— …а ты покайся, ты не спорь, ты покайся и всё тут. Он как сказал — Мне отмщение, и Я воздам. Мне вера — и Я воздам. Мне хула — воздам сторицей. Теперь понял? Молчи, не сбивай. Котел с огня снят, а каша преет. Вникай. Теперь ты…
Хотелось подойти и послушать, но, во-первых, Михель уже, наверное, ждал, а во-вторых, среди жувайлов-местных толкался Тугерим, похожий на монгола туповатый парень, имевший на Артёма зуб. С одной стороны, сегодня вроде бы опасаться нечего — ирои и жувайлы прошли очищение, всех простили и всё такое, — а с другой, как говаривал дед, полоротый герой недалеко падает…
Артём перехватил за пояс разогнавшегося Артура и слегка развернул — так что неряшливая шеренга оранжевых какбыкактусов, ограждавших торжки, отделила мушкетёров от возможных разборок с гвардейцами. Дюймовые колючки даже самую крепкую кожу драли в хлам. Боковым зрением Артём уловил, как Тугерим рванулся было наперехват, но у самых кустов притормозил, махнул рукой и остался стоять, глядя вслед.
Он был здоровенный, как тумба. Наверное, такому очень трудно прятаться в лесу, поэтому охотники находили его каждый раз. Кто-то говорил, что уже лет пять подряд. Возможно, что сейчас к выходу в лес готовятся те, кто когда-то в одной компании с Тугеримом заплетал косички — только сейчас они уже охотники и будут эти косички резать…
Недалеко от эстакады произошло маленькое чудо: Спартак заметил в траве свежесброшенную шкурку тари, древесной то ли змейки, то ли безногой ящерицы. Из них получались шикарные ремни: прочные, блестящие, с переливом. А чудо было не в самой шкурке, а в том, что Спартаку впервые так повезло — обычно всё замечал или чрезвычайно шустрый Артурчик, или вдумчивый деловитый Артём.
— Во! — сказал Артур. — Теперь наконец у Портоса будет перевязь!
Спартак прикинул шкурку на себя. Хватало, и ещё оставался маленький запас.
— И даже плащ не понадобится, — хлопнул его по плечу Артём. — Всё, пошли, пошли. Опаздываем.
Впрочем, не опоздали — столкнулись с Михелем нос к носу на углу. Вместо нормального рюкзака Михель волок большую чёрную кожаную сумку через плечо. Ремень был слишком длинный, сумка путалась в ногах.
— Салют! — он вскинул руку. — Виноват, задержался. Родители уехали на ферму к дяде и забрали мой рюкзак. Я уложил вещи в старый, а когда стал надевать, у него выпало дно. Пришлось укладываться заново, в большой спешке.
— Очки не забыл? — спросил Артём. Михель тронул себя за переносицу, потом похлопал по нагрудному карману.
— Две пары, — отчитался он. — Хватит?
— Лучше бы три, — с сомнением сказал Артур,
Михель развёл руками.
Ему быстро, используя подручные средства, укоротили ремень сумки — и четвёрка отправилась в предпоследнюю точку рандеву.
Здесь был целый квартал заросших болотной травой и диким кустарником одноэтажных домишек, давно брошенных жителями и теперь уже почти усохших. Но, как ни странно, из некоторых домиков хозяева не сбежали, продолжая копаться на своих огородах, выжигать ползуны сварочными аппаратами, травить купоросом зелёных червей-подкопщиков и вообще держать оборону. Семья Вовочки была именно из таких вот упёртых. Дед его Владлен, знаменитый на всю округу мастер-керамист, на Земле был комсомольским начальником на БАМе, а бабка — кержачкой-староверкой. Если бы не похищение, чёрта с два бы они поженились и родили Вовочкину маму Таню. Отец Вовочки, «домовой» — то есть тот, кто следит за состоянием домов, переселяет людей в более новые и так далее, — чуть ли не ровесник деда и матёрый диссидент, женился на Тане вопреки воле её родителей, но жил вместе с ними. С учётом сложной семейной обстановки Вовочке на редкость не повезло с датой рождения — 22 апреля по старому земному летосчислению… Выросший в обстановке тотальной и беспощадной идеологической войны, пацан отрастил себе тяжёлую танковую броню, великолепный словарный запас и пушку-плевательницу.
Сейчас он стоял, подпирая собой столб с единственным на всю округу уличным фонарём, и ковырял в носу.
— О! — сказал он, разводя руки навстречу четвёрке. — Опять скрипит потёртое седло?
В руке его появилась воображаемая шпага, он отсалютовал ею и лихо вогнал в ножны.
— И ведь скажут — скажут! — горько произнёс Артур, показывая на Вовочку, — что нас было пятеро…
— Слышали, что было вчера вечером? — без перехода выпалил Вовочка.
— Ну… — Артур поглядел на Артёма, на Портоса, потом все вместе — на Михеля. Михель пожал плечами.
— Что-то летающее навернулось за Пятнистым лесом. Точно говорю. Сам видел.
— А ещё кто-нибудь видел? — спросил Михель.
— Бабка видела. Мы с ней как раз вышли индюков разнять. И прямо над нами… Наверное, много кто видел. Я думал, лес загорится, но нет, ничего. Значит, за лесом грохнулось, в солончаках. Пошли, что ли? По дороге дорасскажу…
Впрочем, добавить к рассказу Вовочка смог немногое. Что-то большое, горя огнём и роняя искры, пролетело с востока, со стороны Иглы, на север — и там упало на землю. Кажется, был взрыв — очень далёкая вспышка. Но звук уже не дошёл.
— А потом никто туда не летал? — спросил Михель
— Нет ещё. Но, наверное, будут.
И как бы в подтверждение этим словам сверху донёсся негромкий шелестящий звук. Все подняли головы, но, как ни всматривались в светлеющее небо, ничего разглядеть не смогли.
Сзади раздался ясный звонкий голос:
— Атос!
Поворачиваясь, Артём нехотя разлепил губы:
—Я.
— Портос!
— Я! — гаркнул Спартак.
— Арамис!
— Н-да? — небрежно отозвался Артур. А Михель еле слышным шёпотом добавил:
— И д'Артаньян.
Но все услышали и внимательно посмотрели на кандидата в д'Артаньяны, и только Олег Палыч (без посторонних — просто Олег) сказал:
— Ну-ну…
— Чтоб вы знали, все эти мушкетёры не стоят и мизинца Миледи, — презрительно сказал Вовочка, демонстрируя присутствующим собственный мизинец, достаточно грязный и с обгрызенным ногтем. — Пара-пара-парадуемся!.. — немелодично завопил он и вприпрыжку помчался по дорожке.
Доски заходили ходуном.
— А ну тише, придурок! — скомандовал Олег. — Давно не штрафовали? Солнце ещё не взошло.
— Да ладно, сегодня праздник. Уже всех и без нас перебудили.
— Вот мы и будем отдуваться за всех. Пошли. Теряем время.
Учитель Олег Палыч Сырцов вёл в школе самые важные предметы — выживание, естествознание, труды, историю Земли, русский язык и литературу — и был бессменным старшим пионервожатым. Хапнули его прямо из «Артека», вместе с надувным матрасом, аж в восемьдесят втором году, и он больше трёх лет провёл на борту корабля — пока не заполнились трюмы. Всё это время он не оставлял надежд на возвращение, строил планы восстания и побега и переживал, что коллеги наверняка объяснили его исчезновение тем, что он утонул в пьяном виде или уплыл на матрасе в Турцию. В свои пятьдесят шесть Олег выглядел на суровые сорок — тощий, жилистый, загорелый, лысый, обветренный. Угнаться за ним было невозможно ни на бегу, ни в разговоре.
На голой кадыкастой шее он носил пионерский галстук, сшитый из шкурок зубатой багрянки. Редкие психи отваживались ловить эту местную лягуху, удивительно шуструю и кусачую. Например, для обкомовского знамени шкурки добывали пятнадцатисуточники, которым просто деваться некуда было.
Олег до такого никогда бы не унизился.
Минут через двадцать резко посветлело: сзади и чуть слева зажёгся далёкий, но яркий фонарь — над горизонтом взошла Станция. Семь больших оранжевых дисков в обрамлении десятка маленьких звёздочек. Каждая маленькая звёздочка была огромным межзвёздным кораблем — таким же, каким привезли сюда землян. Теперь экспедиция шла, отчётливо видя тропу и отбрасывая тень. Когда Станция перевалила зенит, густая чернота неба впереди начала таять, пропитываясь светом: бледно-зелёным с розовой каймой. Потом засияла раскалённая вертикальная нить: верхушка Иглы. Потом розовый свет стал алым и вытеснил зелёный на периферию. Станция почти растворилась в нём, превратившись в несколько ослепительных тонких росчерков. Наконец из-за горизонта, чуть вздрагивая, показался солнечный горб — и почти одновременно с ним и довольно далеко в стороне выпрыгнул багровый шарик Рока.
Днём будет казаться, что они почти рядом. Что солнце маленькое, а Рок — вообще точка. То есть это вообще днём — не сегодня. Сегодня небо будет закрыто облаками. Вон они, за спиной — уже видны, тёмная такая полоска над землёй…
Недели через две Рок спрячется за солнце. То есть — наступит лето.
Трудно поверить, что Рок огромен, что он больше солнца почти в тысячу раз. И солнце вращается вокруг него так же, как Мизель вокруг солнца, а Станция — вокруг Мизели. Правда, один оборот солнце делает больше чем за семьдесят тысяч лет. Так говорят в школе.
Там говорят ещё, что есть другие звёзды. Но уже сорок пять лет (местных; земных — тридцать два) отсюда, с Мизели, их не видно.
Незнакомый местный фермер на телеге, запряжённой парой козлов — Олег говорил, что на Земле есть абсолютно такие же, только раза в два поменьше, — предложил подвезти, если по дороге, но оказалось, что ему скоро налево, а им направо.
— Не самый лучший день сегодня, чтобы гулять по лесу, — покачал головой фермер и уехал.
— Продолжаем урок, — сказал Олег. — Теперь ты! — он ткнул пальцем в Артура. — Периоды Столетней войны. Не по датам, а по сути.
— Начало, середина и конец! — бодро отрапортовал тот.
— Характеристики каждого этапа?
— Начало — это когда ы-ы… наступали… англичане наступали, а французы отбивались.
— Два балла! Давай ты! — Палец упёрся в Спартака.
— Французы наступали, а англи… — Артур ещё пытался спасти положение.
— Один балл. Ну, Портос?
— Эххх… Начало — это когда делили корону. А когда завязли, пошла всякая лабуда. Типа гражданской войны. Это такая середина. Длинная. Ну. Мир там заключали, ещё эта… Жакерия, и у англичан потом… Не Жакерия, но тоже паршиво. А потом пришла Жанна д'Арк и всем наваляла. Классная тётка.
— Какая она тебе тётка! — возмутился Олег. — Ей всего девятнадцать было.
— Ну… Женщина. Но её же всё равно сожгли. Жувайлы эти французы всё-таки, когда не мушкетёры, — огорченно подытожил Портос.
— Жувайлы, — согласился Олег.
— Особенно их король.
— А я вот так и не понял, — перебил Вовочка. — Почему они не вломили ему по самые помидоры? Он им нужен был, как быку гнездо. Сделали бы свою Жанну королевой — и Вася не чешись.
— Михель, быстро объясни, почему Жанну нельзя было сделать королевой. Суть.
— Почему нельзя? — раздумчиво сказал Михель. — Вообще-то можно было. Я думаю, её поэтому и убрали, что всё к тому шло.
— Та-а-ак… — Олег даже остановился. — Неплохая версия. Атос, обоснуй.
— А можно мне сразу два балла? — грустно спросил Артём, поворачиваясь к учителю.
— Что случилось?
— Ну-у-у… — прогудел Артём. — Та… ерунда, в общем. Наверно.
— И всё-таки?
От Олега было не отвязаться. Все это знали. По опыту.
Остальные быстренько ушли в отрыв. Олеги Артём стояли лицом к лицу.
— Косичкой хотел помахать?
— Не в этом же дело! Что значит — хотел? Ну, это ведь как… Ну, сгонял бы я сегодня со всеми — и амба. А теперь… Объясняй всем полгода…
— Ты мужик? — сурово спросил Олег.
— Вот это и объясняй. Всем. Полгода.
— Ты понимаешь, что эта дурная инициация… Она ведь не нужна. Дикарский обычай. Причем новый — пятнадцать лет, ну, восемнадцать. Придуманный. Самопальный. От этого ещё более дикий. Регрессия. Начиналось-то это знаешь как? Просто игра. Развлечение, чтобы не так скучно было жить. Большие прятки. Мы их сами всему научили, сами правила придумали, и первую игру вёл Игорь Маркович, Володин отец…
— Я всё понимаю, — уныло сказал Артём. — А толку? В том, что я понимаю? Они-то не понимают. А нам с ними жить. Всю жизнь. Клянусь, Олег, я бы ни в какие иройства не полез, спрятался бы просто — знаю где. Ну, просидел бы сутки… хрен бы меня нашли. А так…
И зашагал.
Олег догнал его, молча потрепал по плечу и пошёл рядом.
— Не сдавайся, Атос, — заговорил он несколько минут спустя. — Сейчас, можно сказать, каждый человек на счету. Они на нас смотрят. Пристально смотрят. Если не выдержим — нас сомнут. А если выдержим — они подстроятся под нас. Понимаешь, старик… ведь всё, что у них было всегда, разрушено. Вся их вселенная исчезла. У них просто нет почвы под ногами. У них нет — самих себя. А вот если мы себя сохраним… Понимаешь, да? Пойдём…
И они прибавили шагу.
Поравнявшись с братьями, Атос заговорил:
— Если бы у них была партия — вообще не о чем спорить. Революция бы — и всё, и даже несчастный случай ей эти буржуи побоялись бы устроить. Но партию они создать не успели. А буржуи быстренько сговорились с королём и сдали её втихаря. Времени Жанне не хватило, вот в чём проблема. И ещё марксизма.
Олег глубоко вздохнул. Вовочка фыркнул:
— Нужен ей был твой марксизм, как цапле гульфик. Она на религиозной почве сдвинутая была, хуже моей бабки. Может, ей там дух Маркса и являлся, да она его за другого бородатого мужика приняла.
— Это за какого же? — встопорщил ухо Арамис.
— За бога Саваофа, он же Яхве, он же Иегова, он же… В общем, имя им легион. И все бородатые.
— Отошли от темы, — сказал Олег. — Всё же: чем характеризуется завершающий период Столетней войны? Володя. Только не говори мне, что теперь побеждали французы…
— Ну, вообще-то французы там уже не столько побеждали, сколько договаривались. И когда англичане поняли, что ловить больше нечего, они отторговали себе пару портов и слиняли на свои острова. А ловить стало нечего потому, что до французов дошло наконец, что они французы, что у них свой король… Что им тут жить. А потом у них долго-долго ничего интересного не было, пока не появились мушкетёры.
— Что, и Генриха Четвёртого не было? И Варфоломеевской ночи?
— Да были, наверное, — с досадой сказал Вовочка. — А толку?
— Так! Спроси деда, помнит ли он «Королеву Марго». И если помнит, пусть начинает писать. Я чувствую, у нас концептуальный провал…
До места привала, то есть до фермы Дворжака, дошли даже чуть быстрее, чем рассчитывали, — так где-то минут за десять до ливня. А может, это ливень чуть запоздал; впрочем, такого, наверное, не бывает…
Дворжака звали Ярославом Робертовичем, и происходил он из тех чехов, которых гражданская война закрутила до такой степени, что о возвращении на родину им думать и не приходилось. Дед Ярослава, тоже Ярослав, осел в конце концов в Хабаровске, вырастил четверых сыновей, двое из которых не вернулись с Отечественной, один стал секретным химиком, а последний, Роберт, занимался в Зеленограде разработками оригинальных ЭВМ, пока с приходом к власти Брежнева лабораторию не разогнали. Он с женой и маленьким Яриком вернулся в Хабаровск, быстро дослужился до главного инженера какого-то ведомственного ВЦ, но сколько Ярослав себя помнил, главная тема разговоров отца — это какие машины были бы сейчас, если бы разработки продолжались в нормальном режиме, и где и как в очередной раз лажанулись ИБМщики. Нас продали, со слезами говорил он, выпив водки, нас продали свои же, мы могли сделать лучше, красивее, чем эти козлы, но нас продали…
Ярославу было двадцать четыре, он окончил политехнический, отслужил в армии и только-только вознамерился жениться на яркой пушистой аспирантке — как его хапнули просто посреди пустой улицы, ночью, когда он возвращался со свидания. На корабле он провёл два с половиной года, поменьше, чем Олег, но всё равно очень долго.
Сначала трюмы наполнялись медленно, едва ли человек в неделю. Это только под конец — хлынуло потоком…
Когда их всех, три с лишним тысячи землян, выбросили на поверхность неведомой планеты, Ярослав был, наверное, единственный, кто сообразил: чужаки поступили так не по злому умыслу, а вынужденно и, можно сказать, из милосердия. Они встретились с какой-то проблемой, которую не смогли решить. Дворжак не то чтобы понимал их речь… так, с пятого на десятое… общий смысл…
Но с местными жителями, которые появились через несколько дней, первым заговорил именно он. Вдруг прорезалась продремавшая всю школу и институт способность к языкам. Может быть, сказалось ещё и то, что внешне Ярослав был как никто похож на местных: массивный, большеголовый, с толстыми ляжками и могучими плечами. Олег говорил, что это типично неандертальский тип и Ярослав — один из немногих уцелевших неандертальцев, что именно так они выглядели на самом деле, а расхожее представление о них как о существах сгорбленных и покатолобых — не что иное, как обычное заблуждение кабинетной науки девятнадцатого века, любившей делать глобальные выводы из ничтожных и зачастую ошибочных предпосылок. Взять, к примеру, Энгельса…
Да, судя по приспособляемости Дворжака, неандертальцы даже и не думали вымирать. Скорее всего они просто замаскировались под мелких и суетливых, как кролики, кроманьонцев — и втихую улучшали породу.
1 2 3 4 5