В тот день мы отправились к океану. Было душно, но ясно. Вышли за город и сделали привал в кедровой роще. Пока отдыхали, с океана взмыло облако. Оно наливалось на глазах, раскатывалось громом. Поднялся горячий ветер. Мы бежали из рощи, а впереди нас выбегали козы и прыгали кролики.
Сошедшие с неба направили нас к своим кораблям. Подобно крылу ворона, облако закрыло Солнце, воздух наполнился тьмою, и вдруг красная молния разорвала небеса. Страшный удар грома повалил нас с ног, земля заколебалась, небо загорелось над нами. Все бежали, бросив носилки. Один я остался с теми, кого сопровождал. Ветер, валил их с ног, они хватались за меня и подталкивали к кораблю. Не думая, я вошел. Они замкнули вход и привели яйцо в движение. На Земле, на моей Земле, был ужас; я не знал, что делать, и закрыл глаза. Не знаю, сколько времени прошло, как сошедшие с неба растолкали меня. и указали на пол. Я взглянул, в полу засветилось окно, и в нем, как на картине, был Великий Город. Улицы заливал багровый дрожащий свет; по ним метались люди, как малые муравьи, когда палкой разворошишь их муравейник. Я взглянул второй раз и увидел — с океана катилась на город волна, подобная черной горе. Свет померк в моих глазах, я закричал и упал на то окно.
Не помню, как прибыли на Марс. Болезнь вошла в мое тело, и дух мой много дней и ночей боролся с недугом. Но настало время, я встал с постели и вышел. Чужая земля была под ногами, чужое небо надо мной, и в том небе, подобно птичьим стаям, летали лодки и корабли. Я сел и поник головой, и марсиане молча обступили меня. Так началась моя жизнь на Марсе, который здесь называли планетой Ор.
Я не знал, за что приняться. Сердце мое смутилось, сердце мое оставило мое тело, оно влекло меня на прекрасную Землю. Марсиане не утешали, но заботились обо мне. Тот, который на Земле первым вышел из яйца, ходил вместе со мной, возил меня в летающей лодке, все показывал и, что я спрашивал, объяснял. Его звали Лиск. В лодку поначалу я боялся войти. Раскинув крылья, она летала сама. Лиск управлял ею только движением руки. Это было как волшебство. Сверху я увидел неземные страны. Навстречу нам летели другие лодки и корабли, и мы плыли по воздуху, как по воде.
Планета Ор была великой пустыней, и в ней, подобно оазисам, города. Океан Марса высох много веков тому назад, осталось немного рек, озер и три моря. Воды не хватало, и марсиане гнали ее по каналам с юга и севера, когда там таяли снега. Ее нагнетали многорукие и многоногие железные рабы из черного и зеленого железа. Они были заключены во дворцах, укрытых в недрах планеты. На берегу озер и морей и в тех местах, где сходились каналы, стояли города; на красных песках росли деревья без листьев и колючие травы. Столицей был город Табркабр, что значит — Город Дождей. Но дожди падали скупо, чаще поднимались песчаные бури, омрачая свет Солнца. От песчаной пыли оно казалось красным и по величине было меньше нашей Луны. Солнце давало мало тепла, и члены мои зябли, пока марсиане не одели меня в свою одежду, теплую и легкую, как пух.
Я сравнивал природу планеты Ор с природой моей Земли, но здесь не было ни зеленых рощ, ни могучего океана, я не слышал пения птиц и не видел животных. Природа Ор была бедна и сурова, но марсиане были великим народом. Каждый из них мог делать то, что у нас на Земле почитается чудесами или колдовством. Все они были подобны магам. Я был перед ними как ребенок, и многое из того, что они совершали, мне непонятно.
Не имея крыльев, марсиане летали совершенней птиц. Они видели и слышали сквозь стены. Всю работу за них делали железные рабы, подобные живым чудовищам. Они могли не только стоять, но и ходить, и я избегал к ним приближаться. Марсиане понимали друг друга без слов — по взгляду или жесту; они говорили редко, и речь их была писклива. Они все время думали, вот почему их желтые головы были столь велики и несоразмерны с телом, каждый из марсиан соединял в себе два естества — мужское и женское, но это было не более удивительно, чем все другое. Я видел на Марсе то, чему ни один из моих братьев не поверит, не увидев, как я, и не ощупав своими руками. Но пища у них была плохая, они ели на ходу и помалу, и не было радости в такой еде; также они не пили вина и не умели веселиться.
Свои города они строили в недрах планеты. На поверхности возвышались отдельные здания да прежние города, построенные далекими предками марсиан. Как тысячи солнц, сияли в недрах планеты круглые светильники, били фонтаны и мостовая текла среди улиц, подобно реке в ущелье. Летающие клетки и живые лестницы соединяли нижние города с верхними. Песчаные бури и ночные холода не проникали под почву.
Я видел много марсианских городов и дивился их устройству, но не было среди них равного Великому Городу, в котором я родился и вырос.
Марсиане не знали богов, и грозный Океан, возникающий из волн на шести крылатых конях, был им неведом. Двуликий крылатый бог их предков — бог времени — с лицом юноши, обращенным на восход Солнца, и с лицом старца, обращенным на закат, украшал их жилища и города, но они его больше не почитали.
На своей планете марсиане двигались легко. Я сам двигался легче и стал как бы в два раза сильнее, но воздух здесь редкий, как на высоких горах в Атлантиде, и в первые дни мне дышалось трудно.
Железные рабы строили корабли для полета ни Землю.
Я не мог освоиться с новой жизнью. Я не жил, а вспоминал Великий Город, Риам. Я не верил тому, что со мной случилось, но это было длиннее сна, и я не просыпался. Первый год на планете Ор тянулся долго. Только потом я узнал, что один марсианский год равняется двум земным, ибо здесь Солнце медленнее движется по небу. Я жил среди марсиан свободно, они делали для меня все — поили, кормили и одевали меня, но не выражали ни радости, ни печали. Желтые пигмеи, они не сбегались смотреть на краснокожего великана, сына Земли! Они или читали свои свитки, или управляли работой железных рабов, или сами работали, исследуя сокровенные свойства различных тел. Поначалу я плохо различал их безволосые маленькие лица на больших желтых головах, с глазами, которые блестели, подобно птичьим. Я стремился быть ближе к Лиску. Он был великим учителем. Всем, что я знаю о планете Ор, я обязан ему, а также его ученикам и больше всего двум — Сумару и Аскоска. Они научили меня марсианскому языку и грамоте, управлению летающей лодкой и обращению с большими небесными трубами. Подняв меня в клетке на высокую башню, Лиск показал мне в трубу Землю; я ужаснулся и увидел, что она — шар.
С той поры я подолгу смотрел на нее и сквозь трубы видел голубые воды, зеленые и желтые страны. Я искал тот остров, на котором родился, но гнев Океана поглотил Атлантиду. Сам я, покидая ее, видел взмывшую над ней страшную волну. Однако очертания острова сохранились на марсианских изображениях. Взирая на его берега, я думал, что навеки потерял родину, а с ней все желанное и любимое.
Постоянно размышляя об этом, на второй год пребывания на планете Ор я решил: Атлантида исчезла, но мне подобает вернуться на Землю. Рожденный на ней, я должен умереть среди подобных себе, ибо в иных странах Земли должны быть люди.
Об этом говорил я Лиску. Он сказал:
«Знай, что мы снова готовимся лететь на твою планету. Там ты будешь нашим проводником. Готовься и совершенствуй свои познания». И он поведал мне о Земле больше, чем сам я о ней знал.
Надежда воскресла во мне, оживила меня. Прилежнее, чем прежде, стал я наблюдать в трубы родную Землю, познавать марсианский язык и грамоту, читать в свиткохранилище свитки. На верфях многорукие и многоногие железные рабы строили пять кораблей, и Лиск был начальником работ, Сумару и Аскоска помогали ему. Маленькие, как дети, в серой одежде, на тонких ногах, с большими желтыми головами, они двигались скоро, поднимали руки, как бы указывая железным рабам, что делать. Не приближаясь, каждый день я смотрел, как росли те громадные яйца, которые должны были унести нас на Землю. Я видел — марсиане спешили, железные рабы трудились день и ночь, но тогда я еще не знал причины подобной поспешности и радовался ей.
Они жадно глядели на воду, но пить не могли.
Так прошел еще год, третий год моего пребывания на планете Ор. Все было готово, сердце мое билось, я не мог дождаться отлета…
Теперь, когда я остался один, размышляя над гибелью марсиан, думаю, что они могли прогневить своего бога — бога времени, ибо они не поклонялись ему, и он наказал их. Но за что наказан я? Разве за то, что был с теми, на кого простирался его гнев…
Отлет на Землю откладывался. Страшная болезнь — моровая язва, или чума — открылась среди марсиан. Марсиане давно победили все недуги на своей планете, одна она была неистребима и тлела среди них, подобно малой искре. Теперь она вспыхнула пожаром, охватив всю планету Ор.
Город Сиромарок был ее колыбелью. Как незримый смерч, болезнь шла по красным пескам, и не было сил ни остановить ее, ни уйти от нее. Она находила марсиан везде — и в воздухе, и в верхних городах, и глубоко в недрах планеты.
Лиск умер одним из первых. Я долго плакал над его телом, положив, как ребенка, к себе на колени, и голова его моталась на тонкой шее. Марсиане смотрели на меня, не выражая ни печали, ни удивления: человеческое горе было им непонятно.
За несколько дней до смерти Лиск открыл мне тайну планеты Ор.
Марс засыхал, подобно оазису в бездождие. Солнце сушило влагу, почва горела, вода уходила — и так было много веков кряду. Когда воды стало меньше четверти суши, появились первые признаки страшной болезни. Марсиане стремились к исходу на другую планету, обильную водой, вспышки страшной болезни торопили их. И вот, когда они научились летать, было послано два корабля на планету Венеру, но те корабли не вернулись. Через несколько лет три больших корабля отправили на Землю. Вернулся один, на нем Лиск привез меня, другой погиб в Атлантиде, третий сгорел в пути. Голубые воды Земли влекли марсиан. Они хотели обосноваться на ней. Пять огромных кораблей для первых переселенцев были готовы к отлету, но чума поразила планету Ор, и глаза Лиска закрылись.
Настало страшное время. Болезнь нападала внезапно и убивала в малый срок. Тот, кто заболевал, худел, губы его сохли и в глазах загорался огонь, а на щеки всходили горячие синие пятна. Жажда сушила его. Он пил, но не мог насытиться, мера его переполнялась, но он все тянулся к воде и так впадал в забытье и больше не просыпался. Болезнь называли на Марсе «синей смертью».
Я не видел у марсиан страха перед нею и не знаю, жил ли когда среди них страх. Но я боялся за свою жизнь, ибо тогда еще носил в сердце надежду вернуться на Землю. Надежда тлеет во мне и по сей день. Если не я, то слова мои дойдут до людей. Я видел гибель Атлантиды и опустошение планеты Ор, смерть стояла рядом со мной и бежала от меня, я пережил великие разрушения и, пережив превосходящее меру человеческого страдания, верю — слова мои дойдут до моих братьев с прекрасной Земли!
Во всех городах великие маги Марса день и ночь искали снадобий против синей смерти. Они говорили: если бы первые корабли послали не на Венеру, а на Землю, марсиане были бы спасены. Старейший из магов, Хума, нашел необыкновенное снадобье, оно было подобно живой воде, но самого Хуму скосила синяя смерть, и тайну живой воды он унес в могилу.
После этого все пошло скоро. Небо опустело, редко пролетит в небе лодка, улицы городов затихли, двери жилищ и дворцов были раскрыты, оттуда исходили стоны жаждущих. Редко пройдет живой марсианин. Живых стало меньше, чем мертвых. Трупы не успевали сжигать, они валялись везде. Планета Ор была опустошена. Мои человеческие глаза видели нечеловеческое…
Вот я писал много дней и ночей, рассказал многое и не утаил ничего. Тускло горит мой светильник, и дрожит рука, и я один, и нет никого со мной. Силы оставляют меня, но я должен поведать все.
Когда уже почти никого не осталось в живых, взяв еды м питья и теплой одежды, я вылетел в лодке из Города Дождей. Летал далеко на все четыре стороны света, но везде видел смерть и запустение. Красный песок заносил трупы, однако они не гнили, а только сохли — таков воздух планеты Ор.
На севере, у водоема Оллу, я видел еще живых марсиан и подле причалил лодку. Иные сидели скорчившись и жадно глядели на воду, но пить не могли, ибо переполнили меру. Щеки их были сини, а сами они грязны и жалки. Иные лежали на краю водоема, погрузив в воду лицо, иные утонули, из воды торчали их ноги. Марсиане не ответили мне ни слова, не взяли пищи, а только просили пить, хотя вода была перед ними. Они умирали. Я вернулся в Город Дождей.
Так, когда умерли все, я остался одни на всей планете. Но железные рабы еще продолжали работать. В мертвых городах горел свет, в каналах бежала вода, изготовлялась одежда и пища. В то время из недр планеты выползли страшные насекомые с птичьими клювами, которых я прежде никогда не видел. По ночам они пожирают трупы и друг друга, но могут напасть и на меня. Я их боюсь.
Первым потух свет, и я, как делал то на Земле, налил масла в сосуд и приготовил себе светильник. Потом наточил свой кинжал — единственное, что сохранил от Атлантиды. Пять лет прошло с тех пор, голова моя стала белой; я все помню, но не могу вспоминать того, что видел. Так, когда все умерли, я остался один. Потом остановились железные рабы, вода и каналах иссякла, озера и водоемы покрылись илом, их заносил песок. Настала великая тишина. В нижнем городе всегда темно и страшно. Я поселился наверху, под башней, в чертоге девяти планет. Бог времени охраняет мое жилище, изображение земного шара и Атлантиды на нем — перед моими глазами. Днем брожу по пескам, вечером всхожу на башню и снова смотрю в трубу на далекую Землю, но мне не суждено ходить по зеленым травам, дышать ее воздухом и обнять моих братьев. Я навсегда один, и нет со мной Риам. Теперь она была бы седая, но я вижу ее юной, в белой тунике, с орихалковым обручем на лбу, как в ту последнюю ночь, когда мы стояли на берегу канала царя Ниата и в небе горела звезда, подобная огненному мечу.
За Городом Дождей, у статуи Времени, я набрел на труп марсианина в летающей лодке. Я повернул его лицом к себе, узнал Сумару и заплакал и засыпал его песком. Как погиб Аскоска, того не знаю. Пять кораблей, на которых мы собирались лететь, стоят на верфях. Они разрушаются. Давно поднимался я на те корабли, но не знал, как привести их в движение. Лодка моя перестала летать.
Вчера убил двух клювоносных. Они содрали мне кожу на груди и поранили руку. Силы возвращаются плохо. Когда почувствую приближение смерти, запру двери, заложу их теми ложами, на которых читали свои свитки марсиане. Сделаю это затем, чтобы клювоносные не могли досягнуть до моего тела, хотя и бесчувственного. Чертог девяти планет будет моей гробницей…
Глава седьмая
ЗЕМЛЯ!
Молодой моряк вселенной
Мира древний дровосек,
Неуклонный, неизменный,
Будь прославлен, человек!
Валерий Брюсов
Малютин кончил чтение манускрипта, но Лунин и Кедров с ожиданием смотрели на него, как будто повествование должно было продолжаться дальше. Оглянув своих спутников, Малютин нетерпеливо заметил:
— Почему вы молчите? На этом кончается манускрипт… — И он укоризненно посмотрел сквозь очки.
— Все? — очнувшись от раздумья, проговорил Лукин, но так, как будто он тому не верил.
Пятые сутки их корабль мчался в океане вселенной. Снова привычно постукивали его многочисленные механизмы, за иллюминаторами сверкала вечная ночь, тяжести не было, и все трое висели, покачиваясь на поручнях.
— Знаете, — сказал Лунин, придавая более удобное положение своему большому телу, — из всего, что мы нашли на Марсе, манускрипт — самое неожиданное. Впрочем, как сейчас оказывается, мы почти ничего и не видели: все погребено в песках, но ключ к загадкам Марса в наших руках.
— Ну, а Земля? — спросил Кедров. — Не ждет ли ее судьба Марса?
— Да, вот вопрос! — воскликнул Лукин.
— Марс — старший брат Земли, обе планеты в известной мере сходны, — сказал Малютин. — Каково же будущее Земли? Время, в течение которого Земля может оставаться убежищем жизни, измеряется интервалом порядка триллиона лет. А что такое триллион лет? Это приблизительно в пятьсот раз превышает весь предыдущий возраст Земли и в три миллиона раз — время, в течение которого на ней существует человеческий род. Как обитатели Земли мы живем в самом начале времен: мы только вступаем в бытие, и перед нами расстилается день невообразимой длины.
— Следовательно, — спросил Лукин, — с человеческой точки зрения, жизнь на Земле будет длиться почти вечно?
Малютин утвердительно кивнул лохматой головой.
— Хорошо, — сказал Кедров, — мы только начало, и перед нами все впереди. Но если так, то человечество в начале своего бытия стоит почти на одном уровне с марсианами, на уровне, которого они достигли лишь на закате своей планеты.
1 2 3 4 5 6
Сошедшие с неба направили нас к своим кораблям. Подобно крылу ворона, облако закрыло Солнце, воздух наполнился тьмою, и вдруг красная молния разорвала небеса. Страшный удар грома повалил нас с ног, земля заколебалась, небо загорелось над нами. Все бежали, бросив носилки. Один я остался с теми, кого сопровождал. Ветер, валил их с ног, они хватались за меня и подталкивали к кораблю. Не думая, я вошел. Они замкнули вход и привели яйцо в движение. На Земле, на моей Земле, был ужас; я не знал, что делать, и закрыл глаза. Не знаю, сколько времени прошло, как сошедшие с неба растолкали меня. и указали на пол. Я взглянул, в полу засветилось окно, и в нем, как на картине, был Великий Город. Улицы заливал багровый дрожащий свет; по ним метались люди, как малые муравьи, когда палкой разворошишь их муравейник. Я взглянул второй раз и увидел — с океана катилась на город волна, подобная черной горе. Свет померк в моих глазах, я закричал и упал на то окно.
Не помню, как прибыли на Марс. Болезнь вошла в мое тело, и дух мой много дней и ночей боролся с недугом. Но настало время, я встал с постели и вышел. Чужая земля была под ногами, чужое небо надо мной, и в том небе, подобно птичьим стаям, летали лодки и корабли. Я сел и поник головой, и марсиане молча обступили меня. Так началась моя жизнь на Марсе, который здесь называли планетой Ор.
Я не знал, за что приняться. Сердце мое смутилось, сердце мое оставило мое тело, оно влекло меня на прекрасную Землю. Марсиане не утешали, но заботились обо мне. Тот, который на Земле первым вышел из яйца, ходил вместе со мной, возил меня в летающей лодке, все показывал и, что я спрашивал, объяснял. Его звали Лиск. В лодку поначалу я боялся войти. Раскинув крылья, она летала сама. Лиск управлял ею только движением руки. Это было как волшебство. Сверху я увидел неземные страны. Навстречу нам летели другие лодки и корабли, и мы плыли по воздуху, как по воде.
Планета Ор была великой пустыней, и в ней, подобно оазисам, города. Океан Марса высох много веков тому назад, осталось немного рек, озер и три моря. Воды не хватало, и марсиане гнали ее по каналам с юга и севера, когда там таяли снега. Ее нагнетали многорукие и многоногие железные рабы из черного и зеленого железа. Они были заключены во дворцах, укрытых в недрах планеты. На берегу озер и морей и в тех местах, где сходились каналы, стояли города; на красных песках росли деревья без листьев и колючие травы. Столицей был город Табркабр, что значит — Город Дождей. Но дожди падали скупо, чаще поднимались песчаные бури, омрачая свет Солнца. От песчаной пыли оно казалось красным и по величине было меньше нашей Луны. Солнце давало мало тепла, и члены мои зябли, пока марсиане не одели меня в свою одежду, теплую и легкую, как пух.
Я сравнивал природу планеты Ор с природой моей Земли, но здесь не было ни зеленых рощ, ни могучего океана, я не слышал пения птиц и не видел животных. Природа Ор была бедна и сурова, но марсиане были великим народом. Каждый из них мог делать то, что у нас на Земле почитается чудесами или колдовством. Все они были подобны магам. Я был перед ними как ребенок, и многое из того, что они совершали, мне непонятно.
Не имея крыльев, марсиане летали совершенней птиц. Они видели и слышали сквозь стены. Всю работу за них делали железные рабы, подобные живым чудовищам. Они могли не только стоять, но и ходить, и я избегал к ним приближаться. Марсиане понимали друг друга без слов — по взгляду или жесту; они говорили редко, и речь их была писклива. Они все время думали, вот почему их желтые головы были столь велики и несоразмерны с телом, каждый из марсиан соединял в себе два естества — мужское и женское, но это было не более удивительно, чем все другое. Я видел на Марсе то, чему ни один из моих братьев не поверит, не увидев, как я, и не ощупав своими руками. Но пища у них была плохая, они ели на ходу и помалу, и не было радости в такой еде; также они не пили вина и не умели веселиться.
Свои города они строили в недрах планеты. На поверхности возвышались отдельные здания да прежние города, построенные далекими предками марсиан. Как тысячи солнц, сияли в недрах планеты круглые светильники, били фонтаны и мостовая текла среди улиц, подобно реке в ущелье. Летающие клетки и живые лестницы соединяли нижние города с верхними. Песчаные бури и ночные холода не проникали под почву.
Я видел много марсианских городов и дивился их устройству, но не было среди них равного Великому Городу, в котором я родился и вырос.
Марсиане не знали богов, и грозный Океан, возникающий из волн на шести крылатых конях, был им неведом. Двуликий крылатый бог их предков — бог времени — с лицом юноши, обращенным на восход Солнца, и с лицом старца, обращенным на закат, украшал их жилища и города, но они его больше не почитали.
На своей планете марсиане двигались легко. Я сам двигался легче и стал как бы в два раза сильнее, но воздух здесь редкий, как на высоких горах в Атлантиде, и в первые дни мне дышалось трудно.
Железные рабы строили корабли для полета ни Землю.
Я не мог освоиться с новой жизнью. Я не жил, а вспоминал Великий Город, Риам. Я не верил тому, что со мной случилось, но это было длиннее сна, и я не просыпался. Первый год на планете Ор тянулся долго. Только потом я узнал, что один марсианский год равняется двум земным, ибо здесь Солнце медленнее движется по небу. Я жил среди марсиан свободно, они делали для меня все — поили, кормили и одевали меня, но не выражали ни радости, ни печали. Желтые пигмеи, они не сбегались смотреть на краснокожего великана, сына Земли! Они или читали свои свитки, или управляли работой железных рабов, или сами работали, исследуя сокровенные свойства различных тел. Поначалу я плохо различал их безволосые маленькие лица на больших желтых головах, с глазами, которые блестели, подобно птичьим. Я стремился быть ближе к Лиску. Он был великим учителем. Всем, что я знаю о планете Ор, я обязан ему, а также его ученикам и больше всего двум — Сумару и Аскоска. Они научили меня марсианскому языку и грамоте, управлению летающей лодкой и обращению с большими небесными трубами. Подняв меня в клетке на высокую башню, Лиск показал мне в трубу Землю; я ужаснулся и увидел, что она — шар.
С той поры я подолгу смотрел на нее и сквозь трубы видел голубые воды, зеленые и желтые страны. Я искал тот остров, на котором родился, но гнев Океана поглотил Атлантиду. Сам я, покидая ее, видел взмывшую над ней страшную волну. Однако очертания острова сохранились на марсианских изображениях. Взирая на его берега, я думал, что навеки потерял родину, а с ней все желанное и любимое.
Постоянно размышляя об этом, на второй год пребывания на планете Ор я решил: Атлантида исчезла, но мне подобает вернуться на Землю. Рожденный на ней, я должен умереть среди подобных себе, ибо в иных странах Земли должны быть люди.
Об этом говорил я Лиску. Он сказал:
«Знай, что мы снова готовимся лететь на твою планету. Там ты будешь нашим проводником. Готовься и совершенствуй свои познания». И он поведал мне о Земле больше, чем сам я о ней знал.
Надежда воскресла во мне, оживила меня. Прилежнее, чем прежде, стал я наблюдать в трубы родную Землю, познавать марсианский язык и грамоту, читать в свиткохранилище свитки. На верфях многорукие и многоногие железные рабы строили пять кораблей, и Лиск был начальником работ, Сумару и Аскоска помогали ему. Маленькие, как дети, в серой одежде, на тонких ногах, с большими желтыми головами, они двигались скоро, поднимали руки, как бы указывая железным рабам, что делать. Не приближаясь, каждый день я смотрел, как росли те громадные яйца, которые должны были унести нас на Землю. Я видел — марсиане спешили, железные рабы трудились день и ночь, но тогда я еще не знал причины подобной поспешности и радовался ей.
Они жадно глядели на воду, но пить не могли.
Так прошел еще год, третий год моего пребывания на планете Ор. Все было готово, сердце мое билось, я не мог дождаться отлета…
Теперь, когда я остался один, размышляя над гибелью марсиан, думаю, что они могли прогневить своего бога — бога времени, ибо они не поклонялись ему, и он наказал их. Но за что наказан я? Разве за то, что был с теми, на кого простирался его гнев…
Отлет на Землю откладывался. Страшная болезнь — моровая язва, или чума — открылась среди марсиан. Марсиане давно победили все недуги на своей планете, одна она была неистребима и тлела среди них, подобно малой искре. Теперь она вспыхнула пожаром, охватив всю планету Ор.
Город Сиромарок был ее колыбелью. Как незримый смерч, болезнь шла по красным пескам, и не было сил ни остановить ее, ни уйти от нее. Она находила марсиан везде — и в воздухе, и в верхних городах, и глубоко в недрах планеты.
Лиск умер одним из первых. Я долго плакал над его телом, положив, как ребенка, к себе на колени, и голова его моталась на тонкой шее. Марсиане смотрели на меня, не выражая ни печали, ни удивления: человеческое горе было им непонятно.
За несколько дней до смерти Лиск открыл мне тайну планеты Ор.
Марс засыхал, подобно оазису в бездождие. Солнце сушило влагу, почва горела, вода уходила — и так было много веков кряду. Когда воды стало меньше четверти суши, появились первые признаки страшной болезни. Марсиане стремились к исходу на другую планету, обильную водой, вспышки страшной болезни торопили их. И вот, когда они научились летать, было послано два корабля на планету Венеру, но те корабли не вернулись. Через несколько лет три больших корабля отправили на Землю. Вернулся один, на нем Лиск привез меня, другой погиб в Атлантиде, третий сгорел в пути. Голубые воды Земли влекли марсиан. Они хотели обосноваться на ней. Пять огромных кораблей для первых переселенцев были готовы к отлету, но чума поразила планету Ор, и глаза Лиска закрылись.
Настало страшное время. Болезнь нападала внезапно и убивала в малый срок. Тот, кто заболевал, худел, губы его сохли и в глазах загорался огонь, а на щеки всходили горячие синие пятна. Жажда сушила его. Он пил, но не мог насытиться, мера его переполнялась, но он все тянулся к воде и так впадал в забытье и больше не просыпался. Болезнь называли на Марсе «синей смертью».
Я не видел у марсиан страха перед нею и не знаю, жил ли когда среди них страх. Но я боялся за свою жизнь, ибо тогда еще носил в сердце надежду вернуться на Землю. Надежда тлеет во мне и по сей день. Если не я, то слова мои дойдут до людей. Я видел гибель Атлантиды и опустошение планеты Ор, смерть стояла рядом со мной и бежала от меня, я пережил великие разрушения и, пережив превосходящее меру человеческого страдания, верю — слова мои дойдут до моих братьев с прекрасной Земли!
Во всех городах великие маги Марса день и ночь искали снадобий против синей смерти. Они говорили: если бы первые корабли послали не на Венеру, а на Землю, марсиане были бы спасены. Старейший из магов, Хума, нашел необыкновенное снадобье, оно было подобно живой воде, но самого Хуму скосила синяя смерть, и тайну живой воды он унес в могилу.
После этого все пошло скоро. Небо опустело, редко пролетит в небе лодка, улицы городов затихли, двери жилищ и дворцов были раскрыты, оттуда исходили стоны жаждущих. Редко пройдет живой марсианин. Живых стало меньше, чем мертвых. Трупы не успевали сжигать, они валялись везде. Планета Ор была опустошена. Мои человеческие глаза видели нечеловеческое…
Вот я писал много дней и ночей, рассказал многое и не утаил ничего. Тускло горит мой светильник, и дрожит рука, и я один, и нет никого со мной. Силы оставляют меня, но я должен поведать все.
Когда уже почти никого не осталось в живых, взяв еды м питья и теплой одежды, я вылетел в лодке из Города Дождей. Летал далеко на все четыре стороны света, но везде видел смерть и запустение. Красный песок заносил трупы, однако они не гнили, а только сохли — таков воздух планеты Ор.
На севере, у водоема Оллу, я видел еще живых марсиан и подле причалил лодку. Иные сидели скорчившись и жадно глядели на воду, но пить не могли, ибо переполнили меру. Щеки их были сини, а сами они грязны и жалки. Иные лежали на краю водоема, погрузив в воду лицо, иные утонули, из воды торчали их ноги. Марсиане не ответили мне ни слова, не взяли пищи, а только просили пить, хотя вода была перед ними. Они умирали. Я вернулся в Город Дождей.
Так, когда умерли все, я остался одни на всей планете. Но железные рабы еще продолжали работать. В мертвых городах горел свет, в каналах бежала вода, изготовлялась одежда и пища. В то время из недр планеты выползли страшные насекомые с птичьими клювами, которых я прежде никогда не видел. По ночам они пожирают трупы и друг друга, но могут напасть и на меня. Я их боюсь.
Первым потух свет, и я, как делал то на Земле, налил масла в сосуд и приготовил себе светильник. Потом наточил свой кинжал — единственное, что сохранил от Атлантиды. Пять лет прошло с тех пор, голова моя стала белой; я все помню, но не могу вспоминать того, что видел. Так, когда все умерли, я остался один. Потом остановились железные рабы, вода и каналах иссякла, озера и водоемы покрылись илом, их заносил песок. Настала великая тишина. В нижнем городе всегда темно и страшно. Я поселился наверху, под башней, в чертоге девяти планет. Бог времени охраняет мое жилище, изображение земного шара и Атлантиды на нем — перед моими глазами. Днем брожу по пескам, вечером всхожу на башню и снова смотрю в трубу на далекую Землю, но мне не суждено ходить по зеленым травам, дышать ее воздухом и обнять моих братьев. Я навсегда один, и нет со мной Риам. Теперь она была бы седая, но я вижу ее юной, в белой тунике, с орихалковым обручем на лбу, как в ту последнюю ночь, когда мы стояли на берегу канала царя Ниата и в небе горела звезда, подобная огненному мечу.
За Городом Дождей, у статуи Времени, я набрел на труп марсианина в летающей лодке. Я повернул его лицом к себе, узнал Сумару и заплакал и засыпал его песком. Как погиб Аскоска, того не знаю. Пять кораблей, на которых мы собирались лететь, стоят на верфях. Они разрушаются. Давно поднимался я на те корабли, но не знал, как привести их в движение. Лодка моя перестала летать.
Вчера убил двух клювоносных. Они содрали мне кожу на груди и поранили руку. Силы возвращаются плохо. Когда почувствую приближение смерти, запру двери, заложу их теми ложами, на которых читали свои свитки марсиане. Сделаю это затем, чтобы клювоносные не могли досягнуть до моего тела, хотя и бесчувственного. Чертог девяти планет будет моей гробницей…
Глава седьмая
ЗЕМЛЯ!
Молодой моряк вселенной
Мира древний дровосек,
Неуклонный, неизменный,
Будь прославлен, человек!
Валерий Брюсов
Малютин кончил чтение манускрипта, но Лунин и Кедров с ожиданием смотрели на него, как будто повествование должно было продолжаться дальше. Оглянув своих спутников, Малютин нетерпеливо заметил:
— Почему вы молчите? На этом кончается манускрипт… — И он укоризненно посмотрел сквозь очки.
— Все? — очнувшись от раздумья, проговорил Лукин, но так, как будто он тому не верил.
Пятые сутки их корабль мчался в океане вселенной. Снова привычно постукивали его многочисленные механизмы, за иллюминаторами сверкала вечная ночь, тяжести не было, и все трое висели, покачиваясь на поручнях.
— Знаете, — сказал Лунин, придавая более удобное положение своему большому телу, — из всего, что мы нашли на Марсе, манускрипт — самое неожиданное. Впрочем, как сейчас оказывается, мы почти ничего и не видели: все погребено в песках, но ключ к загадкам Марса в наших руках.
— Ну, а Земля? — спросил Кедров. — Не ждет ли ее судьба Марса?
— Да, вот вопрос! — воскликнул Лукин.
— Марс — старший брат Земли, обе планеты в известной мере сходны, — сказал Малютин. — Каково же будущее Земли? Время, в течение которого Земля может оставаться убежищем жизни, измеряется интервалом порядка триллиона лет. А что такое триллион лет? Это приблизительно в пятьсот раз превышает весь предыдущий возраст Земли и в три миллиона раз — время, в течение которого на ней существует человеческий род. Как обитатели Земли мы живем в самом начале времен: мы только вступаем в бытие, и перед нами расстилается день невообразимой длины.
— Следовательно, — спросил Лукин, — с человеческой точки зрения, жизнь на Земле будет длиться почти вечно?
Малютин утвердительно кивнул лохматой головой.
— Хорошо, — сказал Кедров, — мы только начало, и перед нами все впереди. Но если так, то человечество в начале своего бытия стоит почти на одном уровне с марсианами, на уровне, которого они достигли лишь на закате своей планеты.
1 2 3 4 5 6