком, или крылом ворона. Я был полностью уязвим перед яркостью и разнообразием оттенков кожи, сокрушительной стеной звуков, бьющими током прикосновениями живых дышащих тел, острым запахом людей и животных, еды и машин. И когда чей-то мимолетный взгляд скользил по моему лицу, одежде или телу, я съеживался до размеров песчинки, взывая к уюту своего гроба.
Я мог выдерживать этот натиск лишь одним способом – фокусировать взгляд на просветах между надвигающимися рядами живой плоти. Но только я поднял глаза, как, к своему ужасу, увидел, что Смерть заметно прибавил ходу и нырнул в толпу. Даже зная, куда он идет, я бы все равно не угнался: за долгие годы бездействия мускулы ослабевают настолько, что забываешь, каково это – просто двигаться, не обращать внимания на жалобы тела и идти вперед. Воскрешение из мертвых требует немало усилий.
Я понимал, что, если поддамся панике, мой страх разоблачения станет заметен, поэтому собрал остатки воли в кулак и шагнул в неизвестность. Смерть, к счастью, не ушел далеко – я обнаружил его у перекрестка. Он сидел на скамейке позади ядовито-яркой толпы, похожей на стаю огромных попугаев. Эти скамейки вдоль всей пешеходной зоны прятались под кронами деревьев и укрывались тенью старой церковной колокольни. Смерть увидел меня и жестом подозвал сесть рядом.
– Лимонный шербет. Будешь?
– Простите?
– Бери. – Он раскрыл кулак, и я увидел в его ладони полдюжины слипшихся желтых конфет, покрытых ворсом из его кармана.
– Спасибо, не хочу. – Трехпалой ладонью я подчеркнул отказ и присел. Присутствие Смерти немного успокоило меня, угнетающая человеческая масса перестала так пугать. – Что мы теперь будем делать?
– Ждать. – Он бросил в рот конфету и громко причмокнул. – Не спрашиваем, зачем, для чего и что бы еще сделать. Просто сидим. – Он глянул на часы и вздохнул. – К счастью, она должна появиться с минуты на минуту. – Тут его глаза расширились, и он начал подниматься с места: – А вот собственно и…
Я проследил за его взглядом.
* * *
Нашим клиентом оказалась невысокая светловолосая женщина с гибким телом и тонкими длинными конечностями. Из ее досье я узнал, что с восемнадцати лет она ходит в черном; очень организованна; ненавидит кошек; каждое воскресное утро пьет апельсиновый сок; имела троих любовников, за последнего из которых вышла замуж; под душем всегда моет сначала лицо, а потом зад; пяти лет от роду порезала пальцы, когда ловила моллюсков в заводи после отлива; глаза у нее карие с зеленоватым ободком. Самоубийство она запланировала на обеденное время, чтобы управиться со своими утренними обязанностями в офисе – тогда никто ничего не заподозрит. Однажды на два дня она оглушила человека, ударив его в правое ухо.
Ей исполнился сорок один год.
Она остановилась в паре метров от нас и посмотрела вверх на колокольню. Ветер трепал ее длинную юбку. Она была похожа на робота, поднявшего механическую голову к звездам.
– В некотором роде она уже мертва, – безучастно заметил Смерть, глядя, как женщина входит в башню и поднимается по витой лестнице. – Она обтянута мертвой кожей. Мозговые клетки гибнут миллионами. Волосы – мертвые волокна. Органы слабеют с каждой минутой, структура клеток распадается. – Он сделал паузу и пососал конфету. – На ногах у нее – мертвая кожа мертвого животного, на плечах – мертвая шесть мертвой овцы, юбка соткана из мертвых волокон мертвого растения. Сама она – призрачное отражение тысяч своих предков, и все они мертвы. Ее будущее мертво, ее прошлое мертво, ее настоящее движется к смерти… Заставляет задуматься, верно?
Я воспринял его вопрос как риторический.
– Нам за ней?
Он покачал головой.
– Раньше времени она не упадет.
Мне снова вспомнилось ее досье. Схема жизни этой женщины во многом перекликалась с моей. Провела счастливое детство и оказалась не готова к тому, что взрослая жизнь совершенно другая; после катастрофического события, связанного с любовником (деталей не помню), настолько глубоко ушла в себя, что теперь ей не под силу сблизиться с кем-либо вообще. Она существовала, но не жила.
– Пора, – вздохнул Смерть. – Это займет всего несколько минут. А потом пообедаем.
Он подошел к колокольне, купил входные билеты у мужчины с лицом летучей мыши и открыл дверь на лестницу.
– Девяносто девять ступенек вверх. Справишься?
Я глубоко вздохнул и кивнул.
По пути он у каждого окна делал остановку и рассказывал о всяких пустяках. Скорее всего, давал мне возможность передохнуть, за что я был ему благодарен. У первого окна:
– Помню, как здесь еще стояла церковь. – У второго: – Около века назад тут все снесли, кроме этой башни. – У третьего: – Колокол звонит каждые четверть часа. – У четвертого: – Я здесь почти тысячу лет. – У пятого: – Сверху отличный вид. – У шестого: – Здесь семьдесят два фута высоты – ты как, еще жив?
Мы намотали семь витков в пространстве, проходя чередующиеся полосы света и тени, пока Смерть не объявил вполголоса, что мы на вершине. Пройдя под сводчатой аркой, мы вышли к прямоугольному зубчатому парапету, центр которого венчал старинный железный флюгер в виде петуха. Женщина стояла у дальней стены парапета и смотрела вниз на дорогу, перегнувшись через низкий бордюр. Кроме нас, на крыше никого не было.
В Жизненном Досье были приведены девять основных причин, по которым она хотела себя убить:
В ее жизни не было цели.
В четырнадцать лет она мечтала стать великой поэтессой или философом – не получилось. Тогда она захотела добиться успеха в бизнесе – не получилось. Тогда она стала думать о ребенке. Не был реализован ни один пункт из этих трех.
Родители нарекли ее, как она считала, дурацким именем, которое постоянно служило объектом насмешек ее врагов.
Она считала, что ей не везет в любви.
Ее всегда притягивала мысль о короткой, однако насыщенной жизни с драматическим финалом. Все ее кумиры жили и умирали именно так. Нельзя сказать, что ей нравилась насыщенная жизнь как таковая, но трагическая смерть все же манила.
Ее в этот день никто не пригласил на ланч.
Однажды она прочла книжку, героиня которой, почти полная ее копия, решила выброситься из высокого здания и решить таким способом все свои проблемы. Она носила ту же фамилию и была в том же возрасте.
На этот день у нее была назначена важная встреча, к которой она не подготовилась. Она давно подозревала, что большинство коллег ни во что ее не ставят и все у нее за спиной смеются над ней.
Все ее близкие родственники умерли.
Лично я не считал ни один из этих пунктов достаточным основанием для самоубийства, а не будь я связан контрактом, то наверняка сумел бы предложить ей другие варианты решения проблем.
Меня охватило отчаяние. Как могла она столь беспечно отказаться от того, о чем любой зомби так страстно мечтает и чему завидует, – от жизни? Когда я был мертвым, этот вопрос даже в голову не приходил, но для зомби, для вновь примкнувшего к рядам немертвых, он приобрел особое значение. И при всем сочувствии к ее аргументам я не мог одобрить ее решения.
Но, опять-таки, меня это не касалось.
Поле моего зрения заполнил мрачный лик Смерти. Он сунул в рот очередную конфету, ухватил меня за плечи и зашептал.
– Слушай внимательно. Время – это кольцо. Мы должны его разорвать, но разрыв должен произойти четко в заданный миг. Малейшая неточность чревата ужасными последствиями на сотни, тысячи и миллионы лет вперед. – Он нахмурился. – По крайней мере, так говорит Шеф. Хотя лично я доказательств не видел.
Он тряхнул головой, чтобы избавиться от этой мысли, затем вручил мне клочок бумаги с запахом сирени и черную ручку, которой я подписывал контракт.
– Как бы там ни было, я буду делать дело, ты – писать записку.
– Какую записку?
– Предсмертную. – Он положил мне на плечо руку. – И не спускай глаз с лестницы – у кассы я видел пару, которая явно собиралась сюда подняться.
– И что я должен написать?
– Ты читал досье. Ты и решай.
Он осторожно приблизился к женщине, стараясь не выдать своего присутствия. Мог бы и не стараться: она целеустремленно готовилась к прыжку и видела только одно – как она падает. Женщина робко ступила на нижнюю часть парапета, затем в одну из амбразур, где и остановилась, пригнувшись. Юбка ее развевалась на ветру, точно флаг, когда она покачивалась на краю, то наклоняясь вперед, то отступая назад, в безопасность. Наконец она выпрямилась, отвела руки от стены и распростерла их в стороны.
Я посмотрел через барьер.
* * *
Я снова сползал.
Пальцы соскользнули с оконной рамы, и я начал сползать. Я потянулся к рукоятке, но мои пальцы лишь беспомощно ударились о мокрую краску. Тысячу мгновений этой первой секунды я верил, что смогу удержаться, но тело мое, с каждым мигом ускоряясь, сползало с крыши по серой черепице, по крутому гладкому скату, все быстрее и быстрее. В лицо хлещет ветер с дождем. Я цепляюсь руками и ногами за мокрую черепицу, пытаясь удержаться, затормозить.
И громко кричу от ужаса.
* * *
Она стояла на парапете, готовая к полету, за ее спиной молча ждал Смерть.
Что же мне написать?
То, что я прочел и запомнил из ее досье? О возбуждающем порыве уничтожить себя, о ненависти к самой себе, о страхе? Я знал о каждом пережитом ею ударе, каждом поцелуе, рукопожатии, прикосновении. Перед глазами мелькают образы: вот ее первый любовник предлагает еще раз сыграть в «скрэббл», а ей хочется что-то рассказать, хочется, чтобы он поговорил с ней, но он всегда только играет, и ей тоже приходится играть, идти за ним, повиноваться всем его прихотям из боязни потерять, а потеряв его, она вся изведется от лютой змеиной ненависти к себе, хоть и знает, что он не тот, кто ей нужен; вот ей пятнадцать лет, она прыгает под колеса автомобиля, потом утверждает, что это несчастный случай (хотя знает, что ее притянули фары), мягкий удар машины отбрасывает ее, это совсем не больно, но когда она приходит в себя, ее окружает столько зевак, что душит стыд, по щекам льются слезы; все смеются над ней, глядя, как она пытается забраться по канату, у нее слишком слабые и беспомощные руки, нет сноровки, нет навыков, а учитель орет на нее, думая, что это ей поможет подняться, но она еще сильнее прирастает к полу.
Часы пробили четверть.
Ей всегда было неуютно жить. Всегда казалось, будто события происходят помимо ее воли. Ведь она не просилась на этот свет.
Но когда отправиться на тот, она может решить сама.
Мои мысли оборвал звук шагов.
Я прислушался. Шаги и голоса доносились из лестничного колодца. Я взглянул на Смерть. Он все так же стоял за спиной женщины, а та продолжала покачиваться, словно была близка к обмороку. Толпа, собравшаяся внизу, встревоженно гудела. Люди, поднимавшиеся по лестнице, могли бы ее отвлечь, спасти от самой себя. Какая-то часть меня этого хотела – но инструкция есть инструкция. Я попытался привлечь внимание Смерти легким свистом. Никакой реакции. Я свистнул громче, маскируя звук порывом ветра. Роль каменной горгульи Смерти удавалась превосходно. Тогда я поднял камешек и прицелился ему в спину. Но камень перелетел через парапет.
– Не делайте этого! – крикнул кто-то из толпы.
Голоса на лестнице становились все громче.
Женщина все не решалась.
А я стоял на балконе и разглядывал пустынную мощеную площадь. Узкий балкон с невысоким бордюром из желтого котсуолдского камня. Тонкий слой бетона и семьдесят футов высоты.
Женщина стояла рядом, глядя на далекие огни города. Ей столько же лет, сколько и мне. Мы были знакомы очень давно, но спросить она осмелилась не сразу. Я знал, что она боится услышать ответ.
– Ты нашел что-нибудь?
– Нашел, – ответил я.
Она отвернулась:
– Это не совсем то… Но спасибо тебе.
Я пожал плечами:
– Потому я и здесь.
Она горько усмехнулась и отступила с балкона.
Стал накрапывать дождик.
* * *
Короткий вопль ужаса отразился эхом громких криков снизу. Я посмотрел через парапет и увидел людскую толпу, волной подступившую к южному краю колокольни.
Женщина исчезла.
– Казалось, она никогда не решится, – произнес Смерть угрюмо. Я доковылял до него и посмотрел вниз. Женщина упала прямо головой о камни. Она лежала, распластавшись, как морская звезда. Голова ее раскололась.
– Там, кажется, люди, – сказал я, показывая на лестницу.
– Вот почему так важно уловить правильный момент. И если бы я не столкнул ее…
– Столкнул ее?
– Я – Смерть. Что мне оставалось? – пожал он плечами.
Мы продолжали молча смотреть вниз, пока не услышали за спиной голоса. Обернувшись, мы увидели у восточной стены парочку влюбленных. Те целовались и даже не подозревали о том, что здесь произошло.
– Записку написал? – спросил Смерть.
Меня охватила паника.
– Не смог сосредоточиться…
– Сейчас самое время.
Тогда я взял ручку, положил бумагу на скат крыши и быстро что-то нацарапал. Вначале я сомневался, насколько это будет уместно, но чем дальше, тем более подходящим это казалось. Смерть захрустел конфетой, пробежал взглядом записку и сунул ее в задний карман.
– Славно, – сказал он.
По пути к лестнице мы прошли мимо парочки, и мысли мои вновь унесло.
Сплетение в поцелуе. Мы с любимой – одно целое, мы сомкнуты лбом, носом и губами, руками и грудью, пахом, бедрами и ногами. Мы целиком поглощены поцелуем, преданы друг другу телом и душой настолько, что становимся единым духом, единым порывом страсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26