Как и в начале их связи, он стал писать ей. Один раз он уже преодолел с помощью чернил ее добродетель; быть может, с помощью чернил ему удастся преодолеть и это последнее внутреннее и тайное сопротивление. Он стал посещать ее реже, зато почти ежедневно твердил в письмах о тщете своего любовного порыва. Время от времени, когда они бывали особенно красноречивы, страстны, быстры, она отвечала ему.
Ее письма, нарочно помеченные полуночным часом, двумя и даже тремя часами ночи, были ясны, определенны, хорошо обдуманы, благосклонны, ободряющи, но приводили в отчаяние. Она прекрасно рассуждала, вкладывала в них ум, даже фантазию. Но сколько бы он их ни перечитывал, какими бы ни считал их справедливыми, умными, хорошо написанными, изящными, лестными для его мужского самолюбия - он не находил в них души, Души в них было не больше, чем в поцелуях, которые она дарила ему В отейльском флигельке.
Он доискивался причин. И, твердя эти письма наизусть, он так хорошо их изучил, что в конце концов постиг причину: ведь в письмах узнаешь людей лучше всего. Слова ослепляют и обманывают, потому что их сопровождает мимика, потому что видишь, как они срываются с уст, а уста нравятся и глаза обольщают. Но черные слова на белой бумаге - это сама обнаженная душа.
Благодаря уловкам красноречия, профессиональной сноровке, привычке пользоваться пером для решения всевозможных повседневных дел мужчине часто удается скрыть свой характер за безличным - деловым или литературным - слогом. Но женщина пишет почти только для того, чтобы поговорить о себе, и в каждое слово вкладывает частицу своего существа. Ей неведомы ухищрения стиля, и в простодушных выражениях она выдает себя целиком. Он припоминал письма и мемуары знаменитых женщин, прочитанные им. Как отчетливо выступали там все они - и жеманницы, и остроумные, и чувствительные! А письма г-жи де Бюрн его особенно поражали тем, что в них никогда незаметно было ни малейшей чувствительности. Эта женщина мыслила, но не чувствовала. Он вспоминал другие письма. Он получал их много. Одна мещаночка, с которой он познакомился во время путешествия, любила его в течение трех месяцев и писала ему прелестные письма, полные трепета, остроумия и неожиданностей. Он удивлялся гибкости, красочному изяществу и разнообразию ее слога. Чем объяснялся этот дар? Тем, что она была очень чувствительна, и только. Женщина не выбирает выражений: их подсказывает ее уму непосредственное чувство; она не роется в словарях. Когда она сильно чувствует, она выражается очень точно, без труда и ухищрений, под влиянием своей изменчивой искренности.
Истинную сущность своей любовницы и старался он обнаружить в строках, которые она писала ему. Она писала мило и тонко. Но почему у нее не находилось для него ничего другого? Он-то ведь нашел для нее слова, правдивые и жгучие, как уголья.
Когда камердинер подавал ему почту, он взглядом отыскивал на конверте желанный почерк и, узнав его, испытывал невольный трепет, сердце его начинало биться. Он протягивал руку и брал письмо Снова смотрел на адрес, потом распечатывал конверт. Что она ему скажет? Будет ли там слово "любить"? Ни разу она его не написала, ни разу не произнесла, не добавив "очень". "Я вас очень люблю". "Я вас горячо люблю". "Разве я не люблю вас?" Он хорошо знал эти выражения, теряющие значение от того, что к и"м прибавляется. Могут ли существовать различные степени, когда находишься во власти любви? Можно ли судить, хорошо ли ты любишь или дурно? Очень любить - как это мало! Когда любишь, - просто любишь, ни более, ни менее. Это не нуждается ни в каких дополнениях. Сверх этого слова невозможно ничего ни придумать, ни сказать. Оно кратко, оно самодовлеюще. Оно становится телом, душою, жизнью, всем существом. Его ощущаешь, как теплоту крови, вдыхаешь, как воздух, носишь в себе, как Мысль, потому что оно становится единственной Мыслью. Кроме него, ничего не существует. Это не слово - это невыразимое состояние, изображенное несколькими буквами. Что бы ты ни делал, ты ничего не делаешь, ничего не видишь, ничего не чувствуешь, ничем не наслаждаешься, ни от чего не страдаешь так, как прежде. Мариоль стал жертвою этого короткого глагола; и его глаза пробегали по строчкам, ища хоть признака нежности, подобной его чувству. Но он находил там только то, что позволяло сказать себе: "Она очень меня любит", - но не воскликнуть:
"Она любит меня!" В своих письмах она продолжала красивый, поэтический роман, начавшийся на горе Сен-Мишель. Это была любовная литература, а не любовь.
Кончив читать и перечитывать, он запирал эти дорогие и доводящие до отчаяния листки и садился в кресло. Он провел в нем уже немало тягостных часов.
Со временем она стала отвечать реже, по-видимому, устав слагать фразы и повторять все одно и то же. К тому же она переживала полосу светских волнении, и Анд-ре чувствовал это с той острой болью, которую причиняют страждущим сердцам мелкие неприятности.
В эту зиму давалось много балов Вихрь развлечений охватил и закружил Париж, и все ночи напролет по городу катили фиакры, кареты, за поднятыми стеклами которых мелькали, как белые видения, облики нарядных женщин. Все веселились; только и было разговору, что о спектаклях и балах, утренних приемах и вечерах. Эта жажда удовольствий, словно поветрие, внезапно охватила все слои общества и коснулась г-жи де Бюрн.
Началось с балетного представления в австрийском посольстве, где ее красота имела шумный успех. Граф фон Бернхауз познакомил ее с женою посла, княгиней фон Мальтен, которую она сразу и окончательно пленила. Она в короткий срок стала ближайшим другом княгини и через нее быстро расширила свои связи в самых изысканных дипломатических и великосветских кругах. Ее изящество, обаяние, ум, элегантность, ее редкое остроумие способствовали ее быстрому триумфу, сделали ее модной, выдвинули в первый ряд, и самые знатные женщины Франции пожелали бывать у нее.
Каждый понедельник целые вереницы карет с гербами выстраивались вдоль тротуара на улице генерала Фуа, и лакеи теряли голову, путая герцогинь с маркизами, графинь с баронессами, когда провозглашали эти громкие имена в дверях гостиных.
Все это пьянило ее. Комплименты, приглашения, знаки внимания, чувство, что она стала одной из тех любимиц, одной из тех избранниц, которых Париж приветствует, обожает, боготворит, пока длится его увлечение, чувство радости от сознания, что ее лелеют, зовут, приглашают, что ею любуются, что она всюду желанна, вызвали в ее душе острый приступ снобизма.
Ее артистический кружок попробовал было бороться, и этот бунт объединил всех ее старых друзей. Даже Френеля они приняли, зачислили в свои ряды, и он стал силой в этой лиге, а возглавил ее Мариоль, так как всем было известно его влияние на г-жу де Бюрн и ее расположение к нему.
Но сам он, наблюдая, как она уносится в вихре головокружительных светских успехов, испытывал чувство ребенка, который видит, как улетает красный воздушный шар, выпущенный им из рук.
Ему казалось, что она ускользает в нарядной, пестрой танцующей толпе, уходит далеко-далеко от сладостного тайного чувства, которого он так жаждал, и он ревновал ее ко всем и ко всему, к мужчинам, к женщинам, к вещам. Он ненавидел весь ее образ жизни, всех, кто ее окружал, все празднества, где она бывала, балы, музыкальные собрания, театры, потому что все это по частицам отнимало ее, поглощало ее дни и вечера, и для общения с ним у нее оставались лишь редкие свободные часы. Его так мучила эта затаенная обида, что он едва не заболел, и он стал являться к ней с таким осунувшимся лицом, что она как-то спросила:
- Что с вами? Вы так изменились, так похудели?
- Со мною то, что я слишком люблю вас, - ответил он.
Она бросила на него признательный взгляд:
- Нельзя любить слишком, друг мой.
- И это говорите вы?
- Разумеется.
- И вы не понимаете, что я умираю оттого, что люблю вас тщетно?
- Прежде всего вы любите меня не тщетно. Кроме того, от этого не умирают. Наконец, все наши друзья завидуют вам, и это доказывает, что в конечном счете я отношусь к вам не так уж плохо.
Он взял ее руку:
- Вы не понимаете меня.
- Нет, отлично понимаю.
- Вы слышите отчаянные призывы, с которыми я беспрестанно обращаюсь к вашему сердцу?
- Слышу.
- И что же?
- И.., мне это очень грустно, потому что я искренне люблю вас.
- Другими словами...
- Другими словами, вы ко мне взываете: "Будьте такою, как я: мыслите, чувствуйте и выражайтесь, как я". Но, бедный друг мой, этого я сделать не могу. Я такая, как есть. Нужно принимать меня такою, какой я создана; такою я вам отдалась, и не жалею об этом, и не хочу отступать: ведь вы для меня самое дорогое существо на свете.
- Вы не любите меня.
- Я люблю вас самою большею любовью, на какую способна. Если она такая, а не иная и не может быть сильнее, - моя ли в том вина?
- Будь я в этом уверен, я, может быть, удовольствовался бы тем, что есть.
- Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что считаю вас способной любить иначе, но уже не верю в то, что могу внушить вам настоящую любовь.
- Нет, мой друг, вы ошибаетесь. Вы мне дороже, чем кто-либо когда-нибудь был и будет. По крайней мере я в этом совершенно убеждена. У меня большая заслуга перед вами в том, что я не лгу, не подделываюсь под ваш идеал, в то время как многие женщины поступили бы иначе. Цените же это, не волнуйтесь, не терзайтесь, верьте в мою привязанность, которая отдана вам искренне и безраздельно.
Он тихо возразил, понимая, как далеки они друг от Друга:
- Какое странное понимание любви и какая странная манера говорить о ней! Я действительно тот, кого вам часто бывает приятно видеть сидящим возле вас. Для меня же вы весь мир: я знаю в нем только вас, ощущаю вас одну, нуждаюсь в вас одной.
Она благосклонно улыбнулась и ответила:
- Я это знаю, чувствую, понимаю. Я в восторге от этого и говорю вам: любите меня так всегда, если возможно, потому что для меня это - истинное счастье. Но не заставляйте меня разыгрывать перед вами комедию, - мне это было бы тяжело, да и недостойно нас. С некоторых пор я уже чувствую, как назревает кризис; он для меня очень мучителен, потому что я глубоко привязана к вам, но я не могу переломить свою натуру до такой степени, чтобы она стала подобна вашей. Берите меня такою, какая я есть.
Он вдруг спросил:
- Предполагали ли вы, думали ли хоть один день, один час, до или после, что можете полюбить меня иначе?
Она несколько мгновений помолчала, затрудняясь ответить.
Он мучительно ждал, потом проговорил:
- Вот видите? Вы сами отлично сознаете, что мечтали совсем о другом.
Она медленно прошептала:
- Я могла одно мгновение и ошибаться в себе самой. Он воскликнул:
- Ах, какие тонкости, какая психология! О сердечных порывах так не рассуждают.
Она все еще думала, занятая своей мыслью, самоанализом, самоизучением.
- Прежде чем полюбить вас, - продолжала она, - как я люблю вас теперь, быть может, мне действительно на один миг поверилось, что я буду сильнее.., сильнее увлечена вами... Но тогда я безусловно была бы не так проста, не так откровенна.., может быть, не так искренна впоследствии.
- Почему не так искренна впоследствии?
- Потому, что вы заключаете любовь в формулу:
"Все или Ничего", а это "Все или Ничего", по-моему, означает: "Сначала Все, а потом Ничего". И вот, когда наступает это "Ничего", женщина начинает лгать.
Он возразил в сильном волнении:
- Значит, вы не понимаете, какой ужас, какая пытка для меня думать, что вы могли бы любить меня иначе? Вам это почудилось - значит, так вы полюбите кого-то другого.
Она, не колеблясь, ответила:
- Не думаю.
- А почему? В самом деле, почему? Если у вас было предчувствие любви, если вас коснулось веяние неосуществимой и мучительной надежды слиться всей своей жизнью, душою и телом с другим существом, исчезнуть в нем и принять его в себя, если вы почувствовали возможность этого невыразимого душевного состояния, то рано или поздно вы испытаете его.
- Нет. Я была обманута своим воображением, и оно обманулось во мне. Я отдаю вам все, что могу отдать. Я много размышляла над этим с тех пор, как стала вашей любовницей. Заметьте: я ничего не боюсь - даже слов. Право, я вполне убеждена, что не мог любить ни больше, ни лучше, чем люблю сейчас. Видите, я говорю с вами, как сама с собой. Я поступаю так потому, что вы очень умны, что вы все понимаете, во все вникаете и что ничего не скрывать от вас лучший, единственный способ связать нас крепко и надолго. Вот на что я надеюсь, мой друг.
Он слушал ее так, как пьет умирающий от жажды; он бросился на колени, прильнув лицом к ее платью. Он прижимал к губам ее маленькие ручки, твердя: "Благодарю, благодарю!" Когда он поднял голову и посмотрел на нее, на глазах ее были слезы. И, обвив руками голову Андре, она тихо привлекла его к себе, наклонилась и поцеловала в глаза.
- Сядьте, - сказала она. - Не очень-то благоразумно становиться предо мной на колени здесь.
Он сел, и после того как они несколько мгновений молча смотрели друг на друга, она спросила, не проводит ли он ее как-нибудь на днях на выставку скульптора Пределе, о котором так восторженно отзываются. У нее в будуаре стоит прелестная статуэтка его работы, бронзовый Амур, льющий воду в ванну, и ей хочется видеть все собрание произведений этого восхитительного мастера, который вот уже целую неделю сводит Париж с ума.
Они назначили день, и Мариоль встал, собираясь уходить.
- Хотите встретиться завтра в Отейле? - спросила она шепотом.
- Еще бы!
И он ушел, одурманенный радостью, опьяненный тем "быть может", которое никогда не умирает в сердце влюбленного.
Глава 6
Карета г-жи де Бюрн, запряженная парой, крупной рысью катила по улице Гренель. Стояли первые дни апреля, но запоздалый дождь со снегом и градом барабанил в стекла экипажа и отскакивал на мостовую, всю покрытую белыми зернами. Пешеходы под зонтиками шли торопливо, прячась в поднятые воротники пальто. После двух недель прекрасной погоды вернулся противный предвесенний холод и снова леденил и пощипывал кожу.
Поставив ноги на грелку с кипятком и зарывшись в пушистые и тонкие меха, которые согревали ее сквозь платье своей вкрадчивой и нежной лаской, упоительно приятной ее коже, так боявшейся прикосновений, молодая женщина с огорчением думала о том, что самое большее через час ей придется нанять извозчика и отправиться к Мариолю в Отейль.
Острое желание послать ему телеграмму преследовало ее, но уже два месяца тому назад она дала себе обещание прибегать к этому возможно реже, всеми силами стараясь любить так же, как была любима сама.
Она была тронута его страданиями и после того разговора, когда она в порыве подлинной нежности поцеловала его в глаза, действительно стала с ним нежнее и ласковее.
Удивляясь своей невольной холодности, она спрашивала себя, не полюбит ли она его в конце концов, как многие женщины любят своих любовников? Ведь она чувствовала к нему глубокую привязанность, он нравился ей больше всех.
Причиной такого беспечного равнодушия в любви могла быть только леность ее сердца, которую, как всякую леность, быть может, удастся преодолеть.
Она пробовала. Она пыталась воспламенять себя, думая о нем, пыталась воодушевлять себя в дни свиданий. Иной раз ей это действительно удавалось, вроде того как иногда пугаешь самого себя ночью, думая о ворах или привидениях.
Она даже заставляла себя, немного увлекаясь этой игрой в страсть, быть ласковее, быть нежнее. Сначала это у нее выходило, и он безумствовал от восторга.
Тогда ей почудилось, что и в ней разгорается пыл, подобный тому, какой, она чувствовала, сжигает его. Ее былая, то вспыхивавшая, то угасавшая надежда на любовь, которая показалась ей осуществимой в тот вечер, когда она, мечтая в молочно-белом ночном тумане у бухты Сен-Мишель, решила отдаться, вновь возродилась, менее соблазнительная, менее овеянная поэтической дымкой фантазии, но зато более определенная, более человечная, освобожденная от прежних иллюзий опытом этой любовной связи.
Тщетно призывала она и подстерегала в себе те властные порывы, которые неудержимо и безраздельно влекут все существо к другому существу и рождаются будто бы вслед за тем, как сольются тела, охваченные душевным волнением. Порывов этих она так и не испытала.
Все же она упорно притворялась увлеченной, часто назначала свидания, твердила ему: "Я чувствую, что люблю вас все сильней и сильней" Однако ее постепенно охватывали усталость и сознание, что нет сил продолжать обманываться и обманывать его. Она с удивлением убеждалась, что его поцелуи мало-помалу начинают ее раздражать, хоть и не оставляют ее совершенно равнодушной. Она убеждалась в этом по тому странному изнеможению, которое испытывала с самого утра в те дни, когда им предстояло встретиться. Почему в эти дни не ощущала она, как столько других женщин, что тело ее, наоборот, охвачено волнующим ожиданием желанных ласк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Ее письма, нарочно помеченные полуночным часом, двумя и даже тремя часами ночи, были ясны, определенны, хорошо обдуманы, благосклонны, ободряющи, но приводили в отчаяние. Она прекрасно рассуждала, вкладывала в них ум, даже фантазию. Но сколько бы он их ни перечитывал, какими бы ни считал их справедливыми, умными, хорошо написанными, изящными, лестными для его мужского самолюбия - он не находил в них души, Души в них было не больше, чем в поцелуях, которые она дарила ему В отейльском флигельке.
Он доискивался причин. И, твердя эти письма наизусть, он так хорошо их изучил, что в конце концов постиг причину: ведь в письмах узнаешь людей лучше всего. Слова ослепляют и обманывают, потому что их сопровождает мимика, потому что видишь, как они срываются с уст, а уста нравятся и глаза обольщают. Но черные слова на белой бумаге - это сама обнаженная душа.
Благодаря уловкам красноречия, профессиональной сноровке, привычке пользоваться пером для решения всевозможных повседневных дел мужчине часто удается скрыть свой характер за безличным - деловым или литературным - слогом. Но женщина пишет почти только для того, чтобы поговорить о себе, и в каждое слово вкладывает частицу своего существа. Ей неведомы ухищрения стиля, и в простодушных выражениях она выдает себя целиком. Он припоминал письма и мемуары знаменитых женщин, прочитанные им. Как отчетливо выступали там все они - и жеманницы, и остроумные, и чувствительные! А письма г-жи де Бюрн его особенно поражали тем, что в них никогда незаметно было ни малейшей чувствительности. Эта женщина мыслила, но не чувствовала. Он вспоминал другие письма. Он получал их много. Одна мещаночка, с которой он познакомился во время путешествия, любила его в течение трех месяцев и писала ему прелестные письма, полные трепета, остроумия и неожиданностей. Он удивлялся гибкости, красочному изяществу и разнообразию ее слога. Чем объяснялся этот дар? Тем, что она была очень чувствительна, и только. Женщина не выбирает выражений: их подсказывает ее уму непосредственное чувство; она не роется в словарях. Когда она сильно чувствует, она выражается очень точно, без труда и ухищрений, под влиянием своей изменчивой искренности.
Истинную сущность своей любовницы и старался он обнаружить в строках, которые она писала ему. Она писала мило и тонко. Но почему у нее не находилось для него ничего другого? Он-то ведь нашел для нее слова, правдивые и жгучие, как уголья.
Когда камердинер подавал ему почту, он взглядом отыскивал на конверте желанный почерк и, узнав его, испытывал невольный трепет, сердце его начинало биться. Он протягивал руку и брал письмо Снова смотрел на адрес, потом распечатывал конверт. Что она ему скажет? Будет ли там слово "любить"? Ни разу она его не написала, ни разу не произнесла, не добавив "очень". "Я вас очень люблю". "Я вас горячо люблю". "Разве я не люблю вас?" Он хорошо знал эти выражения, теряющие значение от того, что к и"м прибавляется. Могут ли существовать различные степени, когда находишься во власти любви? Можно ли судить, хорошо ли ты любишь или дурно? Очень любить - как это мало! Когда любишь, - просто любишь, ни более, ни менее. Это не нуждается ни в каких дополнениях. Сверх этого слова невозможно ничего ни придумать, ни сказать. Оно кратко, оно самодовлеюще. Оно становится телом, душою, жизнью, всем существом. Его ощущаешь, как теплоту крови, вдыхаешь, как воздух, носишь в себе, как Мысль, потому что оно становится единственной Мыслью. Кроме него, ничего не существует. Это не слово - это невыразимое состояние, изображенное несколькими буквами. Что бы ты ни делал, ты ничего не делаешь, ничего не видишь, ничего не чувствуешь, ничем не наслаждаешься, ни от чего не страдаешь так, как прежде. Мариоль стал жертвою этого короткого глагола; и его глаза пробегали по строчкам, ища хоть признака нежности, подобной его чувству. Но он находил там только то, что позволяло сказать себе: "Она очень меня любит", - но не воскликнуть:
"Она любит меня!" В своих письмах она продолжала красивый, поэтический роман, начавшийся на горе Сен-Мишель. Это была любовная литература, а не любовь.
Кончив читать и перечитывать, он запирал эти дорогие и доводящие до отчаяния листки и садился в кресло. Он провел в нем уже немало тягостных часов.
Со временем она стала отвечать реже, по-видимому, устав слагать фразы и повторять все одно и то же. К тому же она переживала полосу светских волнении, и Анд-ре чувствовал это с той острой болью, которую причиняют страждущим сердцам мелкие неприятности.
В эту зиму давалось много балов Вихрь развлечений охватил и закружил Париж, и все ночи напролет по городу катили фиакры, кареты, за поднятыми стеклами которых мелькали, как белые видения, облики нарядных женщин. Все веселились; только и было разговору, что о спектаклях и балах, утренних приемах и вечерах. Эта жажда удовольствий, словно поветрие, внезапно охватила все слои общества и коснулась г-жи де Бюрн.
Началось с балетного представления в австрийском посольстве, где ее красота имела шумный успех. Граф фон Бернхауз познакомил ее с женою посла, княгиней фон Мальтен, которую она сразу и окончательно пленила. Она в короткий срок стала ближайшим другом княгини и через нее быстро расширила свои связи в самых изысканных дипломатических и великосветских кругах. Ее изящество, обаяние, ум, элегантность, ее редкое остроумие способствовали ее быстрому триумфу, сделали ее модной, выдвинули в первый ряд, и самые знатные женщины Франции пожелали бывать у нее.
Каждый понедельник целые вереницы карет с гербами выстраивались вдоль тротуара на улице генерала Фуа, и лакеи теряли голову, путая герцогинь с маркизами, графинь с баронессами, когда провозглашали эти громкие имена в дверях гостиных.
Все это пьянило ее. Комплименты, приглашения, знаки внимания, чувство, что она стала одной из тех любимиц, одной из тех избранниц, которых Париж приветствует, обожает, боготворит, пока длится его увлечение, чувство радости от сознания, что ее лелеют, зовут, приглашают, что ею любуются, что она всюду желанна, вызвали в ее душе острый приступ снобизма.
Ее артистический кружок попробовал было бороться, и этот бунт объединил всех ее старых друзей. Даже Френеля они приняли, зачислили в свои ряды, и он стал силой в этой лиге, а возглавил ее Мариоль, так как всем было известно его влияние на г-жу де Бюрн и ее расположение к нему.
Но сам он, наблюдая, как она уносится в вихре головокружительных светских успехов, испытывал чувство ребенка, который видит, как улетает красный воздушный шар, выпущенный им из рук.
Ему казалось, что она ускользает в нарядной, пестрой танцующей толпе, уходит далеко-далеко от сладостного тайного чувства, которого он так жаждал, и он ревновал ее ко всем и ко всему, к мужчинам, к женщинам, к вещам. Он ненавидел весь ее образ жизни, всех, кто ее окружал, все празднества, где она бывала, балы, музыкальные собрания, театры, потому что все это по частицам отнимало ее, поглощало ее дни и вечера, и для общения с ним у нее оставались лишь редкие свободные часы. Его так мучила эта затаенная обида, что он едва не заболел, и он стал являться к ней с таким осунувшимся лицом, что она как-то спросила:
- Что с вами? Вы так изменились, так похудели?
- Со мною то, что я слишком люблю вас, - ответил он.
Она бросила на него признательный взгляд:
- Нельзя любить слишком, друг мой.
- И это говорите вы?
- Разумеется.
- И вы не понимаете, что я умираю оттого, что люблю вас тщетно?
- Прежде всего вы любите меня не тщетно. Кроме того, от этого не умирают. Наконец, все наши друзья завидуют вам, и это доказывает, что в конечном счете я отношусь к вам не так уж плохо.
Он взял ее руку:
- Вы не понимаете меня.
- Нет, отлично понимаю.
- Вы слышите отчаянные призывы, с которыми я беспрестанно обращаюсь к вашему сердцу?
- Слышу.
- И что же?
- И.., мне это очень грустно, потому что я искренне люблю вас.
- Другими словами...
- Другими словами, вы ко мне взываете: "Будьте такою, как я: мыслите, чувствуйте и выражайтесь, как я". Но, бедный друг мой, этого я сделать не могу. Я такая, как есть. Нужно принимать меня такою, какой я создана; такою я вам отдалась, и не жалею об этом, и не хочу отступать: ведь вы для меня самое дорогое существо на свете.
- Вы не любите меня.
- Я люблю вас самою большею любовью, на какую способна. Если она такая, а не иная и не может быть сильнее, - моя ли в том вина?
- Будь я в этом уверен, я, может быть, удовольствовался бы тем, что есть.
- Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что считаю вас способной любить иначе, но уже не верю в то, что могу внушить вам настоящую любовь.
- Нет, мой друг, вы ошибаетесь. Вы мне дороже, чем кто-либо когда-нибудь был и будет. По крайней мере я в этом совершенно убеждена. У меня большая заслуга перед вами в том, что я не лгу, не подделываюсь под ваш идеал, в то время как многие женщины поступили бы иначе. Цените же это, не волнуйтесь, не терзайтесь, верьте в мою привязанность, которая отдана вам искренне и безраздельно.
Он тихо возразил, понимая, как далеки они друг от Друга:
- Какое странное понимание любви и какая странная манера говорить о ней! Я действительно тот, кого вам часто бывает приятно видеть сидящим возле вас. Для меня же вы весь мир: я знаю в нем только вас, ощущаю вас одну, нуждаюсь в вас одной.
Она благосклонно улыбнулась и ответила:
- Я это знаю, чувствую, понимаю. Я в восторге от этого и говорю вам: любите меня так всегда, если возможно, потому что для меня это - истинное счастье. Но не заставляйте меня разыгрывать перед вами комедию, - мне это было бы тяжело, да и недостойно нас. С некоторых пор я уже чувствую, как назревает кризис; он для меня очень мучителен, потому что я глубоко привязана к вам, но я не могу переломить свою натуру до такой степени, чтобы она стала подобна вашей. Берите меня такою, какая я есть.
Он вдруг спросил:
- Предполагали ли вы, думали ли хоть один день, один час, до или после, что можете полюбить меня иначе?
Она несколько мгновений помолчала, затрудняясь ответить.
Он мучительно ждал, потом проговорил:
- Вот видите? Вы сами отлично сознаете, что мечтали совсем о другом.
Она медленно прошептала:
- Я могла одно мгновение и ошибаться в себе самой. Он воскликнул:
- Ах, какие тонкости, какая психология! О сердечных порывах так не рассуждают.
Она все еще думала, занятая своей мыслью, самоанализом, самоизучением.
- Прежде чем полюбить вас, - продолжала она, - как я люблю вас теперь, быть может, мне действительно на один миг поверилось, что я буду сильнее.., сильнее увлечена вами... Но тогда я безусловно была бы не так проста, не так откровенна.., может быть, не так искренна впоследствии.
- Почему не так искренна впоследствии?
- Потому, что вы заключаете любовь в формулу:
"Все или Ничего", а это "Все или Ничего", по-моему, означает: "Сначала Все, а потом Ничего". И вот, когда наступает это "Ничего", женщина начинает лгать.
Он возразил в сильном волнении:
- Значит, вы не понимаете, какой ужас, какая пытка для меня думать, что вы могли бы любить меня иначе? Вам это почудилось - значит, так вы полюбите кого-то другого.
Она, не колеблясь, ответила:
- Не думаю.
- А почему? В самом деле, почему? Если у вас было предчувствие любви, если вас коснулось веяние неосуществимой и мучительной надежды слиться всей своей жизнью, душою и телом с другим существом, исчезнуть в нем и принять его в себя, если вы почувствовали возможность этого невыразимого душевного состояния, то рано или поздно вы испытаете его.
- Нет. Я была обманута своим воображением, и оно обманулось во мне. Я отдаю вам все, что могу отдать. Я много размышляла над этим с тех пор, как стала вашей любовницей. Заметьте: я ничего не боюсь - даже слов. Право, я вполне убеждена, что не мог любить ни больше, ни лучше, чем люблю сейчас. Видите, я говорю с вами, как сама с собой. Я поступаю так потому, что вы очень умны, что вы все понимаете, во все вникаете и что ничего не скрывать от вас лучший, единственный способ связать нас крепко и надолго. Вот на что я надеюсь, мой друг.
Он слушал ее так, как пьет умирающий от жажды; он бросился на колени, прильнув лицом к ее платью. Он прижимал к губам ее маленькие ручки, твердя: "Благодарю, благодарю!" Когда он поднял голову и посмотрел на нее, на глазах ее были слезы. И, обвив руками голову Андре, она тихо привлекла его к себе, наклонилась и поцеловала в глаза.
- Сядьте, - сказала она. - Не очень-то благоразумно становиться предо мной на колени здесь.
Он сел, и после того как они несколько мгновений молча смотрели друг на друга, она спросила, не проводит ли он ее как-нибудь на днях на выставку скульптора Пределе, о котором так восторженно отзываются. У нее в будуаре стоит прелестная статуэтка его работы, бронзовый Амур, льющий воду в ванну, и ей хочется видеть все собрание произведений этого восхитительного мастера, который вот уже целую неделю сводит Париж с ума.
Они назначили день, и Мариоль встал, собираясь уходить.
- Хотите встретиться завтра в Отейле? - спросила она шепотом.
- Еще бы!
И он ушел, одурманенный радостью, опьяненный тем "быть может", которое никогда не умирает в сердце влюбленного.
Глава 6
Карета г-жи де Бюрн, запряженная парой, крупной рысью катила по улице Гренель. Стояли первые дни апреля, но запоздалый дождь со снегом и градом барабанил в стекла экипажа и отскакивал на мостовую, всю покрытую белыми зернами. Пешеходы под зонтиками шли торопливо, прячась в поднятые воротники пальто. После двух недель прекрасной погоды вернулся противный предвесенний холод и снова леденил и пощипывал кожу.
Поставив ноги на грелку с кипятком и зарывшись в пушистые и тонкие меха, которые согревали ее сквозь платье своей вкрадчивой и нежной лаской, упоительно приятной ее коже, так боявшейся прикосновений, молодая женщина с огорчением думала о том, что самое большее через час ей придется нанять извозчика и отправиться к Мариолю в Отейль.
Острое желание послать ему телеграмму преследовало ее, но уже два месяца тому назад она дала себе обещание прибегать к этому возможно реже, всеми силами стараясь любить так же, как была любима сама.
Она была тронута его страданиями и после того разговора, когда она в порыве подлинной нежности поцеловала его в глаза, действительно стала с ним нежнее и ласковее.
Удивляясь своей невольной холодности, она спрашивала себя, не полюбит ли она его в конце концов, как многие женщины любят своих любовников? Ведь она чувствовала к нему глубокую привязанность, он нравился ей больше всех.
Причиной такого беспечного равнодушия в любви могла быть только леность ее сердца, которую, как всякую леность, быть может, удастся преодолеть.
Она пробовала. Она пыталась воспламенять себя, думая о нем, пыталась воодушевлять себя в дни свиданий. Иной раз ей это действительно удавалось, вроде того как иногда пугаешь самого себя ночью, думая о ворах или привидениях.
Она даже заставляла себя, немного увлекаясь этой игрой в страсть, быть ласковее, быть нежнее. Сначала это у нее выходило, и он безумствовал от восторга.
Тогда ей почудилось, что и в ней разгорается пыл, подобный тому, какой, она чувствовала, сжигает его. Ее былая, то вспыхивавшая, то угасавшая надежда на любовь, которая показалась ей осуществимой в тот вечер, когда она, мечтая в молочно-белом ночном тумане у бухты Сен-Мишель, решила отдаться, вновь возродилась, менее соблазнительная, менее овеянная поэтической дымкой фантазии, но зато более определенная, более человечная, освобожденная от прежних иллюзий опытом этой любовной связи.
Тщетно призывала она и подстерегала в себе те властные порывы, которые неудержимо и безраздельно влекут все существо к другому существу и рождаются будто бы вслед за тем, как сольются тела, охваченные душевным волнением. Порывов этих она так и не испытала.
Все же она упорно притворялась увлеченной, часто назначала свидания, твердила ему: "Я чувствую, что люблю вас все сильней и сильней" Однако ее постепенно охватывали усталость и сознание, что нет сил продолжать обманываться и обманывать его. Она с удивлением убеждалась, что его поцелуи мало-помалу начинают ее раздражать, хоть и не оставляют ее совершенно равнодушной. Она убеждалась в этом по тому странному изнеможению, которое испытывала с самого утра в те дни, когда им предстояло встретиться. Почему в эти дни не ощущала она, как столько других женщин, что тело ее, наоборот, охвачено волнующим ожиданием желанных ласк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19