Он прошел мимо фургона и углубился в чащу леса. Разумеется, он здесь не один! Не может он быть один!
Услышав шорох, он остановился как вкопанный. Неподалеку, повернувшись к нему спиной, стояла девушка. На девушке было грязное платье с оборванным подолом. Ее длинные вьющиеся волосы золотисто-рыжего цвета были связаны на затылке куском веревки. Под ногой у него хрустнула ветка, и девушка медленно обернулась. В руках она держала что-то маленькое и пушистое. С ужасом посмотрев на него полными слез глазами, она сказала дрожащим голосом:
– Эдвард… тебе не следовало так далеко заходить одному. Я… поймала кролика, правда, он еще очень маленький. Нам нужно мясо, но я… не могу…
Эдвард Биверли подошел ближе и обнял девушку вместе с ее кроликом.
– Ровена, дитя, почему ты плачешь? – ласково спросил он. – Как мы оказались в этой хижине? Зачем тебе понадобилось ловить кролика, милая?
Она изумленно и радостно посмотрела в его серые повеселевшие глаза.
– Эдвард! Ты назвал меня по имени! Ты снова узнаешь меня! О, Эдвард! – Она расплакалась.
– Конечно, я узнаю тебя, дитя, – весело ответил он. – Что за глупости? Отпусти несчастное создание, для нас двоих его мяса все равно не хватит!
Она смахнула слезы тыльной стороной ладони; Эдвард заметил, что на переносице у нее высыпали веснушки. Она, дрожа, нагнулась и опустила маленького кролика на траву. Зверек некоторое время, дрожа, стоял на месте, а потом скакнул прочь, махнув белым хвостиком, и скрылся за кустами.
– Не плачь, малышка, – сказал Эдвард, уверенно обнимая ее рукой за плечи. – Пойдем в дом – если его можно так назвать; и расскажи обо всем, что с нами произошло!
Слезы у Ровены высохли, как по волшебству. Она шагала рядом с Эдвардом, и ее зеленые глаза сияли. Наконец-то Эдвард пришел в себя! Теперь все будет хорошо. Они сели на измятые остатки ее гардероба, из которых она соорудила ему постель, и Ровена рассказала обо всем: как у Эдварда была горячка, как они бежали из Йорка и еще тысячу мелких подробностей, которые до сих пор ей некому было поведать. Он слушал ее молча, а потом ласково погладил по растрепанной голове.
– Тебе досталось, моя маленькая пуританочка! – сказал он с нежностью.
Она слабо улыбнулась.
– Вот уже несколько дней как ты можешь обслуживать себя сам, – сказала она, – но ты все время был не в себе, словно где-то далеко, и не узнавал меня. Только ел, спал и бредил… – Вдруг она замолчала и вспыхнула.
– А дальше? – Эдвард нахмурился. – Почему ты так покраснела? Я чем-то обидел тебя в горячке? Если да, я могу лишь молить тебя о прощении, ведь я был не в себе.
Ровена с трудом взяла себя в руки. Для него вполне естественно не помнить о том, что произошло за последние дни.
Видя, что она ничего не отвечает, он продолжал:
– В фургоне было мало еды? Почему ты отправилась охотиться на беззащитных кроликов, Ровена?
– Еды осталось мало, – кивнула она. – У тебя проснулся зверский аппетит, Эдвард. Вот почему я поняла, что скоро ты поправишься. Лошадь съела почти весь овес… ой, я совсем забыла!
Ровена прикусила губу; в глазах ее застыл ужас. Она приготовилась признаться в своем преступлении.
Эдвард улыбнулся:
– О чем забыла, милая? Не бойся, говори смело; я тебя не съем! Понимаешь ли ты, что я перед тобой в вечном неоплатном долгу? Ты лечила мои раны, кормила меня, соорудила мне постель из своей одежды! Ты вместе со мной вынуждена была бежать из города и искать убежища в заброшенной хижине. Ты просто чудо! Так что случилось с проклятой лошадью? Признаю, кляча мне не понравилась с самого начала, но выбора у меня не было. Лошадь покрепче не вязалась бы с фургоном!
Ровена тяжело вздохнула, встала и подошла к двери.
– Боюсь… – тонким голосом проговорила она, – боюсь, я потеряла ее!
– Потеряла? Как можно потерять такое огромное животное? – неожиданно весело спросил Эдвард Биверли, подходя к ней. – Ну-ка, признавайся, милая! Что случилось?
– Это произошло вчера ночью, – заговорила Ровена, поняв, что он не сердится. – Я очень устала и не проверила, крепко ли привязала лошадь. Сегодня утром она ушла вместе с веревкой.
– Вместе с веревкой? – изумился Эдвард.
– Мне показалось, что мы с ней подружились, – кивнула Ровена. – Сначала она меня недолюбливала. Потом я накормила ее овсом, и дело пошло на лад. И вот как она отплатила за мою доброту – сбежала ночью… – расстроенным, обиженным голосом продолжала она.
Он едва не расхохотался в голос, но, посмотрев ей в глаза, понял, что она не на шутку огорчена, и прижал ее к себе.
– Поплачь, если хочешь, бедняжечка, – ласково предложил он. – На твои хрупкие плечи легла непосильная ноша. Но теперь все кончено! Я выздоровел; настал мой черед заботиться о тебе.
Ровена, однако, не заплакала, а сердито возразила:
– Не надо!
Он отстранил ее от себя и улыбнулся, глядя на ее, мокрое от слез лицо:
– Что «не надо», дитя?
С неожиданной силой Ровена топнула ногой.
– Ну вот, опять! – воскликнула она. – Эдвард, не называй меня «дитя»!
Он порывисто вздохнул.
– Ты еще совсем малышка, – ласково возразил он. – Ну-ка, скажи, сколько тебе лет?
Ровена подняла лицо.
– Мне восемнадцать, – раздельно проговорила она. – В этом возрасте человек считается взрослым.
Эдвард Биверли не отвел от нее взглядами она вдруг вспыхнула. Он с грустью улыбнулся, потом развязал стягивавшую ее волосы веревку. Потом порывисто приподнял ее лицо ладонями и поцеловал в лоб, словно ребенка.
– Я старше тебя на десять лет, Ровена, – тихо сказал он, посерьезнев. – В наше время десять лет – как целая жизнь, милая. Когда мне было восемнадцать, еще жива была память о битве при Марстон-Мур. Тогда Кромвель был всего лишь военачальником; никто и помыслить не мог о том, что он станет диктатором. – Он вздохнул. – С тех пор прошло десять лет, десять лет войн и кровопролитий. Вначале я просто боролся за выживание, потом – Господи, прости – я понял, что мне нравится драться, не важно, на чьей стороне. Я воевал за тех, кто больше платил. Честь и верность почти ничего не значили для меня; они стали товарами, которые можно купить за деньги.
Ровена попыталась горячо возразить: ему не стоит так строго судить себя. Но Эдвард приложил палец к ее губам и продолжал:
– Десяток таких лет – слишком широкая пропасть, однако через нее можно перекинуть мост с помощью нашей честной дружбы. Ты, милая, знаешь обо мне только то, что хочешь знать. Но прошлое невозможно забыть, невозможно притвориться, будто ничего не было.
Он выпустил ее. Не глядя на него, Ровена тихо сказала:
– Мы и есть друзья, Эдвард. Мне все равно, что про нас скажут или подумают. Между нами нет никакой пропасти, поэтому… к чему нам мосты.
Она тут же смутилась и вспомнила о том, что пора готовить обед. Когда она заспешила к фургону, Эдвард долго задумчиво смотрел ей вслед.
В ту ночь Ровена спала на скамье, а Эдвард в углу на земляном полу, без подушки.
Думая, что он спит, Ровена села на своей постели и посмотрела в угол, где лежал Эдвард. Тихо вздохнув, она снова легла и невидящими глазами стала смотреть в потолок.
Он опять здоров; на один миг ей вдруг захотелось, чтобы он по-прежнему зависел от нее. После его выздоровления между ними снова возник барьер, что бы она ему ни говорила. Эдвард упорно считает ее ребенком. Он не помнит, как в бреду прижимал ее к себе, страстно целовал и просил никогда не покидать его! Он даже не помнит, как робко она отвечала на его проявления любви. Может быть, и хорошо, что он все забыл! Ровена облизала пересохшие губы, пытаясь улыбнуться при воспоминании о своей страстности. Теперь можно признаться – хотя бы себе самой – в том, что она действительно любит его, отважного роялиста. Ей не на что надеяться, Эдвард не связывает свое будущее с ней. Но она знала, что всегда будет любить его. И не важно, что он никогда не будет относиться к ней иначе как к ребенку.
Она снова рывком села и спустила ноги на пол. Эдвард беспокойно ворочался во сне. Уж не вернулась ли его болезнь?
Она прошлепала по земляному полу в его угол и присела рядом с ним на корточки. Лунный луч проник в оконный проем и осветил его лицо. Губы его шевелились; он бормотал слова, которые она не могла понять. Потом с его уст сорвался стон, и он довольно разборчиво и явно огорченно произнес: – Изабелла! Изабелла… и ты!
Ровена вдруг застыла, словно окаменела. Поскольку больше он ничего не говорил, она на ледяных ногах прошла обратно и легла. Отчаяние сковало ее сердце.
У слов Эдварда может быть единственное объяснение. Он сказал: «Изабелла!» – а потом другим тоном: «и ты». Даже во сне он сравнивает ее с Изабеллой Челлингтон – и сравнение явно не в ее пользу. Ровена подняла сухие глаза к потолку, не желая смириться с тем, что услышала. В ее сознании отдавались слова, произнесенные Эдвардом: – Изабелла! Изабелла – и ты! И ты!
Глава 19
Хижина была надежным убежищем для всякого, кто хотел скрыться от посторонних глаз. Она располагалась в достаточной близости от деревни Челлингфорд, и Ровена Тиндалл, которую перевезли в замок в четырнадцатилетнем возрасте, обнаружила ее во время одной из продолжительных прогулок по окрестностям.
В те далекие дни ей предоставляли достаточно свободы, хотя в тот день, когда она слишком глубоко забрела в чащу, ей крепко влетело от Лиззи Крофт – и за то, что долго не возвращалась, и за то, куда именно забрела. Лиззи, как никто другой, заботилась о девочке. Идя рядом с Эдвардом Биверли, Ровена смахнула непрошеную слезинку. Лиззи Крофт напомнила ей и о безвременной кончине мамы.
Чтобы не плакать, она заставила себя думать о хижине, где они с Эдвардом нашли приют. Много лет в хижине жила не слишком умная и чистоплотная старуха по имени Мег Даррант. Все в округе знали ее. К ней часто приходили из деревни, чтобы порасспросить кое о чем. Правда, тогда ее называли не ведьмой, а ведуньей. Старая Мег охотно раздавала всем желающим приворотные зелья – в обмен на монеты, которые сыпали ей веселые деревенские девушки. Несомненно, даже тогда старуха жила бедно. Возвращаясь домой, девушки наперебой рассказывали о мудрости старой Мег, о ее огромном черном коте и лесных зверушках, общество которых она предпочла обществу людей.
Лиззи Крофт рассказала Ровене, что случилось Мег Даррант во время гражданских войн. Успех вскружил старухе голову; она, кажется, и впрямь возомнила себя прорицательницей и колдуньей.
Летом 1644 года две девчонки из деревни явились к ней в лесную хижину и умоляли помочь, чтобы их женихи, ушедшие на войну с сэром Хью Челлингтоном, вернулись домой живые и невредимые. Сдуру старуха взяла у них деньги и в цветистых выражениях заверила: скоро они соединятся со своими любимыми. Девчонкам было обещано: их односельчане вернутся с победой.
Может быть, то было зловещим совпадением, но вскоре после вести о смертях и поражении при Марстон-Мур в деревню прибыл один известный пуританин – «охотник за ведьмами». Местные жители были вне себя от горя; и те же самые девушки, которые раньше просили у старой Мег Даррант помощи, теперь охотно выдали ее. Они привели «охотника за ведьмами» к самым дверям ее убогой хижины.
Черный кот, лягушки, жабы и прочие создания, обитавшие у Мег, стали неопровержимыми доказательствами ведьминской природы старухи, Ее объявили черной колдуньей. Старуха отчаянно сопротивлялась; ее схватили и стали колоть длинными иглами, проверяя, потечет ли кровь. По какой-то причине кровь не потекла; тогда Мег бросили в реку на глазах у всех. Но старуха не утонула, а лишь кричала, что она невиновна. Тогда ее вытащили из реки и сожгли на костре. Потом ее бренные останки похоронили на перекрестке дорог, воткнув в сердце осиновый кол – такая участь обыкновенно постигала и самоубийц.
Ровену пробрала дрожь. Бросив на нее вопросительный взгляд, Эдвард Биверли остановился и поудобнее перехватил узел с их жалкими пожитками.
– Устала, Ровена? – ласково спросил он.
– Нет, – ответила она сдержанно. Она не забыла о том, как ночью он звал Изабеллу. – Я… думала о бедной старой Мег Даррант.
Эдвард удивленно приподнял брови.
– По-твоему, она и в самом деле умела ворожить? – спросил он. – Уж не боишься ли ты ее проклятия, которое пало на нас за то, что мы посмели поселиться в ее хижине?
Ровена снова вздрогнула.
– Ее постигла такая ужасная смерть, – прошептала она. – Я уверена, что она была обыкновенной глупой старухой, которой нравилось слыть гадалкой. Я рассказывала тебе о том, что случилось после того, как ее… как она умерла? Хижину пытались сжечь, но она не горела, сколько бы дров ни подбрасывали в костер, разложенный вокруг. Тогда, по словам Лиззи, решили, что сам дьявол охраняет это строение.
– Нам повезло, что хижина не сгорела, – заметил Эдвард, широко улыбаясь.
– Наверное, с тех самых пор никто не ходит сюда, – продолжала Ровена. – Мы с тобой – первые, кто вошел в хижину после смерти старой Мег. Деревенские ни за что сюда не пойдут. Они говорят, что здесь водятся привидения.
– Так ты веришь в привидения, милая? – спросил Эдвард, задетый ее сдержанностью.
Ровена вздохнула.
– Я в самом деле сама не знаю, во что я верю, – Призналась она. – Говорят, духи жителей Челлингфорда, погибших в битве, бродят по погосту у церкви. – Она попыталась улыбнуться. – Но мне кажется, что я только тогда поверю в духов, когда увижу хотя бы одного собственными глазами!
– Вот как! Значит, думая, что по кладбищу бродят привидения, ты отважилась пойти туда ночью, чтобы предупредить меня об опасности! – напомнил ей Эдвард, и глаза его увлажнились.
– Да, – коротко ответила Ровена.
Ему ни к чему знать, отчего так изменился ее тон. В ту ночь она пришла предупредить его о том, что он больше не может рассчитывать на помощь Челлингтонов. И, тем не менее, он до сих пор лелеет в душе мысли об Изабелле и даже зовет ее во сне!
– Я обязан тебе жизнью, – тепло продолжал Эдвард. – А ты, милая… наверное, невзлюбила меня за то, что я назвал тебя пуританочкой?
Ровена посмотрела в сторону, сквозь деревья.
– Я никогда не говорила, что невзлюбил тебя, – медленно проговорила она.
– Ах… я вспомнил нашу первую встречу, – вдруг оживился Эдвард. – Ты была тем рыжеволосым постреленком на яблоне? Я спустил тебя на землю, а ты протянула мне яблоко.
Ровена чуть не подпрыгнула от радости.
– Я думала, ты давно забыл об этом, – сказали она, и губы у нее сами собой растянулись в улыбке. – Я дала тебе яблоко, а ты… поцеловал меня шлепнул и велел хорошо себя вести. Тогда мне было пять лет, – тихо добавила она и продолжала другим тоном, досадуя на себя за слабость: – Тогда ты приехал в замок, чтобы сделать предложена моей кузине Изабелле.
Эдвард Биверли прищурился на солнце, которое проникало сквозь густую листву у них над головой.
– Да, я сделал предложение Изабелле, – повторил он ровным тоном и кивнул. – Но все это было очень давно. Тогда я был моложе, чем ты сейчас, и, тем не менее, мы с Изабеллой стали женихом и невестой.
Он прислонился к мощному стволу дуба и посмотрел на свою спутницу сверху вниз. Ровена с радостью присела на поваленное бревно отдохнуть, они давно уже были на ногах, и девушка почувствовала усталость.
– А ты сама, Ровена… ты уже обещала кому-нибудь свое сердце? – почти весело спросил Эдвард.
Она отвернулась, пальцы ее теребили шершавую кору бревна, на котором она сидела.
– Разве я не рассказывала тебе о престарелом родиче полковника? – пробормотала она. И почему Эдвард смотрит на нее так пристально? – Отчим захотел, чтобы я вышла за его пожилого дядюшку. Вполне естественно, я отказалась подчиниться его воле. К моему счастью, старик умер, иначе полковник Тиндалл с превеликой радостью выдал бы меня за него насильно.
– Бедняжка Ровена! – с нежностью проговорил Эдвард. – Неужели у тебя не было поклонников помоложе?
Неожиданно она поднялась с места и пригладила измятую юбку.
– Меня заставляли носить уродливые серые платья и прятать мои дьявольские волосы под ужасными пуританскими чепцами, – запинаясь ответила она. Как может Эдвард Биверли – именно Эдвард Биверли – расспрашивать ее о подобных вещах? – Я не встречалась ни с какими… поклонниками и вообще ни с кем.
– Но Ральф Тиндалл тебе небезразличен?
Она тяжело вздохнула. Как может Эдвард быть таким бестолковым? Уселся на бревно и мучит ее своими дурацкими вопросами. Она знает: никого в жизни не любила она так, как любит человека, который сидит рядом с нею, а он, бесчувственный, рассуждает о ее любви к другим!
– Я хотела бы, чтобы Ральф был мне братом, – просто ответила она.
Эдвард нагнулся и сорвал лютик, росший рядом с бревном. Ровена почувствовала, что он встал, но упорно не смотрела на него.
– Ровена… посмотри на меня, – тихо сказал он.
Она нехотя повернула голову и, мучаясь, терпела, когда он втыкал цветочек ей в волосы. Его прикосновение встревожило ее, и она вздрогнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16