Забытая сказка
Дарья Вишневская

В Мильготе каждый мальчишка знает, где стоял дом старого кузнеца, о котором поговаривали, будто он был колдуном. Сейчас дом этот, давно заброшенный и обветшалый, грустно смотрит слепыми окнами на дорогу, и с каждым годом все сильней опутывает крыльцо, окна и стены вьющаяся трава, все беспощадней закрывают бывшую кузницу деревья и кустарники, но долгие годы быть этому дому таинственным и загадочным местом, притягивающим пугливые взгляды горожан.
Кузница стояла в отдалении от Мильгота, и о металле, что в стародавние времена ковал кузнец, до сих пор ходят легенды. Кузнец был нелюдимым полусумасшедшим стариком, и давно ему быть бы сожженным по обвинению в колдовстве, да мастерство выручало его – днем с огнем таких золотых рук не сыщешь.
Он никогда не был женат, семьи не имел, лишь приемная дочь скрашивала его существование. Загадочной была и история ее появления: лет примерно за пятнадцать до своей смерти, как только пошел ему пятый десяток, кузнец зашел в городское правление и грубо попросил выдать документы на двухлетнюю девочку, которую, по его словам, он нашел в лесу и желал бы удочерить. В Мильготе кузнеца побаивались; городской голова удивился проявлению его сердоболия, однако бумаги сотворил.
Жители, впрочем, видели дочь кузнеца намного чаще, чем его самого. В последние годы своей жизни старик сильно хворал, и никакое колдовство не могло ему помочь, поэтому всю работу выполняла Тантра, постепенно превращавшаяся из маленькой, но сильной девочки в бледного худого подростка, затем – в девушку, некрасивую, угловатую и вечно хмурую. Она выходила в город лишь за едой и различными мелочами, без которых никак не обойтись. Вечными спутниками, неотступно бредущими за ней по пятам, были презрение и страх.

Глава 1. Дочь кузнеца

Осенняя заря поднималась над Мильготом. Она раскрасила высь в безумные по своей нежности цвета, точно художник уронил на холст с облачным небом розовую краску. Звезды еще не потухли, им оставалось жить считанные минуты.
Тусклый свет показал все пылинки, вьющиеся меж окном и полом, ветерок раздул шторы, луч медленно пополз от угла к стулу, на котором сидела Тантра, поджав ноги. Ее быстрые руки мелькали у ткани, затянутой в пяльцы. Оторвав взгляд от шитья, Тантра глянула на рассвет, и угол губ ее криво дернулся…
Тантра – худая, всклокоченная девушка, черные волосы которой, должно быть, от рождения не знали расчески. Выражение ее лица редко менялось; случайная улыбка казалась натянутой – в облике ведьмы лишь большие зеленые глаза были живыми. Они точно дышали, только тихо, беспокойно, затравленно…
– Эх, проклятие, снова встреча с этими!.. – пробурчала девушка, поднимаясь со стула и подходя к окну. Ее комната была на втором этаже дома, но даже здесь ветви деревьев ухитрялись закрывать небеса, изрядно портя этим великолепную картину.
«Надо будет отпилить их, что ли…» – лениво и не в первый раз подумала Тантра, обернулась и оглядела свою комнату. Она была невелика, с единственным окном, маленькой дверью и низким потолком. Что касается убранства, то, кроме кровати, стула и ящика под кроватью (все сколочено собственными руками), здесь не было ничего, впрочем, Тантра была неприхотлива.
Она надела темно-зеленое платье и сандалии, а затем вышла. Спускаясь по скрипящей лестнице, Тантра мельком подумала о том, что отец ее спит.
«Как бы не разбудить его… Он что-то приболел… как всегда… опять придется в кузнице самой колдовать…»
В прихожей старого дома помещались камин и стол. Тантра быстро подхватила с него тихо звякнувшие монеты и раскрыла дверь в утро.
Кузнец жил в лесу. Тантра пошла по кривой извилистой тропе.
Ее ноги касались росистой травы; по телу бежала приятная утренняя прохлада. Тантра наслаждалась этим чувством.
В минуты, подобные этой, она забывала о своей сущности ведьмы-изгнанницы, о взаимной ненависти к миру, о вечном страхе – только величественное небо было перед ней, а вековые деревья – свидетели бесчисленных смен поколений – навевали на нее то же, что хрустальный воздух, чуть слышный аромат опадающей листвы, пение птиц и шепот ветра, – безмятежное чувство незыблемости и покоя – того покоя, которого ей так не хватало в жизни.
«Надо же, как рассвет действует на меня… а ведь исчезнет же через полчаса…»
Пройдя в высокие городские ворота, Тантра ощутила, что чистота осталась за спиной, а впереди – жестокий серый мир. Ее настроение резко упало, и она с озлоблением глянула на аккуратные одинаковые дома – в Мильготе люди жили в основном зажиточно. Порядочно. Как и подобает честным катарианцам.
«Гребаные лицемеры!» – с остервенением подумала Тантра. Такие, как я, шрам на холеном лице города! Они презирают, да, презирают! За что – ведь зла я не делаю. Каждый щит, каждый меч стражника скован колдовством моего отца! Потому что не презирать меня – дурной тон… Ах да, Инквизиция. Запрет использовать магию простым людям. Почему, интересно, отец мой – чернокнижник, а дворянин, ничего не смыслящий в силах природы и знающий заклятия из книжек, – светлейший чародей? Так было всегда, они хранят умения от простолюдин… Но почему, разве это справедливо?
Тантра плюнула на мостовую и, кипя злостью, направилась к таверне.
Жители Мильгота уже начали просыпаться, и некоторые с недовольством косились на ведьму. Женщины с корзинами спешили на рынок, по дороге катили повозки, трещали окна и двери, звенели голоса – утренняя тишина растворилась в шуме дня.
Тантра вертела головой по сторонам, но вдруг остановила взгляд на одном из зданий, и равнодушие лица смягчила улыбка – посторонний наблюдатель вряд ли бы заметил всю горькую ее жестокость.
Тантра стояла у беломраморной лестницы, ведущей к дверям храма, и – что удивительно – ни одного стража не было рядом, а значит, ведьма могла подойти и заглянуть в окно.
Что она и сделала, не без опаски ступая по чистой лестнице – давным-давно вопли о том, что Тантра «загрязняет землю своими шагами» развили в ней привычку постоянно следить за сандалиями.
Дверь была заперта, и внутри было пусто, однако Тантра видела статуи всех шестерых катарианских святых, и их суровые посеребренные лица показались ей осуждающими.
– Есть ли хоть один из ваших заветов, который я нарушила? – прошептала Тантра, прижимаясь лбом к стеклу, которое тотчас помутнело от ее дыхания. – Людские законы разве имеют для вас значение? Тогда за что, ответьте, мне такая жизнь?
«Только и делаю, что ною…» недовольно подумала она и отодвинулась от стекла, продолжая касаться его длинными ногтями и вглядываясь в статуи, точно ища поддержки в каменных глазах.
– Эй, ты! Ты что, не знаешь, что тебе запрещено? Живо спускайся!
Тантра вздрогнула и обернулась. Высокий стражник в шлеме, сияющем на солнце, стоял и тупо глядел на нее.
Тантра хмыкнула, а потом и рассмеялась, сама не зная чему. Почему-то на улице в этот миг повисла тишина, и громкий смех пронесся над застывшей толпой одинаковых, безликих людишек – так называла их Тантра.
Продолжая посмеиваться, ведьма спустилась с лестницы, будто бы случайно оставив на ступени вьющийся локон грязи.
– Слышь, ведьма! – воскликнул стражник. – Меня просили передать тебе, чтоб кузнец сковал еще три щита.
– А плата? – Взгляд, брошенный из-под густых бровей, был настолько презрителен, что стражник поморщился.
– Получишь, как сделаешь.
Тантра незаметно вздохнула – это значило еще некоторое время впроголодь, ведь почти всю еду Тантра отдавала больному отцу, делая вид, что сама сыта и весела…
Девушка пошла по дороге, а сердце ее захлебывалось в удушливой тоске. Тантра пыталась было вновь посетовать на судьбу, но теперь что-то внутри воспротивилось. Лишь через несколько часов, уже возвращаясь обратно, Тантра поняла, что даже свою нищенскую, никчемную судьбу ведьмы она не променяла бы на возможность превратиться в живую лицемерную марионетку. А пока ей предстояло пережить еще одну неприятность, мелкую, но роковую.
Когда до таверны остался один переход, Тантра остановилась. Ее зоркие глаза разглядели под стенами богатого дома белоснежную, пушистую, жирную кошку.
– Она не похожа на кошек, которых обычно держат ведьмы… те черные, худые и вообще не кошки, а бродячие коты… А эта… милое, раскормленное создание, не ведавшее в жизни ни единой горести… – Бормоча это под нос, Тантра подошла к кошке и опустилась перед ней на одно колено, поглаживая спину. Кошка довольно замурлыкала.
И тут железная хватка привычных к молоту рук сжала ей горло. Кошка дернулась, сдавленно мяукнула, а Тантра все смотрела на нее, и ее лицо в тот миг было страшно…
Чьи-то пухлые руки оттолкнули Тантру, кто-то всхлипнул под ухом, и через секунду чудом избежавшая удушения кошка была на холеных руках хорошо одетой бабы, а ведьма сидела на камне фундамента, прижимаясь спиной к стене дома и судорожно дыша.
Должно быть, выглядела она в тот миг жутко, потому что баба смотрела на нее с ужасом.
– Убирайся… – только и дернулись жирные губы.
Тантра поднялась, отряхнулась и, прошипев на прощание что-то грубое, удалилась, в глубине души дивясь неожиданной вспышке жестокости.
«Я чувствую, так до таверны и не дойду…» – подумала она, только бы не думать о кошке.
И тут чувство горечи наполнило ее душу, серые стены Мильгота вдруг точно сжались, стискивая сердце холодными коготками, и сам воздух стал удушлив. Чтобы не упасть, Тантра схватилась рукой за одну из этих стен, а грудь будто рвали на куски, такой была боль…
Пришла она в себя через несколько минут, когда холодные руки разжались. Тантра сидела на мостовой, а над нею опасливо возвышался проходящий мимо страж.
– Что с тобой? – спросил он, и жалость в его голосе давила подозрительность.
– Я… да нет… сейчас… – Она неуклюже, держась за стену, встала. Когда она увидела, что своими длинными ногтями оставила следы на штукатурке, ей стало вдруг одиноко.
Тантра подняла лицо к лоскутку неба. Заря уже сошла с него, оно было светло-светло голубым и дивно высоким.
«Что мне делать среди этих проклятых стен? Разве здесь мое место?» – подумалось Тантре. Кажется, ее губы что-то прошептали, потому что страж понимающе усмехнулся.
– Ворожишь, ведьма? Наворожи лучше себе здравие, бледна, как труп! – И посмеиваясь, он отошел.
Губы Тантры перекосила злая усмешка, и на миг ее лицо стало гримасой ведьмы, но потом складка у рта разгладилась. Тогда Тантра, вновь напустив на себя безразличный вид, встала и, добредя до дверей таверны, приоткрыла их.
В этот час там царил полумрак и пахло свежим пивом и хлебом. Воздух был раскрашен солнечными лучами и пылью, за стойкой стоял трактиршик, привычными глазу движениями вытиравший стаканы, три столика были заняты – неизвестные Тантре молодые парни поправляли с утра здоровье и с жаром обсуждали что-то.
Впрочем, нет – вон и один знакомый, сын хозяина трактира, слепой шестнадцатилетний парень, а рядом с ним его друг – хмурый здоровяк.
Тантра, купив хлеба и сыра, хотела было идти домой, как вдруг слепой беспокойно зашевелил головой и спросил друга:
– Кто там, женщина? Я слышу шелест платья.
– Это ведьма, – сказал здоровяк, и в его голосе не было злобы.
– Позови ее…
Но Тантра подошла сама.
– Здравствуй, – сказала она тихо – признаться, ей всегда жалко было этого паренька.
– Здравствуй. Как жизнь?
– Стараниями мильготцев все хуже и хуже. – Тантра села к ним за столик.
– Да, это печально, – вздохнул слепой, – но может быть еще печальней…
Тантра сдвинула брови.
– Угроза?
– Нет, предупреждение… – Слепой вдруг проворно схватил ее руку, подтянул Тантру к себе и прошептал. – Осторожней будь… люди на тебя когти точат… молись, чтоб никто в Инквизицию донос не накатал…
– А кто же тогда, интересно, кузнецом мильготским будет?
– Другого найдут.
– За столько лет не нашли – и теперь не найдут.
– Времена тревожные. Вампиры Грэта и вервольфья стая объединились.
– И что?
– А то, что они предложили колдунам присоединиться к их союзу.
– Откуда ты можешь знать? – изумилась Тантра – то же самое пару дней назад рассказал ей отец, заметив, что только нечистые ведают об этом.
– Они говорят, – слепой кивнул в сторону соседнего столика, – это заезжие инквизиторы. А еще они говорят, что это все добыли пытками из ведьм. И что теперь их будут искать гораздо строже. Так что тебе не сдобровать. Тебе лучше сбежать из Мильгота.
– Куда я сбегу с больным стариком?
Слепой пожал плечами.
– Я не знаю. Но иначе… – он развел руками, – мне жаль тебя, ведьма, – добавил он чуть погодя. – И… знаешь что… если ты решишься бежать, то эта таверна послужит для тебя временным убежищем…
«Все туже и туже затягивается эта петля…»
– Благодарю…
Тантра подхватила узелок с едой и, не сказав больше ни слова, бросилась прочь из таверны, хлопнув дверью.
Пока она дойдет до кузницы, я успею немного рассказать о Катарии и о народе, что с давних времен жил на берегах Великого Ниаса.
На северном берегу, сплошь покрытом лесами, обитали племена бледнолицых, голубоглазых и русоволосых охотников; на южном же – кочевники-скотоводы, главным богатством которых были бесчисленные стада.
За двадцать лет до начала исчисления один из северных вождей смог путем бесчисленных войн объединить под своей властью оба берега, изгнав кочевников в степи, ближе к пустыням. Шесть южных племен согласились войти в состав будущей Империи и осели на земле, остальные же одиннадцать – ушли к югу.
Того северного вождя звали Катарианс, как и столицу Катарии, со времени основания которой и ведется летосчисление…
Бывшие охотники большей частью начали заниматься земледелием, благо плодородные почвы юга позволяли. Смешавшись с оседлыми южанами, они и породили тот народ Катарии, что существует до сих пор.
Катария развивалась медленно, но главным ее счастьем было отсутствие всяческих соседей: на юге пустыни отгораживали ее от мира, на севере – густые, бесконечные леса, на западе – скалистый обрыв без дна, а на востоке – Тиэльские горы. Тысячу и двадцать лет жил народ катарианский в мире, пока на свет не появился первый вампир, сам себя назвавший Первоначальным. Даже сподвижники его не знали, откуда взялась в нем жажда крови и боязнь света. Тогда же родился от связи человеческой женщины и волка первый вервольф, обладавший способностью по своей воле менять облик. Чародеев, умевших бороться с нечистью, прозвали Инквизицией, а простым людям строжайше запретили практиковать магию…
Число нечисти все множилось, однако в Битве у могилы большая часть их была уничтожена, остальные же сбежали далеко на север. Вервольфы начали вести волчий образ жизни, удаляясь от человеческого подобия, а остатки вампирской орды во главе с Первоначальным воздвигли магией замок Сетакор, где и тянут годы бессмертия до сих пор…
А теперь, в конце 2024 года, те вампиры, что появились на свет после свержения Первоначального (вампиром становился не по обряду похороненный самоубийца) объединились с вервольфами в Союз против людей и зовут к себе ведьм…
«Слабые попытки… глупо… люди раздавят их…» – думала Тантра, заходя в кузницу и велением мысли зажигая очаг.
Инструменты, повинуясь ее взгляду, завертелись в работе, а девушка села на скамью и задумалась.
«А ведь я и вправду могла бы попробовать бежать… найти вервольфов… Но отец не выдержит пути через лес».
Монотонный стук молота о наковальню раньше успокаивал Тантру, теперь же она не находила себе места.
«Я могла бы убежать… если б не отец… а, все равно его жизнь кончена. Да и моя… жаль, что ничего не изменишь…»
Чувствуя себя разбитой и уставшей, Тантра ушла из кузницы, не доделав работу до конца.

Глава 2. Оборотень и вампир

В глубине леса есть поляна, которую покрывает высокая трава, имеющая рост в полчеловека. Инквизиторы избегали заходить туда, рассказывая сказки о змеях, – на самом же деле их останавливал страх перед вервольфьим городом.
Нет, они не знали всей правды о норах, уходящих глубоко в землю, но воздух, витающий над лугом, нес в себе черную ночь, сияющую луну, волчий вой и извечную жуть.
В один из серых дней октября пошел дождь, и земля вокруг входа в нору размякла.
– Ненавижу такую погоду, – сказал царь вервольфов Гектор.
В просторной норе было тепло. Посередине пылал очажок, и дым, клубясь, возносился вверх, к шумящему ливню. В норе стоял легкий запах волчьей шерсти.
Гектор-человек был невысокого роста, плотно сбитый и коренастый; смуглая кожа, черные волосы и карие глаза указывали на его южное происхождение.
1 2 3