А факельщики перешли к планомерному обстрелу оставшихся без прикрытия транспортников. Вольные Планеты всегда ценили красоту маневра, и подобное завершение эвакуации должно было неминуемо деморализовать противника.
Ну а станция… Теперь она не представляла стратегического интереса, но зачем разрушать то, что может однажды пригодиться? И когда наступит день, найдутся те, кто придет и возьмет… По праву сильнейшего.
Пока не был уничтожен орбитальный спутник наблюдения, ИскИн безразлично наблюдал за уничтожением тех, о ком еще так недавно он должен был заботиться.
враг на орбите; задействована программа полного системного подавления
Отсек за отсеком стиралась его память. Он не сопротивлялся. Это не входило в его обязанности.
И тогда прорвался сигнал. Несмотря на многочисленные помехи, ИскИн принял новую команду. Секретный код, предусмотренный на случай экстренной необходимости. Прерывающий программу полного системного подавления.
Двигатели транспортника были безнадежно повреждены, атомный реактор пошел вразнос, а Виланд все диктовал, быть может, самый главный приказ в своей жизни. С единственной целью успеть сделать то, на что у него никогда не хватало времени. Или желания. Прежде, чем взорвется его корабль.
Столь же безучастно ИскИн начал переписывать неповрежденные файлы, одновременно отключая пораженные отсеки. Остановить программу полного системного поражения можно лишь изолировав ее, разорвав на бессмысленные фрагменты. Ослабевшие, но не обессиленные, они будут мирно ожидать своего часа.
ИскИну было все равно.
– Приехали! - Билли понял, что не успеет добраться до Анкилы. Просто не успеет. - Давай же, Мак, сопротивляйся! Борись! Тебе же не все равно. Давай. До победы. До точки отсчета!
Оглушающая тишина была ему ответом. Но Старый Ник сражался. Из последних сил преодолевая бремя своего бездушного существования в прошлом. Оглушающая тишина, разрываемая безмолвным криком души.
…слезы небес и на сердце огонь
Он знал, что такое жизнь и что такое смерть. Медленно и мучительно осознавая чуждые ему воспоминая, Старый Ник заново пережил эвакуацию. А может, он переживал ее и сейчас. Кто знает?
– Извини, друг, - Билли очень не хотелось этого делать, но раз другого способа нет…
Негнущимися пальцами он открыл ближайшую панель управления, подсоединяя свой переносной терминал. Застыл на мгновение. После чего ввел команду. Этой команды не могло и не должно было быть. Более того, ее просто не было, если не считать того краткого мгновения, когда Билли предусмотрительно обеспечил себе пространство для маневра, на случай если в Великом Эксперименте что-то пойдет не так.
Неожиданно тишина стала менее гнетущей. Билли устало откинулся назад. Итак, Старого Ника больше нет. Это убийство? Билли пожал плечами.
Без разницы. Главное - у него есть несколько часов, в течение которых станция может выживать без пристального надзора компьютера. Несколько часов, чтобы устранить возникший сбой системы. После чего можно будет воскресить Старого Ника.
Билли грустно усмехнулся. Вот уж никогда не стремился стать Богом.
После того как орбитальный спутник наблюдения был уничтожен, пришел последний сигнал. ИскИн не удивился. Его на это не программировали.
Но Старый Ник никогда не сможет забыть последние слова Виланда. Слова, ставшие откровением. Слова, бередящие душу, которую они же и зародили:
"Звезды. Застывшие слезы небес…"
IV. Истмусское свидание
Брайана медленно охватывал гнев. Он никогда не испытывал особого удовольствия от общения со своим отцом, и уже надеялся, что это осталось в прошлом. Абсолютно все в Патрике вызывало его раздражение. Властность, гордость, несгибаемость, упрямство, верность застывшим догмам, которые когда-то могли сойти за идеалы… Стоит ли перечислять дальше?
Брайан не считал себя обойденным природой, но почему же в отце все эти качества гипертрофированы до степени абсурда? Иногда, правда, Брайану до боли хотелось хоть одним глазом посмотреть на себя со стороны, в безумном страхе, что с каждым прожитым мгновением он все больше и больше становится похожим на единственного человека, которого он так отчаянно ненавидел, ненавидел всем своим существом…
Брайан находился в Истмусе. Прямо у терминала связи. Несколько минут назад терминал высветил человека, приезд которого Брайан ждал, хотя предпочел бы больше никогда его не видеть. Никогда.
Не может быть, чтобы прошло лишь несколько минут! скорее за это время успели бы коллапсировать парочка вечностей.
Где-то неподалеку маячил Иван. Если эти диггеры не уберутся с его станции, значит они сами напросились! Если…
В успех дипломатии Брайан не верил. Как, кстати, и Патрик. Пока договориться им не удавалось ни разу.
– Мне нужна Стася, - Патрик старательно игнорировал тот факт, что разговаривать приходилось с тем самым сыном, которого он так по семейному изгнал из поселка. Изгнал лишь за то, что тот был слишком на него похож; в таком случае остаться мог лишь один из них.
– Ее здесь нет, - голос Брайана был пуст и холоден.
– Тогда Рейни.
– Его тоже нет.
Брайан знал, что Патрик ему не верит, и именно поэтому предпочитал говорить правду.
Патрик лишь сильнее стиснул зубы. Ну почему именно Брайан? Если бы это сказал ему кто-нибудь другой, он, быть может, смирился бы. Логика подсказывала, что рейнджер и Стася вполне могли покинуть Афины, но с таким же успехом они могли и остаться на станции. Если бы им удалось починить флаер раньше! Но была еще работа в поле, и поселение, которое нельзя было бросить на произвол судьбы. Люди, за которых он был в ответе. А потом вернулись заблудшие души из города Свободы, но среди них не было Брайана, умершего для него еще тогда, когда все только начиналось.
И вот теперь он здесь. Флаер завис в нескольких метрах над снежным покровом, который переливается всеми возможными оттенками фиолетового. В безудержных лучах красного карлика. И от станции его отделяют не только метровой толщины металлические ворота, но и сын. Тот, кто некогда был его сыном. А теперь…
За спиной Брайана промелькнул Иван, предчувствовавший осложнения. Он пробурчал что-то малоприятное по адресу рейнджера, который как исчезнет, так и оставит запас неприятностей, с которыми приходится разбираться другим.
Нет, все-таки следовало домучить флаер до конца.
Патрик сурово посмотрел на своих спутников: происходящее их не вдохновляло. Седрик и Джошуа. Брат и сын. Ничего себе поддержка. Хорошо, что еще ничего не говорят! а то б такого наговорили.
Брайан молчал. И ждал.
Неожиданно Патрик тоже замолчал, словно почувствовав странное напряжение, пронизывающее все вокруг.
Что-то творилось на станции и за ее пределами. Что-то было не так. Уж слишком глубокой казалась тишина, мертвая пелена которой сковывала и Патрика, и его спутников.
Патрик чувствовал себя крайне неуютно, но не собирался отступать.
Лишь бросил злобный взгляд на того, кого породил, но до кого так и не мог дотянуться.
В глазах Брайана ненависти уже не осталось. Ненависть была раньше, слишком много ненависти, но теперь этот человек не вызывал у него ровным счетом никаких эмоций. Словно его вообще не существовало.
Брайан чувствовал странный прилив спокойствия. Такой уж он есть, и все остальное теперь уж вряд ли имеет какое-либо значение.
О чем вообще можно говорить?
О Рейни? он отправился на поиски Стаси, поняв - не слишком ли поздно? - что, может, это есть та самая любовь, за которую он должен бороться, за которую он уже столько боролся. О Стасе? но она покинула станцию еще до прибытия Брайана.
Да и о чем можно говорить с этим человеком? С ним вообще по-человечески разговаривать невозможно. О Галле, о Лиз? Зачем ему это? Зачем это тому, кто сделал все возможное, чтобы воспрепятствовать их союзу? Союзу, который несмотря на едва наметившуюся трещину, все еще оставался идеальным.
О чем вообще можно говорить с человеком, который не хотел ничего слышать даже о единственной внучке, которой для него как бы и не существовало. Для него вообще никого не существовало…
Седрик молча смотрел на Патрика. Он предпочел бы вообще сюда не лететь, он чувствовал себя лишним и бесполезным. Ему хотелось вернуться назад к привычной и размеренной жизни, такой правильной и спокойной.
Джошуа же, напротив переводил цепкий взгляд с Патрика на Брайана и обратно. Отец и брат. Ну почему правым обязательно может оказаться только один из них!
Крестовый поход за поруганную честь сестры превращался в ничем не прикрытый фарс. Вместо сбежавшей сестры неожиданно проявляется братец, который официально уже давно считался умершим, пропавшим без вести и получившим по заслугам. И все-таки, насколько он похож на отца!
Патрик прекрасно понимал чувства Седрика и Джошуа. Честно говоря, ему самому вся эта затея уже перестала нравиться. Странное безмолвие окончательно уничтожило то состояние довольной самоуверенности, из которого Патрика невозможно было вывести.
Ему самому хотелось просто развернуться и уйти. Вернуться в поселок и забыть обо всем, как о неприятном сне. Но это означало бы признать свое поражение. И перед кем? перед ним!
Говорить дальше было просто бессмысленно. Вот Рубикон, и выбор будет сделан вне зависимости от его решения. Будь, что будет! и Брайан отключил связь.
Иван понял все без слов. Значит, еще одна война.
Брайан попытался поставить себя на место отца. Это оказалось слишком легко. Итак, что бы сделал он? Либо форсировал ворота, либо попытался прорваться через купол. И что в таком случае будет со станцией?
Галла… и сердце сжалось кровавой ладонью.
Он не перенесет, если что-нибудь случится с ней или с их дочерью. Просто не переживет.
Брайан резко встал. Дело прежде всего. Чувства - потом, если на них останется время. Ведь он, и никто другой, ответственен за станцию и ее обитателей. И кто еще сможет ее защитить? уж не этот ли компьютер, дефрагментированное сознание которого только и способно…
– Отец, - Джошуа разрывался между нежеланием обратить гнев отца на себя и стремлением привлечь его внимание к тому, что творилось снаружи.
Вначале Патрик не понял, в чем дело. Он хотел что-то пробурчать по поводу снега, который может идти когда ему вздумается. Но не успел.
С каждым мгновением небо становилось все темнее, а ветер усиливался. Бешеный танец грязно-синих льдинок мешал теперь разглядеть даже ближайшую скалу, где должно быть нагло так усмехался Брайан.
Брайан. Патрика обуревали страх первый раз в жизни отступить и ответственность перед поселком, перед людьми, которые в него верили, перед Седриком и Джошуа, в конце концов. Ответственность. Ее ни на кого не переложишь.
А буря и не думала прекращаться. Скорее наоборот. Поземка свивалась вселенской змеей, вздумавшей поймать свой хвост. Куски льда мерно, но неумолимо стучали по крыше флаера. Красные сполохи молний прорезали свинцовое небо.
И эта погода! Причем в самый неудачный момент.
Хотя стихии бесновались снаружи, на душе было холодно и пусто.
Пробормотав про себя нечто невразумительное, Патрик принял решение.
Ничего, он сюда еще вернется!
V. Мелодия покоя
Он шел не спеша. Ему некуда было спешить. Шаги лениво отражались от холодного металла коридоров. Но ему было абсолютно все равно.
Неожиданно он остановился. Это место было точно таким же, как и тысячи мест, которые он прошел, не замечая никакой разницы. Но остановиться он решил именно здесь.
Что-то большое и черное, словно крылья смерти, аккуратно сложенные за спиной, легко спорхнуло вниз.
Он сел. Расчехлил гитару. Грустно улыбнулся, когда она снова, как и в былые времена, легла ему на колени.
Как давно это было! И как недавно; все равно…
Она лежала у него на коленях, такая же волшебная, такая же прекрасная, словно, словно, словно -
словно что-то родное и дорогое, оставшееся далеко позади, и он уже не мог вспомнить насколько.
Но он к этому не стремился. Он жил кратким мгновением, которое всегда будет с ним, каждый раз рожденное заново, но все такое же непрерывное.
Пальцы сами тянулись к струнам, желая оживить то, что было давно и осталось далёко.
Они замерли, готовые коснуться податливой нежности струн, готовые…
Затянутые в черную кожу пальцы не осмелились нарушить сладкое безумие тишины.
Но Фредди было абсолютно все равно. Закрыв глаза, он слушал самую красивую музыку на свете, рождавшуюся в неведомых глубинах его странной души. Настолько странной, что он подчас сомневался, а душа ли это?
Рейнджер стоял на Скале Ареопага с невыразимой тоской глядя на вершины, больно вонзающиеся в небо.
Когда еще он сможет увидеть красоту подернутых голубой дымкой тумана гор, фиолетовые отблески солнца, чьи холодные лучи бережно касаются кромки вечных снегов? Возможно никогда.
Но это был его выбор. Выбор который он сделал. Правильный или нет - покажет лишь время. Но он понял, наконец-таки понял: быть может, он упустил то, что так долго искал. Удастся ли ему снова найти ее?
Прощальным взглядом рейнджер окинул окрестности. Еще чуть, чуть, еще хотя бы одно мгновение! Хотя больше ничего не задерживало его на станции, рейнджер почему-то медлил. Медлил, хотя перед своим отлетом, уладил все, что хоть как-то его касалось. Медлил, сам не понимая, почему.
Вообще-то его на станции уже не было. Педантичный во всех своих проявлениях, Старый Ник известил всех обитателей станции, кого это хоть как-то интересовало, что рейнджер покинул Афины точно в назначенное время.
Рейнджер действительно собирался, но неведомая сила, сковавшая душу, удерживала его здесь. Словно он не мог улететь, не увидев что-то по настоящему важное.
Аккорд за аккордом музыка заполняла станцию. Кое-кто мог ее даже слышать, другие чувствовали, остальные же просто понимали, что происходит нечто необычное.
Как камень, брошенный в пруд, вызывает расходящиеся по поверхности круги, так и музыка проходила сквозь металл и бетон, распространяя странную магию невыразимой грусти.
А Фредди недвижимо сидел на холодном полу, вслушиваясь в мелодию покоя, рождавшуюся в темных глубинах сознания.
Неведомая сила заставила Энджи оторваться от любимой работы. Он был с головой погружен в изучение данных, которые привез рейнджер из своего последнего странствия по Элладе. Последнего, ибо кто теперь, после его отлета, будет навещать посты автоматизированного наблюдения за атмосферой?
Никто.
А ведь Эллада - это настоящий кладезь бесценной информации. Чего стоят ее потрясающие бури? с завидной регулярностью взрывающие северное полушарие планеты, но никогда не опускающиеся южнее северного тропика.
Жаль, что никто еще не добрался до тех постов, и вряд ли теперь кто доберется.
Энджи готов был на многое…
Неведомая сила заставила Энджи на мгновение прерваться. Он чувствовал, нет, скорее просто слышал разлившуюся сладким туманом тишину.
Что-то должно было случиться. Что-то необычное. Странное и чарующее.
Фредди растворился в волнах божественной мелодии. Божественной? скорее дьявольской. Настолько она была невыразимо прекрасной, невыразимо чуждой и завораживающей.
Он был этой музыкой, которая рождалась и умирала в глубинах сознания, проникала сквозь души и сердца, создавая и взрывая вселенные.
напой мне мелодию покоя
Ему было все равно, его уже не было, никогда не существовало и не могло существовать.
Он был частью звезд, таких холодных и прекрасных, взрывающихся силой единственной страсти, единственной, способной перевернуть мир.
Он должен был увидеть. Это останется с ним навсегда, проведет его сквозь годы безмолвия и вечной ночи, даст, быть может, право отличить истину от того, что только кажется таковой.
Прощальный подарок, приготовленный ему кем-то очень далеким и очень мудрым.
Куда бы ни занесли его странствия, он никогда не сможет этого забыть…
Того рейнджера, которым когда-то был.
Тело Фредди застыло склоненное над молчавшей гитарой. Его душа… Слишком странная чтобы быть душой, она рвалась на неведомые просторы, стремясь сбросить позолоченные оковы бытия, желая вновь оказаться на пороге, снова прикоснуться к тончайшей грани, отделяющей несбыточное от невозможного.
Она рвалась туда, где всегда оставалась, не в силах смириться, не способная забыть.
я хочу знать секрет твоих лет
Туда, где не было смерти, которой он боялся; туда, где выбор был прост и ясен, словно капля росы весенним утром; туда, где покой был частью прекрасной мелодии, которая никогда не подходила к концу.
я хочу стать частью звезд
В невыразимый холод алмазных объятий; в безудержный танец любви, за которую нужно бороться; в объятия единственной и неповторимой…
и умру если ты скажешь нет
Снаружи творилось нечто странное. Экраны наблюдения упорно твердили, что ничего не происходит. Однако за долгие годы, которые он посвятил изучению атмосферы Эллады, Энджи научился проникать в чудный мир, находившийся так далеко и в то же время так близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16