... Кто-то шепчет мне на ухо простые слова. Я пытаюсь не слушать, я готов заткнуть уши, но нельзя, и потому я просто не слушаю того, кто говорит мне простые слова....
А потом... память изменяет мне, я вижу, я слышу простые слова, слова, которые все же сумели настичь меня....
И боль, и страдание и спуск вниз, вниз, к холоду, к ледяной непогоде, к покрытому торосами океану, в воды которого я падаю, падаю, в ветре, пронизывающем насквозь, несущем снежную крупу и колко бросающему ее мне в лицо.
Холод безысходности. Одинаковый для всех.
Я приседаю и начинаю медленно собирать рассыпавшиеся бумаги. Боль утихает, уступает, отходит, но кто знает, когда она затихнет окончательно. Вера нагибается вместе со мной.
Я отдал все собранное ей, и она перевязала той же ленточной, - узел распутывался так просто, - и положила на угол серванта.
- Я не помню... когда это началось? - Мой... - я так и не договорил.
- Наверное, той весной. Может, чуть позже.
- Да, весной случаются... обострения, - произнес я как можно более отстраненно.
- Весной случается многое.... Мы познакомились и сыграли свадьбу тоже весной.
- Я помню. Моим свидетелем был Андрей.
- Кроме него и Нины никого и не было. Твои родители не пришли, моих у меня не было никогда.... Может, поэтому твои так и не дали согласия на брак.
- Он тоже был против. Но все же пришел.
- Андрей был твоим лучшим другом. Единственным, - устало сказала она. - Я никогда не осмеливалась занять его место... при его жизни. Но... он оказался так нужен тебе и после своей смерти.... я так и не смогла этого ни понять, ни....
- Я просто не мог себе представить...
- Я понимаю. Конечно, я была плохой женой, что уж говорить, но тебе хорошая жена едва ли нужна была. Вы всегда были слишком близки друг другу, его общество вполне заменяло тебе любое другое. Тем более, мое. На роль любовницы я еще могла подойти, но что-либо другое...
- Ты несправедлива.
- После его смерти ты ушел от меня.
- Мы развелись с тобой раньше.
- Ты ушел от меня к Андрею, - она вздохнула устало. - Ты выдумал себе идеального друга, с которым невозможна ссора и который всегда найдет лучшие слова и посоветует то, о чем втайне мечтаешь и на что робко надеешься. Я не могла с ним конкурировать, да и можно ли сравниться с фантазией. А ведь он был тебе не только другом. Еще и учителем... может, даже в чем-то отцом, духовным отцом, я хотела сказать. Ведь твои родители, твой отец, особенно, так и не простили ни связи со мной, ни разрыва, вполне, на их взгляд, очевидного. Вы разошлись со временем, и тогда в определенном смысле Андрей занял их место. Хотя он и на полгода моложе тебя.
Я вздрогнул.
- Да-да, - я вспомнил и это. Осталось так немного вспомнить. И не так больны были эти воспоминания. Просто потому, что боль уже не ощущалась, она осталась как навязчивый фон, как темное пятно какого-то мутного раствора на ярком свету.
- Ты уверовал в его новую жизнь. Придумал его мир, мир славы и почета, положение в обществе, которое манит всякого, но не всякому достижимо, создал некую тайну, связанную с его новой профессией. Придумал его звонки, с легкостью вспомнив его голос, нашептывающий тебе нужные слова.
Вера помолчала немного, а затем продолжила, неожиданно другим тоном:
- Очень символично, что он погиб двадцать четвертого декабря. На следующий день умерла страна, в которой мы тогда жили, так что он остался в ней навсегда. Ты вернул его в новый мир, ты просто не мог оставить его в мире, в котором прошло твое и его детство, который был тебе родным домом, и который был и остается для тебя и чище, и светлее нынешней твоей жизни. Ты сумел создать посреди этого холодного и чужого мира островок розового прошлого, в который мог погрузиться всякий раз, когда на сердце накатывала муть. Болело ли сердце ностальгией - Андрей звонил и утешал легкой беседой; случались неприятности на работе, - Андрей приглашал к себе домой, вы вспоминали старое и не сердились на новое, потому как ничего нового не было в созданном тобой мире; не хватало зарплаты, - Андрей читал тебе Шмелева и рассказывал о долгих странствиях, из которых только что вернулся. Он был твоим вторым я, твоим удачливым воплощением, перенявшим все лучшие качества старого друга и добавившего к ним массу новых достоинств, в том числе и ту, которую тебе так не хватало - везение. Да, он помогал тебе. Когда жизнь била наотмашь, и становилось невмоготу, ты уходил к нему, и душе было легче. Когда тебя сократили с завода, ты пришел к нему, и, как тебе казалось, именно он устроил тебя на новую работу.
- А... кто? - немного растерянно спросил я.
- Ты сам. Просто решил не замечать этого. Как не замечал многого, что происходило вокруг, и всего, что помешало бы продолжению отношений с ним.
- И все же я ходил к нему в гости, - привел я последний, кажущийся мне надежным, аргумент.
- Ты спал и видел сны. Тебе хотелось уйти, ты одевался и засыпал у телефона. Однажды так случилось при мне, ты забыл о том, что не один и "ушел к Андрею" - просто заснул в кресле. А потом, вернувшись, спустя часа два, разделся и очень удивился, завидев меня.
- Всегда?
- Да, всегда. И твои телефонные беседы проходили также: ты брал трубку и слушал пустоту. А, положив ее на рычаги, успокаивался.
- А как же книги? Ведь он давал мне книги?
Вера махнула рукой в сторону книжного шкафа. Я не стал смотреть.
- Твои родители собрали большую библиотеку. Вся она здесь, перед тобой.
Ее слова прервал пронзительный телефонный звонок. Я вздрогнул. Обернулся. Подбежал к аппарату.
- Что случилось? - спросила Вера. Звонка она не слышала.
Я снял трубку.
Андрей.
- Это ты? - я не поверил себе. И похолодел. Перевел взгляд на замершую Веру.
- Да. Прости, старик, я звоню тебе в последний раз. Кажется, Вера тебе все сказала?
- Да, все. Она... она сказала, что ты умер. И я... знаешь, я видел документы, спрятанные в подзеркальнике, которые...
То ли вздох, то ли хмыканье. Я не разобрал.
- Так оно и есть. Все правильно. Извини, что я так долго не уходил.... Я боялся за тебя, не хотел оставлять одного, ты понимаешь. Ты нуждался... он замолчал ненадолго. - Конечно, мне надо было просто положиться на Веру, не знаю, почему я так и решился. Она... вы вполне подходили друг другу, да и теперь... ведь вы все еще вместе, так, да?
- Да, - подтвердил я.
- Это очевидно. А я... в самом деле, задержался. Извини еще раз, что все так получилось. Я надеюсь, ты на меня не очень сердишься.
- Напротив. Ты очень помог мне.
Вера подошла вплотную, прижала ухо к трубке и слушала, что я говорю.
- Я звоню, чтобы попрощаться, - в трубке что-то щелкнуло. - Все проходит. Вот и наши с тобою встречи подошли к завершению. Так суждено.
- Я понимаю.
- И будь счастлив. Прощай.
- Прощай.
Снова щелчок. Короткие гудки.
Я поднял голову.
- Это он... Андрей. Звонил, чтобы попрощаться.
- Я так и поняла, - сказала Вера.
- Ты что-нибудь слышала?
- Ничего. Только гудки.
Я повернулся и обнял ее. Она не отстранилась, но и не подняла рук. Лишь позже, кажется, много позже, я почувствовал ее робкое объятие, скорее, прикосновение.
- Он ушел от меня. Совсем. Навсегда. Господи, Вера, ты не представляешь... да я и не смогу тебе объяснить... какого это, - кажется, я плакал. - Какого это: потерять друга, с которым провел столько лет жизни, огромную ее часть... потерять второй раз, когда, казалось, все неприятности, все острые углы были пройдены... оставлены в прошлом... а оказалось, что в прошлом остался и он сам. И уже не вернется, потому что... - я запнулся, - потому что это... уже невозможно будет перенести.
Она кивала и слушала. А потом легко провела ладонью по моей щеке. Ладонь была мокрой.
- Невозможно, - повторил я, не слушая самого себя. - Вера, прошу тебя, хоть ты... хоть ты не оставляй меня. Не уходи, пожалуйста... я не могу остаться один... здесь, в этой квартире, пустой квартире... с документами, с памятью, с прошлым. В темноте....
- Я здесь, - сказала она просто.
- Не уходи, - я сжал ее руку.
- Конечно, - согласилась она, и голос ее дрогнул. - Я тут, с тобой.
А потом, высвободившись из моих объятий, добавила:
- Выключи свет. Нам пора... домой.
И дорогу домой я не выпускал ее руки из своей. Точно боялся, что порвется эта единственная ниточка, что отныне связывает меня с новым, неизвестным прежде миром.
31.8 - 2.9.`00

1 2 3