И поди ж ты, знай, по какой из дорог вздумается проехать наместнику. А потому исправляют обе. Благо ведь, не своими руками делают это пристав и старшина. Людей хватает, а не хватит – сгонят еще.
Гравий возили на арбах из оврага, что в Родниковой балке, за Пседахом. Туда-то и послали Исмаала и Гойберда.
Наместник был в этих краях в последний раз года два назад. С тех пор дороги не приводили в порядок. У крестьян и без того дел хватает, одной лошаденкой не справишься: вспахать надо, взбороновать, посеять, дров навозить из лесу, корм для скота запасти – всего не перечислишь.
Люди надеялись, что власти возьмут заботу о дорогах на себя: не малый ведь налог берут с каждого хозяйства!
Да не тут-то было. На налоги содержат старшину, пристава и всякое другое начальство.
Вот и получается: бросай все дела и чини дорогу. А кому по ней ездить? Даже раз в неделю на базар в Пседах сельчане ездят по другой дороге.
Только и нужна она, что наместнику разок проехать по ней да назад убраться. Еще и неизвестно, точно ли он приедет, а пристав на всякий случай старается, из кожи вон лезет, надеется ца похвалу начальства или. чего доброго, на повышение в чине. Впрочем, он уже и без того считает, что его есть за что похвалить: не он ли поймал Дауда? И уж если Дауд не преступник, кого же еще можно считать преступником: с бунтовщиками якшался, в Сибирь угодил, да бежал оттуда. А теперь еще и разговоры крамольные против царя ведет…
Уже темнело, когда Хасан и Хусен на пустой арбе въехали к себе во двор. Гойберд слез у своего двора: стыдно ему было соседке в глаза посмотреть.
Кайпа, давно ожидавшая, что с минуты на минуту въедут во двор груженные кукурузой арбы, всплеснула руками:
– Почему вы порожними вернулись? Где остальные? Что случилось?
Хасан молчал – его душили слезы.
– Мы гравий на дорогу возили, – сказал Хусен, не поднимая глаз.
– Как? – вырвалось у побледневшей Кайпы. – А кукуруза?
– Ази вместе с казаком силой повернул нас. Полупадишах, мол, едет.
– Да будь они прокляты, и полупадишах этот, и Ази. О всемогущий! Неужели ты не видишь всей этой несправедливости?!
Несчастная женщина простояла так недолго, она подняла голову и первое, что увидела, были лица сыновей и… глаза, полные невыразимого горя, беспомощности, молчаливого участия и решимости, глаза рано повзрослевших детей.
Кайпа утерла слезы, выпрямилась.
Все вокруг твердили ей, чтобы она не падала духом, была терпеливой… Но только сейчас, глядя на своих мальчиков, Кайпа до конца поняла, что она – их единственная опора и ей надо держаться, надо быть мужественной…
– А ну, Хасан, помоги, давай распряжем лошадь, – сказала она, – а ты, Хусен, отведешь ее в сарай. Да не забудьте накрыть ей спину одеялом, не то застудится – ведь вся как взмыленная от усталости, – с этими словами Кайпа пошла в дом растапливать очаг.
Немного погодя следом за ней вошли и сыновья.
– Ничего, завтра одни поедем убирать кукурузу. И пусть попробуют: не только Ази, но и сам пирстоп не остановит меня, – сказала мать, ставя перед детьми разогретые галушки и куски вареного курдюка.
– А как же Султан, нани? – спросил Хусен.
– Возьмем с собой и Султана. Завернем в одеяло и возьмем.
Ужин Кайпа приготовила на всех, кто утром уехал в поле, а ели они втроем.
«Вот жаль, что нет Сями», – подумал Хусен, глядя на большую миску перед собой.
А Сями в это время было совсем не до еды.
Даже на улице слышались глухие удары. На сей раз оба брата были жестоки, как никогда, особенно младший – Товмарза. Из-за Сями ему пришлось самому выйти работать на дорогу.
Какое-то время слышался приглушенный крик. Затем все стихло: и удары и крик.
Сями не знал, сколько он пролежал во дворе. Все тело у него болело, словно перебитое. Он попытался подняться, но не смог. Крепко стискивая зубы, чтобы не закричать от боли, Сями с трудом подполз к скирде кукурузной соломы, что высилась посреди огорода.
Элмарза и Товмарза и раньше, бывало, вдруг ни за что ни про что ударят брата – им все одно, что лошадь пнуть, что его. Но такого, как на этот раз, еще не случалось. Однажды, правда, в день свадьбы Товмарзы, Сями допек братьев, и Элмарза здорово наподдал ему. Сями не мог примириться с тем, что женят младшего брата, а его обошли. И такой он переполох поднял, разогнал всех танцующих, шумел, кричал, что его родные нарушают ингушский обычай.
– Пусть сначала меня женят, – кричал он, – я же старше!
Братья сгорали от стыда перед гостями. Элмарза увел Сями в сарай и привязал его там, но тот не перестал кричать. Элмарза взял палку и бил его до тех пор, пока он не утихомирился.
И все же сегодня избили его сильнее, чем тогда…
Они всем жаловались, что Сями позорит их и что уж лучше бы он умер.
Может, оттого и били смертным боем, рассчитывали, что помрет…
Сями нащупал углубление в скирде и влез туда по пояс. Можно бы и поглубже забраться, весь бы уместился, да каждое движение причиняло такую нестерпимую боль, что Сями больше не шевельнулся. И вдруг он почувствовал, что к спине его прижалось что-то мягкое и теплое. Бедняга с трудом протянул руку и нащупал что-то похожее на вывернутую шубу. «Кто бы это мог накрыть меня шубой? Кому я нужен?» – подумал Сями. И тут вдруг услышал слабое повизгивание. Это был их старый кобель. Не дождавшись похлебки, он вернулся в свою нору.
– А-а, Катох, это ты? – произнес Сями. – Если бы нас обоих не было в этом мире, никто бы ничего не потерял!
10
Черный котел неба низко навис над Алханчуртской долиной.
Кайпа еще затемно запрягла лошадь и выехала с детьми в поле.
Исмаала с Гойбердом и на второй день погнали чинить дорогу, а Сями не то что в поле ехать, он и пальцем пошевелить не мог. Но Кайпа об этом не знала.
– Как-нибудь сами управимся, – не без обиды в голосе сказала она, – слава всевышнему, руки, ноги целы и лошадь есть.
Хасан молча разглядывал заострившийся хребет лошади.
– Нани, мы сами всю кукурузу перевезем, вот увидишь, – стараясь успокоить мать, сказал Хусен.
– «Всю кукурузу перевезем», – передразнил Хасан. – Тоже рассуждает, силач.
– А вот посмотрим. Думаешь, я хуже тебя могу работать! – совсем осмелел Хусен, благо, что мать рядом, а при ней ведь Хасан все равно его не тронет.
– Сискал есть ты умеешь, вот это уж точно.
– Не больше тебя.
– А ну перестаньте, – остановила их мать. – Чего не поделили? Только вашей ссоры мне и не хватает. Ты, Хусен, младше, не перечь старшему.
При этих словах Хасан словно и правда почувствовал себя совсем взрослым, выпрямился, потянул вожжи и, стараясь придать своему ломающемуся голосу басови-тость, прикрикнул:
– Но-о, пирод! – Хасан слышал это слово вчера. Так Исмаал погонял лошадь.
Мальчик спросил, что за слово такое, Исмаал объяснил, что по-русски оно значит «вперед».
По кучкам кукурузных стеблей Хасан узнал свое поле.
Кайпа после прополки здесь не была. А осенью поле совсем меняет свой вид.
Хасан направился к несжатой кукурузе и вдруг резко остановился.
– Вот, смотри, здесь лежал дади, – сказал он Хусену, показывая темные пятна на земле.
Подошла Кайпа.
– Что вы разглядываете?
Но дети не успели ей ответить, как мать все поняла и бессильно опустилась на колени. Некоторое время она молча сидела, приложив руки ко лбу. Потом стала осторожно брать сырую землю и засыпать ею следы крови. Дети делали то же самое. Скоро следов уже не было видно.
В несжатой кукурузе овцы здорово похозяйничали. Кое-какие стебли переломаны, иные вырваны с корнем, и початки на них обглоданы. А рядом, будто рассыпанные чьей-то рукой, белеют зерна…
Каппе и без того было тяжело, а при виде такого разорения и вовсе все вспомнилось.
– О дяла, неужели ты видишь это и не караешь злодея? – сказала она, посмотрев в пасмурное небо.
«Ну разве из-за таких туч что-нибудь увидишь? – удивился про себя Хусен. – Если бы погода была ясная, тогда другое дело!»
Некоторое время Кайпа молча оглядывала поле и размышляла, как же ей быть: вывозить убранную кукурузу пли жать остальную?
– Хасан! – крикнула наконец она. – Разверни-ка, сынок, арбу, не то, как нагрузим ее, не сдвинем.
Скоро работа закипела. Хасан, стоя на арбе, укладывает стебли, мать вместе с Хусеном подносят их и подают ему. Только Султан ничего не делает. Он лежит неподалеку, завернутый в одеяло – один носик виднеется.
За стеблями приходится уходить все дальше и дальше – те, что были сложены у дороги, уже погрузили. А заехать на пахоту нельзя – мерин завязнет, не вытянет груженой арбы.
Чем выше воз, тем труднее Кайпе подавать, а Хасану принимать и укладывать стебли.
Не спуская глаз, Хасан следит, как растет воз, осматривает его со всех сторон – не кривится ли? Кайпа тоже наблюдает за укладкой, хотя знает в ней толку не больше Хасана. Она, правда, не раз помогала Беки в поле. Но муж не нуждался в советчиках, до того он был ловок и умел. А как красиво укладывал воз! Знать бы, что доведется самой с уборкой управляться, поучилась бы… Но кто мог подумать? Несчастье ведь приходит нежданно-негаданно.
Заплакал Султан.
– Погоди, родимый, – упрашивала его Кайпа. – Потерпи чуть-чуть, сейчас закончим.
Но ребенок кричит все громче и громче. И Кайпе, хочешь не хочешь, пришлось оставить работу. Она развернула одеяло, перепеленала малыша, покормила его грудью. Только тогда Султан успокоился.
Пока мать возилась с братишкой, Хусен все носил и носил стебли.
– Хватит, сынок, не надо больше, – сказала Кайпа, – не увезет лошадь столько.
Мать перекидала все стебли Хасану и протянула ему бастрок, но, как ни подталкивала, Хасан все не мог подцепить его. На помощь брату наверх забрался Хусен. Вдвоем они кое-как затащили тяжелый бастрок, затянули веревками, как умели. Но не успели выехать с поля, узлы поослабли. Остановили арбу, снова подтянули, но, на беду, воз уже так перекосился, что, как ни затягивай, толку никакого.
Кайпа велела ребятам сесть на одну сторону для равновесия, потом забралась и сама.
Ехали степью. По ней ровнее – и арба идет легче.
– Уже почти половину пути проехали, – вздохнула Кайпа. – Да поможет нам дяла довезти свою кладь до дому.
Но разве с такой укладкой довезешь? Воз уже настолько накренился, что стебли скоро стали волочиться по земле. А едва колесо угодило в рытвину, арба завалилась набок.
С Султаном на руках Кайпа скатилась вниз, Хасан спрыгнул следом за ней и крикнул брату:
– Ну, чего ты уцепился за стебли, как кошка? Не видишь, что прибыли? Слезай давай.
Хусен обозлился, чуть не огрызнулся, да вовремя вспомнил, как мать сердится, когда он перечит старшему брату.
Он и сам понимает, что с таким возом дальше не поедешь. Давно бы слез, да боится – тогда уж воз и вовсе завалится.
– Пропади ты пропадом, – причитает Кайпа, – недаром же говорится, беда семь бед приводит. Вот и у нас так…
Хусен видит, как по щеке у матери скатываются слезы.
Раньше, до смерти отца, сын только раз видел ее плачущей, когда умерла их младшая сестренка. Зато теперь глаза у матери все время красные. И Хусен знает: это от слез.
– Хасан, отвяжи бастрок, – просит Кайпа, – ничего не поделаешь, придется заново воз ладить.
Вдвоем с Хасаном они скинули на землю половину поклажи и начали двурожкой заново укладывать стебли на арбу.
Хусен стоял поодаль и с завистью поглядывал на завернутого в одеяло Султана. Ему-то холод нипочем, у него даже рот прикрыт краешком одеяла! А Хусен весь посинел. Глянув на него, мать сказала:
– Поди сюда, сынок, складывай стебли в кучки, и мне будет легче перекидывать, и ты согреешься.
Хусен с радостью принялся за работу. А скоро ему даже стало казаться, что с его участием дело пошло куда быстрее. Матери теперь легче: возьмет кучку и – р-раз – подаст Хасану.
– Долгой жизни тебе, мой мальчик, какие хорошие кучки делаешь, – похвалила она его.
Вдруг Хусен увидел скачущего со стороны села всадника.
– Нани, кто-то едет!
– Ну и пусть едет! Тебе-то что в этом за радость, – пробурчал Хасан.
– А вдруг остановится, поможет!..
– Ну, если ему больше нечего делать!..
– Давайте, дети, поскорее уложим стебли, – сказала Кайпа и стала быстро подавать, будто у нее сил прибавилось. – Человек подъедет, попросим его помочь потуже затянуть бастрок.
Заплакал Султан, но даже это не оторвало мать от работы.
Всадник несся галопом. Ветер раскинул полы его бурки, как крылья орла. И Кайпа торопилась.
Хасан не успевал укладывать стебли. Но вдруг он не взял поданной охапки.
– Что ты остановился, сынок?
Хасан будто ничего и не слыхал, стоял, как чурт. Глаза его впились в одну точку. Он узнал всадника. Ни у кого нет такой бороды – будто приклеенный лоскут овчины, таких ухоженных усов и лица цвета спелой земляники.
Подъехав ближе, всадник придержал коня, намереваясь объехать их. Только тут Кайпа увидела, кто это. Он-то, может, ее и не узнал – они уже много лот не видели друг друга, да и выбившиеся из-под платка пряди волос почти закрыли лицо.
Кайпа в растерянности остановилась как вкопанная, держа в руках вилы с охапкой стеблей. Она даже волосы не убрала, которые в другое время тщательно прятала от мужчин.
– Вам помочь? – спросил всадник, останавливаясь.
Кайпа молча смотрела на него. Хусен удивился. Да и как тут не удивиться? Когда всадник был еще далеко, мать говорила о том, что попросит его помочь, теперь он подъехал и сам набивается, а она молчит…
Всадник между тем сказал о помощи совсем не потому, что действительно горел желанием помочь, а так, для приличия, в надежде, что его поблагодарят и откажутся. Тот, кто искренне хочет помочь, по спрашивает, есть ли в этом нужда, просто берется за дело.
– Ну, так как, женщина?… – снова спросил он и осекся.
Кайпа откинула волосы. Глаза ее горели ненавистью. И уж тут-то всадник узнал ее.
– Не тебе нам помогать! Будь проклят, злодей! Уйди с глаз.
– Как ты разговариваешь?…
– А как ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала? И до чего же ты наглый! Другой бы на твоем месте не подъехал к нам…
– Я и не подъезжал. Дорога моя здесь проходит…
– О, чтоб ты не вернулся домой! Чтоб дорога твоя стала кровавой!..
– Перестань, Кайпа! Вспомни, я ведь любил тебя когда-то…
– Потому, может, и сделал моих детей сиротами? Но не радуйся, рано или поздно ты вернешь им кровь отца.
Разгневанная, как была с вилами в руках, она двинулась на Саада. Хасан сжал кулаки и весь напрягся.
– Благодари бога, что ты не мужчина!.. – С этими словами всадник тронул коня.
– Это не беда, что я женщина… Слезай с коня, если ты мужчина! Чего же уезжаешь?
Чуть поотъехав, Саад со злостью стеганул коня.
Всадник был уже далеко, а Кайпа все слала ему вслед проклятия:
– Чтоб твой конь и все богатство твое достались безжалостным людям! Чтобы труп твой завернули в твою же бурку!..
Домой они вернулись вечером. Зловещее беззвездное небо низко нависло над селом. Вокруг было тихо. Куры уже сидели в курятнике. Вслед за арбой во двор вошла корова. Выпрягли лошадь, а разгружать воз не стали. И сил не было, да и Султан плакал, не давал покоя. Даже Хусен, который утром прыгал, словно теленок, впервые выпущенный на лужок, сейчас был похож на осеннего цыпленка.
На счастье, два-три дня стояла хорошая погода, и работа в поле спорилась. Им теперь помогали Исмаал с женой, а один день с ними работала и жена Мурада, зато Кайпа вынуждена была остаться дома – заболел Султан.
Вскоре всю кукурузу убрали и перевезли во двор. Теперь надо было обломать початки, и этим уже занимались только Хасан, Хусен, а временами и Кайпа, когда удавалось хоть ненадолго убаюкать Султана. Иногда забегали дети Гойберда, но помощь от них не ахти какая: поработают часок, прихватят по паре початков – и домой. Пожарят, съедят и обратно.
Разок забегала Эсет, но Тархан не дал ей побыть у них, стал звать домой. А когда она отмахнулась, пожаловался матери, и та раскричалась на все село, пока наконец не загнала дочь.
Хусен только все удивлялся про себя: «И чего они не пускают к нам Эсет? Мы ведь не съедим ее? А что к соседям зашла помочь, так разве это плохо? Я бы тоже им помог!»
Кабират поссорилась с Кайпой – обвинила ее в том, будто она распустила слух, что Дауда арестовали по доносу Соси. А Кайпа и знать ничего не знала, сама услышала от людей – все село об этом и говорит. Соси надеялся, что все останется между ним и Ази, но не тут-то было – земля слухами полнится. На доносчика смотрят косо. Вот он и злится на всех, а жена рада стараться, обвиняет во всем соседку. Из-за этого и детей готова поссорить.
Едва Эсет вернулась к себе во двор, оттуда донесся ее плач и крики матери:
– Смотри у меня, синеглазый шайтан, еще раз увижу тебя на том дворе, ноги переломаю! У них опять что случится, скажут, мы донесли, мы виноваты, а ты им помогать надумала?
Кабират кричала и хлестала девочку хворостиной по ногам. В эту минуту она напоминала волка из сказки, который винит ягненка в том, что он мутит ему воду в реке.
Кабират и Соси не знали, что им еще сделать, чтобы сельчане, и особенно соседи, не проведали, чем и как они живут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10