А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Вас ранили. Постарайтесь лежать неподвижно. Мы доставим вас на корабль так быстро, как только сможем.
Сарек повернул голову и пустым взглядом уставился на Маккоя.
– Позор… ни один вулканец не может… я должен…
– Отец,…
– Не могу… справиться с болью, – выдохнул Сарек. – Аманда?
– Давай перенесем его на кушетку, Спок.
Они находились в длинном узком кабинете, обставленном в старомодном стиле. Один конец комнаты занимал громадный рабочий стол красного дерева, на другом по бокам от камина располагались две кушетки. Вся стена за столом была испещрена рядом узких высоких окон, дающих панорамный обзор на разгром внизу.
Первый офицер перенес отца на кушетку и уложил на жесткие подушки, Маккой встал позади.
– Жена, позаботься!
Видя смятение отца, Спок приподнял бровь и в его темных глазах Маккой увидел смешение беспокойства и тревоги. Спок и раньше видел Сарека испытывающим боль, но тогда боль подавлялась вулканским стоицизмом. Семь лет назад, во время путешествия на "Энтерпрайзе" к планете Бабель Сарек был страшно болен, но никогда не бредил и не испытывал дезориентации.
– Сейчас он слишком сильно изранен, слишком слаб, чтобы войти в целительный транс, и он не может совладать с болью, – объяснил Маккой.
– Отец, ты должен контролировать, – произнес Спок, его голос был тверд. Когда Сарек не ответил, Спок взял руку отца в свою, как будто хотел передать ему часть своих собственных сил.
Глаза Маккоя расширились, когда он наблюдал за Споком и Сареком. Эта сцена внезапно напомнила ему о том, что случилось на Земле несколько месяцев назад. Он сморгнул слезы вины, слишком хорошо припомнив момент, когда смерть Дэвида Маккоя так потрясла его. Это был тяжелый урок, настоящий шок, когда роли поменялись и родитель превратился в дитя. Возможно, для Спока это намного сложнее. Маккой готов был поспорить, что впервые Сарек был вовсе не безупречным в присутствии своего сына.
– Он не сможет, Спок. – Голос Маккоя был одновременно извиняющимся и предостерегающим. – У него нет сил. Бог знает, как долго он был в таком состоянии. Это поистине чудо, что он еще вообще жив.
– Он вулканец.
Краткий ответ Спока красноречиво свидетельствовал о смятении чувств, скрытых за маской внешнего спокойствия.
– Разреши мне дать ему что-нибудь, чтобы помочь отдохнуть.
Спок пристально смотрел в невидящие глаза.
– Спок, – рука Маккоя легла на плечо первого офицера. – Он может быть слышит тебя, может быть на каком-то уровне ощущает твое присутствие. Но он испытывает слишком сильную боль, чтобы мы могли ждать, пока он осознает, о чем ты пытаешься с ним говорить. Позволь мне посмотреть, что можно сделать.
– Конечно, доктор.
Спок резко встал и отодвинулся назад.
Маккой что-то буркнул себе под нос, пытаясь стабилизировать состояние посла. Его речь перемежалась невнятными ругательствами в адрес клингонов, революционеров и сестры, паковавшей аптечку.
Пока Маккой работал, Спок подошел к окну и окинул взглядом столицу. Уже спустилась ночь, но пылающие здания освещали все вокруг, а клубы густого дыма затмевали первые вечерние звезды.
Доктор подошел сзади и их взгляды встретились в отражении на стекле. Спок вдруг осознал, как глубоко погрузился в воспоминания о прошлом.
– Я дал ему болеутоляющее и кое-что, чтобы замедлить внутреннее кровотечение, – Маккой вздохнул. – Но это слабоватая замена тому, что ему действительно нужно. Мы должны доставить его на "Энтерпрайз".
– В данное время это невозможно.
– Буду с тобой честен, Спок. Я даже не знаю, спасет ли его возвращение на корабль. Только благодаря своему вулканскому организму он все еще дышит.
– Понимаю.
– Прости, Спок.
– Извинения бесполезны.
Маккой ощетинился, но прежде чем он успел заговорить, Спок повернулся к нему лицом.
– Вы сделали все, что в ваших силах, доктор, и я не знаю никого другого, кому бы я смог доверить столь драгоценную ношу.
Гнев Маккоя исчез, уступив место кривой улыбке.
– Почему-то мне кажется, Спок, что ты только что сделал мне комплимент…
Вулканец спокойно встретил его взгляд.
– Да, доктор. Я уверен, что сделал.
– Лейтенант Мартинез, – повернувшись к одному из охранников, сказал Спок. – Вы будете нести вахту на этом этаже. Отыщите комнату, из которой виден вход в посольство. Мичман Петерсен, вы будете следить за подходами со стороны столицы. При первом же признаке чьего-либо приближения немедленно докладывайте мне.
– Есть, – в унисон ответили они, явно благодарные за полученные задания. Едва оба одетых в красную форму охранника покинули помещение, Маккой снова вернулся к Сареку.
– Спок, мне нужно немного света. Здесь становится темновато.
– Все электричество отключено.
– Ну, поищи какие-нибудь свечки или фонарик на батарейках, – Маккой взглянул на камин, и его лицо просветлело. – Может быть, нам удастся развести огонь. Со всем этим дымом от пожаров еще чуть-чуть точно уж не привлечет никакого внимания. Видит Бог, здесь довольно-таки холодно, а огонь даст нам и свет и тепло. Одним выстрелом убьем двух зайцев.
– У нас есть однодневные пайки в сумках со снаряжением, доктор. – неодобрительно произнес Спок. – Нет необходимости охотиться на дичь ради пропитания.
Маккой закатил глаза, но от комментариев воздержался.
Спок возвратился четверть часа спустя, с охапкой дров в руках. Он также раздобыл несколько свечей и, подойдя к окну, опустил шторы, чтобы свет не выдавал их присутствия.
Взяв найденный на каминной полке коробок спичек, Спок зажег свечи и расставил их так, чтобы они давали Маккою наилучшее освещение. Затем он шалашиком сложил дрова и с помощью клочка бумаги разжег огонь – так, как много лет назад научил его отец.
– Замечательно! – одобрил Маккой, как только занялось устойчивое пламя. – Знаешь, мне больно это признавать, но порой тебя очень удобно иметь под рукой.
Спок кивнул, присаживаясь рядом с отцом.
– Я могу сказать о вас то же самое, доктор. Совершенно очевидно, что Сарек спит теперь более спокойно.
Маккой даже не поднял глаз, сосредоточившись на медицинских показаниях трикодера.
– Этот анальгетик, который я ему дал, вырубит и лошадь. – Врач усмехнулся. – Идеален для вулканцев. Обязательно дам тебе попробовать, когда в следующий раз загремишь в медотсек.
– Тогда я приму все меры предосторожности, чтобы сохранять отличное здоровье, – непроизвольно ответил Спок.
Он поднес одну руку к виску своего отца, как будто собираясь смахнуть пятнышко сажи, однако длинные пальцы только на секунду прикоснулись к знакомому облику, а затем упали прочь.
– Все в порядке? – спросил Маккой, не отрывая глаз от показаний трикодера.
– Он без сознания, но не думаю, что его состояние ухудшилось, – ответил Спок. Он распознал притворное невежество в проницательном вопросе Маккоя, однако понимал, что для доктора это не более чем очередная ироничная насмешка над его буквальным восприятием земного сленга.
– Плату за консультацию поделим пополам, – безмятежно сообщил Маккой.

***
– Развернитесь, мистер Зулу, – приказал Кирк, едва они покинули пределы солнечной системы. – Наша тень все еще с нами?
– Клингонский корабль идет следом, – ответил Зулу. – но они не пытаются перехватить нас.
– Интересно почему, – задумчиво пробормотал Кирк, поднявшись со своего места, едва клингонское судно появилось на экране. На мгновение он уставился на главный экран, затем покачал головой. – Мне это не нравится. Такое чувство, что…
– Капитан! – крик Фэлона озвучил появление еще двух клингонских звездолетов.
– Черт, уходим!
Раньше чем Зулу успел ответить, трио вражеских кораблей сомкнулось в позиции "волчья стая".

***
– Проклятье! – глаза Маккоя расширились от злости и потрясения, он уставился на трикодер. – Сердечный приступ! – крикнул он, одновременно пытаясь найти в своей аптечке гипоспрей. – Черт побери! Помоги же!
Спок придвинулся к отцу, и начал делать равномерные нажатия на грудь, автоматически расположив руки в соответствии с вулканской физиологией. Маккой сделал своему пациенту инъекцию, затем на секунду остановился, зажав сканер в руке и с надеждой ожидая ответа. Отшвырнув сканер прочь с безнадежным рыком, он перезарядил шприц и сделал еще одну инъекцию, затем еще одну. Спок продолжал быстро считать вслух нажатия; его спокойный, бесстрастный голос подчеркивал маловразумительные мольбы и проклятия Маккоя.
– Давай же, Сарек! – взмолился Маккой. – Помоги мне!
Он сделал еще несколько инъекций, и в конце концов подобрал сканер. Пронзительный, вибрирующий звук зазвенел у Спока в ушах.
Спок остановился, совершенно уверенный, что Маккой сейчас скажет ему, что все кончено. Когда же он обернулся, чтобы взглянуть на врача, то увидел то, что можно описать только как бешеную ярость.
– Будь ты проклят! Не останавливайся! – рявкнул Маккой, снова заряжая свой инъектор. – Ему нужен еще триокс… затем новая доза кордразина.
Спок возобновил нажатия, полностью погрузившись в бездумный монотонный счет вслух. Он пристально смотрел на лицо своего отца. Строгий профиль пробуждал в памяти мысли не о восемнадцатилетнем молчании, а воспоминания об отце, который заботился о своем сыне так, как умел – по-вулкански.
Голос отца наполнил его разум. Он вспомнил, как ребенком сидел у него на коленях, упражняясь на компьютере в отцовском рабочем кабинете; долгие пешие прогулки по Л-Лангонским предгорьям; как слушал нежные напевы вулканской лиры, которые были вполне достойной заменой отца маминым сказкам на ночь.
Спок вспомнил об отцовском облачении для медитаций. Однажды, когда Сарек отбыл куда-то с группой дипломатов, он обнаружил что его мать сидит на полу в кабинете, вцепившись в эту ткань, и плачет. Спок тогда был еще совсем малышом, он взобрался к ней на колени и обнял руками за шею. Он вспомнил запах ткани, пряный аромат травяного мыла Сарека, прохладу шелка на своей щеке…
Он так и не осознавал событий того дня до тех пор, пока не стал намного старше. Дипломатический челнок его отца был уничтожен. В течение восьми часов Аманда Грейсон считала себя вдовой. Когда же пришла весть, что Сарек спасся, она подхватила своего маленького сына и закружилась по комнате, смеясь и плача от радости и облегчения. Но самым сильным воспоминанием, которое Спок получил в тот день, было облачение отца, и его успокаивающее присутствие.
Спок чувствовал, как его горло тревожно сжалось. Несмотря на огонь он продрог до костей. Эта Скорпии была холодной, влажной планетой, слишком сильно отличающейся от жарких, сухих песков Вулкана. Спок знал, что это эмоции, но что-то внутри него кричало о том, что его отец не должен умирать в этом чуждом ему месте.
Маккой крепко сжал превратившиеся в комок мускулы на плече Спока, встряхнув его.
– Спок, ты можешь остановиться. – Врач улыбался. – Его сердце бьется самостоятельно.

***
Разрушительный огонь вражеских кораблей бомбардировал щиты "Энтерпрайза", каждый залп сопровождался все более мрачными известиями из инженерного отсека. У клингонов было время позабавиться с кораблем Федерации – словно трое откормленных и самодовольных домашних котов играли с мышью.
Хикару Зулу смотрел на три крейсера К'Т'Инга класса, сцена на экране вызвала у него ощущение дежа вю. Он подавил дрожь, припомнив как кадетом проходил имитацию по сценарию Кобаяши Мару. Никто кроме капитана Кирка никогда не справлялся с этой имитацией. Однако сейчас это была реальность, а не программа, которую можно переписать на свой манер.
Кирк поднялся с центрального места, подошел и встал позади Зулу, едва очередной удар зашатал корабль. Одной рукой он крепко сжал плечо рулевого, и Зулу повернул голову, встретившись с пристальным взглядом капитана.
– Тот уклоняющийся маневр, о котором мы говорили неделю назад в комнате отдыха.., – начал Кирк.
Зулу вытаращил глаза:
– Кап… Капитан… Я же в ту ночь полбутылки рисовой выпил…
– Но ты говорил, что это может сработать.
– Я с самого начала сказал, что это теория, и вообще плохо соображал, когда говорил. Если мы выскочим из искривленного пространства на долю секунды раньше, то врежемся в клингонские корабли, на долю секунды позже – и они будут вне досягаемости наших фотонных торпед.
– И вот почему мы назвали это "Мечтой Хикару", – прибавил Чехов.
– Капитан, этого никто никогда не делал.
– Значит клингоны этого не ожидают, не так ли?
Зулу быстро отвел глаза от решительно настроенного Кирка и несколько мгновений созерцал компанию кораблей на главном экране, после чего вздохнул:
– Ввод программы займет минуту.

***
Огонь угас. Слабое оранжевое свечение последних тлеющих угольков отбрасывало трепещущие тени на спящие фигуры Сарека и Маккоя. Сарек по-прежнему был без сознания, а доктор постепенно задремал в убаюкиващем тепле на кушетке напротив своего пациента. Человек негромко посапывал во сне.
Спок стоял у окна, подняв штору и вглядывался в медленно дотлевающую разрушенную столицу. Он вызывал "Энтерпрайз" каждые полчаса, но все его попытки были встречены только треском статики на частоте связи. К счастью, революционеры не вернулись назад, и в посольстве было по-прежнему тихо.
Спок не хотел признаваться себе, что волнуется, но, совершенно понятно, что он беспокоился о корабле и состоянии его экипажа. Он также думал и об отце. Без благотворного воздействия целительного транса его состояние могло только ухудшаться. Лихорадочное состояние отца наполняло Спока дурными предчувствиями. Насколько он знал, Сарек никогда в жизни не испытывал слабости или замешательства. Посол всегда гордился своей способностью к самоконтролю.
Безумие было тайным страхом каждого вулканца. Раса, исповедовавшая логику ничего не могла поделать с ужасом от возможности потерять рассудок. Спок знал, что его отец скорее умрет, чем станет растением, обузой для семьи, только оболочкой мужа и отца, которым когда-то был. Если разум Сарека не может быть восстановлен, его тело тоже должно умереть.
Он опустил штору перед стеклом и вернулся к камину. Взяв кочергу, он пошевелил угли, и, присев на корточки, вновь развел огонь. Позади него Сарек застонал, беспокойно задвигавшись во сне.
Спок немедленно оказался рядом, внезапно вспомнив ночь, которую он провел пытаясь облегчить боль домашнего любимца своих детских лет и трудное решение, которое вынужден был сделать он, семилетний ребенок – решение позволить И-Чайя достойно умереть. По какой-то причине Спок почувствовал, что сейчас расплачется. Он немедленно справился с этим побуждением, но чувство, вызвавшее его, осталось. Снова он легко коснулся пальцами виска своего отца.
Боль, пылающие волны агонии пронизали его. В ту же секунду все ментальные заслоны были сметены стремительным потоком бессвязных мыслей, путаных, переплетенных между собой и несметных. Миллионы образов одновременно атаковали Спока; мельчайшие обрывки воспоминаний судорожно и беспорядочно кружились вокруг, словно снежинки в бешеной метели.
Спок чувствовал себя потерявшимся внутри границ разума своего отца, словно он мог навечно остаться здесь и бесцельно блуждать среди безумия и боли. Спок никогда раньше даже частично не проникал за личностные границы отца в ментальном прикосновении, теперь же он был ошеломлен мощью великого разума, потерявшего над собой контроль. Образы были искаженными, случайными, дикими. Спок мог сравнить их только с кусочками мозаики – древней головоломки, все части которой были безнадежно разбросаны и перевернуты в полном беспорядке.
Спок чувствовал, как безумие тащит его вниз, спиралью унося в раскаленное до бела пламя боли. Он чувствовал боль других созданий и раньше – Симона Ван Гелдера, Хорты, даже Джима Кирка. Их боль была ничтожной по сравнению с безнадежной агонией, которая переполняла его сейчас. Вулканцы не признавали боли, для них она была только принадлежностью тела, а тело управляется разумом. Разума Сарека больше нет, и теперь телом правила его боль. Это так просто.
Его предполагаемое легкое ментальное прикосновение с целью определить состояние отца неожиданно затащило его в бурный водоворот, который затянул его, как черная дыра затягивает звездолет в свои бездонные глубины. У неподготовленного Спока не было времени, чтобы оставить след, по которому он мог бы снова вернуться в себя. Понятия не имея, в какую сторону двигаться в этом хаосе, он никогда не сможет надеяться отыскать путь наружу. Он был в ловушке, но должен быть способ, который прекратит страдания – способ дать отцу достойную смерть, которую он однажды дал любимому зверьку. Спок тоже умрет, неразрывно связанный с отцом, но это казалось неважным по сравнению с покоем, который это даст. Если он только сможет направить всю свою энергию в ту часть себя, которая все еще контролирует его физическое тело…
– Ты что, совсем выжил из своего вулканского ума?
1 2 3 4