Андрей Маркович Максимов
Сказки для тебя

Почти сказочное почти предисловие

Жил-был на свете Мальчик, который больше всего на свете любил сказки. Сказки отвечали ему взаимностью и всегда с радостью ему рассказывались.
Они рассказывались столь часто, что однажды Мальчику показалось, будто все сказки на свете уже рассказались, закончились. Едва начнёт рассказываться сказка про Змея Горыныча, а Мальчик говорит: «Не рассказывайся больше. Я тебя уже слышал». И со сказками про заморских принцев и местных принцесс – та же история. И даже марсианские сказки все рассказались. И венерианские тоже.
Мальчик грустил-грустил… Грустил-грустил… Грустил-грустил… Но от грусти ещё ни одной сказки не появилось.
И тогда Мальчик подумал: «А почему это сказки всегда рассказываются только про дальние страны и неведомые миры? Неужели о собственном доме сказка рассказаться не может?»
Оказалось – может, и ещё как! Самые, казалось бы, обычные предметы запросто могут обернуться волшебной историей. Не веришь? Так слушай.
…И вот теперь каждый день Мальчик слушает свой дом. Дом рассказывает ему сказки.
Рассказываются эти волшебные истории, и кажется: нет им конца. Истории странные: послушав каждую из них, Мальчик обязательно идёт к маме, и они разговаривают. Ведь никогда не рано начать говорить про жизнь и про любовь.
А как ты думаешь, в твоём доме рассказываются сказки? Оглядись хорошенько. Послушай внимательно. Столы, стулья, лампочки, шкафы – они только кажутся обыкновенными, а на самом деле… Стоит только прислушаться…
Слышишь?

Два брата и ещё один

Традиционная сказка
В некотором царстве в непонятном государстве жил да был мужик. Как водится, жены не было у него, зато имелось три сына: старший, средний, ну, и ещё один.
Чтоб сказка дальше двигалась по своему сюжету сказочному, надумал как-то мужик помирать. Как положено, лёг в избе на печь, поднял глаза ввысь, принял, то есть, положение задумчивое.
Потом подозвал к себе сыновей и говорит:
– Ну вот, сыны, чую, смерть ко мне в гости пожаловала.
Старшие сыновья стоят, потупившись, – приготовились горевать.
И только третий сын говорит взволнованно:
– Это… бать… ну, может, мы врача позовём, а?
– Вечно ты! – От возмущения отец чуть с печи не свалился. – Сказано: помираю, значит, надо так… а ты тут, понимаешь…
Ну, третий сын тоже пригорюнился: что ж делать, раз надо?
Отец снова положение задумчивое принял и говорит:
– Надобно нам, значит, наследство делить. Жил я долго, работал честно: много не нажил. Но поскольку мужики вы у меня, решил я каждому из вас оружие дать, чтоб пошли вы по белу свету и сами своё добро завоевали. Тебе, старший, даю я меч острый – много на нём зазубрин от былых боёв, но сталь его ещё крепка. А тебе, средний, даю я золото, непосильным трудом заработанное. Капитал первоначальный невелик, так он же не зря нынче первоначальным именуется.
Оглядел младший брат избу, – совсем пригорюнился. Кроме кота без сапог, да крысы – подружки его, – ничего не осталась.
– А тебе, сын мой младший, – произнёс отец торжественно, – слово своё оставляю в наследство. Много раз выручало оно меня.
Момент хоть и торжественный, а всё одно – средний брат да старший – улыбки сдержать не могут, думают про себя такие одинаковые мысли.
«Что за штука такая – слово? – думают. – Голову им не отрубишь, коня на него не купишь. Баловство одно, одним словом».
Оглядел отец избу взглядом прощальным и говорит:
– И ещё хочу, сыны мои, чтобы через семь лет, семь месяцев и семь дней пришли вы на могилку мою, и рассказали друг другу по чести, чем богаты стали.
С этими словами сложил мужик руки на груди, и поступил, как хотел, то есть умер.
Дальше всё, как водится пошло.
Поднимает солнце луну на своих лучах, опускает месяц солнышко на своих рожках – бегут дни. Завьюжит позёмка, – скроет тепло; распустятся листья, сбросят снег – проходят годы.
А три брата, выполняя наказ отцовский, бродят по земле, – добро наживают. Избу свою на кота без сапог оставили, потому как, ежели велел отец – деться некуда, надо добро наживать.
И вот, наконец, прошло семь лет, семь месяцев и семь дней. Пришли братья на могилу отцовскую.
На камень большой сели: старший брат, средний и ещё один.
Начал старший первым говорить – по старшинству.
– Я, – говорит, – мечом своим такое себе богатство завоевал, – и не рассказать. На меня специально люди посмотреть ездят.
– А я, – сказал средний. – Всех купил. И те, кто к тебе ездит, стоит мне только захотеть, с места не сдвинутся.
Поворчал старший брат, но спорить не стал, знал потому что: со златом не больно-то поспоришь.
Смотрят два брата на младшего, – а тот молчит. Правда, не просто молчит, а со смыслом, – многозначительно, то есть. Но всё одно: сл?ва не роняет.
Наконец, не выдержал старший брат, повернул к младшему своё иссечённое в битвах лицо, – без глаза и без уха, – и спрашивает:
– Что, не о чем рассказать тебе, братец? Ты, конечно, может, и сохранился лучше нас, зато одежда на тебе какая-то бедная, будто с чужого плеча.
Молчит младший. И не то, чтобы грубо молчит или по-хамски, но не разговаривает и всё тут.
Тогда протянул к нему свои узкие, длинные, перстнями украшенные руки, средний брат и спрашивает:
– Что, нечего тебе, братец, сказать?
Молчит младший брат. И не просто так молчит, а как будто со смыслом каким.
А, между тем, посерел день, успокоились земные краски, затихли.
Оглянулись братья: люди вокруг них сидят. И со всех сторон, куда только глаз достать в силах, – ещё тянутся.
– Чего это они? – удивились братья хором.
– Ко мне идут, – сказал, наконец, младший. – За словом.
И снова замолчал: значительный такой и молчаливый.
– Да что ты им дать-то можешь?! – удивился старший. – У тебя ж ни силы нет, ни славы!
– Да зачем они идут к тебе только?! – возмутился средний. – У тебя же ни влияния, ни богатства!
Но не отвечает им младший брат. Не из гордости не отвечает, и не от плохого воспитания. Просто: для чего слова-то попусту тратить, не для того они, слова, созданы. А люди всё идут, идут да идут. Столько их уже, – счесть невозможно.
С окрестных холмов спускаются, по всем дорогам приближаются, – молчаливые, сосредоточенные. Глядят внимательно, ищут младшего брата глазами, а как найдут, – улыбнутся. Подойдут близко, сядут на землю, ждут.
И тут встал младший брат, шапку снял и поклонился отцовой могиле.
И люди, – все, все, как один, – встали тоже за ним вслед, да и поклонились.
А двум братьям отчего-то страшно стало. Не за богатства свои, нет, а за что-то другое, необъяснимое…

Про слова

…Жил-был один человек, он был очень труслив. Он жил в постоянном ожидании, что его кто-нибудь обидит. И, надо сказать, его постоянно обижали – потому что чего человек ждёт, то, как правило, и получает.
Человек не знал, как себя обезопасить. Он строил деревянные заборы, но стоило подуть настоящему ветру – заборы падали, и человек снова чувствовал себя незащищённым. Он строил каменные заборы, но за ними было невыносимо душно жить. Когда человек выходил из дома, он брал с собой палку, чтобы ударить того, кто его обидит. Но и палка не спасала.
Человек жил в обиде. И чем острее понимал человек свою беззащитность перед обидой – тем больше становилась обида.
И тогда трусливый человек нашёл самый крепкий на свете материал. Он нашёл материал, который не тонет, не боится ветра и хорошо пропускает воздух. Человек построил изгородь из слов. Он постоянно говорил бессмысленные слова. Знаешь, есть такие слова, в которых смысла нет вовсе. Например, когда люди ругаются: говорят, вроде, много и темпераментно – а смысла ни на грош.
И чем больше говорил человек, тем выше становилась изгородь из слов, тем беспомощней становилась обида. Наконец она вовсе исчезла, а человек сел в центр изгороди и спокойно закурил.
Изгородь стояла величественная и неприступная. Слова складывались в монолитные предложения, и, казалось, нет такой силы, которая может их разрушить. И никто из людей не знал, что с ней можно поделать.
Но однажды к изгороди подошёл маленький мальчик и спросил:
– Что это?
Вопросительный знак отскочил и встал рядом с каким-то предложением в изгороди. Предложение сразу отвалилось.
– Почему оно здесь стоит? – снова спросил малыш.
И снова вопросительный знак ударился о забор слов, и снова какое-то предложение отвалилось.
– Кому нужна эта глупость?
И всё повторилось.
Мальчик всё время что-нибудь спрашивал – ему надо было во многом разобраться. И удивительное дело: предложения казались непоколебимыми и ясными, они были спаяны так крепко, но стоило встать сзади них вопросительному знаку – они почему-то сразу распадались на отдельные слова.
И очень скоро человек остался сидеть безо всякой защиты посреди вороха ненужных слов и букв.
– Вот так, – сказал почему-то мальчик и ушёл.
А трусливый человек поднялся, отфутболил подвернувшееся некстати слово и отправился искать такое место на земле, где не обижают трусливых людей.
Говорят, до сих пор ищет.

Пять фраз про ерунду

В чёрном-чёрном лесу жила чёрная-чёрная пантера, которую, впрочем, никто никогда не видел: невозможно увидеть чёрную-чёрную пантеру в чёрном-чёрном лесу.
В белом-белом лесу жил белый-белый заяц, которого, впрочем, тоже никто никогда не видел: невозможно увидеть белого-белого зайца в белом-белом лесу.
Ах, если бы их поменять местами: чёрную-чёрную пантеру поселить в белый-белый лес, а белого-белого зайца – в чёрный-чёрный лес: то-то всё стало бы ясно и зримо.
Но вот вопрос: какого цвета поле разделяет чёрный-чёрный и белый-белый лес, и не приметит ли на этом поле пантера зайца, а если приметит – не съест ли?
На вопрос этот нет ответа: и потому всё остаётся, как прежде: чёрная-чёрная пантера живёт в чёрном-чёрном лесу, а белый-белый заяц – в белом-белом лесу, и их никто никогда не видит.

Про глупую дверь

Однажды одной Двери надоела её жизнь.
«Ну что такое, в самом деле, – думала Дверь и нервно скрипела. – Работа вредная: всё время на сквозняке. Каждый, кому не лень – ногой бьёт, уже вся в ссадинах, каждая дощечка ноет. К тому же, никакого творчества: «откройся – закройся», вот тебе и всё. И вообще…»
Дверь точно не знала, что именно «и вообще», но так всегда бывает: стоит начать жаловаться самому себе на жизнь – на ум сразу приходит масса всяких грустных, ненужных, тревожных и прочих неприятных мыслей, но всегда остаётся ощущение, что не пришло ещё больше.
«И ведь самое обидное, – гневно скрипнула Дверь, – что, в сущности, никто не обращает на меня внимания. Привыкли: «туда-сюда» – и всё. Они, наверное, думают, что каждый так может – на сквозняке, без творчества, в ссадинах… Ладно-ладно, я заставлю их обратить внимание на меня».
Как известно, чтобы обратить внимание на себя, надо сделать то, чего от тебя никто не ждёт. И Дверь закрылась. Плотно. Крепко. Навсегда.
Сначала все удивились. Стали стучать. Колотить. Потом – просить. Всё без толку. Что оставалось делать? Пришлось рядом со старой Дверью выдолбить новую.
А старую Дверь забили. За ненадобностью. И она превратилась в часть стены.
По ночам старая Дверь вздыхала и говорила своей новой соседке – Двери:
– Не хочешь дать дуба и стать просто частью стены – работай, пока дают, и не жалуйся.

Про скучалку, кошмарика и другие существа

Однажды Мальчик со всеми поссорился: и с мамой поссорился, и с папой поссорился, и с бабушкой, и с дедушкой, и с другом своим единственным-закадычным. В общем, со всеми поссорился, сидел себе во дворе и скучал. Одинокий, как белый медведь в пустыне. Или как змея во льдах. Что, в сущности, одно и то же.
Мальчик сидел и говорил сам себе: «Я никому не нужен, и мне, значит, не нужен никто». И совсем Мальчик расстроился и решил пойти туда, где людей нет, чтобы ему никто не мешал.
И пошёл. И вот идёт он сам по себе. Вдруг видит: стоит посреди поля Дворец. Очень красивый. Прям как персидский. Разукрашенный весь. Двери ажурные, везде камни драгоценные натыканы.
Толкнул он дверь резную, она заскрипела таинственно и открылась. Мальчик во Дворец вошёл. А там, в полумраке девушка сидит. Грустная-грустная. Но очень красивая. Как киноактриса.
– Здравствуйте, – говорит Мальчик.
– Не уверена, – говорит девушка и вздыхает.
Повздыхала она, повздыхала и говорит:
– Меня Скучалка зовут. Потому что я целыми днями только и делаю, что сижу и скучаю. А сейчас ещё и Кошмарик придёт.
Мальчик не успел даже спросить, что за существо такое – Кошмарик, как вдруг, откуда ни возьмись юноша появляется: голова нечёсаная, из одежды – одна набедренная повязка, да и та не стиранная, зубов почти нет, а те, которые есть – нечищеные. В общем, страшный.
– Я – Кошмарик, – говорит. – А ты кто?
Мальчик отвечает запросто:
– Я просто погулять вышел. Поссорился со всеми – вот и гуляю.
– Скандальчика, значит, выпустил, – вздохнула Скучалка. – Пошли с нами. Будем скучать кошмарно.
И вот пошли они по Дворцу. Идут по длинному коридору. Потолки в коридоре высокие, а на каждом потолке – люстры висят. Огромные, как во Дворце Съездов, и красивые.
Ходят они, ходят. Вздыхают все вместе. Но не разговаривают. Потому что со Скучалкой и Кошмариком какой разговор?
Правда, время от времени бросаются им под ноги маленькие Драчунчики и всё норовят ударить. Однако Драчунчики трусливые, как тараканы. Стоит им погрозить – сразу убегают.
Ещё Ворчунчики попадаются. Про жизнь хотят разговоры говорить. Но от разговоров Ворчунчиков какой интерес? Никакого. Как от дикторов телевидения.
Мальчик спрашивает:
– А Прекрасенок у вас нет? Хоть одна маленькая Прекрасенка к вам не заходила?
– Прекрасенки в другом дворце живут, – отвечает Кошмарик.
– А Интересенки?
– И Интересенки в другом, – причитает Скучалка.
Ходят они, ходят. Мальчик утомился очень сильно. Устал. Как Суворов при переходе Альп. Или как хоккеисты после матча. Что, в принципе, одно и то же.
И спрашивает Мальчик:
– А можно в тот дворец попасть, где Интересенки живут и Прекрасенки?
И тут вдруг такое произошло. Удивительное. Невероятное прямо.
Скучалка и Кошмарик как упадут на пол и как начнут на Мальчика смотреть. А во взгляде их – не то интерес неподдельный, не то раздумья сомнительные: нормальный Мальчик или всё-таки какой-то другой?
– Вы чего? – Мальчик спрашивает.
А Кошмарик отвечает:
– Это мы от удивления упали. И тебя изучать начали.
И снова смотрят на Мальчика снизу. И взгляд у них такой неприятный. Как у учителя физики, когда он пальцем по журналу водит – ищет, кого к доске вызвать.
Наконец Скучалка говорит:
– А мы думали, ты – человек. Хоть в чём-то и Скандальчик, но в целом – человек.
– Я человек и есть, – отвечает Мальчик, но не очень уверенно.
– А был бы ты человек, – сказал Кошмарик, – ты бы знал, что и Прекрасенки, и Интересенки, а также Кошмарики, Скучалки…
– А также Вредятинки, Скандальчики, – подхватила Скучалка, – Грязнулики и Чистюлики и многие другие полезные существа в тебе самом живут. Важно только выпускать на свободу кого надо.
– А кого не надо – не выпускать, – подытожил Кошмарик.
И только он произнёс такие слова, Мальчик видит, что он уже опять в своём дворе сидит.
Сидел он так, думал-думал и придумал.
– Сейчас Извинялку выпущу и с мамой помирюсь.
Мальчик выпустил на свободу Решилку и пошёл к маме – Извинялку выпускать.

Два квадрата
Cказка с оформлением

Хватит тебе просто так сидеть, – сказки слушать. Возьми-ка, дружок, бумажку, – будем рисовать.
Нарисуй, пожалуйста, два одинаковых квадрата. Один и другой.
Получилось? Одинаковые?
А теперь, – слушай про них сказку. И не забывай периодически на сами квадраты смотреть, чтобы у нас получилась «сказка с оформлением».
Квадраты эти, уверяю тебя, только с виду такие одинаковые, а, на самом деле, – они разные совсем. Потому что разные у них характеры.
А характер, он, знаешь, от чего зависит? От взгляда на жизнь.
Один Квадрат, – правый, погляди внимательно, – он смотрит на мир из своего внутреннего угла. Понимаешь, как это происходит? То глядит из правого угла, а то – из левого. Но всегда весь мир через себя видит. То есть, сначала, – себя, а затем уж, – весь мир.
И тем больше он на весь мир через себя глядит, тем больше сам себе нравится.
«Вот, – думает правый Квадрат. – Я и мир. И мы – равны! Здорово! Что бы ни случилось, я навсегда таким останусь: прямым, гладким, четырёхугольным!»
А второй Квадрат, левый, смотрел на мир из своего внешнего угла.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''


1 2