– Да что с тобой?! Ты же сам сказал, что тебе нельзя домой! Мы просто жжем бензин.
– А-а… – облегченно вздохнул я, разворачивая к себе боковое зеркало заднего вида.
Да, видок у меня, прямо скажем, неважнецкий. Слава богу, грудина не сломана. Господи, разве можно так живых людей бить! Больно же! Мое самолюбование в зеркале прервала девушка.
– Антон, а почему эти негодяи хотят у тебя кобеля забрать?
Я застопорил взгляд, глядя на свое отображение.
– Не знаю… Наверное, он им слишком понравился.
– И из-за этого так избивать его хозяина?! – возмутилась Виола.
– Наверное, хозяин им слишком не понравился.
Она снова посмотрела на меня.
– Антон, ты хорошо себя чувствуешь?
– Я себя никак не чувствую. Голова, как африканский бубен.
– Ничего удивительного. Что ты хотел после укола анестетика в голову? Прими обезболивающее. В аптечке есть кетанов.
– Не люблю химию. Лучше буду страдать.
– Ну и страдай!
Некоторое время мы ехали молча. Она вела машину, я не отрывал взгляда от зеркала.
– Может, поедем и заберем твоего щенка?
Предложение было разумное, но уже неприемлемое для меня. Уже неприемлемое…
– Виола, – попросил я. – Можно я за руль сяду? Казаку, чтобы вылечить недуг, нужно на коне по степи промчаться. Может, и мне стоит попробовать?
Девушка недоверчиво покосилась на мой пластырь, закрывающий чуть ли не половину лица. Тем не менее она сбросила скорость, стала притормаживать и только после остановки спросила:
– А ты сможешь?
– Элементарно. Я же не буду гнать, как ты.
Я соврал. Как только мы поменялись местами, «восьмерка», визжа проворачивающимися колесами по льду, рванулась с места.
– Осторожно! – закричала Виолетта, видя, как задок машины при старте понесло влево.
– Все прекрасно! – ревел я. – Вот новый поворот!.. Что он нам несет?! По-моему – взлет!!!
«Восьмерка» оторвалась от земли и под визги Виолы и Люка перелетела через бордюр дороги. Грохнувшись брюхом на сугроб газона, она вновь почувствовала под колесами землю и снова стала набирать обороты. Поскольку я и не думал их сбрасывать, машина вырвала из-под себя две струи обледеневшего снега и понеслась по дворам. Я едва успевал на скорости объезжать веревки с бельем, песочницы, похожие на дворцы Снежной королевы и деревья…
– Ты с ума сошел! – визжала девушка, округляя от ужаса глаза. – Что ты делаешь?!
– Что я делаю?! – заорал я в тон Виолетте. – Что я, мудак, делаю, а?! Наверное, Виола, я пытаюсь уйти во-о-он от той синей «Мазды»! Тебе ее сейчас очень хорошо видно в зеркало. Ты не поверишь, но мне эта тачка очень не нравится! И знаешь – чем? Тем, что она стояла у дома, когда я очнулся у тебя на коленях! Тем, что она стояла у больницы, когда ты меня оттуда увозила! Тем, что она уже дважды пересекла сплошную линию, то есть дважды нарушила правила в том же месте, что и ты!
– Нас преследуют?! – закричала девушка не своим голосом.
– Ага, – ответил я, на скорости выезжая на междугороднюю трассу. – Подлецы какие-то. Ты, случайно, не знаешь кто?.. Ой, менты. Пристегнись, родная.
Обдав ветром молоденького сержанта, который и палку-то не успел толком поднять, я промчался мимо стационарного поста ГАИ. Последнее, что увидел сержант, были дикие глаза черного мастифа.
После ухода с должности федерального судьи и до назначения на должность мирового, я трижды на чужих машинах пытался «уходить» от ГАИ. Из них дважды я был пойман и жестоко нравственно третирован. Кто я в прошлом, эти ребята знали очень хорошо, поэтому с глубоким удовлетворением отыгрывались на теперь уже беззащитном Струге. Сейчас я снова слышал за спиной сирену, но не она меня пугала. Если я буду задержан ими сию минуту, представляю, какое дикое разочарование их постигнет. Но я не горел муками «мести». Меня пугала схожесть характеров моего и сержанта. Мы оба были упрямы до неприличия, и я бы на месте инспектора уже начал вести прицельный огонь из табельного ПМ. Нет ничего более глупого, как «уходить» от ГАИ по междугородней трассе. Но и устраивать полемику посреди проезжей части не имело смысла. Я уходил не от милиции, а от людей в иномарке, преследующих меня. А еще минута, и они меня достанут. Пора было принимать решение…
Сбросив скорость, я подпустил бело-голубую «шестерку» метров на тридцать и под истошный вопль Виолы развернулся на сто восемьдесят градусов. Проезжая мимо сержанта, я услышал только последнее слово из фразы, которую он произносил в громкоговоритель. Оно звучало так – «СУКА!..».
Въезжать в город, где меня «накроют» уже через пять минут, было бы глупо. Поэтому я свернул к лесополосе. Перестроился в «мертвую зону» – пространство между двумя рядами деревьев. Еще через пять минут, выкатываясь из лесополосы и въезжая в лесок, я стал успокаиваться. Когда через километр показалась полоска реки и мы съехали к берегу, я понял, что мой счет с ГАИ сравнялся. 2: 2.
Выходя из машины, я скосил глаза на Виолу. Та сидела бледная как смерть, уставившись в лобовое стекло невидящим взглядом. Я проверил защиту двигателя. Погнута. Неудивительно. Зашел сзади. Резинка на выхлопной трубе разорвалась.
– Виолетта, принеси какую-нибудь тряпку или кусок проволоки!
Она подошла ко мне молча и медленно, как зомби. В руке у нее был носовой платок… Ох, женщины! В багажнике я разыскал моток алюминиевой проволоки и, пачкая руки и брюки, примотал глушитель. До СТО доехать можно запросто.
– Пойдем, водичку на руки польешь, – предложил я, взяв ее за руку.
Но она никак не могла отойти от ралли. Очевидно, ни она сама, ни те, кого она знает, так по дорогам не ездят.
– Ты – сумасшедший… – Это все, что она смогла выдавить.
Мне такое ее состояние было совершенно не нужно. Сейчас я хочу видеть перед собой человека, способного реально оценивать ситуацию и делать правильные выводы. Набрав в пригоршню воды из пластиковой бутылки минералки, я бросил ей в лицо. Брызги попали в нос и глаза. В глаза – болезненно, в нос – неприятно. Через мгновение она пришла в себя и зашлась в крике. В ее скоростном монологе не было только матов, все остальное, особенно применяемые ко мне прилагательные, были в изобилии. Врезать ей, что ли?
Мы подошли к машине, и я откинул вперед спинку сиденья.
– Люк! Иди гуляй…
Мастиф не заставил себя ждать и вывалился из нутра салона. За ним волочился поводок. Я пошел за ним и, как только он остановился возле дерева, чтобы его полить, поднял поводок и намертво привязал ремешок к ветке. Виола с удивлением наблюдала за моими действиями. Дернув поводок и убедившись, что пес сможет отойти от дерева только с самим деревом, я сел на капот машины и закурил.
Виолетта подошла ко мне, скрестив на груди руки. Я смотрел на воду, а она на меня. Наконец, она не выдержала:
– Антон, что все это значит?
В ее глазах было удивление. Удивление и ничего больше. Она не знает меня и двух часов, и на ее месте, когда собака – единственная защита, не может ей помочь, если случится непредвиденное, я бы маленько испугался. А если я ее сейчас начну насиловать? Но она этого не боится. Значит, есть что-то, что не позволяет ей меня бояться.
– Что все это значит, Антон? Зачем ты привязал Люка?
Я щелчком отбросил сигарету в сторону.
– Зачем вам нужен мой щенок?
– Ты спятил? – изумилась девушка. – О чем ты говоришь?
– Брось… – Я чувствовал, что морщусь от неприятного чувства. Это чувство приходит всегда, когда понимаешь, что тебя держат за идиота, которому можно плести что угодно и он поверит. – Брось. Я под новокаином, а не под кокаином. Хочешь еще покататься? Сейчас покатаемся. Только синюю «Мазду» найду в городе. Вот уж от души погоняем! Говори, пока отходняки после обезболивающего не начались. Я тогда сразу стану нервным и непредсказуемым.
– Антон… – застонала девушка. – Антон, я не понимаю, о чем ты говоришь. Я только хотела тебе помочь…
Это могло продолжаться бесконечно, а свободного времени у меня не было ни минуты. Соскочив с капота, я на ходу достал из кобуры «ПМ» и подошел к дереву, к которому был привязан мастиф. Этим «оружием» Люку можно было лишь прочистить ухо. Но появление пистолета произвело на хозяйку собаки-убийцы магнетическое действие. Она не сводила с него глаз.
– Ты любишь своего пса?
– Да… Что ты хочешь делать?!
– Виола, я сегодня очень занятой человек. Терпеть не могу, когда мне врут! Кровь не запекается за одну минуту! Я лежал после нокаута минут десять! Этого времени хватило, чтобы понять, что в сумке нет собаки. Естественно, после этого вы метнулись в мою квартиру, думая, что я оставил пса дома. Обыскав ее, вы поняли, что у меня дома собаки тоже нет! И все это время я валялся на земле! До меня только потом дошел смысл слов бабки на скамейке, когда та сказала: «Слава богу, парня подняли, столько валяться-то»! Она все видела. И разве я тебе называл пол собаки, а, Виола? Или кто ты там еще? А ведь ты меня спросила, зачем, мол, эти негодяи хотят у меня кобеля забрать. Почему не суку? Тебя просто подставили для меня. Дуру. Тьфу!.. Неужели ты думаешь, что я тебе сказал бы, где щенок, и мы бы туда поехали? Из двух последних часов только первые пятнадцать минут я мысленно благодарил тебя за бескорыстную помощь. – Я перевел дух и сплюнул себе под ноги розовую слюну. – Одним словом, если через секунду после вопроса ты не начнешь говорить правду, я прострелю эту огромную, уже почти понравившуюся мне собачью башку. Другого выхода у меня нет. Итак, зачем вам нужен мой Рольф?
– Это не Рольф! Не Рольф он! Чертов ты придурок…
Как это – НЕ РОЛЬФ? Я опешил. Это что еще за новости? Весь мир сошел с ума? Или я все еще иду за сахаром, а завтра – снова понедельник?
– Объясни.
Виолетта сползла на землю и наклонила голову. Длинные белокурые волосы золотым водопадом скатились по ее плечам и упали, закрыв лицо.
– Придурок чертов…
– Это не объяснение. – Я снял предохранитель и загнал патрон в патронник. В случае следующего отказа говорить правду, все, что мне останется, это отвернуться в сторону и пукнуть из «газовика» с подветренной стороны. Чтобы себя же не отравить. После этого останется искать какую-нибудь оглоблю, чтобы начинать бить ни в чем не повинного Люка. Опыт подобного общения я приобрел в период локальных стычек с Пастором и Тимуром…
– Стой!!!
– Стою.
Девушка устало поднялась, шатаясь, подошла к машине и стала рыться в бардачке. «Ствол» ищет, что ли? Застрелиться или меня застрелить? Так ведь – не успеет.
Но Виолетта достала пачку «Мальборо» и закурила.
– Это не Рольф.
– Ласточка, может, на тебе какую-нибудь кнопку нужно нажать?
– Кличка щенка – Маркус фон Штефаниц.
– А поподробнее?
– Ты собаками интересуешься? – Девушка подняла на меня уже спокойный, отрешенный взгляд. В ее зеленых глазах светилась безысходность. Как перед расстрелом после зверских пыток.
– С сегодняшнего утра. А после удара в челюсть – просто с ума схожу, как интересуюсь.
– Знаешь, когда впервые появились немецкие овчарки?
– Знаешь, через сколько секунд после выстрела в затылок издохнет Люк?
– Не нервничай, – обеспокоенно попросила девушка. – Я хочу, чтобы ты понял все с самого начала, иначе мне не объяснить тебе ничего!
– Хорошо, – согласился я, пряча пистолет в кобуру. – Только давай уложемся в десять минут, иначе я его снова достану. Как ты понимаешь, мне нужно ехать к Рольфу.
– Тебе им не владеть… – прошептала Виола.
– Почему это?
Придавив недокуренную сигарету каблуком, она вздохнула и, наконец, заговорила:
– Считается, что немецкая овчарка, как порода, впервые выведена в конце девятнадцатого века Густавом Эмилем Фредериком фон Штефаниц. Длинношерстную овчарку он впервые показал в 1884 году на выставке в Ганновере, а гладкошерстную – в1892-м, в Берлине. Так считают все. Точнее – так принято считать.
– Давай поближе к Рольфу.
– Поближе – не получится. Будет, скорее, наоборот. Историю хоть знаешь? – Она недоверчиво покосилась на меня.
– Историю – знаю.
– Что такое «немецкая слобода»?
– В шестнадцатом – семнадцатом веках на Руси – часть города, где жили иностранцы.
– Правильно. – Теперь ее взгляд можно было истолковать, как удивленный.
– Я знаю. Поближе к Рольфу.
– Хорошо. Так вот, немецкая овчарка была впервые выведена в 1630 году дальним предком Густава Штефаниц – Фредериком. С того времени и идет из поколения в поколение помет первой немецкой овчарки, или, как ее еще называют, восточноевропейской. Имя первого кобеля – Маркус. Так он был наречен женой Фредерика Штефаниц – Алисией. Всех кобелей в роду называют Маркусами. Сук – Мильен Ди. К имени добавляется приставка – Штефаниц. Вот почему твоего Рольфа зовут Маркус Штефаниц.
– И за это мне разбили морду?
– Нет, не за это. На третьем помете Маркуса и Мильен Ди производитель заметил высокий интеллект собак. Производя дальнейшие наблюдения, Фредерик Штефаниц понял главное – если не смешивать кровь с другими собаками аналогичной породы, интеллект собак возрастает с каждым новым пометом. С этого момента ученый изолировал собак от окружающего мира, создав им аналогичный мир в слободе. Когда он понял, что более в слободе города Пскова удержать в тайне свои планы не удастся, он покинул Россию и уехал в Германию, увозя с собой Маркуса, Мильен Ди и двух щенков – суку и кобеля. В Ганновере он откупил на последние средства небольшой домик с угодьями и принялся реализовывать свой план. После смерти в 1639 году Маркуса и в 1641-м – Мильен Ди, их место заняли новые Маркус и Мильен – их дети. Для того чтобы предотвратить смешивание с другими породами и аналогичными, но не их рода, Фредерик Штефаниц принимает жестокое, но, по его мнению, оправданное решение. Через месяц после рождения щенят уничтожаются все, за исключением одного кобеля и одной суки. Целью Штефаниц не было разведение и увеличение новой породы собак. Он стремился создать собаку, равную по разуму человеку. Стандартная ошибка того времени. Из невозможного сделать реальное. Собачье поколение Штефаниц – на самом деле высокоразвитое и сильно отличаются от себе подобных. У них исключительное обоняние, великолепная память, и они чуть ли не близки к тому, чтобы делать выводы. Вот так.
– И что, совершенно никто не знал, чем занимается Фредерик Штефаниц? – усомнился я.
– Никто. Вскоре после смерти собак – основоположников породы, умерла Алисия, а бедный Фредерик через десять лет тронулся умом, когда понял, что ему не хватает жизни для достижения цели. И только через триста с небольшим лет Густав Эмиль Фредерик, пряча от всех секрет предка, параллельно вывел аналогичную породу и объявил ее первоначальной. Но кровь Маркуса не смешалась еще ни с чьей. У тебя – его потомок. А в Ганновере сейчас находится его сестра – Мильен Ди. Теперь понятно, за что тебе набили морду?
– Нет, не понятно. Собаку я купил за двести рублей у какой-то алкашки на рынке. Если о твоем волшебном Маркусе четыреста лет не догадывались в Германии, то как его нашла в России русская алкоголичка? У меня что-то мозгов не хватает проследить логическую цепь…
– Где же тебе хватит?! Четырехмесячного щенка кормить «чаппи» для взрослых собак…
– А-а-а… Ты тоже в квартире побывала? Баночки нашла? Телевизор хоть целый?
– Нет, разбили.
– Все, хана твоему бульдогу. – Я снова поднялся на ноги.
– При чем здесь Люк?! – заплакала девушка. – Это Енот разбил со злости!
– А на хера было енота с собой приносить?!
– Енот – это тот, который тебе губу повредил! – Виола смотрела на меня жалобными глазами. – Не делай больно Люку. Пожалуйста.
– Ничего себе – «повредил»! Ладно, давай дальше.
Девушка быстро вытерла слезы.
– Месяц назад в питомнике Штефаниц была совершена кража. Вместе с ценными вещами был украден компьютер со всеми записями, касающимися Маркусов и Мильен Ди. Маркуса прихватили, видно, случайно. Это подтверждает тот факт, что он был продан какому-то русскому эмигранту за пятьдесят евро.
– Откуда это известно?
– Штефаниц наняли частных детективов за бешеные деньги. Неделю назад эмигранта нашли мертвым у себя дома. Щенок пропал. На его след детективы вышли, уже будучи в России. Они и сейчас здесь. Похитители щенка скрылись, поняв, какую опасность для них представляет Маркус. Но, очевидно, на вокзале они проглядели, и тому удалось улизнуть. Скорее всего, там, на вокзале, его и нашла твоя алкашка. И продала тебе.
Я слушал ее, не веря собственным ушам.
– А дальше?
– Дальше – больше. Штефаниц объявили награду в триста тысяч евро тому, кто вернет Маркуса.
У меня перехватило дыхание.
– Триста тысяч – премия… Сколько же стоит щенок?!
– Речь идет о пяти-шести миллионах долларов.
1 2 3 4 5 6