Боже, какой же я кретин!
– Правда, вы нас извините, – она сочла нужным повторить свою начальную фразу. – вы, в общем-то, должны понимать, что ваша книга среди некоторых обитателей этого дома вызвала, так скажем, некие брожения… Некоторый переполох в умах, в сознании… Ну вы, я думаю, понимаете, о чем я?
«Да, черт бы вас всех подрал, – мысленно в сердцах воскликнул я. – Надо было все-таки взять с собой эти чертовы деньги, отдать их и мотать отсюда к чертовой матери!»
– Вы правы, действительно, как много в нашей жизни чертовщины… – На меня смотрели спокойные, умные, слегка лукавые глаза, в точности прочитавшие мои сокровенные мысли. Я же говорил, что у меня все написано на роже. – вы только не волнуйтесь, – попытались меня успокоить, – наш уговор в силе: переданные вам деньги остаются у вас. К тому же, вы понимаете, для меня эта сумма несущественная. И потом, так уж получилось: один ваш визит стоит гораздо больше.
Я молчал, не зная, что ей ответить, и тупо ждал, когда она сама продолжит разговор.
Какое-то время эта на самом деле красивая и статная женщина, не отрывая взгляда, внимательно смотрела на меня, но потом вдруг неожиданно залилась громким заразительным смехом, немного по-детски прикрывая ладонью рот от улыбки, непроизвольно расползшиеся в разные стороны губы.
– Нет-нет, вы на меня только, пожалуйста, не обижайтесь. Я, в общем-то, баба простая, свойская. Просто сильно в этой жизни повезло, а так ничем от других российских баб не отличаюсь. Разве что богатая, как какая-нибудь саудовская принцесса… Ой, не могу, простите! Прямо истерика какая-то! – Новый приступ смеха заставил ее откинуться на диван и уткнуться лицом в лежавшую рядом подушку. Когда приступ смеха прошел, она, немного отдышавшись, виновато и, как мне показалось, по-женски слегка заискивающе, но не без доли кокетства спросила меня:
– Вы конечно же можете послать куда подальше мою наглую натуру, но можно я вас буду звать Грибничком? Ой, правда, мне так нравится! вы там, в этой вашей книжке, мой любимый персонаж. Такой глупый и трогательный, что у меня почему-то даже слезы наворачивались… А вы меня в отместку тоже как-нибудь назовите. «Людкость», например. Кстати, мне бы это очень даже было бы к лицу. Я ведь, как и любая баба, стерва до мозга костей. К тому же, честно говоря, официоз этот «терпеть ненавижу». Ну что, Грибничок, договорились, а?.. – Она умоляющими глазами смотрела на меня.
– Да, собственно, как вам будет угодно… Людмила Георгиевна, – еле смог выдавить я из себя, возможно совершив над собственной природой непростительное надругательство.
– Да? Вот спасибо вам! – От нескрываемой радости Людмила Георгиевна сочла допустимым даже немного похлопать в ладоши. – Я нисколечко не сомневалась, что вы совершенно нормальный, современный коммуникабельный человек. Но главное – с вами очень весело!.. А может, по рюмочке за знакомство? Но только чтобы обязательно чего-нибудь крепенького. Идет? Арманьяка, к сожалению, в доме нет, но вот коньяк в ассортименте. Или нет, стоп! Лучше по водочке. По нашей, русской. Хотя других ведь не бывает.
Набыченный и раскрасневшийся, я, словно китайский болван, утвердительно кивал головой, соглашаясь со всем, что мне предлагали. А и вправду, с помощью легкого нехитрого пинка под круп вороному коню вышибить меня из седла не стоит ни малейшего труда.
Тем временем Людмила Георгиевна, сняв трубку телефона внутренней связи, уверенно раздавала мажордому команды:
– Андреич, пусть по-быстрому накроют на две персоны на летней веранде. Из напитков водка ну и, естественно, соответствующая к ней закуска…
При слове «водка» в моей душе заметно потеплело. Как правило, после рюмочки-другой ко мне сравнительно быстро возвращается присутствие духа: безусловно, абсолютно своевременно поступившее от хозяйки предложение.
Эпизод шестой
«Психиатр ни при чем»
…нет-нет, ну что вы, моя скромная персона не заслуживает того, чтобы такая женщина поднимала за меня бокал. Напротив, я как раз хочу выпить за вас. За ваш, я бы сказал, совсем не по-женски прозорливый ум, но и в то же время за вашу именно женскую, удивительную красоту, Людмила Георгиевна.
– Так, вы опять? Мы же договорились: никакой официальщины.
– Не мучайте меня, умоляю. Ну посудите сами, мне крайне неловко при первом же знакомстве…
– Ничего не хочу слышать. вы меня вынуждаете идти на крайние меры. Мы с вами теперь просто обязаны немедленно выпить на брудершафт. И не протестуйте. вы же у нас человек воспитанный, интеллигентный и не посмеете отказать даме, – говорила Людмила Георгиевна, весело смеясь, а я театрально сокрушался, разводя руками.
На фоне довольно-таки живописного вида на Москву-реку, открывавшегося с просторного эркера летней веранды, мы выпили с хозяйкой на брудершафт, трижды поцеловались, неуклонно соблюдая ритуал, и в прежнем приподнятом настроении расселись обратно по своим местам, аппетитно закусывая водочку икоркой с осетриной горячего копчения.
Атмосфера за ужином царила наиблагоприятнейшая, и я, вконец расслабившись, испытывал чувство глубокого умиротворения, ни в коей мере не задаваясь вопросом, что если бы двадцать штук баксов платили только за то, чтобы с тобой весело попить водочку под умопомрачительный закусон, то ты, приятель, уже давно бы попал в Книгу рекордов Гиннесса.
В очередной раз чокнувшись изящными хрустальными рюмочками, мы с удовольствием опрокинули с хозяюшкой еще по одной, после чего в настроении Людмилы Георгиевны произошла разительная перемена. Она на удивление сильно сжала мою руку, пристально и сосредоточенно глядя мне в глаза:
– Послушай, дорогой мой Грибничок, у меня, судя по всему, образовалась серьезная проблема, и помочь в ее решении, похоже, сможешь только ты, а психиатр мне здесь совсем не требуется.
Это было произнесено ею столь неожиданно серьезным тоном, что моя умиротворенность улетучилась в одну секунду. Я сразу вспомнил о деньгах, и недобрый, неприятный холодок пробежал по всему моему телу. Вальяжность исчезла, и моя расслабленность преобразилась в предельно строгую осанку. Внутреннее напряжение нарастало, и я в мгновение ока превратился в саму настороженность.
«Ну, начинается», – промелькнуло у меня в голове.
– Ты, естественно, можешь в любой момент отказаться, и деньги, как и договаривались, останутся у тебя. К этой теме больше возвращаться не будем, – спокойно, но по-прежнему сосредоточенно говорила она, глядя на меня и продолжая крепко сжимать мою руку.
«Ох, и хватка у нее, однако, – подумалось мне. – А ты уж не иначе как решил, что нравишься ей? Да?
Лопух самовлюбленный», – как бы в продолжение темы услышал я свой наглый и насмешливый внутренний голос.
– Ты конечно же сразу понял, что я вдова, – прервали мое краткое общение с самим собой, – и что мой покойный муж – Михал Михалыч. Михал Михалыч Неказистый, владелец крупной нефтяной компании. Но ты, правда, почему-то об этом писать не стал. Ну и на том спасибо.
«Мама дорогая, что я мог чего-то сразу понять, если у меня даже и мысли-то не возникло? Да знала бы ты, родная, с каким тормозом имеешь дело, – судорожно турбиной вращалась мысль в моем ужасно недоразвитом мозгу, когда я всеми возможными способами пытался скрыть на лице удивление пятилетнего мальчика. – И почему же недавняя встреча с Серафимой не натолкнула мою кирпичную башку на мысль, что все это не так уж просто? Что происходящее со мной давно уже начало походить на какую-то мистическую материализацию. Господи, старушка, кто ты? А главное – где ты? Отзовись! Мне что-то не на шутку становится не по себе».
– Чего ты так раздергался? – чуть выше правого уха отчетливо услышал я знакомый мне до боли голос моей старушки из дремучих девственных лесов. – Успокойся ты, дурачок. А то мне уже за твое поведение становится неудобно перед вдовой. Ничего же страшного-то пока не происходит. Наоборот – интересно. Так, глядишь, авось и новую книжонку настрочишь. Память-то у тебя хорошая.
– Слушай, а давай Мишку моего помянем, – тихо сказала Людмила Георгиевна, уверенно разливая водочку по рюмкам.
– Что? – снова с завидным упрямством вздрогнул я. И опять же от неожиданности.
– Мишку, говорю, давай помянем. Неплохой он был мужик. Из низов поднялся, но не лизал при этом никому. Сам себя сделал. Пусть земля ему будет пухом – Она подняла свою рюмку и каким-то очень философским и осмысленным взглядом зачем-то посмотрела в небеса.
– Да-да, обязательно, – столь же негромко, но участливо ответил я, едва скрывая маленькую радость от вновь своевременно поступившего предложения. Будет парочка секунд, чтобы отдышаться и хотя бы немного подумать над словами, произнесенными старушкой. Ведь я же, как ни крути, слышал-то их отчетливо.
С серьезными лицами мы молча помянули Неказистого, после чего повисла органичная пауза. Извините, но так принято у нас в России: помянув, обязательно подумать о чем-нибудь своем, наболевшем и сокровенном. Ну или хотя бы сделать вид.
– Я же не полная дура, чтобы поверить в существование старушки, – продолжила разговор вдова. – Я отлично поняла, что это блестящий литературный прием, хоть и не новый. Но как же ты мог все остальное так точно?.. Скажи мне, Грибничок, ты Бог или дьявол? Может, ты гений?
– Видишь ли, Людочка, в этой жизни случаются порой такие метаморфозы, что невольно хватаешься за голову, – произнося эту фразу, я чувствовал, как из всех дыр на моем теле лезет природная скромность вместе с тщеславием, словно говяжий фарш, перемешанный со свиным. – Честно говоря, я и сам не знаю. Вероятно, воображение и какие-то параллели…
– Ну, ты, Грибничок, и засранец, – вновь отчетливо услышал я чуть выше правого уха. – А с другой стороны – правильно. Ты уж не выдавай меня.
– Что ж, возможно, – задумчиво произнесла Людмила Георгиевна, явно не удовлетворенная моим чересчур витиеватым ответом. – Ладно, готова и в это поверить.
– Скажи, Людмила Георгиевна, а что с той девочкой? Ну, которая у меня в конце? – прикурив сигарету, неожиданно для самого себя задал я вопрос вдове, плохо скрывая волнение, вмиг всецело охватившее мое сознание. С молчаливого согласия хозяйки даже потребовалось влить в себя внеочередную дозу любимого народом напитка.
– Ничего о ней не знаю. И не видела ни разу… – Она внимательно смотрела мне в глаза. – О ней никто ничего не знает, но охрана, сопровождавшая тогда мужа, утверждает, что она действительно стояла там. И все было в точности, как и написано у тебя. Я как раз хотела задать этот вопрос тебе. Уж ты-то наверняка знать должен.
– Ну откуда же я могу знать, если дальше я не писал, – без всякого спроса, не задумываясь, ответила за меня моя же собственная гордыня, после чего на меня посмотрели, как мне показалось, еще более пристально. Вот, черт! Ну до чего же я отвратительно устроен!
– Слушай, а давай переместимся вниз, – предложила мне вдова. – Погуляем немного. Но водочку обязательно прихватим с собой. У меня там есть любимая лавочка под соснами. Я в последнее время люблю частенько посидеть на ней. Сижу одна и думаю… Ну так как, ты не против? Заодно наконец постараюсь тебе изложить суть дела.
– Конечно, Людмила Георгиевна, как прикажете.
Эпизод седьмой
«Люблю грозу в начале мая. Не позднее»
Мы сидели с вдовой олигарха на ее любимой лавочке под двумя соснами и продолжали пить водку, закусывая маринованными опятами прямо из банки, без всякой брезгливости пользуясь одной вилкой на двоих. Было тепло, и сумерки не торопились укрыть собой прогревшуюся от солнца землю. На дворе благоухало царствование длинного дня, упорно не желавшего уступать свои права и без того короткой ночи.
– Миша погиб именно в тот день, когда поступили в продажу первые экземпляры твоей чертовой книжки. Это точно. Ручаюсь. Я потом ведь специально наводила справки.
– Ого! Вот это да! Ну хорошо, а как погиб твой муж?
– Да на охоте в волчью яму угодил. Правда, с уже поставленным ему диагнозом – шизофрения.
– То есть как? Он что, лечился, что ли?
– Естественно, нет. Подумай сам, ну кто бы осмелился при его-то положении официально поставить ему такой диагноз? Это я так сказала, образно. Коллеги его решили, что он сошел с ума и становится опасным со своими идеями. Кстати, тогда еще непонятно откуда возникшими. Твои же странные сочинения они читать-то в то время не могли. Не знали. Ну и, как следствие, в эту яму Мишка провалился, как ты понимаешь, не случайно. Слава богу, что развестись мы так и не успели. И вот теперь я, стало быть, вдова. Удивляюсь, Грибничок, как еще тобой всерьез не занялись после твоих опусов. Идейки-то твои для некоторых из сильных мира сего весьма крамольными могут показаться.
«Господи! – В который уж раз за сегодняшний вечер мое ранимое и крайне податливое на испуг сердце уходило в пятки. – Да знали бы они все, что если кто к этой истории меньше всех причастен, так это я! Я!» – кричало и рвалось наружу мое до почечных колик и заячьей паники перепуганное сознание.
– А все ведь началось с этого проклятого совета директоров, – невозмутимо продолжала излагать свои откровения вдовушка. – Он их всех собрал и говорит им…
«Олигарх»
Сцена: Совет директоров крупной нефтяной компании «ОйлФеско».
Действующие лица:
а) глава компании Михаил Михайлович Неказистый, он же председательствующий;
б) такой же член совета директоров, впоследствии задавший один-единственный вопрос председательствующему;
в) остальные члены, они предельно статичны и только слушают, изображая различную мимику на своих невыспавшихся лицах.
Неказистый. Ну, вот что, господа любезные, с глубоким удовлетворением сообщаю вам, что дальше так жить нельзя, и поэтому отныне начинаем жить по-новому. В противном случае окончательно потеряем и лицо, и страну. Заявляю это вам со всей ответственностью потому, что мне тут недавно попалась в руки кассета с записью одной очень умной передачи, которую, оказывается, регулярно показывают по телевидению. Называется… ну, в общем, чего-то там… момент какой-то. Не знал, к сожалению. К сожалению потому, что смотрел с огромным интересом. Не отрываясь от экрана. Так вот, там, в частности, говорилось, что в Штатах пятьдесят четыре процента квалифицированных рабочих, в Германии – сорок шесть, а у нас и пяти не наберется! Вся наша «оборонка» держится исключительно на одних старичках. Я бы сказал, еле держится. Пока еще держится. Помрут – и некому будет работать вообще. И вот тогда – прощай безопасность любимой Родины!.. Я вот сейчас гляжу на вас, на ваши равнодушные лица и не понимаю, как к такой проблеме, господа любезные, можно оставаться безучастными.
Член под литерой «б». А что ты конректно предлагаешь, Миша?
Неказистый. А вот это уже, Сенечка, теплее. Я предлагаю: захватить Тушино, поднять аэропланы и бомбить Кремль.
(Повисает мхатовская пауза. Кто-то из членов – не то от испуга, не то от удивления – окончательно проснулся.)
Неказистый. Ха-ха-ха-ха!.. Что, братцы-кролики, в штаны наклали? Ладно, не дергайтесь. Это шутка юмора такая. Цитатка, так сказать, из кинофильма. «О друзьях-товарищах» назывался. Классика, между прочим… Ну а если говорить серьезно, то я предлагаю конкретно реанимировать, возродить, скажем так, из пепла всю систему профтехобразования. Произвести серьезные финансовые вливания, воссоздать техническую базу, заинтересовать молодежь перспективой и достойными стипендиями, чтобы она не кололась, не клей нюхала по подвалам, а шла в профтехучилище… А кстати сказать, некоторые из нас, долбократов, родом-то именно оттуда. И ничего. выжили, как видите. Ну что нам, эти доллары, в конце концов, солить их, что ли? Что вам, лорды, особняков в Европе не хватит? Вилл на островах? Уже куда ни сунься – везде мы! Ну давайте хоть немножко поимеем совесть! Надо же когда-то ведь подумать и о собственной стране. вы мозгами-то пошевелите: без нее, отдельно, да еще с нашими, скажем так, национальными особенностями мы и подавно никому на хрен не нужны. С деньгами или без них, но ведь все равно же умудримся обязательно нагадить. Все равно ведь рано или поздно начнем разбавлять бензин ослиной мочой. Ну что, не так? Ментальность потому, мать ее ети! А вот те капиталы, господа любезные, что внукам своим тупым и безголовым оставите… Ну вы их тем самым заведомо обрекаете на полную утрату какой-либо связи со своими корнями. Им Россия как родина будет уже не нужна. И вот тогда Россия закончится.
Либо, господа любезные, снова эти мудатские революции, а значит, кровь, террор и полное мракобесие, потому что снова начнем искать виноватых.
(Совет директоров безмолвствует, настороженно глядя на Михал Михалыча.
1 2 3 4 5
– Правда, вы нас извините, – она сочла нужным повторить свою начальную фразу. – вы, в общем-то, должны понимать, что ваша книга среди некоторых обитателей этого дома вызвала, так скажем, некие брожения… Некоторый переполох в умах, в сознании… Ну вы, я думаю, понимаете, о чем я?
«Да, черт бы вас всех подрал, – мысленно в сердцах воскликнул я. – Надо было все-таки взять с собой эти чертовы деньги, отдать их и мотать отсюда к чертовой матери!»
– Вы правы, действительно, как много в нашей жизни чертовщины… – На меня смотрели спокойные, умные, слегка лукавые глаза, в точности прочитавшие мои сокровенные мысли. Я же говорил, что у меня все написано на роже. – вы только не волнуйтесь, – попытались меня успокоить, – наш уговор в силе: переданные вам деньги остаются у вас. К тому же, вы понимаете, для меня эта сумма несущественная. И потом, так уж получилось: один ваш визит стоит гораздо больше.
Я молчал, не зная, что ей ответить, и тупо ждал, когда она сама продолжит разговор.
Какое-то время эта на самом деле красивая и статная женщина, не отрывая взгляда, внимательно смотрела на меня, но потом вдруг неожиданно залилась громким заразительным смехом, немного по-детски прикрывая ладонью рот от улыбки, непроизвольно расползшиеся в разные стороны губы.
– Нет-нет, вы на меня только, пожалуйста, не обижайтесь. Я, в общем-то, баба простая, свойская. Просто сильно в этой жизни повезло, а так ничем от других российских баб не отличаюсь. Разве что богатая, как какая-нибудь саудовская принцесса… Ой, не могу, простите! Прямо истерика какая-то! – Новый приступ смеха заставил ее откинуться на диван и уткнуться лицом в лежавшую рядом подушку. Когда приступ смеха прошел, она, немного отдышавшись, виновато и, как мне показалось, по-женски слегка заискивающе, но не без доли кокетства спросила меня:
– Вы конечно же можете послать куда подальше мою наглую натуру, но можно я вас буду звать Грибничком? Ой, правда, мне так нравится! вы там, в этой вашей книжке, мой любимый персонаж. Такой глупый и трогательный, что у меня почему-то даже слезы наворачивались… А вы меня в отместку тоже как-нибудь назовите. «Людкость», например. Кстати, мне бы это очень даже было бы к лицу. Я ведь, как и любая баба, стерва до мозга костей. К тому же, честно говоря, официоз этот «терпеть ненавижу». Ну что, Грибничок, договорились, а?.. – Она умоляющими глазами смотрела на меня.
– Да, собственно, как вам будет угодно… Людмила Георгиевна, – еле смог выдавить я из себя, возможно совершив над собственной природой непростительное надругательство.
– Да? Вот спасибо вам! – От нескрываемой радости Людмила Георгиевна сочла допустимым даже немного похлопать в ладоши. – Я нисколечко не сомневалась, что вы совершенно нормальный, современный коммуникабельный человек. Но главное – с вами очень весело!.. А может, по рюмочке за знакомство? Но только чтобы обязательно чего-нибудь крепенького. Идет? Арманьяка, к сожалению, в доме нет, но вот коньяк в ассортименте. Или нет, стоп! Лучше по водочке. По нашей, русской. Хотя других ведь не бывает.
Набыченный и раскрасневшийся, я, словно китайский болван, утвердительно кивал головой, соглашаясь со всем, что мне предлагали. А и вправду, с помощью легкого нехитрого пинка под круп вороному коню вышибить меня из седла не стоит ни малейшего труда.
Тем временем Людмила Георгиевна, сняв трубку телефона внутренней связи, уверенно раздавала мажордому команды:
– Андреич, пусть по-быстрому накроют на две персоны на летней веранде. Из напитков водка ну и, естественно, соответствующая к ней закуска…
При слове «водка» в моей душе заметно потеплело. Как правило, после рюмочки-другой ко мне сравнительно быстро возвращается присутствие духа: безусловно, абсолютно своевременно поступившее от хозяйки предложение.
Эпизод шестой
«Психиатр ни при чем»
…нет-нет, ну что вы, моя скромная персона не заслуживает того, чтобы такая женщина поднимала за меня бокал. Напротив, я как раз хочу выпить за вас. За ваш, я бы сказал, совсем не по-женски прозорливый ум, но и в то же время за вашу именно женскую, удивительную красоту, Людмила Георгиевна.
– Так, вы опять? Мы же договорились: никакой официальщины.
– Не мучайте меня, умоляю. Ну посудите сами, мне крайне неловко при первом же знакомстве…
– Ничего не хочу слышать. вы меня вынуждаете идти на крайние меры. Мы с вами теперь просто обязаны немедленно выпить на брудершафт. И не протестуйте. вы же у нас человек воспитанный, интеллигентный и не посмеете отказать даме, – говорила Людмила Георгиевна, весело смеясь, а я театрально сокрушался, разводя руками.
На фоне довольно-таки живописного вида на Москву-реку, открывавшегося с просторного эркера летней веранды, мы выпили с хозяйкой на брудершафт, трижды поцеловались, неуклонно соблюдая ритуал, и в прежнем приподнятом настроении расселись обратно по своим местам, аппетитно закусывая водочку икоркой с осетриной горячего копчения.
Атмосфера за ужином царила наиблагоприятнейшая, и я, вконец расслабившись, испытывал чувство глубокого умиротворения, ни в коей мере не задаваясь вопросом, что если бы двадцать штук баксов платили только за то, чтобы с тобой весело попить водочку под умопомрачительный закусон, то ты, приятель, уже давно бы попал в Книгу рекордов Гиннесса.
В очередной раз чокнувшись изящными хрустальными рюмочками, мы с удовольствием опрокинули с хозяюшкой еще по одной, после чего в настроении Людмилы Георгиевны произошла разительная перемена. Она на удивление сильно сжала мою руку, пристально и сосредоточенно глядя мне в глаза:
– Послушай, дорогой мой Грибничок, у меня, судя по всему, образовалась серьезная проблема, и помочь в ее решении, похоже, сможешь только ты, а психиатр мне здесь совсем не требуется.
Это было произнесено ею столь неожиданно серьезным тоном, что моя умиротворенность улетучилась в одну секунду. Я сразу вспомнил о деньгах, и недобрый, неприятный холодок пробежал по всему моему телу. Вальяжность исчезла, и моя расслабленность преобразилась в предельно строгую осанку. Внутреннее напряжение нарастало, и я в мгновение ока превратился в саму настороженность.
«Ну, начинается», – промелькнуло у меня в голове.
– Ты, естественно, можешь в любой момент отказаться, и деньги, как и договаривались, останутся у тебя. К этой теме больше возвращаться не будем, – спокойно, но по-прежнему сосредоточенно говорила она, глядя на меня и продолжая крепко сжимать мою руку.
«Ох, и хватка у нее, однако, – подумалось мне. – А ты уж не иначе как решил, что нравишься ей? Да?
Лопух самовлюбленный», – как бы в продолжение темы услышал я свой наглый и насмешливый внутренний голос.
– Ты конечно же сразу понял, что я вдова, – прервали мое краткое общение с самим собой, – и что мой покойный муж – Михал Михалыч. Михал Михалыч Неказистый, владелец крупной нефтяной компании. Но ты, правда, почему-то об этом писать не стал. Ну и на том спасибо.
«Мама дорогая, что я мог чего-то сразу понять, если у меня даже и мысли-то не возникло? Да знала бы ты, родная, с каким тормозом имеешь дело, – судорожно турбиной вращалась мысль в моем ужасно недоразвитом мозгу, когда я всеми возможными способами пытался скрыть на лице удивление пятилетнего мальчика. – И почему же недавняя встреча с Серафимой не натолкнула мою кирпичную башку на мысль, что все это не так уж просто? Что происходящее со мной давно уже начало походить на какую-то мистическую материализацию. Господи, старушка, кто ты? А главное – где ты? Отзовись! Мне что-то не на шутку становится не по себе».
– Чего ты так раздергался? – чуть выше правого уха отчетливо услышал я знакомый мне до боли голос моей старушки из дремучих девственных лесов. – Успокойся ты, дурачок. А то мне уже за твое поведение становится неудобно перед вдовой. Ничего же страшного-то пока не происходит. Наоборот – интересно. Так, глядишь, авось и новую книжонку настрочишь. Память-то у тебя хорошая.
– Слушай, а давай Мишку моего помянем, – тихо сказала Людмила Георгиевна, уверенно разливая водочку по рюмкам.
– Что? – снова с завидным упрямством вздрогнул я. И опять же от неожиданности.
– Мишку, говорю, давай помянем. Неплохой он был мужик. Из низов поднялся, но не лизал при этом никому. Сам себя сделал. Пусть земля ему будет пухом – Она подняла свою рюмку и каким-то очень философским и осмысленным взглядом зачем-то посмотрела в небеса.
– Да-да, обязательно, – столь же негромко, но участливо ответил я, едва скрывая маленькую радость от вновь своевременно поступившего предложения. Будет парочка секунд, чтобы отдышаться и хотя бы немного подумать над словами, произнесенными старушкой. Ведь я же, как ни крути, слышал-то их отчетливо.
С серьезными лицами мы молча помянули Неказистого, после чего повисла органичная пауза. Извините, но так принято у нас в России: помянув, обязательно подумать о чем-нибудь своем, наболевшем и сокровенном. Ну или хотя бы сделать вид.
– Я же не полная дура, чтобы поверить в существование старушки, – продолжила разговор вдова. – Я отлично поняла, что это блестящий литературный прием, хоть и не новый. Но как же ты мог все остальное так точно?.. Скажи мне, Грибничок, ты Бог или дьявол? Может, ты гений?
– Видишь ли, Людочка, в этой жизни случаются порой такие метаморфозы, что невольно хватаешься за голову, – произнося эту фразу, я чувствовал, как из всех дыр на моем теле лезет природная скромность вместе с тщеславием, словно говяжий фарш, перемешанный со свиным. – Честно говоря, я и сам не знаю. Вероятно, воображение и какие-то параллели…
– Ну, ты, Грибничок, и засранец, – вновь отчетливо услышал я чуть выше правого уха. – А с другой стороны – правильно. Ты уж не выдавай меня.
– Что ж, возможно, – задумчиво произнесла Людмила Георгиевна, явно не удовлетворенная моим чересчур витиеватым ответом. – Ладно, готова и в это поверить.
– Скажи, Людмила Георгиевна, а что с той девочкой? Ну, которая у меня в конце? – прикурив сигарету, неожиданно для самого себя задал я вопрос вдове, плохо скрывая волнение, вмиг всецело охватившее мое сознание. С молчаливого согласия хозяйки даже потребовалось влить в себя внеочередную дозу любимого народом напитка.
– Ничего о ней не знаю. И не видела ни разу… – Она внимательно смотрела мне в глаза. – О ней никто ничего не знает, но охрана, сопровождавшая тогда мужа, утверждает, что она действительно стояла там. И все было в точности, как и написано у тебя. Я как раз хотела задать этот вопрос тебе. Уж ты-то наверняка знать должен.
– Ну откуда же я могу знать, если дальше я не писал, – без всякого спроса, не задумываясь, ответила за меня моя же собственная гордыня, после чего на меня посмотрели, как мне показалось, еще более пристально. Вот, черт! Ну до чего же я отвратительно устроен!
– Слушай, а давай переместимся вниз, – предложила мне вдова. – Погуляем немного. Но водочку обязательно прихватим с собой. У меня там есть любимая лавочка под соснами. Я в последнее время люблю частенько посидеть на ней. Сижу одна и думаю… Ну так как, ты не против? Заодно наконец постараюсь тебе изложить суть дела.
– Конечно, Людмила Георгиевна, как прикажете.
Эпизод седьмой
«Люблю грозу в начале мая. Не позднее»
Мы сидели с вдовой олигарха на ее любимой лавочке под двумя соснами и продолжали пить водку, закусывая маринованными опятами прямо из банки, без всякой брезгливости пользуясь одной вилкой на двоих. Было тепло, и сумерки не торопились укрыть собой прогревшуюся от солнца землю. На дворе благоухало царствование длинного дня, упорно не желавшего уступать свои права и без того короткой ночи.
– Миша погиб именно в тот день, когда поступили в продажу первые экземпляры твоей чертовой книжки. Это точно. Ручаюсь. Я потом ведь специально наводила справки.
– Ого! Вот это да! Ну хорошо, а как погиб твой муж?
– Да на охоте в волчью яму угодил. Правда, с уже поставленным ему диагнозом – шизофрения.
– То есть как? Он что, лечился, что ли?
– Естественно, нет. Подумай сам, ну кто бы осмелился при его-то положении официально поставить ему такой диагноз? Это я так сказала, образно. Коллеги его решили, что он сошел с ума и становится опасным со своими идеями. Кстати, тогда еще непонятно откуда возникшими. Твои же странные сочинения они читать-то в то время не могли. Не знали. Ну и, как следствие, в эту яму Мишка провалился, как ты понимаешь, не случайно. Слава богу, что развестись мы так и не успели. И вот теперь я, стало быть, вдова. Удивляюсь, Грибничок, как еще тобой всерьез не занялись после твоих опусов. Идейки-то твои для некоторых из сильных мира сего весьма крамольными могут показаться.
«Господи! – В который уж раз за сегодняшний вечер мое ранимое и крайне податливое на испуг сердце уходило в пятки. – Да знали бы они все, что если кто к этой истории меньше всех причастен, так это я! Я!» – кричало и рвалось наружу мое до почечных колик и заячьей паники перепуганное сознание.
– А все ведь началось с этого проклятого совета директоров, – невозмутимо продолжала излагать свои откровения вдовушка. – Он их всех собрал и говорит им…
«Олигарх»
Сцена: Совет директоров крупной нефтяной компании «ОйлФеско».
Действующие лица:
а) глава компании Михаил Михайлович Неказистый, он же председательствующий;
б) такой же член совета директоров, впоследствии задавший один-единственный вопрос председательствующему;
в) остальные члены, они предельно статичны и только слушают, изображая различную мимику на своих невыспавшихся лицах.
Неказистый. Ну, вот что, господа любезные, с глубоким удовлетворением сообщаю вам, что дальше так жить нельзя, и поэтому отныне начинаем жить по-новому. В противном случае окончательно потеряем и лицо, и страну. Заявляю это вам со всей ответственностью потому, что мне тут недавно попалась в руки кассета с записью одной очень умной передачи, которую, оказывается, регулярно показывают по телевидению. Называется… ну, в общем, чего-то там… момент какой-то. Не знал, к сожалению. К сожалению потому, что смотрел с огромным интересом. Не отрываясь от экрана. Так вот, там, в частности, говорилось, что в Штатах пятьдесят четыре процента квалифицированных рабочих, в Германии – сорок шесть, а у нас и пяти не наберется! Вся наша «оборонка» держится исключительно на одних старичках. Я бы сказал, еле держится. Пока еще держится. Помрут – и некому будет работать вообще. И вот тогда – прощай безопасность любимой Родины!.. Я вот сейчас гляжу на вас, на ваши равнодушные лица и не понимаю, как к такой проблеме, господа любезные, можно оставаться безучастными.
Член под литерой «б». А что ты конректно предлагаешь, Миша?
Неказистый. А вот это уже, Сенечка, теплее. Я предлагаю: захватить Тушино, поднять аэропланы и бомбить Кремль.
(Повисает мхатовская пауза. Кто-то из членов – не то от испуга, не то от удивления – окончательно проснулся.)
Неказистый. Ха-ха-ха-ха!.. Что, братцы-кролики, в штаны наклали? Ладно, не дергайтесь. Это шутка юмора такая. Цитатка, так сказать, из кинофильма. «О друзьях-товарищах» назывался. Классика, между прочим… Ну а если говорить серьезно, то я предлагаю конкретно реанимировать, возродить, скажем так, из пепла всю систему профтехобразования. Произвести серьезные финансовые вливания, воссоздать техническую базу, заинтересовать молодежь перспективой и достойными стипендиями, чтобы она не кололась, не клей нюхала по подвалам, а шла в профтехучилище… А кстати сказать, некоторые из нас, долбократов, родом-то именно оттуда. И ничего. выжили, как видите. Ну что нам, эти доллары, в конце концов, солить их, что ли? Что вам, лорды, особняков в Европе не хватит? Вилл на островах? Уже куда ни сунься – везде мы! Ну давайте хоть немножко поимеем совесть! Надо же когда-то ведь подумать и о собственной стране. вы мозгами-то пошевелите: без нее, отдельно, да еще с нашими, скажем так, национальными особенностями мы и подавно никому на хрен не нужны. С деньгами или без них, но ведь все равно же умудримся обязательно нагадить. Все равно ведь рано или поздно начнем разбавлять бензин ослиной мочой. Ну что, не так? Ментальность потому, мать ее ети! А вот те капиталы, господа любезные, что внукам своим тупым и безголовым оставите… Ну вы их тем самым заведомо обрекаете на полную утрату какой-либо связи со своими корнями. Им Россия как родина будет уже не нужна. И вот тогда Россия закончится.
Либо, господа любезные, снова эти мудатские революции, а значит, кровь, террор и полное мракобесие, потому что снова начнем искать виноватых.
(Совет директоров безмолвствует, настороженно глядя на Михал Михалыча.
1 2 3 4 5