— Еще бы, ничтожный актеришка навлек на короля и на всю династию несмываемый позор, вознеся молитву богу неверных в разгар Рамадана… Если же он ни о чем не догадывается, то как бы мне не прозевать государственный переворот. — Он подавил нервный смешок. — Бедняга Хасан, как это должно быть обидно — потерять трон по вине не справившегося со своей ролью двойника…”
Вслух он сказал:
— Позволю напомнить тебе аят из Священного писания, дядя: “Ухитрились те, которые были до них, но у Аллаха — вся хитрость. И хитрили они, и хитрил Аллах, а Аллах — лучший из хитрецов”. Подумай вот еще о чем: нет таких слов, которые нельзя было бы толковать по-разному.
Юсуф аль-Акмар по-прежнему не поднимал головы. Его толстые, похожие на перезревшие финики пальцы перебирали крупные сапфировые четки, нанизанные на витой серебряный шнур.
— Да будет и мне позволено напомнить вам, Ваше Величество, о чем предупреждал мудрец аль-Маварди: “И коварство, и обман, и те, которые к ним прибегают, — всем им гореть в адском огне”. А Праведный халиф Умар ибн аль-Хаттаб говорил: “Пусть правда унизит меня, хоть так бывает редко, она милее мне, чем ложь, пусть даже она меня возвысит, хоть так тоже бывает редко ”.
Ас-Сабах выругался про себя. Старый брюзга знает больше хадисов, чем Джингиби — названий голливудских фата-морган. Спорить с ним, призывая на помощь слова Корана, бессмысленно, ведь Тамим не посещал медресе и большая часть его познаний в богословии вложена ему в память доктором Газеви.
— Ты хочешь сказать, что сегодняшняя ложь возвысила меня, дядя? — холодно поинтересовался он. — Или намекаешь на то, что мне не избежать пламени ада? Будь добр, развей свою мысль до конца, я заинтригован.
Даже если министр двора действительно знал, что перед ним всего лишь двойник настоящего короля, идти на открытый конфликт он не решился.
— Разумеется, нет, Ваше Величество. Я всего лишь пытался выразить общую обеспокоенность… Ваши подданные в смятении, они не понимают, что происходит. Это странное происшествие с вынужденной посадкой, ваше исчезновение… все это вселило тревогу в сердца людей.
— Я дам необходимые разъяснения, — заверил аль-Акмара Тамим. — Подожди минутку, вспомни еще какие-нибудь мудрые изречения. Возможно, они нам скоро пригодятся.
Дядя короля поджал губы и промолчал. Ас-Сабах, удовлетворенный своей маленькой победой, прошел в соседствующую с кабинетом комнату, всю стену которой занимало огромное панорамное окно, дотронувшись до светочувствительной мембраны, включил режим односторонней прозрачности. Королевские апартаменты находились на тридцать девятом и сороковом этажах шестигранной башни “Хилтона”, и из их окон открывался прекрасный вид на огромный, расползшийся по обеим берегам реки мегаполис. Странный город, выросший на нефти и религиозном фанатизме. Тонкие серебристые иглы небоскребов соседствовали с обширными, погруженными во мрак кварталами двухэтажных прямоугольников — общежитий паломников, стекавшихся со всех концов Федерации, чтобы послушать Иеремию Смита. Большая часть общежитий сейчас пустовала, но даже безжизненные, не освещенные ни одним огоньком каменные коробки, казалось, излучали какую-то мистическую энергию. Когда-то, много лет назад, в этом городе нефтяной магнат Дэвид Финч, баллотировавшийся на пост губернатора Техаса, произнес свою знаменитую речь о спасении белой цивилизации. Цивилизация белого человека гибнет, сказал Финч, подтачиваемая либерализмом, политкорректностью и смешанными браками. Либеральные политики на словах выступают за инициативу и частную собственность, а в действительности тайно передают рычаги экономической власти коррумпированным компаниям, разоряющим честных бизнесменов и вкладчиков. Политкорректность превратила жизнь американцев в ад, продолжал Финч, я не могу подмигнуть красотке на улице, не рискуя уплатить по суду невероятных размеров штраф. И ладно бы дело касалось только женщин. Но я, черт возьми, не могу сказать последнему разнесчастному иммигранту, что он здесь, в моей стране, человек второго сорта! Потому что пока я, стопроцентный американец, прилежно трудился, приумножая богатство своей страны, он, этот бедняга Хуан, или Слободан, или Ван Мин, всеми правдами и неправдами пытался получить вид на жительство в Соединенных Штатах Америки. И теперь он, черт возьми, пьет чистую американскую воду — нашу с вами воду! — плодит своих маленьких хуанов, Слободанов или ван минов и смотрит на меня сверху вниз, и не дай бог мне его чем-нибудь обидеть! Потому что он, этот новоиспеченный американский гражданин, пользуется защитой государства, которому мы с вами всю жизнь платим налоги. А потом его сыновья подрастут и начнут соблазнять наших дочерей, а его дочери выйдут на ночные улицы наших городов и станут разносить заразу и смерть. Те из вас, у кого есть дети, подумайте, какое будущее их ожидает. Те из вас, у кого еще нет детей, задайтесь вопросом — стоит ли давать им жизнь, если через десять лет белые протестанты, люди, трудом и кровью которых построена наша цивилизация, окажутся в меньшинстве в собственном доме. Давайте спросим себя — что можем сделать мы, рядовые американцы, чтобы защитить наших детей? Я подскажу вам ответ — мы должны защитить нашу цивилизацию, цивилизацию белого человека! И пусть первыми на ее защиту поднимутся граждане лучшего штата Америки, нашего родного штата Техас!
С этого-то все и началось, подумал ас-Сабах. Все средства массовой информации США заклеймили Дэвида Финча фашистом и ксенофобом, а соперники по борьбе за кресло губернатора открыто называли его политическим самоубийцей. Но три недели спустя он получил восемьдесят пять процентов голосов и стал губернатором Техаса, а созданное им движение Белого Возрождения распространилось по всей стране. С тех пор прошло тридцать пять лет, и этих тридцати пяти лет хватило, чтобы мир необратимо изменился. Ас-Сабах смотрел вниз, на острова света, перемежающиеся с квадратами тьмы, на цепочки разноцветных огней и мерцающие точки вингеров, отражающиеся в черных водах реки, на пульсирующие неоновые экраны и натянутые над улицами жемчужные сети солнечных батарей и вспоминал слова полковника Бейли: “Добро пожаловать в столицу мира, Ваше Величество”.
Он почувствовал движение у себя за спиной и обернулся — возможно, немного резче, чем это сделал бы сам король.
— Прошу простить меня, Ваше Величество, — церемонно произнес Юсуф аль-Акмар. •— Малый совет в сборе. Мы можем начинать.
Тамим ас-Сабах дотронулся до светочувствительной панели, и панорама огромного города у него за спиной медленно угасла, сменившись однотонной, успокаивающей глаза пульсацией синих спиралей.
— Его Величество Хасан ибн-Сауд Четвертый, король Аравии и Эмиратов Залива, — объявил министр двора, когда они вошли в кабинет.
Расположившиеся по обеим сторонам длинного подковообразного стола мужчины поднялись, с шумом отодвигая стулья.
Ас-Сабах, не торопясь, прошел к стоявшему во главе стола высокому креслу и, приветствовав собравшихся кивком головы, уселся. Тогда сели и остальные. Тамим медленно скользил взглядом по лицам членов совета, ни на ком в особенности не останавливаясь. Этому трюку его научил сам король. “Подданные должны чувствовать на себе твой взгляд, но не должны понимать, что скрывают твои глаза. Глаза властелина — это глаза змеи, они завораживают и подчиняют, но никогда не говорят правду. Научись такому взгляду, и никто не заподозрит в тебе двойника”.
Сейчас ас-Сабаху предстояло проверить это на практике. Минуту он выжидал, наблюдая за реакцией присутствующих, неторопливо постукивая золотым “Паркером” по инкрустированной слоновой костью эбеновой столешнице. Министр иностранных дел Тарик Гафири в своем неизменном костюме-тройке из серого лондонского твида выдержал королевский взгляд невозмутимо и с достоинством. Что ж, это понятно — Гафири получил образование в Итоне, половину жизни провел в Англии, к догматам ислама относится со сдержанным скептицизмом, а участие короля в христианском богослужении наверняка воспринимает с чисто политической точки зрения. К тому же он определенно не может быть посвящен в историю с двойником — король ценил министра иностранных дел как блестящего дипломата, но считал его слишком приверженным западному образу жизни и потому ненадежным.
Сидевший рядом с Гафири советник по экономическим вопросам Алид Касим, крупный мужчина с бородой цвета перца с солью и красным одутловатым лицом, выглядел куда более взволнованным. Под взглядом ас-Сабаха он заворочался в своем кресле, словно пытаясь уместить поудобнее триста шестьдесят фунтов своего большого тела. Специально для встречи в Хьюстоне Касим подготовил ибн-Сауду короткую, но весьма толковую аналитическую записку о перспективах дальнейшего развития нефтедобывающих промыслов Залива. В отличие от министра иностранных дел, советник по экономическим вопросам придерживался консервативной антизападной ориентации, и предложения, высказанные им в записке, вполне могли вызвать неудовольствие со стороны остальных членов Совета Семи. Теперь бедняга наверняка мучается сомнениями — не стала ли его записка причиной международного конфликта. Беда с этими аналитиками, подумал ас-Сабах, вечно они склонны придавать своим высосанным из пальца построениям сверхъестественную важность. Ладно, пусть пока понервничает. Дальше.
Шейх Абдул ал-Хури, непроницаемый, как египетский сфинкс, сидел отдельно от всех, отодвинув свое кресло почти к стене. Он, как обычно, был одет в простой белый бурнус, перепоясанный грубой веревкой. Официальную должность для него так и не придумали, но ибн-Сауд считал его одной из ключевых фигур Малого совета. Ал-Хури отвечал за взаимоотношения с кланами Новых территорий — Йемена, Маската и Омана. Сам он происходил из древнего рода горцев бейт-катир, некогда претендовавшего на власть над всем Хадрамаутом. После присоединения Новых территорий к государству Саудидов и создания объединенного королевства Аравии и Эмиратов Залива большая часть горных кланов отказалась от своих сепаратистских амбиций, превратившись в верных союзников династии. Однако верность горцев имеет свои пределы, предупреждал ас-Сабаха король. Стоит им увидеть твою слабость — и они покинут тебя. По неподвижному, опутанному сетью глубоких коричневых морщин лицу шейха было невозможно определить, считает ли он поведение короля слабостью. Скорее всего, решил Тамим, старик еще не сделал для себя определенных выводов и ждет, какие шаги я предприму дальше. Что ж, боюсь, мне придется его разочаровать.
Четвертый член совета, имам Зийяд ар-Рахман, напротив, не старался скрыть своих чувств. Его худое нервное лицо с постоянно подергивающимся правым веком выражало сложную гамму гнева, скорби и недоумения. “Ар-Рахман прям и честен, — наставлял Тамима король, — он не побоится прямо высказать тебе то, о чем другие предпочтут шептаться за твоей спиной или говорить обиняками. В моей семье его называют Зийяд ас-Садык, то есть Правдивый Зийяд. Эта его открытость может сослужить как хорошую, так и дурную службу. Если хочешь узнать правду о каком-то щекотливом предмете — спроси Зийяда. Но не давай ему много говорить в совете, особенно если дело касается этических вопросов, потому что его несгибаемая позиция может смутить остальных. Имам — не политик, а духовное лицо. Помни об этом, когда будешь работать с ним”.
С имамом, во всяком случае, все понятно, сказал себе Тамим. Он наверняка считает меня виновным в ужасном грехе ширка, то есть поклонения иному богу, кроме Аллаха. Ему совершенно все равно, чем именно вызван этот грех — политическими соображениями, экономическими интересами или личной слабостью. Если я позволю Зийяду выступить первым, все оставшееся время мне придется потратить на оправдания. Поэтому самое важное — выбить у него почву из-под ног упреждающим ударом. Во всяком случае, чутье имперсонатора подсказывает мне, что так поступил бы сам король. Жаль только, чутье ничего не говорит мне о том, какие слова он бы для этого использовал.
По левую руку от имама сидел Юсуф аль-Акмар. Особенных сюрпризов от министра двора ас-Сабах не ожидал, полагая, что все претензии, которые тот хотел высказать племяннику, уже прозвучали. Тем не менее он наблюдал за дядей короля так же внимательно, как и за другими членами совета. Мрачный, как небо в песчаную бурю, аль-Акмар старательно избегал смотреть в лицо своему повелителю, сосредоточенно записывая что-то в электронном блокноте. Да, в который раз подумал ас-Сабах, это он, человек, посвященный в план ибн-Сауда. Он единственный из присутствующих, кто знает мое настоящее имя и представляет себе все ничтожество моего происхождения. Скорее всего, именно на него возложена задача передать полученную мной информацию истинному королю. Тогда он — ключевое звено всей комбинации. Какой тонкий замысел — вложить в меня почти всю личность ибн-Сауда, все его потаенные желания, тайные планы и непритворное отношение к окружающим его людям, но скрыть важнейшую часть заговора. А вдруг это не Юсуф? Впрочем, что это меняет? Король приказал мне собрать Малый совет и произнести некие слова — в зависимости от того, что я узнаю, встретившись с Иеремией Смитом. Кто-то из членов совета должен сообщить эти слова ибн-Сауду. Что же здесь сложного? И какая мне, в сущности, разница, кто связной? Пешке, которую жертвуют противнику, не следует быть излишне любопытной — ее судьбу это все равно не изменит. Смешно же, в самом деле, думать, что я в этой игре больше, чем пешка — пусть даже волей игрока прошедшая на пару ходов в ферзи.
Последний из собравшихся в комнате мужчин, высокий темноволосый йеменец с коротко подстриженными усиками над рассеченной тонким шрамом губой, садиться не стал. Он привалился спиной к украшенной псевдоарабским орнаментом стене кабинета, засунув руки в карманы широких черных брюк. Шелковая рубашка цвета грозового неба облегала мощные, немного покатые плечи, широкую грудь, плоский, как у подростка, живот. Глаза, влажные и живые, словно омытые росой маслины, зорко следили за всем, что происходит в кабинете. Это был Ахмад бен Теймур, командир телохранителей ибн-Сауда, племянник жены короля Зухры. Рано лишившийся родителей, ставших жертвой эпидемии двадцать четвертого года, он воспитывался во дворце Саудидов в Эр-Рийяде. Принц Хасан заменил ему и отца, и старшего брата. Преданность бен Теймура королю была беспредельной. Ибн-Сауд ценил его так высоко, что сделал командира телохранителей полноправным членом Малого совета — к немалому неудовольствию Юсуфа аль-Акмара, усмотревшего в этом грубое нарушение традиций. “Я бы ни за что не расстался с Ахмадом, — сказал король ас-Сабаху в их последнюю встречу, — тем более в такой момент, когда моя жизнь и судьба династии будут зависеть от игры одного-единственного актера… но если я оставлю его здесь, это вызовет подозрения. Все знают, что Ахмад сопровождает меня повсюду, и порядок этот не меняется уже многие годы. Поэтому он отправится с тобой. Пока он рядом, бояться тебе нечего; правда, у меня есть основания полагать, что к Пророку его не пустят. Во всех прочих случаях он должен следовать за тобой как тень. Он будет беречь тебя, но и ты береги его — помни, что человека надежней у нас с тобой нет”. У нас с тобой, с горечью повторил про себя ас-Сабах. Что же ты за человек, Хасан ибн-Сауд, что одинаково легко жертвуешь как самыми ничтожными из твоих подданных, чьи жизни для тебя ничего не значат, так и самыми преданными тебе родственниками?
Ахмад бен Теймур перехватил скользнувший по его лицу взгляд ас-Сабаха и едва заметно улыбнулся. Вот человек, не забивающий себе голову пустяками, подумал Тамим. Прием, оказанный делегации на базе ВВС в Барскдейле, свел бы с ума любого начальника охраны, но бен Теймур, по словам министра двора, оставался непроницаемо спокоен. Конечно, король мог посвятить его в тайну двойника — в этом случае Ахмаду вообще было не о чем волноваться. Но, с другой стороны, план, разработанный Хасаном, предполагал, что при необходимости бен Теймур будет защищать ас-Сабаха до последней капли крови. Тами-му почему-то не верилось, что потомок гордого княжеского рода Южного Йемена станет выказывать чудеса храбрости, спасая презренного имперсонатора пиратских фата-морган. Так что на месте ибн-Сауда он не стал бы раскрывать бен Теймуру все карты — не ради безопасности проходной пешки, а для обеспечения успеха просчитанной им комбинации. В любом случае у командира телохранителей имелась своя, специально отведенная для него роль в написанной ибн-Саудом пьесе, и сегодня он об этом узнает.
— Добрый вечер, господа, — поздоровался наконец Тамим ас-Сабах, завершив свой эксперимент со взглядом змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54