..
Шарейн!
А место, на которое она смотрит, - разве не на этом месте лежал он на
другом корабле в своем сне?
Этот - и есть тот корабль? Кентон опять увидел белую и черную палубы,
розовую каюту и изумрудную мачту. Это тот самый корабль! Сон? Но что
передвинуло игрушки?
Удивление Кентона росло. В то же время нарастало беспокойство,
возбуждение, любопытство. Он обнаружил, что, глядя на корабль, не может
четко рассуждать; казалось, корабль притягивает его к себе, наполняет его
каким-то напряженным ожиданием. Кентон снял со стены занавес и набросил на
сверкающую загадку. Потом вышел из комнаты, каждый шаг давался ему с
трудом, непреодолимым было желание вернуться, повернуть голову. Он вытащил
себя за дверь, чувствуя, будто чьи-то руки держат его, тащат назад. Все
еще стараясь не обернуться, он протиснулся в дверь, затворил ее, закрыл на
замок.
В ванной он осмотрел ссадину на голове. Болезненная, но ничего
серьезного. Холодный компресс в течение получаса - и ничего не будет
видно. Он говорил себе, что, должно быть, упал на пол под действием
странного запаха, - но знал, что это не так.
Кентон пообедал в одиночестве, не обращая внимания на то, что стояло
перед ним; мозг его по-прежнему был в недоумении. Что связано с этим
блоком из Вавилона? Кто пометил внутрь его корабль и почему? В письме
Форсита говорилось, что блок нашли в холме, известном под названием Амран,
непосредственно к югу от Ксара - развалин "дворца" Набупалассара. Кентон
знал: существуют доказательства, что Ксар - одна из сторон Е-Сагиллы,
зиккурата, ступенчатого храма, который когда-то был Великим Домом богов в
древнем Вавилоне. Блок, должно быть, пользовался особым почтением,
заключил Форсит, поскольку только он был спасен при разрушении города
Сеннахерибом и впоследствии помещен в восстановленный храм.
Но почему к нему относились с таким почтением? Почему такой чудесный
корабль был заключен в камне?
Какой-то ключ к разгадке могла дать надпись, если бы не была так
повреждена. В своем письме Форсит указывал, что имя Иштар - матери-богини
всех вавилонян, а также богини мщения и разрушения, несколько раз
повторялось в надписи. Видны были также стрелообразные символы Нергала,
бога вавилонского Аида и повелителя мертвых. Много встречались символы
Набу, бога мудрости. Эти три имени были почти единственными различимыми
словами на блоке. Как будто кислота времени, изъевшая остальные знаки, эти
не могла тронуть.
Кентон читал клинопись почти так же свободно, как родной английский.
Он припомнил, что в надписи символы Иштар говорили о ее гневной ипостаси
скорее, чем о доброй. И всегда сопровождались знаком Набу, одновременно
обозначавшим сигнал об опасности, предупреждение.
Очевидно, Форсит этого не заметил - или не счел достойным упоминания
в письме. По-видимому, он также не подозревал о таинственном запахе блока.
Что ж, теперь нечего раздумывать о надписи. Она исчезла навсегда с
пылью, в которую превратилась.
Кентон нетерпеливо отодвинул стул. Он знал, что весь час тянул время,
разрываясь между горящим желанием вернуться в комнату, где находился
корабль, и страхом, что когда он туда вернется, все его приключение
окажется иллюзией, сном; Что маленькие фигуры на самом деле не двигались,
что они на тех же местах, где и были, когда он впервые увидел корабль, что
это всего лишь игрушки - ничего больше. Больше оттягивать он не будет.
- Больше обо мне сегодня не беспокойтесь, Джевинс, - сказал он
дворецкому. - У меня важная работа. Если будут звонить, говорите, что меня
нет. Я закроюсь, и тревожить меня можно только, если протрубит архангел
Гавриил, не меньше.
Старик слуга, полученный Кентоном в наследство от отца, улыбнулся.
- Хорошо, мистер Джон, - сказал он. - Я не позволю никому беспокоить
вас.
Путь в комнату с кораблем пролегал через другую, где Кентон держал
предметы, приобретенные им в разных отдаленных концах земли. Проходя, он
заметил яркое голубое свечение о остановился, как будто его задержали.
Свечение исходило от рукояти меча в одном из шкафов - любопытного оружия,
купленного им у одного кочевника в Аравийской пустыне. Меч висел на
старинном плаще, в который он был завернут, когда вороватый араб
проскользнул в его палатку. Бесчисленные столетия обесцветили лазурь
плаща, на чьей ткани извивались большие серебряные змеи, кабалистически
переплетенные.
Кентон достал меч. Серебряные змеи, двойники тех, что изображались на
плаще, вились вокруг рукояти. От рукояти отходил бронзовый стержень,
восьми дюймов длиной и трех толщиной, круглый, как посох. Стержень
расширялся и распластывался в лезвие в форме листа в два фута длиной и в
шесть дюймов шириной в середине. В рукоять был посажен большой
туманно-синий камень.
Камень больше не был туманным. Он стал полупрозрачным и светился, как
огромный сапфир.
Повинуясь полуоформленной мысли, связавшей эту новую загадку и
сиянием корабля-игрушки, Кентон снял плащ и набросил его себе на плечи.
Держа в руке меч, он открыл дверь и закрыл ее за собой на ключ; подошел к
завешенному кораблю; снял с него покрывало.
Чувствуя, как сильнее забилось сердце, Кентон отпрянул.
На корабле виднелись лишь две фигуры: барабанщик, сидевший на
корточках на черной палубе, положив голову на руки, а на белой палубе
девушка, склонившаяся на перила и смотревшая в гребную яму.
Кентон выключил электричество и стоял в ожидании.
Ползли минута за минутой. Отсветы огней Пятой авеню проникали сквозь
занавеси и отсвечивали в корабле. Приглушенно, но отчетливо доносились
звуки уличного движения, по временам гудки автомобилей - знакомый голос
Нью-Йорка.
Что за ореол окутал корабль? И куда делись звуки с улицы?
Комната наполнялась тишиной, как сосуд наполняется водой.
Но вот тишину нарушил звук - звук волн, томный, ласкающий. Звуки
гладили, такие усыпляющие, прижимали веки. С огромными усилиями он удержал
глаза открытыми.
На него наплывал круглый серебряный туман. В тумане плыл корабль,
весла его неподвижны, парус наполнен наполовину. Волны завивались у
заостренного носа, светло-бирюзовые с кружевами пены.
Половина комнаты потерялась в волнах приближающегося моря... та
часть, в которой он стоял находилась на много футов выше волн... они так
далеко внизу, что палуба корабля на уровне его ног.
Корабль приближался. Кентон удивился, почему не слышит свиста ветра,
грома ураганов, ни звука, кроме слабого шепота увенчанных пеной волн.
Отступая, Кентон уперся спиной в противоположную стену. Перед ним
плыл туманный мир, и на его груди - корабль.
Кентон прыгнул, нацеливаясь на палубу.
Вокруг него теперь ревел ветер, ветры выли и кричали - он их слышал,
но совсем не чувствовал. И неожиданно все стихло.
Ноги Кентона коснулись твердой поверхности.
Он стоял на белой палубе, лицом к розовой каюте, чьи маленькие
цветущие деревья были полны воркующими голубями с алыми клювами и зелеными
лапами. Между ним и дверью каюты стояла девушка, мягкие карие глаза полны
удивлением и тем же недоверием, которое он видел в глазах Шарейн, когда та
впервые увидела его у изумрудной мачты.
- Ты повелитель Набу, что явился из воздуха, в его плаще мудрости, на
котором вьются его змеи? - прошептала девушка. Но этого не может быть -
Набу очень стар а ты молод. Ты его посланец?
Она опустилась на колени, сложила руки, ладонями наружу, над лбом.
Потом вскочила и побежала к закрытой двери каюты.
- Кадишту! - она кулаком ударила по двери. - Святая, вестник от Набу!
Дверь каюты распахнулась. На пороге стояла женщина - Шарейн. Взгляд
ее упал на Кентона, потом - на черную палубу. Он тоже посмотрел туда. Там
на корточках сидел барабанщик; казалось, он спит.
- Карауль, Саталу! - сказала Шарейн девушке.
Она схватила Кентона за руку и втащила его в дверь. Там были еще две
девушки. Они уставились на Кентона. Шарейн вытолкнула их.
- Наружу! - прошептала она. - Наружу и помогите Саталу.
Они выскользнули из каюты. Шарейн подбежала к другой, внутренней,
двери, ведущей во вторую часть каюты, и закрыла ее на затвор.
Потом повернулась и медленно подошла к Кентону. Протянула к нему
тонкие пальцы, коснулась ими его глаз, рта, сердца - как будто хотела
убедиться, что он реален.
Взяла его руки в свои, прижалась к ним лбом, волны ее волос окутали
его. Волосы ее - серебряная сеть, в которую устремилось его сердце.
Она подняла голову, посмотрела на него.
- Что повелитель Набу хочет сказать мне? - голос ее поразил Кентона
опасной мягкостью. - Каковы его слова ко мне, посыльный? Я готова слушать
- в своей мудрости повелитель Набу прислал посыльного, которого легко...
слушать.
В голосе ее звучало легкое кокетство, в обращенных к нему туманных
глазах - озорство.
Потрясенный близостью к ней, в поисках прочной почвы, Кентон пытался
найти слова ответа. Стараясь выиграть время, он осмотрелся. В дальнем
конце каюты алтарь. Он вышит блестящими жемчужинами, перламутровыми и
бледными лунными камнями, застывшим молочным хрусталем. Перед алтарем семь
хрустальных бассейнов, из них поднимается неподвижное серебряное пламя. За
алтарем альков, но свет семи огней скрывает его содержимое. У Кентона
появилось смутное ощущение, что в алтаре кто-то скрывается.
В дальнем конце каюты низкий широкий диван слоновой кости, выложенный
молочным хрусталем и украшенный золотыми арабесками. Серебряные шпалеры
покрывают стены, многоцветные, вышитые цветами. Мягкие глубокие серебряные
ковры покрывают пол каюты, на коврах - груды подушек. Сзади и слева
открыты два широких низких окна, сквозь них струится серебряный свет.
На подоконник села птица, снежно-белая, с алым клювом и лапками;
посмотрела на Кентона, прихорошилась, проворковала и улетела.
Мягкие ладони коснулись его, лицо Шарейн было близко, в глазах теперь
- глубокое сомнение.
- Ты на самом деле от Набу? - спросила она и ждала ответа; а он
по-прежнему не знал, что сказать. - Ты должен быть посланником, - она
запнулась, - иначе... как ты можешь оказаться на борту корабля Иштар?... И
ты одет в плащ Набу... у тебя его меч... я много раз видела его в храме в
Уруке... и я так устала от этого корабля, - прошептала она. - Я хочу снова
увидеть Вавилон! О, как я хочу в Вавилон!
Теперь Кентон нашел нужные слова.
- Шарейн, - смело сказал он, - у меня есть послание для тебя. Это
правда, а наш повелитель Набу - бог правды, поэтому послание должно быть
от него. Но прежде чем я сообщу его тебе, расскажи мне - что это за
корабль?
- Что за корабль? - она откинулась, теперь все ее лицо выражало
недоверие. - Но если ты действительно от Набу, ты должен это знать!
- Не знаю, - ответил он. - Не знаю даже значения того послания,
которое несу - расшифровать его должна ты. Но я здесь, на корабле, перед
тобой. И своими ушами я слышал приказ - приказ самого Набу - я не должен
говорить, пока ты не расскажешь мне, что это за корабль.
Некоторое время она стояла, разглядывая его, изучая.
- Неисповедимы пути богов, - вздохнула она наконец. - Трудно их
понять. Но - я повинуюсь.

4. ГРЕХ ЗАРПАНИТ
Шарейн опустилась на диван и поманила Кентона к себе. Положила руку
ему на сердце. Сердце забилось от ее прикосновения, она тоже почувствовала
это и слегка отодвинулась, улыбаясь, глядя на него сквозь полуприкрытые,
загибающиеся ресницы. Подогнула под себя стройные ноги в сандалиях, зажала
белые руки меж круглых коленей. А когда заговорила, голос ее звучал
негромко, музыкально.
- Грех Зарпанит; рассказ о ее прегрешении против Иштар; Иштар могучей
богини матери богов и людей, повелительницы неба и земли - которая любила
ее.
Главной жрицей Иштар в ее Большом доме в Уруке была Зарпанит.
Кадишту, святая, была она А я, Шарейн, родом из Вавилона, стояла к ней
ближе всех; ее главная помощница; она любила меня, как ее любила Иштар.
Через Зарпанит богиня давала свои советы и предупреждения, награждала и
наказывала - королей и простых людей. В теле Зарпанит приходила богиня в
свой храм, видела глазами Зарпанит, говорила ее устами.
Храм, в котором мы жили, назывался Домом семи богов. В нем было
святилище Сина, бога богов, живущего на Луне; Шамаша, сына Сина, чей дом
на Солнце; Абу, повелителя мудрости; Ниниба, повелителя войн; Нергала,
Темного безрогого, правителя мертвых; и Бела-Мардука, великого повелителя.
Но прежде всего это был дом Иштар, здесь она была в своем праве - ее храм
был ее святым домом.
Из Гутава, на севере, из храма, в котором темный Нергал правил так
же, как в Уруке правила Иштар, приехал в Дом семи богов жрец, чтобы стать
главным жрецом храма Нергала. Звали его Алусар - и как Зарпанит была
близка к Иштар, так он был близок к Нергалу. Нергал проявлял себя через
Алусара, говорил через него и временами жил в нем, как жила иногда в
Зарпанит Иштар. Вместе с Алусаром прибыла свита жрецов, и среди них это
порождение слизи Нергала - Кланет. Кланет был так же близок к Алусару, как
я - к Зарпанит.
Шарейн подняла голову и сузившимися глазами посмотрела на Кентона.
- Я узнала тебя! - воскликнула она. - Ты недавно лежал на корабле и
следил за моей борьбой с Кланетом. Я узнала тебя, хоть тогда на тебе не
было этого плаща и меча; и ты исчез, когда я смотрела на тебя.
Кентон улыбнулся ей.
- У тебя было испуганное лицо, - сказала она. - Ты смотрел на меня
испуганными глазами - и бежал!
Она привстала; он видел, что ее вновь охватило сомнение; презрение в
ее голосе вызвало в нем вспышку гнева. Он привлек ее к себе.
- Я был тот человек, - сказал он. - И не моя вина, что я исчез, я
вернулся, как только смог. И твои глаза обманули тебя. Никогда больше не
думай, что я тебя боюсь! Посмотри мне в глаза! - яростно говорил он.
Она смотрела - долго; вздохнула и отклонилась, снова вздохнула и
качнулась к нему, томно. Его руки обхватили ее.
- Довольно, - она отвела их. - Я не тороплюсь читать в глазах
незнакомцев. Но беру свои слова назад - ты не боялся. И не сбежал! Теперь
я в тебе не буду сомневаться. Да будет так!
Между Иштар и Нергалом, - продолжала она прерванный рассказ, -
существуют и всегда должны существовать ненависть и борьба. Потому что
Иштар - созидательница жизни, а Нергал - ее уничтожитель. Она возлюбленная
добра, он возлюбленный зла. И как же можно соединить небо и ад, жизнь и
смерть, добро и зло?
И все же она, Зарпанит, кадишту, святая жрица Иштар, ее любимица,
соединила все это. Там, где ей следовало отвернуться, она посмотрела с
вожделением; там, где нужно было ненавидеть, она - любила!
Да, жрица повелительницы жизни полюбила Алусара, жреца повелителя
смерти! Ее любовь была ярким пламенем, в котором она видела его и только
его. Будь Зарпанит самой Иштар, она ради Алусара пошла бы в жилище
мертвых, как поступила богиня ради своего возлюбленного Таммуза, - чтобы
забрать его оттуда или жить там с ним.
Да, даже жить с ним там, в холодной тьме, где медленно передвигаются
мертвые, перекликаясь слабыми птичьими голосами. В холоде царства Нергала,
в голоде его жилища, в черноте его города, где самая глубокая тень земли
как солнечный луч, Зарпанит была бы счастлива - зная, что она с Алусаром.
Так сильно она любила его!
Я помогала ей в ее любви - ради любви к ней, - шептала Шарейн. - Но
Кланет всегда был рядом с Алусаром, ожидая шанса предать его и самому
занять его место. А Алусар верил ему. И вот настала ночь...
Шарейн замолчала, лицо ее казалось изможденным от ужаса воспоминаний.
- Настала ночь... ночь, когда Алусар лежал с Зарпанит... в ее
комнате. Он обнимал ее... она обнимала его... губы и соприкасались...
И в эту ночь спустилась с неба Иштар и вселилась в нее!..
И в то же мгновение из своего темного города явился Нергал... и
вселился в Алусара...
И в объятиях друг друга, глядя друг другу в глаза, охваченные огнем
смертной любви... были... Иштар и Нергал... небо и ад... душа жизни
слилась с душой смерти!
Шарейн задрожала и заплакала, прошли долгие минуты, прежде чем она
снова смогла заговорить.
И тут же двое обнявшихся были оторваны друг от друга. Мы были
подхвачены ураганом, ослеплены молниями, обожжены и избиты о стены. А
когда пришли в себя, вокруг были все жрецы и жрицы всех семи храмов.
1 2 3 4