.. И к сексу, жизнь без которого, почувствовав его по-настоящему, Разбоев уже не представлял. Другое дело, что было не с кем. Один раз попытавшись с какой-то случайной дамой, образ которой наутро вспомнить не мог, сколько ни силился, он почувствовал разочарование. Нечто среднее между теми ощущениями, что были до измены Мариши, и полным отсутствием ощущений.
И он понял, что помимо организации счастливой жизни, так легко упущенной, помимо достатка ему нужна еще и Мариша. Обязательно Мариша, либо... Либо кто-то, кто походил бы на нее.
Глава вторая
Уголовное дело, состоящее из пятнадцати томов, переместилось на стол Кряжина. Вагайцев, прощаясь до января, горячо поблагодарил его за дружескую поддержку. Горячность эта была вызвана в первую очередь тем, конечно, что Кряжин сэкономил коллеге несколько тысяч рублей, которые тому тратить не хотелось. Даже в качестве благодарности за эту помощь. Вряд ли Кряжин принял бы это очень сложное дело, не подойди к нему Смагин и не попроси:
– Иван, нужно толковое обвинительное заключение. Это дело не может развалиться в суде. Точнее, не должно. Вернее – мы обязаны сделать все, чтобы оно не развалилось. Москва шумит, но ждет не героя, а убийцу.
Вагайцев был следователем грамотным и не относился к той породе «важняков», которые считают дело завершенным, когда из-под пера арестанта начинает выползать фраза: «Явка с повинной». В случае с делом Разбоева у него имелась хорошая доказательная база, предоставленная МУРом, готовность подозреваемого идти на контакт и подлежащие однозначному восприятию результаты экспертиз.
Таких людей, как Разбоев, живущий на самом дне темного водоема и без работы, просто так дяди-миллионеры в бабочках под накрахмаленными воротниками и с золотыми очками не защищают. Дело с шестью трупами, нашпигованное сексуальными подробностями, – как раз тот лакомый кусок, на котором мэтры от адвокатуры делают себе имя. За такие дела, то бишь за право защищать бездомного серийного убийцу, правозащитники дерутся. Наверное, среди них даже установлена очередь, как на право покупки холодильников в начале девяностых.
Шесть трупов по Москве, обнаруженные в течение первых пяти месяцев две тысячи третьего года и полутора месяцев две тысячи четвертого. Убийца, задержанный за день до того, как страна праздновала восемьдесят шестую годовщину... или как теперь называют? – День защитника отечества. Журналистская братия, раздувшая скандал так, что звезды на Спасской стали еще более рубиновыми. А еще многочисленная, сплоченная толпа родственников убиенных, желающих попасть в суд и увидеть, как состав суда будет резать Разбоева на ремни и раздавать те ремни каждому из участников процесса на память. Вот краткий список причин, почему дело завершать должен был не Вагайцев, которому дело было лишь до ремней на чемоданах, а Кряжин. Между куском и ртом произойти может многое. Не сказать, что у Ивана Дмитриевича, советника юстиции, в тот момент не было работы. Просто он был единственным в управлении, кто мог быстро разобрать пятнадцать томов, познать истину и выбить почву из-под ног у защиты.
Дело оставалось за малым – собрать воедино все доказательные звенья и сковать из них прочную цепь, сорваться с которой убийца не сможет даже при помощи Центра судебной медицины имени Сербского. Борис Андронович Разбоев признан вменяемым. Значит, подсуден. Осталось это лишь доказать на нескольких десятках листов, перевернув несколько тысяч уже исписанных.
И он перевернул первый.
Уголовное дело по факту убийства девушки (Кряжин не стал вчитываться в имя) 15 июля 2003 года.
Тогда еще не установленный убийца, пишет следователь районной прокуратуры Восточного, в Измайловском лесопарке изнасиловал, а после убил.
Никаких вырезанных звезд на теле, ножевых ранений всего два. Просто надругался и убил. Просто... Скажи это слово родителям этой шестнадцатилетней девчушки – пожалуй, глотку перервут. Это для следователя такой вариант – простой. Родители, они не знают, что иногда таким девчушкам, как их дочь, груди отрезают, расчленяют тела, словом... Кряжин расследовал одно такое дело среди множества своих прочих.
Но вот тогда Кряжину стало по-настоящему страшно. Идиот прокурор – не хочется называть округ, который он возглавляет, – прислал на эту «расчлененку» девчонку лет двадцати пяти – следователь, однако. После вуза – сразу в прокуратуру. Романтики захотелось. Ее рвало так, что Кряжин вызвал «Скорую». Заодно и двум участковым тамошнего РОВД, которые уже не в силах были отгонять полчища навозных мух. Собирать потерпевшую никто не хотел, поэтому собирал Кряжин. Закинул в рот две таблетки валидола – больше для запаха, надел перчатки и собирал. По всей четырехкомнатной квартире. Глотал слюну, грыз валидол, и с каждым новым фрагментом, подбираемым с пола, успокаивал девчонку-следователя. Прикрикивал на участковых и впотай материл окружного прокурора. А потом, через пять часов, запершись в кабинете, пил стаканами водку и не отвечал на телефонные звонки.
Так что этот случай, что ни говорите, – просто убийство.
Осмотры, заключения, справки, постановления...
Он отложил в сторону первую папку и распахнул вторую.
Южный административный округ. Парк Царицыно. Ей семнадцать. А он сделал с ней то же самое, что сделал с первой в лесопарке Измайлово. Тоже просто убил. Два ножевых, одно из которых в сердце, второе, как и в первом случае, в легкое.
И снова осмотры, справки, постановления, допросы и заключения. И фото девушки.
Кряжин поиграл глянцевым зайчиком на стене кабинета. Мила, вне сомнений. Была.
И нашел дело третье. Западный округ, конечно, опять лесопосадки, опять два ножевых, перед которыми было насилие. И это дело толще остальных. Кряжин перелистал его веером, как перелистывает курсовую преподаватель физики, оценивая количество прилагаемых к работе схем и графиков.
Нет, дело толще не потому, что вдруг появились свидетели. Просто следователь прокуратуры Западного округа оказался более щепетильным в отработке такого преступления, как убийство, сопряженное с изнасилованием.
А вот и дело четвертое. Возбуждено прокуратурой Восточного округа тем же следователем, что и в первом случае, и – о, чудо! – у него хватило наконец-то ума передать дело в Генеральную прокуратуру. Это кто же такой сообразительный в прокуратуре Восточного округа? Через пять или шесть листов Кряжин нашел фамилию и, не узнав, пожал плечами.
До обнаружения трупа в ночь под Рождество в лесопосадках Измайлова этот следователь складировал у себя все четыре дела. Все, кто возбуждал последующие уголовные дела, видели связь с предыдущим, и дело отправлялось к следователю, осматривавшему труп в лесопарке.
Кряжин пожевал губами и откинулся на спинку кресла. Он сейчас готов биться об заклад, что этот следователь, поняв, что второй труп – не последний, и увидев характерный почерк маньяка, не одну неделю потратил на то, чтобы выяснить, не было ли подобного случая до того злополучного дня, когда его вызвали описать в протоколе картину неподалеку от остановки девяносто седьмого автобуса в Измайловском лесопарке.
Но следователь ничего не нашел и взвалил себе на спину крест. Потом пришлось присоединять дело с трупом в лесопосадках Тропарева – третье по счету. А после – с трупом в лесопосадках Измайлова. И вот тут он мог вздохнуть с облегчением. Налицо был тот случай, когда под давлением не столько закона, сколько общественности пора было передавать кипу уголовных дел в Генеральную прокуратуру. Так кипа оказалась у Вагайцева.
А потом в Северном округе в лесопосадках близ стадиона «Молния» была убита очаровательная семнадцатилетняя девочка.
А потом – еще одна. В Юго-Восточном округе, в лесопосадках Жулебина. Дело было без четверти десять вечера двадцать второго февраля, а через час МУР задержал Разбоева.
Больше убийств не было.
Отодвинув от себя дела, Кряжин встал и прошел к окну. За ним, кружась под неслышимую человеческому уху музыку, танцевали мириады снежинок. Чуть дальше, за белесой пеленой, сотканной танцем, виделась ограда, за ней – торопящиеся попасть в теплые помещения люди.
По привычке он подошел к карте Москвы и осторожно загреб из картонного ящика, чтобы не уколоться о булавки, несколько красных флажков.
Последний раз он, советник, так «флажковал» людоеда Саина. Нет, тот не ел людей. Предпочитал телячьи отбивные, запиваемые «Киндзмараули». Но людей Саин угробил столько, что иначе как людоедом его не назовешь.
Саин резал в Бирюлеве, в Медведкове, в Химках и Нижних Котлах. Резал ради сережек, колец, сотовых телефонов и пары сотен рублей в кошельках. Уроженец Украины упрямо шел на мировой рекорд по количеству уничтоженных человеческих жизней, но не дотянул и до национального. На двенадцатой по счету жизни он почувствовал гон и вдруг решил снова стать украинцем. Затосковал по родине и засобирался в дорогу, на ридну Черниговщину. Но был снят Кряжиным с фирменного Москва – Киев за две минуты до отправления.
Тогда он его лежку огораживал теми же флажками. Было это два года назад.
Когда на карте появился рисунок, Кряжин сел на стол и закурил.
Да, теперь можно сказать точно: помотало бедолагу по столице. О Разбоеве речь. Всмотревшись еще пристальней, Кряжин вдруг наклонил вбок голову, что означало крайнюю степень задумчивости, и снова полез в карман за сигаретами. Привычка носить пачку в кармане даже в кабинете тоже отрабатывалась годами. Сколько раз он, молодой следователь, будучи срочно вызванным, оставался на весь день без сигарет...
– Интересное кино, – пробормотал он, разглаживая перед картой подбородок. В зубах его дымилась сигарета, и дым этот нестерпимо выедал глаза. – Очень интересное. А Вагайцев говорит, что с Разбоевым можно и не встречаться. Как же тут не встретиться?..
– А где он, кстати, жил до «Красной Пресни»? – тут же спросил он сам себя.
Ответ советник нашел в последней папке за подписью Вагайцева. Перепроверил его с документами в первых папках, и вышло: улица Парковая, с домом и квартирой.
– Парковая? – наморщил виски Кряжин. – Парковая...
Очень хотелось подойти к карте и прекратить натужное воспоминание, но он заставил себя высидеть на месте и через две минуты пошел проверять свою память.
И с удовлетворением отметил, что оказался прав. Улица Парковая находится как раз в Восточном округе, неподалеку от мест первого и четвертого убийств.
– А вот это кино уже не столь интересно, сколь удивительно, – он снова уселся на стол и на ощупь поискал за спиной пепельницу. – Как же тут не встретиться?
И уже не обращал более внимания на карту. Раскидал по столу тяжелые папки и стал распахивать их на том месте, где было хоть одно стороннее мнение о Разбоеве. Таковых оказалось мало, все больше мнения казались специально подготовленными для обвинительного приговора суда, а потому он обратился к тем документам, которые обязан собрать каждый следователь перед тем, как передать дело прокурору на подпись для отправки его в суд.
«Характеристика» – именовался документ из МГУ, где совсем еще молодой Б.А. Разбоев готовился стать физиком-теоретиком. «Для предъявления по месту требования». Такое впечатление, что это не Вагайцев запрос делал, а сам Разбоев отпросился из «Пресни» у «хозяина» («Мне за характеристикой сходить»), пришел в альма-матер и сказал: «Дайте мне реноме для кое-куда».
Ага... Кряжин растер пальцами подбородок и принялся искать истоки формирования нынешних коварных помыслов маньяка в анналах истории...
Из первых же фраз в документе становилось ясно, что тот, кто характеристику давал, не вспоминал бывшего студента, а думал, как побыстрее избавиться от севшего на шею прокурорского.
...
«Разбоев Б.А. обучался в МГУ в период с 1984 по 1989 г...»
«За время обучения проявил себя человеком скрытным, подозрительным. Рвения к учебе не проявлял».
После прочтения вынужден был согласиться с тем, что характеристика давалась не бывшему учащемуся, а уже нынешнему обвиняемому. Делается это так: приезжает следователь и говорит: «Здравствуйте. Мы по поводу одного вашего бывшего студента. Он сейчас маньяк. Не могли бы вы дать ему объективную, беспристрастную характеристику?» После этого поди напиши, что маньяк проявлял недюжинный интерес к истории Средних веков и художественной самодеятельности.
Кстати, зачем Вагайцеву понадобилась характеристика из юности подозреваемого? Искал корни преступности в младых порывах души убийцы? Тогда где характеристика из школы? Где из детского сада? Воспитательница, вспомнив Разбоева, должна была вспомнить и такую сценку:
– Боря, ты зачем на ромашке гадаешь?
– Я не гадаю, Марьванна. Я выдираю из нее лепестки.
Эх, эти следственные старания, не доведенные до конца, а потому лучше бы их не было в деле вовсе. Торопился Вагайцев в Гагры, ох, торопился... Кряжин поморщился. Полужестов он не любил. А непоследовательность в работе просто презирал.
А это что? Ага... Кряжин саркастически оскалил золотой «глазной» зуб, потому что прочел текст еще раньше, чем разгладил складку между листами.
...
«Характеристика на Разбоева Б.А. Жильца пятой квартиры. Неженатого.
Разбоев Б.А. характеризуется в основном положительно. Помогал ввинчивать лампочки в подъезде, строил детям ледяную горку. Из отрицательных качеств: курит. Выпимши бывает редко, только по праздникам. Гонял кошек и голубей. В грубости замечен не был. В дурных компаниях не находился...»
«А вот последнее замечание в сем документе для суда явно не явится позитивным мазком на портрете Разбоева, – подумал Кряжин. – Маньяки с дурными компаниями как раз и не водятся и акционерных обществ для реализации своих планов не организуют. Их больше прельщает индивидуальное частное предпринимательство».
И опять, как и в случае с первой характеристикой, возникает настоящая лава вопросов. Если, к примеру, Б.А. Разбоев гонял голубей и кошек в седьмом классе средней школы, то это одно дело. Если же научный сотрудник Разбоев Б.А. занимался этим вплоть до ареста, то – совершенно другое. Но семь этих росписей, исполненных руками жиличек дома, младшей из которых, судя по почерку, лет восемьдесят, уверены, что их характеристика не самому плохому парню Боре Разбоеву поможет.
Если сейчас выдрать из сочинения Вагайцева все, что к делу не относится, то оно похудеет на несколько килограммов. Есть следователи, которые в прошлой жизни значились приемщиками макулатуры, и Кряжин был уверен, что, принеси ему декан МГУ вместе с характеристикой устав университета, тот подшил бы и его. Натура такая.
Покусав губу, советник всерьез задумался о том, что непосредственно дело он изучать еще даже и не начинал. Копнул по интересующим его вопросам, и тут же выяснилось, что, прежде чем начать, нужно отсортировать. Нарвать, скажем, закладок штук двести, разделить пополам и каждую подписать: «—» – не нужно; «+» – нужно. Да и вложить в дела по необходимости. Или же, чтобы дела не выглядели, как груда убитых петухов, просто загибать уголки тех листов, обращать внимание на которые не стоит.
Скажем, что необходимого для дела может представлять документ на 180-й странице 14-го тома, обозначенный следователем Вагайцевым как «Описание брючного ремня Разбоева Б.А.»? В деле он следует сразу после протокола личного досмотра задержанного.
...
«Ремень представляет собой полоску кожи, длиной 101,5 см, шириной 4 см и толщиной 2 мм. Кожа ремня с лицевой стороны темно-коричневая, с изнаночной – светло-коричневая. Пряжка металлическая, с двумя шипами, белого цвета. На стороне ремня, обратной стороне с пряжкой, имеются шесть проколов...»
Досадно. Досадно и обидно, что следователь Вагайцев не указал калибр отверстий и расстояние от крайнего отверстия до конца ремня, обратного концу с пряжкой. Вполне возможно, что этим Александр Викторович скрыл от суда истинный мотив поведения Разбоева. Можно было подумать, что Вагайцев подозревал, что Разбоев этим ремнем связывал жертву, однако нигде более слово «ремень» Кряжин не обнаружил. Ни на одной из трех тысяч семисот сорока четырех страниц этих томов.
Как не обнаружил более и слова «огнестрельное оружие».
...
«Наркотиков, огнестрельного и холодного оружия в карманах одежды Разбоева Б.А., – пишет Вагайцев в протоколе спустя пять минут после задержания МУРом убийцы, – обнаружено не было».
Тогда, следуя логике вещей, следует упомянуть еще и о том, что в карманах одежды Разбоева не было обнаружено: прибора ночного видения, костюма Винни Пуха, клея «БФ-12», детского ведерка и ремня генератора на автомобиль «Хонда-Аккорд».
Кряжин недовольно поморщился и мягко перелистнул страницу.
1 2 3 4 5
И он понял, что помимо организации счастливой жизни, так легко упущенной, помимо достатка ему нужна еще и Мариша. Обязательно Мариша, либо... Либо кто-то, кто походил бы на нее.
Глава вторая
Уголовное дело, состоящее из пятнадцати томов, переместилось на стол Кряжина. Вагайцев, прощаясь до января, горячо поблагодарил его за дружескую поддержку. Горячность эта была вызвана в первую очередь тем, конечно, что Кряжин сэкономил коллеге несколько тысяч рублей, которые тому тратить не хотелось. Даже в качестве благодарности за эту помощь. Вряд ли Кряжин принял бы это очень сложное дело, не подойди к нему Смагин и не попроси:
– Иван, нужно толковое обвинительное заключение. Это дело не может развалиться в суде. Точнее, не должно. Вернее – мы обязаны сделать все, чтобы оно не развалилось. Москва шумит, но ждет не героя, а убийцу.
Вагайцев был следователем грамотным и не относился к той породе «важняков», которые считают дело завершенным, когда из-под пера арестанта начинает выползать фраза: «Явка с повинной». В случае с делом Разбоева у него имелась хорошая доказательная база, предоставленная МУРом, готовность подозреваемого идти на контакт и подлежащие однозначному восприятию результаты экспертиз.
Таких людей, как Разбоев, живущий на самом дне темного водоема и без работы, просто так дяди-миллионеры в бабочках под накрахмаленными воротниками и с золотыми очками не защищают. Дело с шестью трупами, нашпигованное сексуальными подробностями, – как раз тот лакомый кусок, на котором мэтры от адвокатуры делают себе имя. За такие дела, то бишь за право защищать бездомного серийного убийцу, правозащитники дерутся. Наверное, среди них даже установлена очередь, как на право покупки холодильников в начале девяностых.
Шесть трупов по Москве, обнаруженные в течение первых пяти месяцев две тысячи третьего года и полутора месяцев две тысячи четвертого. Убийца, задержанный за день до того, как страна праздновала восемьдесят шестую годовщину... или как теперь называют? – День защитника отечества. Журналистская братия, раздувшая скандал так, что звезды на Спасской стали еще более рубиновыми. А еще многочисленная, сплоченная толпа родственников убиенных, желающих попасть в суд и увидеть, как состав суда будет резать Разбоева на ремни и раздавать те ремни каждому из участников процесса на память. Вот краткий список причин, почему дело завершать должен был не Вагайцев, которому дело было лишь до ремней на чемоданах, а Кряжин. Между куском и ртом произойти может многое. Не сказать, что у Ивана Дмитриевича, советника юстиции, в тот момент не было работы. Просто он был единственным в управлении, кто мог быстро разобрать пятнадцать томов, познать истину и выбить почву из-под ног у защиты.
Дело оставалось за малым – собрать воедино все доказательные звенья и сковать из них прочную цепь, сорваться с которой убийца не сможет даже при помощи Центра судебной медицины имени Сербского. Борис Андронович Разбоев признан вменяемым. Значит, подсуден. Осталось это лишь доказать на нескольких десятках листов, перевернув несколько тысяч уже исписанных.
И он перевернул первый.
Уголовное дело по факту убийства девушки (Кряжин не стал вчитываться в имя) 15 июля 2003 года.
Тогда еще не установленный убийца, пишет следователь районной прокуратуры Восточного, в Измайловском лесопарке изнасиловал, а после убил.
Никаких вырезанных звезд на теле, ножевых ранений всего два. Просто надругался и убил. Просто... Скажи это слово родителям этой шестнадцатилетней девчушки – пожалуй, глотку перервут. Это для следователя такой вариант – простой. Родители, они не знают, что иногда таким девчушкам, как их дочь, груди отрезают, расчленяют тела, словом... Кряжин расследовал одно такое дело среди множества своих прочих.
Но вот тогда Кряжину стало по-настоящему страшно. Идиот прокурор – не хочется называть округ, который он возглавляет, – прислал на эту «расчлененку» девчонку лет двадцати пяти – следователь, однако. После вуза – сразу в прокуратуру. Романтики захотелось. Ее рвало так, что Кряжин вызвал «Скорую». Заодно и двум участковым тамошнего РОВД, которые уже не в силах были отгонять полчища навозных мух. Собирать потерпевшую никто не хотел, поэтому собирал Кряжин. Закинул в рот две таблетки валидола – больше для запаха, надел перчатки и собирал. По всей четырехкомнатной квартире. Глотал слюну, грыз валидол, и с каждым новым фрагментом, подбираемым с пола, успокаивал девчонку-следователя. Прикрикивал на участковых и впотай материл окружного прокурора. А потом, через пять часов, запершись в кабинете, пил стаканами водку и не отвечал на телефонные звонки.
Так что этот случай, что ни говорите, – просто убийство.
Осмотры, заключения, справки, постановления...
Он отложил в сторону первую папку и распахнул вторую.
Южный административный округ. Парк Царицыно. Ей семнадцать. А он сделал с ней то же самое, что сделал с первой в лесопарке Измайлово. Тоже просто убил. Два ножевых, одно из которых в сердце, второе, как и в первом случае, в легкое.
И снова осмотры, справки, постановления, допросы и заключения. И фото девушки.
Кряжин поиграл глянцевым зайчиком на стене кабинета. Мила, вне сомнений. Была.
И нашел дело третье. Западный округ, конечно, опять лесопосадки, опять два ножевых, перед которыми было насилие. И это дело толще остальных. Кряжин перелистал его веером, как перелистывает курсовую преподаватель физики, оценивая количество прилагаемых к работе схем и графиков.
Нет, дело толще не потому, что вдруг появились свидетели. Просто следователь прокуратуры Западного округа оказался более щепетильным в отработке такого преступления, как убийство, сопряженное с изнасилованием.
А вот и дело четвертое. Возбуждено прокуратурой Восточного округа тем же следователем, что и в первом случае, и – о, чудо! – у него хватило наконец-то ума передать дело в Генеральную прокуратуру. Это кто же такой сообразительный в прокуратуре Восточного округа? Через пять или шесть листов Кряжин нашел фамилию и, не узнав, пожал плечами.
До обнаружения трупа в ночь под Рождество в лесопосадках Измайлова этот следователь складировал у себя все четыре дела. Все, кто возбуждал последующие уголовные дела, видели связь с предыдущим, и дело отправлялось к следователю, осматривавшему труп в лесопарке.
Кряжин пожевал губами и откинулся на спинку кресла. Он сейчас готов биться об заклад, что этот следователь, поняв, что второй труп – не последний, и увидев характерный почерк маньяка, не одну неделю потратил на то, чтобы выяснить, не было ли подобного случая до того злополучного дня, когда его вызвали описать в протоколе картину неподалеку от остановки девяносто седьмого автобуса в Измайловском лесопарке.
Но следователь ничего не нашел и взвалил себе на спину крест. Потом пришлось присоединять дело с трупом в лесопосадках Тропарева – третье по счету. А после – с трупом в лесопосадках Измайлова. И вот тут он мог вздохнуть с облегчением. Налицо был тот случай, когда под давлением не столько закона, сколько общественности пора было передавать кипу уголовных дел в Генеральную прокуратуру. Так кипа оказалась у Вагайцева.
А потом в Северном округе в лесопосадках близ стадиона «Молния» была убита очаровательная семнадцатилетняя девочка.
А потом – еще одна. В Юго-Восточном округе, в лесопосадках Жулебина. Дело было без четверти десять вечера двадцать второго февраля, а через час МУР задержал Разбоева.
Больше убийств не было.
Отодвинув от себя дела, Кряжин встал и прошел к окну. За ним, кружась под неслышимую человеческому уху музыку, танцевали мириады снежинок. Чуть дальше, за белесой пеленой, сотканной танцем, виделась ограда, за ней – торопящиеся попасть в теплые помещения люди.
По привычке он подошел к карте Москвы и осторожно загреб из картонного ящика, чтобы не уколоться о булавки, несколько красных флажков.
Последний раз он, советник, так «флажковал» людоеда Саина. Нет, тот не ел людей. Предпочитал телячьи отбивные, запиваемые «Киндзмараули». Но людей Саин угробил столько, что иначе как людоедом его не назовешь.
Саин резал в Бирюлеве, в Медведкове, в Химках и Нижних Котлах. Резал ради сережек, колец, сотовых телефонов и пары сотен рублей в кошельках. Уроженец Украины упрямо шел на мировой рекорд по количеству уничтоженных человеческих жизней, но не дотянул и до национального. На двенадцатой по счету жизни он почувствовал гон и вдруг решил снова стать украинцем. Затосковал по родине и засобирался в дорогу, на ридну Черниговщину. Но был снят Кряжиным с фирменного Москва – Киев за две минуты до отправления.
Тогда он его лежку огораживал теми же флажками. Было это два года назад.
Когда на карте появился рисунок, Кряжин сел на стол и закурил.
Да, теперь можно сказать точно: помотало бедолагу по столице. О Разбоеве речь. Всмотревшись еще пристальней, Кряжин вдруг наклонил вбок голову, что означало крайнюю степень задумчивости, и снова полез в карман за сигаретами. Привычка носить пачку в кармане даже в кабинете тоже отрабатывалась годами. Сколько раз он, молодой следователь, будучи срочно вызванным, оставался на весь день без сигарет...
– Интересное кино, – пробормотал он, разглаживая перед картой подбородок. В зубах его дымилась сигарета, и дым этот нестерпимо выедал глаза. – Очень интересное. А Вагайцев говорит, что с Разбоевым можно и не встречаться. Как же тут не встретиться?..
– А где он, кстати, жил до «Красной Пресни»? – тут же спросил он сам себя.
Ответ советник нашел в последней папке за подписью Вагайцева. Перепроверил его с документами в первых папках, и вышло: улица Парковая, с домом и квартирой.
– Парковая? – наморщил виски Кряжин. – Парковая...
Очень хотелось подойти к карте и прекратить натужное воспоминание, но он заставил себя высидеть на месте и через две минуты пошел проверять свою память.
И с удовлетворением отметил, что оказался прав. Улица Парковая находится как раз в Восточном округе, неподалеку от мест первого и четвертого убийств.
– А вот это кино уже не столь интересно, сколь удивительно, – он снова уселся на стол и на ощупь поискал за спиной пепельницу. – Как же тут не встретиться?
И уже не обращал более внимания на карту. Раскидал по столу тяжелые папки и стал распахивать их на том месте, где было хоть одно стороннее мнение о Разбоеве. Таковых оказалось мало, все больше мнения казались специально подготовленными для обвинительного приговора суда, а потому он обратился к тем документам, которые обязан собрать каждый следователь перед тем, как передать дело прокурору на подпись для отправки его в суд.
«Характеристика» – именовался документ из МГУ, где совсем еще молодой Б.А. Разбоев готовился стать физиком-теоретиком. «Для предъявления по месту требования». Такое впечатление, что это не Вагайцев запрос делал, а сам Разбоев отпросился из «Пресни» у «хозяина» («Мне за характеристикой сходить»), пришел в альма-матер и сказал: «Дайте мне реноме для кое-куда».
Ага... Кряжин растер пальцами подбородок и принялся искать истоки формирования нынешних коварных помыслов маньяка в анналах истории...
Из первых же фраз в документе становилось ясно, что тот, кто характеристику давал, не вспоминал бывшего студента, а думал, как побыстрее избавиться от севшего на шею прокурорского.
...
«Разбоев Б.А. обучался в МГУ в период с 1984 по 1989 г...»
«За время обучения проявил себя человеком скрытным, подозрительным. Рвения к учебе не проявлял».
После прочтения вынужден был согласиться с тем, что характеристика давалась не бывшему учащемуся, а уже нынешнему обвиняемому. Делается это так: приезжает следователь и говорит: «Здравствуйте. Мы по поводу одного вашего бывшего студента. Он сейчас маньяк. Не могли бы вы дать ему объективную, беспристрастную характеристику?» После этого поди напиши, что маньяк проявлял недюжинный интерес к истории Средних веков и художественной самодеятельности.
Кстати, зачем Вагайцеву понадобилась характеристика из юности подозреваемого? Искал корни преступности в младых порывах души убийцы? Тогда где характеристика из школы? Где из детского сада? Воспитательница, вспомнив Разбоева, должна была вспомнить и такую сценку:
– Боря, ты зачем на ромашке гадаешь?
– Я не гадаю, Марьванна. Я выдираю из нее лепестки.
Эх, эти следственные старания, не доведенные до конца, а потому лучше бы их не было в деле вовсе. Торопился Вагайцев в Гагры, ох, торопился... Кряжин поморщился. Полужестов он не любил. А непоследовательность в работе просто презирал.
А это что? Ага... Кряжин саркастически оскалил золотой «глазной» зуб, потому что прочел текст еще раньше, чем разгладил складку между листами.
...
«Характеристика на Разбоева Б.А. Жильца пятой квартиры. Неженатого.
Разбоев Б.А. характеризуется в основном положительно. Помогал ввинчивать лампочки в подъезде, строил детям ледяную горку. Из отрицательных качеств: курит. Выпимши бывает редко, только по праздникам. Гонял кошек и голубей. В грубости замечен не был. В дурных компаниях не находился...»
«А вот последнее замечание в сем документе для суда явно не явится позитивным мазком на портрете Разбоева, – подумал Кряжин. – Маньяки с дурными компаниями как раз и не водятся и акционерных обществ для реализации своих планов не организуют. Их больше прельщает индивидуальное частное предпринимательство».
И опять, как и в случае с первой характеристикой, возникает настоящая лава вопросов. Если, к примеру, Б.А. Разбоев гонял голубей и кошек в седьмом классе средней школы, то это одно дело. Если же научный сотрудник Разбоев Б.А. занимался этим вплоть до ареста, то – совершенно другое. Но семь этих росписей, исполненных руками жиличек дома, младшей из которых, судя по почерку, лет восемьдесят, уверены, что их характеристика не самому плохому парню Боре Разбоеву поможет.
Если сейчас выдрать из сочинения Вагайцева все, что к делу не относится, то оно похудеет на несколько килограммов. Есть следователи, которые в прошлой жизни значились приемщиками макулатуры, и Кряжин был уверен, что, принеси ему декан МГУ вместе с характеристикой устав университета, тот подшил бы и его. Натура такая.
Покусав губу, советник всерьез задумался о том, что непосредственно дело он изучать еще даже и не начинал. Копнул по интересующим его вопросам, и тут же выяснилось, что, прежде чем начать, нужно отсортировать. Нарвать, скажем, закладок штук двести, разделить пополам и каждую подписать: «—» – не нужно; «+» – нужно. Да и вложить в дела по необходимости. Или же, чтобы дела не выглядели, как груда убитых петухов, просто загибать уголки тех листов, обращать внимание на которые не стоит.
Скажем, что необходимого для дела может представлять документ на 180-й странице 14-го тома, обозначенный следователем Вагайцевым как «Описание брючного ремня Разбоева Б.А.»? В деле он следует сразу после протокола личного досмотра задержанного.
...
«Ремень представляет собой полоску кожи, длиной 101,5 см, шириной 4 см и толщиной 2 мм. Кожа ремня с лицевой стороны темно-коричневая, с изнаночной – светло-коричневая. Пряжка металлическая, с двумя шипами, белого цвета. На стороне ремня, обратной стороне с пряжкой, имеются шесть проколов...»
Досадно. Досадно и обидно, что следователь Вагайцев не указал калибр отверстий и расстояние от крайнего отверстия до конца ремня, обратного концу с пряжкой. Вполне возможно, что этим Александр Викторович скрыл от суда истинный мотив поведения Разбоева. Можно было подумать, что Вагайцев подозревал, что Разбоев этим ремнем связывал жертву, однако нигде более слово «ремень» Кряжин не обнаружил. Ни на одной из трех тысяч семисот сорока четырех страниц этих томов.
Как не обнаружил более и слова «огнестрельное оружие».
...
«Наркотиков, огнестрельного и холодного оружия в карманах одежды Разбоева Б.А., – пишет Вагайцев в протоколе спустя пять минут после задержания МУРом убийцы, – обнаружено не было».
Тогда, следуя логике вещей, следует упомянуть еще и о том, что в карманах одежды Разбоева не было обнаружено: прибора ночного видения, костюма Винни Пуха, клея «БФ-12», детского ведерка и ремня генератора на автомобиль «Хонда-Аккорд».
Кряжин недовольно поморщился и мягко перелистнул страницу.
1 2 3 4 5