Джулия Тиммон
Не размениваясь по мелочам
1
– В каком смысле – уезжаешь? Опять?! – почти прокричал Рассел, резко наклоняя вперед голову, сильнее морща высокий с небольшими залысинами лоб и сжимая телефонную трубку с такой яростью, будто это рукоять пистолета, а впереди не окно собственной гостиной, а вызванный на дуэль враг. – Куда, скажи на милость? Снова в Давенпорт?! Какого черта тебе не сидится на месте?!
– Ну-ну, расшумелся, – ласково-вкрадчивым голосом пробормотала Ребекка.
Рассел прекрасно знал, почему сестра столь кротка и не принимает за оскорбление его злобный тон. Догадывался, с какой просьбой она вот-вот к нему обратится, и мечтал тотчас прекратить разговор, чтобы Ребекка забыла о безумных планах и осталась дома. Увы, в обращении с женщинами ему порой недоставало жесткости.
– Послушай, Ребекка, – проговорил он, в который раз пытаясь образумить сестрицу, но зная твердо, что та, убеждай ее не убеждай, поступит по-своему. – Тебе тридцать лет.
– Я прекрасно помню. И что с того?
– Пора наконец повзрослеть! Ты вернулась бог знает откуда всего полмесяца назад! Тебя и в прошлый раз отпустили со скрипом, а теперь наверняка уволят – таких несерьезных не держат нигде.
– Ты про «Данкин доунатс»? – Ребекка снисходительно фыркнула. – Я сама оттуда ушла.
– Что?! – Не веря собственным ушам, Рассел в негодовании покачал коротко стриженной головой. В кого уродилась его беззаботная сестрица, было ведомо одному Господу.
– Что-что! Ушла. И ни капли не жалею. Условия там невозможные, график безумно неудобный. Да за такую работу в приличных заведениях платят в два раза больше, эти же за целые полгода не накинули мне и сотни! Нет, это не для меня, я поняла. И сразу сходила к управляющему, сказала: давайте расчет.
– Естественно, не для тебя! – выпалил Рассел, теряя остатки терпения. – Если бы ты поменьше валяла дурака, если бы взялась за ум, то жила бы совсем по-другому, могла бы…
– Могла – не могла, – сварливо и с досадой проговорила Ребекка. – Только давай не будем о музыке. И, пожалуйста, не читай мне нотаций. Я живу как хочу, извиняться за то, что я такая, ни перед кем не намерена. К тому же… – Она осеклась, наверное вспомнив, что, дабы добиться от брата желаемого, стоит потерпеть его ворчание и быть помягче. – Словом, за мою работу не волнуйся. Я уже нашла новое место. Меня и обязанности устраивают намного больше, и оплата здесь выше, и начальник, кажется, нормальный человек. Первый рабочий день через полторы недели, поэтому, пока есть время, я решила съездить по личным делам.
Рассел против воли ухмыльнулся.
– К этому своему? Который не помнит, ни когда у тебя день рождения, ни какого цвета были при прошлой встрече волосы?
– Ну и что здесь такого? – Голос Ребекки прозвучал чуть более звонко и напряженно.
Бедняжке неприятно говорить на эту тему, с болью за сестру отметил про себя Рассел.
– Он творческая личность, живет в каких-то неведомых нам мирах – ему простительно. И потом, тот мой цвет волос был ужасный, не понимаю, как до меня сразу не дошло. – Ребекка резко замолчала и перевела дух.
Расселу стало неловко оттого, что он заставил сестру оправдываться. В своих сердечных делах, какими бы немыслимыми они ни казались со стороны, принимать решения могла лишь она. Ему же и самому в этом смысле, мягко говоря, похвастаться было нечем.
– Кевин теперь не в Давенпорте, – произнесла Ребекка с душераздирающей нерешительностью, которая проглядывала из-под напускного легкомыслия в очень редких случаях и всякий раз заставляла Рассела гадать, кто же она на самом деле, их великовозрастная девочка. – В Давенпорте у него нет вдохновения. Переехал в Джексонвилл, на побережье, – договорила Ребекка.
Рассела так и подмывало высказать все, что он думает об избалованном родительскими деньгами Кевине Хейсе, бездарном ничтожестве, возомнившем себя поэтом, но, не желая причинять глупышке-сестре страданий, он вернулся к разговору о работе:
– Да, кстати, ты так и не сказала, что это за новое место. – Уборщицы? Дворничихи? – чуть не слетело с губ. Из-за жуткой несобранности и лени Ребекка загубила свою жизнь и теперь была вынуждена браться за любую работу, впрочем надолго ее не хватало нигде.
– Буду развозить бутерброды и другие закуски, – объявила Ребекка чересчур воодушевленно, пытаясь уверить брата, что новая работа чуть ли не предел ее мечтаний. – А что? – тоном человека, привыкшего защищаться от нападок, тотчас спросила она, хотя Рассел ничего не сказал, лишь провел рукой по лбу, складки на котором последнее время ни на минуту не расправлялись, и тяжело опустился в кресло, чего сестра, естественно, не могла видеть. – Буду общаться с разными людьми, к тому же приносить пользу, – протараторила Ребекка. – К ланчу, если с утра торчишь в каком-нибудь треклятом офисе, страшно разыгрывается аппетит. Как удобно: перерыв только начался, а тебе уже привезли бутерброды – пожалуйста! Приятного аппетита! – Ребекка засмеялась деланым смехом.
Рассел устало откинулся на высокую спинку кресла, обтянутого материей загадочного бордово-фиолетового цвета. Йоланду завораживало все мистическое и необыкновенное. Эту мягкую мебель выбирали они с Томми.
– Дорогая моя, об общении с разными людьми, мой тебе совет: забудь. Занятым офисным работникам неинтересно и некогда трепаться с разносчицами чертовых бутербродов.
Ребекка усмехнулась, и по этому отрывистому, чуть нервному смешку Рассел понял, что задел сестру за живое. И пусть, подумал он. Может, хоть так заставлю ее выбросить из головы разную дурь и наконец зажить по-человечески.
– Значит, по-твоему, разносчики не люди? – медленно произнесла Ребекка. – И не заслуживают нормального обращения?
– Заслуживают, разумеется заслуживают! – Оттого что ему не под силу растолковать сестрице элементарные вещи, Рассела взяло отчаяние. Он порывисто наклонился вперед, зажмурился, провел по лицу широкой огрубевшей на суровой Аляске ладонью и прибавил тише и безнадежнее: – Разносчики и чистильщики, естественно, тоже люди. Их труд нужен и важен, как и любой другой, но пойми же ты наконец… – Он махнул рукой. – Впрочем, я говорил об этом сотню раз. Да и не обсуждают столь важные дела по телефону. Знаешь, что меня больше всего волнует во всех твоих бесконечных историях? Ты мать, Бекки. И когда планируешь, как провести свободное время, или устраиваешься на работу, либо пытаешься наладить отношения с очередным парнем, должна прежде всего помнить о ребенке…
Его взгляд скользнул на изображения счастливых детских мордашек. Фотографии так и висели в огромной розовой раме на бледно-лиловой стене. Вот Шелли всего лишь полгодика. Измазалась оранжевым морковным пюре и довольно хохочет. Вот она же несколько месяцев спустя – в парке, на карусели, верхом на длинношеем лебеде. Глаза круглые, точно вишни, взгляд немного испуганный и вместе с тем восторженный. Рот до ушей. Шапочка с заячьими ушками съехала набок и закрывает половину пухлой румяной щечки. Вот четырехгодовалый Томми. Пытается выглядеть серьезным, но уголки губ так и тянутся вверх, а глаза смеются столь детски счастливым беспечным смехом, что, когда смотришь на это личико, замирает сердце. Загорелые крепенькие руки блестят на солнце. Челка подстрижена до смешного коротко – накануне он достал ножницы, трогать которые ему строго запрещалось, и тайком «сделал себе стрижку». Ох и намучилась же после этого парикмахерша, пытаясь привести его голову в божеский вид!
Ребекка кашлянула, и Рассел очнулся от горько-сладких дум. Ему на ум вдруг пришла мрачная мысль: сейчас она напомнит, что и сам-то я не отец, а бог знает что. Однако сестра не стала травить ему душу.
– Да, я мать, верно. И люблю сына до умопомрачения, – несчастно-покорным голосом пробормотала она. – Послушай, я именно по этому поводу и звоню. Ну, чтобы договориться насчет Терри…
– Я сразу догадался – не дурак.
Ребекка вздохнула не то с облегчением, не то извинительно. Рассел снова взглянул на фотографии детей и вдруг почувствовал, что если теперь же не выбежит прочь из комнаты, то сойдет с ума от тоски, но даже не встал с кресла, а лишь отвернулся к окну. Небо затягивали тучи, грозя обрушиться на город затяжным ливнем. Полуголые ветви кленов во дворе обреченно раскачивались на ветру, теряя все больше и больше желто-красных зубчатых листьев. Осень, как назло, выдалась унылая и ненастная. Утешения не сулило ничто вокруг.
Ребекка после минутного молчания вновь кашлянула.
– Ну так ты согласен, Расс? – с надеждой в голосе спросила она.
– Согласен? – Рассел не сразу вспомнил, что держит трубку возле уха и что разговаривает с сестрой. Слишком много он в последнее время работал, поэтому смертельно уставал. И чересчур болезненно переживал разлуку с детьми. Пожалуй, и с Йоландой тоже. Впрочем… Так или иначе, следовало немедленно взять себя в руки. – На что согласен? – По оконному стеклу забарабанили первые капли дождя. Где-то вдалеке громыхнул гром.
– Побыть с Терри, конечно, – ответила Ребекка ангельским голоском.
– Бекки, я работаю! Дел море, каждый вечер валюсь с ног. К тому же не успел прийти в себя после Аляски, будь она неладна! Как ты не понимаешь?
– Я все прекрасно понимаю. Но ведь его надо будет всего лишь отвозить по утрам в садик, а вечером забирать, – торопливо, чтобы брат не успел вставить больше ни слова, прощебетала Ребекка. – Внимания он к себе не требует – может спокойненько играть один или читать детские книжки. И все умеет делать, ведь ты знаешь. Такой уж у него характер – я кот, гуляю сам по себе. – Она хихикнула. – Вылитый папочка!
– Пусть бы у папочки и пожил, – сказал Рассел, сам не зная, почему он так не желает брать на себя ответственность за Теренция. Наверное, дело было во внутренней неразберихе – не хотелось отравлять существование мальчика своей пасмурностью.
– Во-первых, Байлджер вечно в разъездах, во-вторых, раз у него нет ни малейшего желания общаться с сыном, думаю, не стоит и навязываться, – протараторила Ребекка, и Рассел задумался о том, насколько неправильно и нелогично устроен мир. – Ну, пожалуйста, Расс, – взмолилась Ребекка. – Как-никак Терри твой племянник. И потом я обращаюсь к тебе с подобной просьбой в первый и, может, в последний раз.
Рассел хмыкнул.
– Ты обращаешься ко мне лишь потому, что бедные мать с отцом, устав быть для внука родителями, в кои-то веки уехали отдохнуть!
– Да, конечно, – пробормотала Ребекка. – Слушай, я признаю: я неважная мать, и дочь и сестра. Но постараюсь исправиться, честное слово! Вот съезжу в Джексонвилл и начну новую жизнь!
Рассел чуть было не спросил, который это будет дубль. Сотый? Но вовремя одернул себя. Ехидством можно лишь озлобить, наставить же на путь истинный – никогда. С губ слетел тяжкий вздох.
– Надолго ты собралась?
– Всего на несколько дней, – оживленно проговорила Ребекка, почувствовав, что брат устал сопротивляться. – Сегодня понедельник. Улечу завтра утром, а к выходным наверняка вернусь. На субботу и воскресенье можешь смело строить планы, в парк с Терри поеду я сама.
– Какое великодушие! – не удержался и все-таки съязвил Рассел. Сколь легко и смело сестрица распоряжалась его личным временем!
– Детсадовских воспитательниц я уже предупредила, – пропустив колкость мимо ушей, сказала Ребекка.
– Предупредила? – удивленно переспросил Рассел.
– О том, что завтра за Терри приедешь ты, – как ни в чем не бывало ответила Ребекка. – Сообщила им твое имя, фамилию, возраст. Они не имеют права отдавать детей чужим. И очень хорошо, что у них такие порядки. Мало ли на свете разных извращенцев!
– А если бы я отказался? – задыхаясь от возмущения, спросил Рассел. – Если бы не смог, был болен или по горло загружен делами?
Ребекка хихикнула.
– Болен? Да твоему здоровью можно только позавидовать! А дела – у кого их нет? Я чувствовала, что ты мне не откажешь, хоть и предвидела, что сначала помучаешь наставлениями. Потому что волнуешься за меня, знаю. Ты самый лучший в мире брат!
– Не подлизывайся.
– Вовсе я не подлизываюсь. Говорю как есть. В общем, забирать Терри надо до шести вечера, – более деловито заговорила Ребекка, будто уломав нового клиента купить свой товар и перейдя к обсуждению условий. – Можно раньше, после ланча или дневного сна – ну, это как получится. Если опоздаешь, придется платить – по доллару за минуту. Одежду, игрушки, книги я сложу в сумки и оставлю в прихожей.
Ее наглости не было предела.
– Может, завезешь их сегодня сама? – спросил Рассел, кипя от гнева. – Чтобы мне завтра не пришлось тащиться через весь город сначала в садик, а потом еще и к вам домой.
– Ой, я не успею, – озабоченно-невинным голосом ответила Ребекка. – Мне еще столько всего надо переделать! Собраться, кое-что купить…
– Накрасить ногти, – не без яда добавил Рассел.
Ребекка смущенно засмеялась.
– Ну да, и накрасить ногти тоже.
– И как тебе только не стыдно? Передо мной, перед сыном?
– Ну-ну, не заводи старую песню. Я же пообещала: еще неделька – и стану другим человеком. Ах да, чуть не забыла! Еду надо привозить с собой.
– Какую еще еду? – Рассел сильнее обычного наморщил лоб. – Куда привозить? В Джексонвилл?
– Да нет же, – сквозь смех произнесла Ребекка. – В детский садик. Супчики, пюре. Я составлю примерный список. Но Терри не привередливый. Ест все, кроме вареной морковки, капусты и лука. А больше всего на свете любит…
– Постой-постой, – перебил ее Рассел. – По-твоему, я должен не только забирать его, но еще и каждый вечер варить супчики?
– Необязательно супчики, – старательно сохраняя беззаботный тон, сказала Ребекка. – Вари что угодно, можешь накупить полуфабрикатов или продуктов быстрого приготовления.
– И всю неделю пичкать ребенка суррогатами? Да ты в своем уме, мамаша? – Рассел медленно повернул голову и, превозмогая душевную боль, снова взглянул на фотографию с изображением Шелли, измазанной морковным пюре. К вопросу о питании детей они с Йоландой подходили крайне серьезно. Подходили… Теперь обо всем, что некогда связывало его с родными сыном и дочерью, приходилось говорить в прошедшем времени. От этого был не мил весь свет.
– Ничего! – весело пропела Ребекка. – Всего несколько дней попитаться суррогатами можно даже ребенку. Тем более что он обожает все эти гадости. Словом, смотри сам. Если что, звони. – Она помолчала, быть может чего-то ожидая.
Рассел не вымолвил ни слова. Его сердце разрывалось от бед личных, от боли за малыша Терри, да и за непутевую сестру тоже.
– Большое тебе спасибо, Расс, – куда более серьезно и проникновенно сказала она. – Понимаешь, я… Мне так нужно… И если уж начистоту…
– Не объясняй, – вдруг перебил ее Рассел. – В любовных делах самому-то нипочем не разобраться, а уж растолковать что-либо другим вообще невозможно. Поезжай, если это тебе так уж нужно. Но чтобы к выходным была дома как штык!
– Конечно-конечно, – исполненным признательности голосом пробормотала Ребекка. – Спасибо тебе, братик, – повторила она.
Мелодия мобильного, точнее дикие выкрики – не то кряканье спятивших уток, не то смех дьяволенка, – заиграла, как обычно, в шесть. Очнувшись от неспокойного прерывистого сна, Рассел поднялся с кровати, с закрытыми глазами пересек комнату, ощупью нашел на полке разрывавшуюся трубку и нажал на кнопку. Кряканье стихло. Он взял себе за правило не класть телефон под подушку. Чтобы в особенно лихие времена, когда от усталости и треволнений и днем и ночью голова шла кругом, случайно не заткнуть будильник в полусне или не решить, что звонки лишь продолжение неумолимого кошмара. За пределами теплой кровати прогнать сон было куда проще.
Рассел раскрыл глаза и взглянул на стенной календарь. Девятое октября, вторник. До дня рождения Йоланды рукой подать. На душе сделалось гадко. Теперь, впервые за десять лет, не придется обзванивать цветочные магазины да перелопачивать интернет-сайты в поисках орхидей, так похожих на стайку экзотических бабочек, мелькнуло в мыслях. Губы тронула безотрадная улыбка.
– Зато сэкономлю деньги, силы и время! – громко, чтобы взбодриться и отвлечься от черных мыслей, произнес он. Подумаешь, стайки бабочек посреди серой осени! Блажь, да и только!
Контрастный душ и таз холодной воды помогли окончательно проснуться и почувствовать прилив сил. О просьбе сестры он вспомнил, лишь когда сел за стол, придвинул чашку с мюсли и подумал о том, как было бы здорово, если бы перед ним сидел и уплетал столь любимое лакомство неунывающий весельчак Томми. Том и Терри были ровесниками. Мысль о племяннике отозвалась в душе приливом злости на Ребекку, но мгновение-другое спустя гнев сменился подобием радости.
1 2 3