Бережной Василий Павлович
Эфемерида любви
Василий Павлович Бережной
ЭФЕМЕРИДА ЛЮБВИ
В большом городе, раскинувшемся под прозрачным сводом в кратере Шиллера, произошло чрезвычайное событие. Когда многочисленное его население, как всегда, направилось в свои столовые на обед, ни одна дверь не открылась, нигде не прозвучало из микрофонов привычное "Добро пожаловать! Приятного аппетита!". Такого еще не бывало с тех пор, как люди построили города на Луне. Неслыханно! Невероятно!
Каждый реагировал по-своему. Одни пожимали плечами, другие стучали в двери, полагая, что заело автоматические устройства, было немало и таких, которых это происшествие насмешило.
Но всем было интересно знать: по какой же все-таки причине город остался без обеда?
Вскоре по телевидению было объявлено: это случилось вследствие того, что дежурный кулинар коллега Никон так задумался, что забыл дать программу электронной машине "Аппетит", и вся система после завтрака замерла. Так и сказано было: "замечтался". Не стали сочинять, что, мол, заболел или допустил какой-то там недосмотр, а вот простонапросто замечтался, да и все тут.
Случай этот развеселил весь город. Долго еще после этого передавались по телевидению и по радио шуточные песни, стихи, даже целые поэмы; газеты печатали юморески, фельетоны, пародии, эпиграммы, шаржи; отдельными брошюрами выпущены были диссертации, научные изыскания и исследования; появились киножурналы и полнометражные фильмыкомедии; драматурги написали пьесы, режиссеры их поставили, а художники так поусердствовали, что пришлось срочно строить новый выставочный павильон. Ни один житель города - и это следует подчеркнуть: ни один! - не остался в стороне, а так или иначе откликнулся. Да и не удивительно, потому что, с одной стороны, каждый в свободное время занимался каким-либо видом искусства (а то и несколькими), а с другой - то, что случилось, нарушило отлично отработанный, десятилетиями действующий механизм жизни.
Никона без конца атаковали: пожалуйста, выступи на сцене, позируй художникам, проанализируй свои переживания научным работникам и тэ дэ и тэ пэ. Всем, видите ли, весело.
Одному только бедному Никону было не до смеха, не до шуток. Он ушел в себя и спрятался. На протяжении длинного лунного дня не появлялся в общественных местах, не прогуливался в скафандре за прозрачным сводом города, хотя все знали, что он любил побродить там в компании своих друзей. Больше того, он выключил в своей квартире видеофонные экраны, и никому неизвестно было, что он делает дома.
"Впал в прострацию, - подумал его друг, философ и астроном, которого за высокий лоб прозвали Сократом. - Частица Вселенной задумала самоизолироваться?" И решил проведать Никона.
Прославленный повар встретил своего друга с мрачной сдержанностью, по всей вероятности думая, что и этот тоже задумал какой-нибудь опус, но, убедившись, что Сократ заглянул просто так, оживился, хотя задумчивость все еще отражалась на его лице. Некоторое время они сидели за столиком молча. Потом разговорились.
- А ты знаешь, - сказал Никон, - только автор первой информации был близок к истине. Я таки замечтался. Меня охватили тогда воспоминания - воспоминания о ней, пойми меня...
Это самое "о ней" произнес Никон с нажимом, вкладывая в эти звуки и восхищение, и боль, и тоску...
Чего-чего, а такого Сократ не ожидал.
- Неужели ты, - с недоверием спросил он, - неужели ты влюбился?
Сам он, кажется, никогда не знал этого чувства и даже не очень верит, что оно и вообще-то существует в природе.
- А почему, собственно, я должен это скрывать? - улыбнулся Никон. - Ну влюбился, что ж в этом такого?
- А... какое содержание вкладываешь ты... в это понятие?
Никон рассмеялся:
- Понятие! Эх ты, философ! Все у тебя понятия и категории...
Вздохнув, он нажал на одну из кнопок, спрятанных в орнаментированном венчике круглой доски стола. Зазвучала тихая музыка. На стенах возникла весенняя степь. Легкий туман поплыл над землей. Засеребрились озерца, зазвенели ручьи, дробя на искры солнечные лучи и радостно журча. Картины постепенно сменяли друг друга. И вот уже не ручьи и даже не река, а целое море зашумело - широкое, безбрежное, и солнце уже ушло в эту глубину и забилось в ней, как огромное горячее сердце. И сверкало оттуда, пробиваясь сквозь синюю толщу, а над морем появились крупные звезды. Но вот тяжелые темные тучи заволокли все. Налетел ветер, провозвестник бури, высоко, щемяще засвистело в траве, глухо застонало над волнами. Отчаянье, томленье, тоска.
Музыка неожиданно оборвалась.
Сократ сказал:
- Что ж, эффектно. Сам записал?
- Да.
- А я и не знал, что ты такой оригинальный композитор.
- Никакой я не композитор, - возразил Никон. - А просто влюбленный. - И ему вдруг стало и жаль чего-то, и обидно, а чего ему жаль, и на кого он обиделся, сам не знал.
- Но все-таки что же это значит? - Сократ посмотрел на своего товарища с детской наивностью. - Что значит "любить"?
Никон не знал, как отвечать. Ну как, например, объяснить дальтонику, что такое зеленый цвет?
Встал и заходил по комнате как тигр в клетке. Остановившись рядом с Сократом, прижал руки к груди.
- Ну как тебе сказать... Я ее так люблю, так люблю...
- Абстрактные понятия.
- Я готов ее на руках носить...
- Не думаю, что ей было бы это удобно.
- Целовал бы ее, целый день держал бы на руках и целовал бы, целовал, целовал...
- Глупости! - возразил Сократ. - Да что же в этом хорошего: прижимать губы к губам или губы к щеке?
Никон замахал руками:
- Да для меня счастье, просто счастье слышать ее голос, видеть, как она ходит! Радостно мне, что она есть на свете!
- Самовнушение, - спокойно констатировал Сократ. - Девушки все одинаково ходят - спортивная программа одна и та же для всех.
- Эх ты! - безнадежно махнул рукою Никон. - Это невозможно понять, это надо почувствовать!
- Я понимаю одно: инстинкт продолжения рода. А все эти красивости, "охи" и "ахи" ни к чему. В старину, как известно из литературы, из-за этой так называемой любви стрелялись, вешались, выжигали кислотою глаза, пробивали черепа, отравляли себя крепкими напитками, глотали дым, сходили с ума, шалели, дурели, чумели, балдели и забывались. Так это ведь были отсталые, можно сказать, дикие существа! Просыпался инстинкт продолжения рода и пробуждал многие другие животные инстинкты. Стыдись, Никон! Представляешь, до чего ты докатился? Влюбился!
Эта тирада, однако, не произвела на Никона никакого впечатления.
- А я, знаешь, выпил вот с досады крепкого вина, - задумчиво произнес он. - Такого вот, как откопали археологи на Кавказе.
- Вот-вот, видишь! - ужаснулся Сократ. - Ты опускаешься до уровня людей далекого прошлого! Какая у тебя может быть досада? Ты ведь утверждаешь, что это радость - влюбиться. Объект твоей любви тоже, естественно, влюблен?
- Да. Но в другого.
- Вот оно что. Цепная реакция! Но этому можно помочь.
- Как?! - с надеждой в голосе спросил Никон.
- А очень просто: забудь ее. Забудь, и все. Зачем о ней думать, если она думает о другом, а этот другой, по всей вероятности, еще о ком-то, а та в свою очередь...
- Неостроумно, - перебил Никон.
- Но согласись, ведь и тут своя, заведомо обозначенная орбита: увлечение, обожание, привычка и, наконец, равнодушие. Так не лучше ли ускорить эволюцию этого понятия и - забыть?
- Легко сказать. Забыть ее просто невозможно, постарайся понять - не-воз-мож-но! Я бы не то что на ракете - на крыльях полетел бы к ней на Землю. Она работает в Заповеднике природы на Украине.
Сократ усмехнулся и встал. Поднял серебристую штору, закрывавшую прозрачную стену, и некоторое время смотрел на город. Движущиеся ленты тротуаров несли в разных направлениях сотни, тысячи людей, прямолинейные и волнистые контуры зданий тянулись к горизонту, а сквозь гигантскую полусферу, защищавшую город от космического холода, струился ливень солнечных лучей.
- Взгляни, Никон, вон там белеет, искрится горбатая крыша. Это Центр здоровья. Там исцеляют от всех болезней.
- Я здоров, зачем мне твой Центр?
- Нет, ты болен. Тяжело болен, дружище. Твои анализаторы дают неправильную картину действительности.
- Да не выдумывай глупостей, - Никон согнул руки в локтях, напрягся, и заиграли мышцы. - Здоровья мне не занимать! Ну а что касается анализаторов, то они точно засвидетельствовали: нет на свете прекраснее ее!
- Если хочешь Знать, у тебя психическое заболевание. И очень опасное.
- Как же оно называется?
- Бе Лю.
- Что за Бе Лю?
- Безнадежная любовь.
Никон рассмеялся, да так заразительно, что казалось, и стены сейчас захохочут вместе с ним.
- Бе Лю! Вот это придумал!
Он никак не мог успокоиться и взрывался все новыми приступами смеха.
А Сократ посматривал на него с сожалением. "Беспричинное возбуждение, - думал он, - то активизация, то падение тонуса. Полное психическое расстройство". Дождавшись, пока Никон успокоился, очень осторожно заметил:
- Если бы ты был в состоянии угомонить свои нервы, я доказал бы тебе, что, собственно, никакой любви в природе не существует.
- Даже безнадежной?
- Не иронизируй. Да, никакой любви. Одни только разговоры о ней, - спокойно и уверенно продолжал Сократ. - Понимаешь? Разговоры! Поскольку это чувство ни в какой степени не отображает самого объекта, а всего-навсего передает субъективное отношение к нему.
- Ну хватит, - Никон сел и вытер платком лицо. - Все-таки мне интересно: неужели ты никогда не был влюблен?
- Хочешь сказать, не балдел ли я? - поморщился Сократ. Нет, как говорили в старину, бог миловал. Но наблюдения показывают, что девяносто девять процентов юношей болеют этой болезнью, в том числе несколько процентов страдают Бе Лю.
В его ровном голосе с менторским оттенком было столько равнодушия и скрипа сухого дерева, что Никон перестал смеяться. "Что с ним случилось? - подумал он, глядя на товарища с сочувствием. - Неужели его интеллект окончательно задушил эмоции? Да какой же это человек? Робот!"
- Послушай... Если ты сам не чувствуешь... Как бы тебе объяснить... - Никон наморщил лоб и некоторое время молчал. - Нет, это объяснить невозможно... Потому что любовь - это таинственная, непостижимая штука! И у каждого она особенная, неповторимая...
- Так уж и неповторимая? Ты окончательно одурел. Не забывай, что мы живем в двадцать первом веке и возможности математической психологии намного расширились. Любовь, как всякое явление материального мира, - поскрипывал голос Сократа, - можно классифицировать и систематизировать, а с помощью координат можно установить движение этого понятия к последующим моментам времени, то есть можно составить эфемериду любви. Если угодно, для тебя я могу это сделать. С точностью до одного дня.
- Лунного или земного? - усмехнулся Никон.
- Земного, - совершенно серьезно ответил Сократ. - Учтя степень твоего эмоционального возбуждения, обстоятельства твоей жизни, твои наклонности, функцию времени и, наконец, воздействие лечения, - можно будет с точностью до двенадцати часов установить, когда именно твоя психика придет в норму. Хочешь?
- Ничего у тебя не получится, мудрый Сократ, хотя ты и знаток математической психологии.
- Получится, и, кроме того, еще раз настоятельно советую тебе обратиться в Центр здоровья.
- Чтобы меня подняли на смех?
- Наоборот, твое появление их очень порадует.
На прощанье Сократ сказал:
- Все будет хорошо. До встречи.
Никон не очень-то спешил в Центр здоровья. Встал на свободную ленту тротуара, и она медленно понесла его мимо жилых кварталов, через зеленые парки с запахами земного леса. Все это видел он множество раз, но сейчас, казалось, видит как бы впервые. Знал, что мраморные корпуса вовсе не мраморные, а пластиковые, что деревья - синтетические и "сажали" их здесь художники и химики, - все это Никон хорошо знал, но воспринимал как настоящее земное. Весь их город синтетический, и это только подтверждает могущество современной науки. Да-да, она сотворила невероятное: создала новую природу на Луне! Но человек... чувства... Неужели Сократ прав?
Центр здоровья - большой квартал, где вокруг огромного главного корпуса расположены многочисленные павильоны. Это не только медицинское учреждение, в котором, кстати, по преимуществу занимаются профилактикой, но и научно-исследовательский институт. Раньше Никон не бывал здесь никогда и теперь с интересом рассматривал все. Идя по широкой пальмовой аллее, думал о своем друге-аскете, и возникало в его душе чувство протеста. "Эфемерида любви"! Что это тебе - небесное тело, которое движется по заранее вычисленной орбите? Нет уж, дудки! Небо моей души, пожалуй, и выше, сложнее того, что над нашими головами. И любовь сверкает в душе негасимым солнцем! Написать, написать симфонию Солнца...
В главном корпусе встретили Никона изящные, веселые, может быть, даже слишком веселые аспирантки. Он, бедный, и не догадывался, что это его появление вызвало такое оживление. Хитроглазые девушки сразу узнали в нем "мечтателя" и с трудом сдерживали смех.
В регистрационном зале подошла к нему походкой балерины приветливая аспирантка и так сверкнула голубизной красивых глаз, что Никон даже зажмурился. Зажмурился и сразу же подумал об "объекте своего чувства", как сказал бы Сократ. Всех девушек он автоматически сравнивал с нею, и это сравнение было конечно же не в их пользу. Она - это солнце, звезда, это песня, музыка, она - это весь мир! Такой она вошла в его сердце.
- Простите, пожалуйста, - начал Никон, не находя нужных слов и с надеждой глядя на прекрасную аспирантку, - но я пришел... как бы вам сказать... по совету своего товарища...
Чарующая улыбка успокоила его:
- Я знаю, он консультировался с нами.
- Сократ?
- Пусть будет по-вашему, Сократ - это мудрый человек.
- Вы имеете в виду великого эллина или моего товарища?
- А это уже секрет, догадайтесь!
Аспирантка грациозно подошла к одному из стеллажей, инкрустированному под дуб, и взяла маленькую катушечку.
- Прошу вас, посмотрите, - она вставила катушечку в черную коробочку и нажала кнопку. Крышка коробочки засветилась, и Никон увидел Сократа.
- Он прошел у нас курс так называемого эмоционального лечения.
- Какие там эмоции! - удивился Никон. - Он совершенно не понимает... не испытывал таких, например, эмоций, как... не знаю, как вам точнее сказать...
Аспирантка снова не удержалась и усмехнулась:
- Я догадываюсь, о чем вы... Но ведь раньше он очень страдал от безнадежной любви.
- Кто? Этот сухарь? Эта логическая конструкция? - И Никон расхохотался. - Да вы шутите, конечно, шутите!
- Вам не верится? Что ж, это, пожалуй, самая высокая оценка нашего лечения. Ознакомьтесь с историей болезни и курсом лечения, и вы убедитесь в этом. Подумайте. Взвесьте.
И она ушла.
Никон сел к аппарату. На белом экране появлялись то графики эмоций, то цифры, соответствующие количеству полученных Сократом биомагнитных импульсов, то сложные показатели ориентации памяти, которых без специальной подготовки и не поймешь, то его лицо, сперва изможденное и измученное, а затем все более спокойное. Теперь Никон уже не смеялся. Получалось, что все это серьезно.
Он думал все-таки о ней, вспоминал встречи, разговоры там, на далекой Земле, окруженной голубым ореолом. Это было нечто сказочное, прекрасное, прозрачное и одурманивающее... Они ходили с нею по высоким травам, пугали диких птиц, любовались красотой угасающего Солнца. А лыжные прогулки по скрипучему снегу Антарктиды? А полеты в спутнике? И в глазах ее сияло предчувствие счастья. Так неужели все это - только электронная цепочка, застрявшая в памяти? И что же - если стереть эти отпечатки, все образы исчезнут, словно их и не было? Никон вздрогнул. Убить образ самого дорогого человека? И ради чего? Чтобы, как говорится, прийти в норму? Эх, сократовский у тебя лоб, дружище, но... Когда же о н а обдала меня холодом, я хотя и делал вид, что спокоен, но едва сдерживался, чтобы не закричать от отчаянья. А с каким ледяным пренебрежением отвергла она мое приглашение прилететь сюда, на Луну... Но и Сократ тоже хорош: не сказал ни слова о том, что и у него все это было... А та встреча с черноволосым юношей: как она ему улыбнулась! Это была капля, переполнившая чашу. Скверное это чувство - ревность, а ведь жжет оно, рвет на части, мучает...
Никон вздохнул, осмотрелся и решительно встал. Черт побери, так ведь можно сойти с ума!
Гулко шагая, вышел из зала.
- Когда начнем? - спросила, идя ему навстречу, красивая аспирантка.
- А никогда! - весело воскликнул Никон.
- Почему же? - округлились ее глаза.
- А вы сами разве не влюблялись? - шагнул к ней Никон, и девушка покраснела. - Нет? Так вот, когда влюбитесь, тогда поймете! Если бы Сократ откровенно рассказал мне о себе, я бы к вам не пришел... То есть я хочу сказать: не осмелился бы отнимать у вас драгоценное время. Так что это его вина.
- Нет, - сказала аспирантка, - он, может быть, вам и рассказал бы.
1 2