А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

е. сторожа, увезли на «каталажке». (Не путайте с околотком; здесь имелась в виду побитая ленинградская неотложка). Ждали высокое институтское начальство. И вот более авторитетно заговорил обрывками фраз: «шапкозакидательство», «разгильдяйство», «проворонили науку» мужчина в толстом пальто и каракулевой шапке, вылезший из только что подъехавшей легковой машины. Проговорил больше себе поднос, направляясь в институтский двор; вослед ему из салона выглянуло узкое, суховатое личико человека в пенсне и мягкой шляпе, всем видом своим имеющим лишь самое касательное отношение ко всему здесь.
Над черными деревьями кружили встревоженные галки. Собака-ищейка вынюхивала уже от дальнего крыла здания. Ее сопроводитель с натянутым поводком в одной руке, другой пытался прикурить от зажигалки. С щемящим чувством обделенности Василенко подумал, что собственные его знания и опыт остаются невостребованными здесь, но никогда (о, нет!) он не решился бы воспользоваться ими сейчас. И не потому, что был уж так труслив: что-то во всей этой истории было не так – даже не в смысле воровства (это, само собой разумеется), но нечто проглянуло более преступное и бесчеловечное, чтобы кому-то сочувствовать или о чем-то сожалеть. Именно как что-то «лучевое» и болезненное, наподобие прививки противочумной сыворотки.
Прошло с полчаса, когда, наконец, из центрального институтского входа показалась группа из пяти человек. Один и точно, казалось, был при особом разбирательстве, с планшеткой в руке, в которую заносил что-то вечным пером. Рядом шел оперуполномоченный в милицейской форме, решительно и зло покуривающий папироску. Был там и тот, вылезший при Василенко из машины, с портфелем в руке и в каракулевой шапке. Четвертым оказался комсоставец с тремя нашивками и в фуражке блином. Но вот пятый из группы!.. Тот, кто вышел последним и до сих пор находился за спиной следователя, заглядывая тому через плечо. В глаза Василенко режуще въехал его академический пирожок. В следующий миг – затор в крови – жесткий щипок меж лопаток… и сам, уже не зная как это у него вышло, фельдшер оказался спрятавшись за спины зевак, пригнувшись.
Вся группа, чуть помедлив (вполоборота к загадочному зданию), тронулась на выход. Как не был Василенко в стороне, и за оградой ему ничего не оставалось, как признать в пятом того «беглого» и странного прохожего, которого он окликнул в два часа ночи здесь же, на месте преступления. Та же бородка, тот же за стеклами очков неприятный рассеянный взгляд. («Такой и застрелит… не разглядит», – подумалось фельдшеру). Только воротник пальто у «академика» сейчас был опущен. Он что-то объяснял следователю, тот кивал и записывал, встряхивая замерзшим на воздухе пером. Вся группа подошла уже к самой калитке, как ее нагнал шестой, с чемоданчиком в руке, по виду техник. Затем все направились по своим машинам. Последним в «эмку» влез ночной незнакомец Василенко. Перед тем как скрыться, на его продрогшем невзрачном лице высказался лучик, тот самый… Но это последнее мог различить и понять только его ночной антагонист.
Кавалькада машин тронулась. У ворот остался выставленный пост. Кинолог с ученой собакой устремился дальше, брать след матерых бандитов. Среди лиц, по-настоящему заинтересованных преступлением, остался один Василенко. Народ стал быстро расходиться. По ходу множились самые идиотские версии и слухи. Говорили, например, как бы прощаясь навек, что «радий теперь закроют», или поругивали: «Развели здесь, понимаешь».
Василенко же, как всякий неглупый человек в этой стране и которому есть что сказать, смолчал.

*** 4 ***

И, эх, быть может, одно только слово его в помощь следствию и все дело приняло бы иной оборот. Слишком уж необычные вещи должны были произойти, и преодолены препятствия, чтобы кое-кому можно было бы обойтись без этой кражи. И знай такое следствие… Но, вот как раз это последнее и счел Василенко утаить. А то, что на поверхностный взгляд некоторых ответственных товарищей выглядело типичной кражей, и кражей преимущественно по недоразумению – тяжелую и громоздкую свинцовую чушку запросто можно было принять за бронированный сейф, набитый золотом и бриллиантами, – так дело это вышло в разряд зловещих и со всем знанием предмета теми, кто на это покусился.
Через неделю вялых разбирательств, – что же такое вынесли грабители, – недосужие до прокуратуры ученые выдали следствию поразительные факты. Оказалось, что украден был не просто редкий минерал или даже глыба необработанного алмаза, но единственное в своем роде вещество, как загадочное по своему происхождению, так и устрашающее по действию. В этом смысле характеристики его были воистину убийственные: так элемент М (согласно шифру инвентаризации), будучи вынесен на поверхность земли в количестве всего лишь одного килограмма, убил бы все живое в радиусе десятка километров. А то, что фактически величина украденного вещества не превышала 40 граммов (весь остальной вес приходился на противорадиационную конструкцию саркофага), не снимало ответственности за жизнь людей. Представьте себе круг радиусом хотя бы тридцать метров, описанный в густонаселенном правительственном городе, на демонстрации в честь празднования 1-го Мая (Дня международной солидарности трудящихся), и – вырисовываются последствия самые катастрофические, а главное – политические. Грезился заговор и белый террор почище козней пресловутого Савинкова. Тут-то комиссары и разного рода «товарищи» и забегали, как клопы под керосином. Отстучали запросы по телеграфу, перевернули досье и архивы, усилили контроль на границе, опросили дипломатические службы всех советских представительств, напичкали инструкциями, поставили в известность агентуру, и т. п. и т. д. Следствие раскрутилось. Тогда-то и выяснилось: ни много ни мало, что помимо потенциальной опасности элемент М несет в себе огромную актуальную научную ценность, и является тем «кусочком» ранней Вселенной, точнее – четвертичным и даже третичным производным от той самой праматерии, что 4,5 миллиарда лет назад составляла «космический зародыш» Мира. Если же более научно – элемент трансуранового ряда, с периодом полураспада… (засекречено), атомы которого по истечению этого времени превращаются в привычные элементарные частицы «нашей» физики. Первооткрывателем этого вещества был некий полузабытый теперь геолог Манцев Николай Христофорович (192… г. Камчатка.), впутавшийся в грандиозную, нашумевшую в свое время авантюру с «гаринским золотом» и трагически погибшего. Эту информацию довел до следователей известный физик Хлынов Алексей Семенович, работающий в Москве и ставший основным научным экспертом по веществу М. Кроме того, с его именем была связана одна любопытная статья, появившееся в печати, вначале в советской – «Журнал физических наук», затем с перепечаткой в английской «Нейча». Статья появилась примерно три месяца спустя после вышеуказанного грабежа из музея Радиевого – и получила положительные отзывы у ряда ученых Запада, в частности, у немецкого математика, логика и философа Г. Рейхенбаха, признанного специалиста по теории относительности Эйнштейна. Статья была написана в связи со страннейшим событием, имевшим место в масштабе одной конкретной, прикладной науки сейсмологии, но затронувшем как раз принципиальные положения новейшей физики. Самым же парадоксальным было то, что и сама эта статья, как и «сейсмологическая паника» инициировавшая к написанию этой работы, были если не напрямую, то как-то параллельно и очень тесно увязаны с хищением элемента М, – в ту непроглядную ночь раннего апреля 1932 года. Потрясение же меньшего уровня, но конкретно по «делу М», испытали как раз органы госбезопасности двумя неделями позже грабежа. В те дни из Москвы, из Управления внешней разведки, пришла шифрограмма, сообщающая, что на границе с Германией, в местечке …, при незаконном пересечении контрольной полосы был застрелен советский гражданин, доктор геологических наук, проректор по науке Ленинградского университета, профессор Косторецкий М.И., 56 лет, – со всеми наличествующими при нем документами. И он же – «невозвращенец», таинственно исчезнувший за день до отъезда советской делегации с Пражской сессии международного геологического конгресса!
Вот как все обернулось. Итак – «заговор профессоров», – дело вовсе не новое за время существования советской власти. Предварительно – организация хищения здесь, в РСФР, и бегство за кордон, под предлогом участия в конгрессе. Для непосредственного исполнения дела – вербовка ничего не подозревающих уголовников. (Набили себе карманы разноцветными камешками.).
Чуть позже из агентурных источников и объяснений в консульстве выяснились кое-какие детали этого «перехода», – самые, что ни на есть невразумительные: на оклик часового и предупредительный выстрел вверх, нарушитель никак не отреагировал, и все также молча, упорно продолжал идти. Пограничникам германской стороны ничего не оставалось, как применить оружие. Еще через некоторое время и вовсе дикое: по результатам вскрытия в крови убитого были обнаружены следы экзотического яда кураре, добываемого только из сока определенных растений, произрастающих в странах Латинской Америки. Токсикология яда такова, что он вызывает временный паралич мускулатуры костно-двигательного аппарата, в том числе и языковой. Напрашивалось предположение, что беглого проректора Косторецкого просто подбросили к границе, наподобие мешка с песком, выставив его в роли прикрытия и мишени.
Но и труп, и кураре, да и сам элемент М были как-то и (где-то) далеко… Ну, а вот Ленинградский университет и, возможно, Радиевый – с засевшей в них агентурой, были здесь, плотно и весомо под рукой.
Надо было раскручивать маховик следствия. Ввиду (политически) вставала Германия. Опять эта Германия, было что вспомнить, и не только по картотеке.

*** 5 ***

Дойчланд. Несносная страна, раз за разом похищающая у прародительницы Европы ее покой, сон, домашний очаг, лучших ее сынов. Страна вепрей и оборотней, в которой древнетевтонские саги о чудных троллях, денно и нощно кующих волшебно-разящий меч в подземных гротах, то ли Тюрингии, то ли Швабских Альб, оказывались былью. И не было такого путника, мимоходом пересекающего те гиблые места, кто не был бы совращен видением власти и принужден стоять у огнедышащего горна, раздувая пламя его, теряя сам дух свой и жизнь. И, видимо, целая страна уже пошла этим путем, бросив нужные и полезные ремесла, отдав правую свою руку мистическому кресту в древнеримском приветствии.
В тот год Германия выбирала с кем ей быть. Над кривым ее неуравновешенным политическим горизонтом вставала новая звезда – национал-социализм.
Низы пресмыкались и выживали. Верхи подличали, интриговали, писали доносы, предавали, продавались и подкладывали себя кому-то в постель. Играли в некую высшую иерархию и свою избранность. Организовывались в группки содействия и группки противодействия: кого-то ядовито кололи, кусали, рвали на части, чтобы самим в свою очередь быть съеденными.
И, не подозревая, что по схематичности своих действий и общей неразумности, со своим инстинктом власти лишь копируют чуть более закомплексованное механистическое сообщество осиного клубка Полистас Галликус и вертикальную иерархию их семейств, в которых есть особи из разряда «альфа» и есть «бета»; и тогда, если какая-то из ос не уступает в иерархии другой, то при встрече между ними вспыхивает схватка, от исхода которой зависит ранг побежденной.
Тем, похоже, жила и Германия 32-го года. Но уже официальный пророк ее – Оскар Лаутензак – в ясновидческом трансе возвестил землетрясение, мор, пожарища и гибель Старому Свету.

*** 6 ***

Многое, многое по тому темному случаю, было, что вспомнить и другому участнику конгресса, соседу Косторецкого по бедному гостиничному номеру в Праге. Единственному человеку, видевшему и сопровождавшему его до самого места предательства. Иначе сказать – в последний путь.
Да он и вспоминал: Радлов Леонид Андреевич – обильно, тошно… Особенно по вечернему часу, когда возвращался к себе, в уединенную комнату, ломился в кресло и подолгу сидел, вскинув невзрачное свое лицо ост-зейца и прикрыв глаза сцепленными в замок руками. Слепо и ярко было в зрачках, как после света настольной лампы, бьющей тебе в глаза в кабинете следователя. Ему было о чем рассказать, – и вроде как не было. Да он и объяснял, как мог, и, право, что только мог. Не мог, к примеру, объяснить он значения тех слов, на веру в которые и был тогда заключен устный договор и которые теперь вновь были у него на слуху. О, сейчас-то он понимал, какой птичкой и в какие силки залетел. Достаточно теперь одного намека на причастность его ко всей этой истории и… он вспоминал.
В тот день он гулял яркой, почти весенней улицей Старой Праги. Да и точно – по календарю был март, в начале, и здесь, в Центральной Европе, в относительно мягком ее климате, было куда больше света и тепла, чем в Москве, и подавно – в Ленинграде. Он шел мокрой брусчаткой, мощенной еще при Тихо Браге – великом и смелом астрономе, вопреки всему высчитывающем пути далеких планет. И, надо же, спустя 600 лет в Европе объявились новые ереси, за и против которых (без разницы) вырывали ногти, заключали в страшные лагеря и убивали. Правда, в облике городов этот атавизм зверства никак не отразился.
Да, Прага была многолико красива: с наслоениями архитектуры разных эпох и стилей. Потемневшая Влтава была еще подо льдом. На левобережье возвышался Град (Пражский Кремль) с готическими инкрустациями собора св. Витта. В белом солнце текли и смазывались граненные и фигурные шпили, вымпелы, штандарты. Мокро блестели железные, черепичные и графитовые крыши. По высям и далям – в самом городе и за пределами Праги – было на что посмотреть. Чехи жили много лучше, чем десять и даже пять лет назад. Чистое европейское платье, шляпы, трости, блестящие ботинки, наимоднейшие дамские туалеты. Автомобили всех марок и, конечно, реклама – приметная заставка буржуазной цивилизации. Стеклянные, зеркальные площади супермаркетов – обыденная распродажа вещей, которых и не упомнишь в России. Поражало большое количество кафе, ресторанов, пивных. В них приходили целыми семьями: пили, ели, играли в лото, шахматы. За чашкой кофе и газетой можно было провести целый вечер, и никто тебя не торопил. В одно такое кафе – «Красная королева» зашел и Радлов. Заказал себе светлого пива, которое подали ему в высоком, узком бокале.
Усевшись, чуть подавшись назад на своем стуле, попивая не крупными глотками, он вспоминал в дружелюбном невнятном говоре вокруг, и так, словно навеки уже оставленное им: институтский буфет, осклизлые тарелки, рыбные котлеты или жилистый гуляш из смятого алюминиевого бачка, куски литого сахара в кулак величиною. Линялые толстовки, заправленные под ремешок, вытертые брюки, куцые длиннополые пиджаки… вообще дикая мешанина, и тут же серость и однообразие в одежде. Смесь чего-то полувоенного, кафтанно-лабазного, ситцевого (в горошек), суконного и бабье-платкового… обноски и переделки из перетряхнутого старого уклада жизни. Картузы, семечки, ухмылки – и здесь же прозрачнейшие, честнейшие глаза… И вот тут-то – взгляд: впервые такой по тебе – как рашпилем… пристальный, испытывающий взгляд… Но Радлов не знал за собой ничего такого, что давало бы повод к тому. Тем не менее господин – за три столика от него, в несколько артистической замшевой куртке, приковал внимание Радлова к себе и … отпустил. Запомнилось только гипнотически сильное и одинокое выражение его глаз, смотрящих будто бы из-под густой тени. Чуть повременив, он поднялся (невысокого роста) и, расплатившись у стойки бара, вышел в гардеробную. Минутой позже за окнами кафе прошла его фигура в легком пальто, с поднятым воротником и в английском кепи. В руке он держал аккуратный чемоданчик, какой бывает у врачей-дантистов или чертежников.
И вот опять:
Тогда Радлов шел Староместской улицей, с памятником Яну Гусу и ратушей. Остановился, – посмотреть среди всех прочих на уникальные часы, идущие аж с 1490 года, в которых с ходом стрелок появлялись и исчезали фигурки из сцен пантомимы: диалог Богача со Смертью. И вот здесь-то, оглянувшись невзначай, он вновь напоролся на взгляд тех же мужских глаз, словно обведенных угольной чертой.
«Любопытно. Сыск? Свои, или – ?», – решал Радлов задачу, шагая с испорченным настроением по улице вниз, к плохонькой гостинице, где разместилась советская делегация. Но кто мог из сильных мира сего заинтересоваться скромным сотрудником наибеднейшего и необустроенного из всех радиевых институтов Европы?
1 2 3 4 5 6 7 8