Через несколько минут на крыльце появился Франц Лефорт – весь из себя напудренный и напомаженный, в нарядном камзоле, украшенном пышными лиловыми и сиреневыми кружевами, в кудрявом длинном парике благородного пепельного цвета – с отдельными платиновыми прядками.
– Герр Франц, вы – само совершенство! – льстиво заверил хозяина Егор.
– Благодарю, Александр, благодарю! – довольно улыбнулся Лефорт. – Кстати, мой друг, откуда тебе известно про коня Буцефала?
– Бродячий старец третьего дня рассказывал на Варварке, – не моргнув глазом, браво соврал Егор, а про себя подумал: «Осторожней надо быть, не стоит козырять своими знаниями. Ведь Алексашка Меньшиков – юноша пока неграмотный, дремучий…»
Неловко забравшись на жеребца, Франц Лефорт внимательно посмотрел на Егора.
– Если зубы перестали болеть – поешь обязательно. У Лукерьи на кухне сегодня зайчатина и рябчики. Очень вкусно. К полудню сходишь к фройляйн Анхен Монс, она даст тебе одно небольшое поручение, – многозначительно и весело подмигнул. – Она всё расскажет, что надо сделать. А нынче вечером у нас гость, сам русский царь Пётр. Готовься, будешь много плясать, петь песни.
Смотри, не напейся раньше времени! О, я смотрю, мои старые сапоги налезли на твои огромные ноги. А ты всё говорил: «Малы, мол, малы!»
– Это я просто с вечера не пил жидкости, вот опухоль и сошла с ног, сапоги и пришлись впору…
– Ха-ха-ха! – трескуче рассмеялся Лефорт. – Какая смешная шутка. Браво! Два литра Мозельского – это называется – «ничего не пил с вечера»! Ха-ха-ха!
Закрыв за Лефортом ворота, Егор отправился на поиски кухни, – в животе уже громко и противно урчало.
Приоткрыв входную дверь, он уверенно вошёл внутрь коттеджа, принюхался: съестным пахло из правого крыла. Короткий коридор упёрся в запертую тёмную дверь, Егор подёргал за ручку, нетерпеливо постучал.
– Кто там? – спросил за дверью высокий женский голос. – Ты что ли, Алексашка?
– Я, конечно, кто же ещё, открывай!
– Не открою, ты опять будешь приставать, охальник! – непреклонно и чуть дразняще сообщила женщина.
«Вы, мон шер, судя по всему, слывёте здесь записным кобелём, большим любителем женского пола!» – глумливо шепнул внутренний голос.
– Открывай, Луша, открывай! Не буду я приставать к тебе! – пообещал Егор. – Поем и пойду к фройляйн Анхен.
– К Монсихе, что ли?
– К ней самой. Так что открывай, не трону! Клянусь всеми Святыми Угодниками!
Только минут через шесть-семь, после усердных уговоров и страшных клятв, дверь широко распахнулась, пропуская Егора на кухню. Узкая и длинная дровяная плита, широкий стол, стеллажи, заставленные жестяными банками, глиняными горшками, берестяными корзинками, холщовыми и льняными мешками и мешочками.
Он сел на низкую деревянную скамью. Лукерья – полная женщина лет тридцати пяти, с добрым конопатым лицом, поставила на стол перед ним две круглые глиняные миски: первая была до самых краёв заполнена жирным сметанным соусом, в котором плавали большие куски тёмного мяса, во второй находились жареные птичьи ножки и крылышки. Рядом с мисками стряпуха положила большую деревянную ложку и серебряную двузубую вилку, придвинула дощечку с крупно нарезанными кусками серого хлеба – с ярко выраженным запахом отрубей.
Егор, никуда не торопясь, ел, раздумывая о всяком разном, в первую очередь – о предстоящем вечере. Зайчатина и рябчики были недурны, Лефорт не обманул.
– А попить дашь что? – спросил у поварихи.
– Квасу хочешь? А то господин Франц не велели тебе давать хмельного…
– Можно и кваса. Почему нет?
– Ладно, – непонятно вздохнула Лукерья, – так и быть, нацежу наливки, Бог с тобой…
Она подошла к большому дубовому бочонку, стоявшему на толстенном берёзовом полене, открыла краник, наполнила на три четверти высокую оловянную кружку, поставила её рядом с хлебной дощечкой, посмотрела на Егора – странно так, тревожно.
– Выпей, что ли! Странный ты какой-то сегодня, на себя не похожий. Всё молчишь, не пристаёшь, не щиплешься… Заболел никак?
Егор молча пожал плечами, отпил из кружки. Напиток оказался классической вишнёвой наливкой – очень ароматной, лёгкой, десять-двенадцать алкогольных градусов.
– Знаешь что, – смущённо проговорила Лукерья, глядя на Егора глазами верной дворовой собаки. – Ты приходи ночью, когда закончится эта пирушка. Я тебе, так и быть уж, открою дверь…
«Попробуй пойми этих женщин!» – пафосно воскликнул внутренний голос.
– Приду, если будет время, – вслух ответил Егор, про себя точно зная, что не придёт. Хотя с женским полом у него уже с полгода и не наблюдалось плотных контактов, но Егор не был ещё готов к близким отношениям с местными барышнями, элементарно опасаясь заразиться какой-нибудь гадостью. Тут предварительно надо было разобраться тщательно – как и что, чтобы без всяких негативных последствий…
Из ранее изученных архивных материалов Егор знал, что дом виноторговца Иоганна Монса находится недалеко от коттеджа Лефорта, под металлическим флюгером в виде чёрного лебедя. А вот сведения о самой девице – по имени Анна Монс – серьёзно расходились. Одни источники утверждали, что Анна была дочерью Иоганна, девицей благонравной и в 1687 году абсолютно непорочной и целомудренной. Согласно другим свидетельствам, Анна была виноторговцу совсем даже и не дочерью, а жизнь вела беспутную, беря с мужчин деньги за свои разнообразные услуги. Обычной проституткой, по их словам, она была, если говорить прямо, безо всяких дипломатических увёрток.
Он нашёл нужный дом быстро: тщательно оштукатуренные стены, выкрашенные в кремовый цвет, узкие окошки, бордовая черепичная крыша, над которой медленно вращался чёрный флюгер-лебедь. Егор откинул крючок, открыл калитку, поднялся на крыльцо, вежливо постучался в узкую дубовую дверь, снова запихал за щеку войлочный катышек.
– Фройляйн Монс! Антвортен! Дас ист ихь! Алексашка Меньшиков, червь недостойный!
– Входи, червь, вползай, не заперто! – ответил ему приятный, с лёгкой пикантной хрипинкой, голосок.
Через прихожую Егор прошёл в большую квадратную комнату, служившую, судя по всему, столовой. Комната была плотно заставлена различной мебелью, на поверхности которой располагались многочисленные безделушки: фарфоровые мопсы и кошечки, деревянные фигурки слонов, японские веера, шкатулки, щедро украшенные перламутровыми вставками. На стенах столовой висели чёрно-белые гравюры с видами Баварских Альп, портреты каких-то мрачных мужчин и чопорных женщин.
– Ты что, уснул там, мой маленький озорник? – позвал голосок из приоткрытой правой двери напротив. – Забыл, где мой будуар?
Егор, слегка робея, вошёл в будуар фройляйн Анхен.
Будуар как будуар: широкая кровать под красным пологом, платяной шкаф, китайская ширма, прикроватный столик, трёхстворчатое зеркальное трюмо напротив которого и сидела на элегантном стуле с изогнутыми позолоченными ножками означенная фройляйн.
На первый взгляд – лет девятнадцать-двадцать, белокурые волосы до плеч, нос-кнопка, голубые глаза, на щеках – милые ямочки и лёгкая угревая сыпь. Ничего особенного, короче говоря. Одета девушка была в скромное домашнее платье с оголёнными плечами, на стройных ногах были надеты мягкие бархатные туфли без задников. Голубые глаза Анхен, отражённые зеркалом трюмо, были умными и лукавыми, с лёгкой развратинкой.
– Ну, что стоишь столбом? – удивилась милая барышня, она говорила по-русски достаточно правильно и почти без акцента, только немного замедленно, короткими усечёнными предложениями. – Иди ко мне. Увалень деревенский. Целуй! – указала пальчиком на свою лебединую шею.
Делать было нечего, Егор подошёл к девице, старательно изобразил страстный поцелуй.
– Ой, щекотно! – громко завизжала Анхен, отстранилась и посмотрела внимательно на своего кавалера: – Какой-то ты сегодня другой, Алексашка. Словно замороженный. Может, приболел?
– Я, я. Их бин кранк! – подтвердил Егор, указывая пальцем на свою щёку с войлочным шариком. – Зубы, проклятые, ноют. Флюс вскочил…
– Бедненький ты мой! – всплеснула девушка руками. – Тогда сегодня целоваться мы не будем. У тебя же, наверное, воняет изо рта. Впрочем, ты мне уже прилично надоел. Я не из тех женщин, которые долго спят с одним и тем же ухажёром. Особенно – без денег. Кстати, – подозрительно прищурилась, – ты стал говорить по-немецки совсем по-другому. Грамотно. Вот даже артикль «бин» употребил. С чего это вдруг?
– Стараюсь, моя прекрасная наяда! – влюбленно глядя на фройляйн Монс, горячо заверил Егор. – Обещаю, что непременно освою германскую речь. Вот и стараюсь…
– Молодец, хороший мальчик! – одобрила Анхен, ласково потрепала его по щеке и тут же стала серьёзной. – Раз на сегодня любовные утехи отменяются, сразу же перейдём к делам. Возьмёшь мою коляску. Ту, с откидывающимся верхом. Иван запряжёт, я прикажу. Поедешь на Разгуляй. Найдёшь там мастерскую чулочных дел мастера Шварца. Он твой тёзка. Скажешь, что от меня. Заберёшь пакет. Потом посетишь аптеку месье Жабо. Там для меня должны приготовить микстуру от кашля. После этого заедешь в Рыбные ряды. Купи чёрной и красной икры. Только смотри, свежей! Осетрового балыка – большой кусок. Две средних стерлядки. Как это будет по-русски? Копчёных, вот! Возьми деньги, – небрежно протянула несколько серебряных монет. – Сдачу потом отдашь. Пересчитаю!
– Это всё, моя нежная госпожа? – склонился Егор в шутовском поклоне.
– Не паясничай, мужик! – гневно прикрикнула молодая женщина и даже гневно топнула ножкой. – Главное будет вечером. Сегодня к герру Лефорту приезжает царь Петер. Гадкий, противный молокосос. Я его буду очаровывать. Говорят, он до сих пор ещё не знает женщин. Это очень хороший шанс. Мы с Францем решили, что пришло время. Буду приручать этого дикаря. Понимаешь? Вот и хорошо. Я его очарую. Как? Так, что он потеряет голову. Навсегда. Я очарую и исчезну. Петер начнёт искать меня. Ты его проводишь. Утром отвезёшь мальчишку во дворец, в Преображенское…
– Провожу, отвезу. – Егор покладисто кивнул головой.
Анхен Монс неожиданно превратилась в разъярённую фурию:
– Ты что усмехаешься, русский недоносок? Не сметь улыбаться, дурак сиволапый! Если не приведёшь ко мне царя, сотру в порошок! Лично отрежу твой любимый отросток! Отсеку топором!

Глава третья
Знакомство с Петром, первое покушение

Коляска, в которую была запряжена смирная гнедая лошадка, чуть заметно переваливаясь с боку на бок, плавно катилась по пыльному российскому просёлку. Светило ласковое июльское солнце, в голубом бездонном небе весело щебетали еле видимые жаворонки, тёплый ветерок нежно шевелил волосы на голове. Но Егору было не до любований красотами русской природы, он усиленно размышлял:
«А может быть, эта Анхен и „заменена“ экспериментаторами на своего „агента“? Почему бы и нет? Теоретически – вполне даже возможно. Хотя, рановато, честное слово. По идее, они должны дождаться, когда начнутся реальные Петровские реформы. Когда эти реформы и прочие нововведения серьёзно навязнут в зубах у бояр, плешь у них протрут. Тогда и ответная реакция на неожиданную смерть Петра будет сильнее, Россия с удвоенной скоростью понесётся обратно, в убогую патриархальную старину. Так-то оно так, но надо все варианты просчитывать…»
В конце концов, Егор решил ограничиться только подменой пузырька с микстурой от кашля. Вполне логично если предположить, что там коварно подмешан яд – для неожиданно закашлявшего царя…
Показались знаменитые Покровские ворота.
Нет, всё было совсем даже и не так: сперва в ноздри ударил сильный трупный запах (уж в этом-то Егор разбирался – служил, всё-таки, не в стройбате!), поднял глаза – вот они, Покровские ворота. Смешные такие – деревянные, слегка помпезные. Несколько стрельцов уныло бродили рядом с воротами – в красных (клюквенных?) и зелёных кафтанах, горели костры – невесёлые, дымные, тоскливые. Но противно пахло вовсе не от костров: в обе стороны от ворот шёл полуразрушенный неглубокий ров, а по городской стороне рва стояли виселицы, визуально – несколько сотен.
«Ничего не понимаю! – брезгливо заявил внутренний голос. – Ну, повесили гада, какие вопросы? Заслужил – получи! Это как раз и понятно. Повесили – сняли и закопали. Нет же, всё должно висеть – в назидание другим… Вон – скелет висит в обносках… Да, бывает. Но как же – воняет, так его! Ладно – перетерпим…»
А ещё рядом с дорогой, метрах в десяти, стояла толстая дубовая колода, возле которой горкой лежало с пару десятков отрубленных, уже почерневших воровских рук, над этим холмиком настырно кружили, хищно жужжа, разноцветные жирные мухи…
Егор спокойно проехал через ворота.
Все эти поручения по чулкам-микстурам – дело плёвое: гаркнул пару раз, что шкуру снимет, бросил вожжи, вошёл, забрал посылки, дальше поехал. Правда, около аптеки какие-то серые личности явно намеревались увести повозку, но – успел, по ходу дела сорвал с аптечного фасада плоскую вывеску, метнул. Попал, конечно, будут, уроды, знать в следующий раз, с кем связались…
А вот с Рыбными рядами – это да! Блин, это был реальный 1995 год, самые что ни на есть натуральные и тёмные бандитские времена. Подъехал – лучше бы не подъезжал: вонюче, людно, нищих и калек – несчитано, такое впечатление, что раза в два больше, чем обычных людей – покупателей и продавцов вместе взятых…
– О, кукуйский хват пожаловал! – известил тоненький наглый голосок. – Чечаз мы его смешаем в солянку польскую! Гы-гы-гы!
Подошедший паренёк был низкорослый и худенький, лет восемнадцать-девятнадцать, но по глазам было сразу видно, что парнишка тёртый, скользкий и смышлёный. К ногам юнца преданно жался здоровый тёмно-серый волкодав.
– Ты сторожишь, Швелька! – с усмешкой посоветовал пареньку безногий калека, скромно стоящий у обшарпанной стены двухэтажного дома. – Данилыч-то у нас нынче обитает при знатных чужеземных господах. Пожалуется на тебя немчуре, а те ребята страшные, вмиг задерут – как дикого кабана, ха-ха, – засмеялся невесело, словно бы через силу.
– Ну, чего тебе надо, вьюноша шустрый? – дружелюбно спросил Егор. Сперва-то он хотел по-простому заехать наглецу в зубы, но потом присмотрелся: за худосочной спиной Швельки маячило несколько хмурых личностей – полных отморозков, по внешнему виду. Да и у волкодава глаза посвёркивали очень уж недобро. Опять же следовало и приятелей здесь заиметь, к которым можно было бы обращаться с разными вопросами.
– Да ты совсем забурел, морда кукуйская! – неожиданно возмутился парнишка. – Всего-то и старше меня на один годок, а обзывается «вьюношей»!
Егор нахмурился слегка:
– Ты по делу говори, земеля, нет у меня времени точить лясы с тобой!
– Можно и по делу. Одна копейка с тебя – возок постеречь. И ещё две – за прошлый раз.
– Какой ещё такой – прошлый раз?
– А неделю назад, запамятовал? Кто уехал, а за охрану так и не заплатил, мол, очень торопился к зазнобе?
– Ну, было такое дело, – легкомысленно пожал Егор плечами. – Бывает. А почему две деньги, когда полагается одна?
– Одна – за честный пригляд, другая – честный штраф, чтобы не забывал в другой раз. Так-то вот, если по правде!
Бросив вымогателю три копейки-чешуйки, Егор прошёлся по рядам. Рыбное изобилие откровенно поражало: каких рыбин тут только не было, всевозможных видов и размеров! Рыба свежая и вяленая, копчёная и солёная – в больших бочках. Один из осетров явно весил больше ста пятидесяти килограммов, гигантский сом был длиной больше трёх метров… И всё это было безумно и непривычно дёшево: за пару-тройку копеек можно было купить приличный по размерам бочонок с солёной воблой или полновесный килограмм (на глазок) свежайшей чёрной икры.
Быстро сделав покупки, Егор подошёл к возку, уверенным барственным жестом подозвал к себе Швельку.
– Чего тебе ещё? – недовольно скривился паренёк, провожая жадным взглядом дородную боярыню в собольем капоре (и это летом!). – Говори быстрее, а то у меня ещё дел невпроворот!
Волкодав солидно гавкнул, словно соглашаясь со своим хозяином.
– Ты уважаешь хлебное вино?
– А кто же его не уважает? Ты знаешь такого человека?
– Тогда давай через следующий первый день недельный встретимся в царском кружале, в том, что на Разгуляе. Посидим, покалякаем с тобой за жизнь нашу скорбную…
– Дело намечается какое? – Глаза Швельки заблестели заинтересованно.
– Может, и дело! Там видно будет…
– Тогда я с собой ещё прихвачу Алёшу Бровкина. Помнишь, вы с ним пирогами тухлыми торговали вместе?
– Помню, прихвати, конечно! – согласно кивнул Егор головой, а про себя подумал:
1 2 3 4 5 6 7