Томас Лиготти
Беседы на мертвом языке

Conviniens vitae mors fuit ista suae.
Ovid

I
Переодевшись, он спустился вниз, чтобы порыться в кухонных шкафах, с грохотом роняя домашнюю утварь, кастрюли. Наконец он нашел то, что искал. Праздничный нож для резьбы по дереву, его лезвием он пользовался в течение многих лет. Верный ножик.
Вначале он вырезал глаз, намечая стороны треугольника острием ножа и аккуратно выдавливая мякоть из впадины. Пробуя лезвие, он скользнул двумя пальцами по тупой стороне, выложив глаз на газету, он вновь подошел к раковине. Второй глаз, нос, унылый овальный рот. Готово. Осталось только вынуть руками зернистые внутренности и поставить на их место вечно бодрствующую свечку. Веди их, священный фонарь, сквозь тьму и несчастья. Ко мне. Ко мне дружочку.
Он высыпал несколько пакетов сладостей в большую салатницу, трогая конфеты руками: карамельки, леденцы, маленькие шоколадки для детей. Он попробовал несколько штук, чтобы почувствовать их вкус. Еще чуть-чуть. Не слишком много, ведь некоторые сослуживцы уже называют его Толстячком за спиной. И он испортит себе праздничный ужин, который так усердно готовил, стараясь успеть до наступления темноты. Завтра он сядет на диету и будет есть только самую простую пищу.
Когда стало темно, он вынес тыкву на крыльцо и поставил ее на узенький, но очень высокий стол, который он накрыл уже давно не используемой простыней. Он оглядел соседские дома. У дверей и в картинных окнах всей улицы горели новые лица. Праздничные гости пришли, чтобы остаться на ночь, даже не надеясь прожить до следующего дня. День Поминовения Умерших. Так сказал отец Мицкевич в ранней утренней мессе, на которую ему удалось зайти до работы.
Детей пока нет. Постойте. Вон они скачут по улице: пугало, робот и — кто же это? — а, белолицый клоун. Вначале он подумал, что это череп мертвеца, бледный, с пустыми глазницами, словно ледяная луна, освещающая одну из самых ясных ночей в его жизни. Звезды будто замороженная шипучая жидкость.
Лучше пойти внутрь. Они скоро придут. Пока он ждал за стеклом входной двери с миской сладостей под мышкой, он нервно схватил горсть конфет и положил их одну за одной обратно в салатницу, морской корсар, пересчитывающий добычу… пират с серым лицом, с повязкой на глазу, с веселым роджером на шляпе, вместо скрещенных костей — буква “х”. Он бежит по дорожке, поднимается по деревянным ступеням.
“Шутка или угощение”
“Ну, ну, ну”. — сказал он, повышая голос с каждым удачным “ну”. “Это не Черная Борода. Или, может, это Синяя борода — я всегда забываю”. Пират робко отрицательно покачал головой. “Тогда, быть может, стоит назвать тебя Безбородым, по крайней мере до тех пор, пока ты не начнешь бриться”.
“У меня есть усы. Шутка или угощение, мистер”, - сказал мальчик, нетерпеливо протягивая пустую наволочку.
“У тебя и правда хорошие усы. Держи”, - ответил он, бросая горсть конфет в мешок. “И перережь кому-нибудь горло от моего имени”, - крикнул он вдогонку мальчику.
Эти последние слова не стоило говорить так громко. Соседи. Нет, никто не слышал. Сегодня улицы переполнены криками, и все голоса похожи один на другой. Прислушайся к голосам, раздающимся по соседству, музыка сражается со звуками тишины и с холодной бесконечностью осени.
Вот идет еще кто-то. Хорошо.
Шутка или угощение: толстый скелет, мясо выдается из-под нарисованных костюмных костей. Как неприятно, особенно в его возрасте. Толстяк на кладбище и в школе. Надо дать ему две пригоршни конфет. “Большое спасибо, мистер”. “Вот еще”. Переваливаясь, скелет спустился с лестницы, его очертания уменьшились в ничтожности темноты, шуршание наполненного сладостями бумажного пакета превращается в шепот.
Шутка или угощение: младенец-переросток в нагруднике и ползунках с почти подростковым лицом. “У тю-тю-тю-тю”, - сказал он малышу, наполняя его кулек конфетами. Младенец усмехнулся, уходя. Он вновь исчез во тьме, откуда так внезапно появился.
Шутка или угощение: крошка-вампир, ему не больше шести лет. Помаши ручкой маме, которая ждет на тротуаре. “Очень страшно. Твои родители должны гордиться. Ты сам загримировался?” — прошептал он. Маленькое создание безмолвно уставилось на него подведенными угольно-темными чертами глазами. Потом крошечным пальчиком с выкрашенным в черный цвет ногтем ребенок показал на взрослую фигуру, стоящую на улице. “Мама? Интересно, она любит леденцы? Конечно. Вот немножко для мамы, а вот для тебя, вкусные красные конфеты-сосульки. Это то, что любят страшные вампиры, правда?” — он подмигнул. Осторожно спускаясь по лестнице, дитя ночи вернулось к родителю, и оба отправились в следующий дом, присоединяясь к безликим рядам их предшественников.
Другие приходили и уходили. Сопливый инопланетянин, потная парочка привидений, тюбик зубной пасты, страдающий астмой. Парад редел по мере того, как ночь близилась к концу. Ветер бушевал, и порванный бумажный змей старался освободиться и вырваться из лап вяза на той стороне улицы. Над верхушками деревьев покоилось прозрачное октябрьское небо, как будто ночь покрыли блестящей глазурью. Яркая луна ослепляла до слез, пока голоса там, внизу затихали. Все меньше и меньше масок занимались разбоем по соседству. Наверное, вон те — последние, кто подойдет к крыльцу. Все равно сладости кончаются.
Шутка или угощение. Шутка или угощение.
Любопытные они, эти двое. Возможно, брат и сестра, может быть, близнецы. Нет, девочка выглядит старше. Удачная парочка, особенно невеста. “Что ж, мои поздравления нениху и жевесте. Я знаю, что сказал все наоборот. Это потому что у вас все наоборот, не так ли? Чья это была идея?” — спросил он, высыпая конфеты, словно рис, в мешок одетого в смокинг жениха. Что за лица, такие ясные. Яркие звезды.
“Эй, ты почтальон”, — сказал мальчик.
“Очень наблюдательно. Ты выходишь замуж за умника”, — сказал он жениху.
“Я тоже про Вас догадалась”, - ответила она.
“Конечно. Вы оба очень разумные дети. Вы, наверное, устали ходить всю ночь”. Дети пожали плечами, не отдавая себе отчета в том, что такое усталость. “Мне сейчас точно тяжело после того, как я разносил почту по всем этим улицам. И я занимаюсь этим каждый день, разумеется, кроме воскресения. Тогда я хожу в церковь. А вы, ребятки, ходите в церковь?”. Казалось, что да, хотя это было неправдой. “Вы знаете, в нашей церкви организуют прогулки для детей и многое другое. Слушайте, есть идея…”
На улице затормозила машина, освещая фарами промежутки между домами на той стороне улицы. Наверное, ищут припозднившихся хэллоуиновских охотников. “Забудьте о моем предложении, ребята. Шутка или угощение”, - внезапно отрезал он, засыпая сладостями жениха, который тут же сделал шаг назад. Затем он повернулся к невесте и отдал ей все оставшееся содержимое большой миски, сохраняя при этом абсолютно спокойное выражение лица. Ребенок покраснел, или это всего лишь свет уличного фонаря?
“Пошли, Чарли”, - позвала сестра, ждавшая на тротуаре.
“Счастливого Хэллоуина, Чарли. Увидимся в следующем году”. Может, где-нибудь по соседству.
Ход его мыслей на секунду прервался. Когда сознание вернулось к нему, дети уже ушли, все. Остались лишь воображаемые, идеальные маленькие создания. Как тот мальчик с сестрой.
Он не стал тушить свечу. Пусть она проживет свою короткую жизнь. Завтра она умрет, померкнет, ее выкинут с остальными отбросами, погребут в мусорном баке. Завтра… День всех Умерших. Нужно отвезти Маму в церковь. Можно считать, что это положенное посещение, святой день поминовения. Нужно также не забыть поговорить с отцом М. о том, чтобы он взял тех детишек на футбольный матч.
Дети. Их годовое представление теперь завершилось, грим снят, и все костюмы спрятаны в коробки. Он погасил свет внизу и наверху и лег в постель, в его ушах все еще звучало “шутка или угощение”, он видел их лица в темноте. А когда они пытались раствориться в тени его сонного сознания, … он возвращал их.
II
“Ш-ш-шутка или у-угощ-щение” прошипели трое сопящих бродяг. В этом году было намного холоднее, так что он был одет в синевато-серое шерстяное пальто, в котором развозил почту. “Вот тебе, тебе и тебе”, - сказал он уже отработанным голосом. Нищие были не особо благодарны за подаяние. Они не ценят того, к чему привыкли. Все так быстро меняется. Забудь об этом, закрой дверь, порыв холодного ветра.
Несколько недель назад на вязы и красные клены напали непонятные заморозки, и деревья прозябли до костей. Теперь облака сгустились на небе — сумрачном фиолетовом потолке, сквозь который не было видно ни единой звезды. Надвигался снег.
На празднике в этом году было гораздо меньше детей, а многие из тех, кто пришел, не приложили особых стараний, в их костюмах не хватало воображения. Некоторые ребятишки просто раскрасили лица жженой пробкой и отправились за добычей, не наряжаясь.
Так много всего изменилось. Весь мир казался измученной, но безжалостной машиной цинизма. Твоя мать неожиданно умирает, и тебе разрешают два дня не появляться на работе. Когда ты вновь приходишь туда, сослуживцы стараются общаться с тобой еще меньше, чем до всего произошедшего. Странно, как можно остро ощутить потерю того, что раньше никогда не стояло на первом месте. Умирает капризная морщинистая старушка…, а кажется, что из этого мира ушла королева, что императрица покинула свой трон. Это словно разница между ночью, озаряемой светом одной-единственной дрожащей звезды, и безграничной, абсолютной тьмой.
Но помнишь те времена, когда она… Нет, nihil nisi bonum. Оставь мертвецов. Отец М. Провел замечательную похоронную службу, и вряд ли стоило разрушать то чувство завершенности, которое священник придал земному пути его матери. Зачем возвращать ее в свои мысли? Он вспомнил о том, что это была Ночь Мертвецов.
На соседних улицах не было видно странствующих посланников умерших. Те, кто собирал свои угощения, уже разошлись по домам. Он подумал: “Можно закрыть дверь до следующего года”. Нет, подождите.
Вот они снова идут, так же, как и в прошлом году. Сними куртку: как-то внезапно потеплело. Нежные звезды вернулись, они вновь излучают свой свет истины. Как красиво мерцают эти две маленькие точки в темноте. Их звездная сила вошла прямо в него. Теперь он был благодарен за все уныние этого Хэллоуина, которое лишь предвосхищало непередаваемое чувство восторга. То, что они были в тех же костюмах, что и в прошлом году, было чудом, на которое он даже не смел надеяться.
“Шутка или угощение”, - прокричали они издалека, а затем повторили свою просьбу, увидев, что человек, стоявший за стеклянной дверью, не отвечал, безмолвно уставившись на них. Потом он широко открыл дверь.
“Привет счастливой парочке. Рад видеть вас снова. Вы помните меня, я почтальон?”
Дети переглянулись, и мальчик ответил: “Да, конечно”. Девочка захихикала, и от этого смеха ему стало легко на душе.
“Что ж, вы снова здесь, год спустя, одетые в те же костюмы, все еще ждете начала свадьбы. Или, может, вы только что поженились? А как насчет следующего года? А потом? Вы никогда не вырастете, вы же понимаете, о чем я говорю? Ничто не изменится. Как вам такое?”
Дети попытались кивнуть в знак согласия, но в их движениях и на их лицах отразилось лишь вежливое смущение.
“Что ж, я тоже согласен. Честно говоря, я уже давно хочу, чтобы время остановилось для меня.
Как насчет сладостей?”
Он предложил детям угощение, они сказали “спааасибо” точно так же, как они благодарили других взрослых в десятках соседних домов. Но когда они собрались продолжить свой путь,… он отвлек их еще на минуту.
“Эй, я думаю, что однажды видел, как вы вдвоем играли во дворе вашего дома, когда я проходил мимо с почтой. Это тот большой белый дом на Пайн Корт?”
“Не-а”, - ответил мальчик, осторожно измеряя взглядом ступеньки, чтобы не споткнуться о костюм. Его сестра уже нетерпеливо ждала на тротуаре. “Наш дом красный с черными ставнями. На улице Эш”. Не дожидаясь реакции на свой ответ, мальчик догнал сестру, бок о бок жених с невестой побрели вниз по улице, в этот вечер все другие дома были давно закрыты для посетителей. Он смотрел, как их фигуры уменьшались вдали, исчезая в темноте.
Холодно, надо закрыть дверь. Больше не на что смотреть; он удачно сфотографировал неожиданную встречу для воображаемого семейного альбома. В этом году их лица светились еще ярче. Может быть, они и правда не изменились и никогда не вырастут. Нет, — подумал он в темноте спальни. Все меняется и всегда к худшему. Но сейчас они не могут внезапно преобразиться, только не в его мыслях. Снова и снова он возвращал их, чтобы убедиться в том, что они те же.
Он завел будильник, чтобы проснуться рано к утренней мессе. В этом году никто не пойдет с ним в церковь. Ему придется идти одному.
Одному.
III
На следующий Хэллоуин выпал снег, тонкий слой белизны обтянул землю и деревья, придавая окрестностям бледный вид. Эта замерзшая пена переливалась в лунном свете. Отблеск внизу отражался в звездах, застывших наверху, в ночи. Звероподобные снеговые тучи на западе грозились вторгнуться и нарушить спокойствие, отрезав отражение от его источника и превратив красоту в тусклую пустоту. Все звуки были опустошены холодом, они стали криками перелетных птиц в пустынном ноябрьском закате.
— Еще даже не наступил ноябрь, а уже посмотрите…, - так думал он, глядя сквозь стекло входной двери. Мало кто ходил сегодня по улицам, и еще меньше домов было открыто для этих смельчаков, запертые двери и погашенный свет на крыльце прогоняли их, заставляя слепо скитаться в тумане. Он и сам немного сделал для привлечения гостей, даже не зажег фонарь, чтобы указать на свое прибежище в ночи.
Впрочем, как бы он смог донести такую тяжелую вещь со своей ногой? После удачного падения с лестницы он теперь получал пенсию от правительства. Ему пришлось несколько месяцев пролежать в одиночестве своего дома.
Он молился о наказании, и ему вняли. Дело не в ноге, которая приносила лишь физическую боль и неудобство, наказанием стало одиночество. Он помнил, что таким образом его учили уму-разуму в детстве: запирали в холодный каменный подвал, куда проникал только свет из маленького запыленного окошка в углу. В этом углу он и стоял, стараясь приблизиться к свету. Именно там он однажды увидел, как муха попадает в паутину. Он смотрел и смотрел до тех пор, пока не появился паук, чтобы отведать свою добычу. Он наблюдал за всей сценой, содрогаясь от ужаса и тошноты. Когда все закончилось, ему хотелось что-нибудь сделать. Он сделал. Украдкой, словно хищник, он подцепил паучка и снял его с паутины. Паук был совершенно безвкусным, только на мгновение сухому языку стало щекотно.
“Шутка или угощение”, - он услышал знакомые слова, и почти встал, чтобы с трудом, опираясь на палку, доковылть до двери. Но пароль Хэллоуина прозвучал где-то вдали. Почему он показался ему таким близким на мгновение? Усиливающиеся эхо воображения, где далеко — близко, внизу — наверху, боль — удовольствие. Может, стоит запереть дверь? Похоже, в этом году немного детей играют в игру. Остались только отставшие. Вон идет один из них.
“Шутка или угощение”, - произнес тихий, слабый голосок. По ту сторону двери стояла старательно наряженная ведьма, ее черный костюм дополняла теплая черная шаль и черные перчатки. В одной руке — старая метла, в другой — сумка.
“Тебе придется подождать минутку”, - крикнул он из-за двери, стараясь встать с дивана, опираясь на палку. Боль. Хорошо, хорошо. Он взял полный пакет конфет со столика и уже был готов высыпать все его содержимое на даму в черном. Но тут за трупно-желтым гримом он узнал ее. Осторожно. Не стоит делать ничего особенного. И не надо ничего говорить о красных домах с черными ставнями. Ничего об улице Эш.
Вырисовывавшаяся на тротуаре фигура взрослого лишь сгущала краски. Нужно обеспечить безопасность последнему оставшемуся в живых ребенку, — подумал он. Но, может, были и другие, хотя он видел только брата и сестру. Осторожно. Сделай вид, что ты не знаешь ее; в конце концов она не в том костюме, который надевала два года подряд. Главное, не говори ничего сам знаешь о ком.
А что случится, если он невинно спросит о том, где ее братик в этом году? Может, она ответила бы: “Его убили”, или “Он умер”, или просто “Его нет” — это зависит от того, как родители объяснили ей то, что произошло. В любом случае ему не надо этого знать.
Он открыл дверь, чтобы протянуть конфеты, и вежливо сказал: “Держи, моя ведьмочка”. Последнее слово вырвалось само собой.
“Спасибо”, - ответ прозвучал в такт с ее дыханием, с тысячей дыханий страха и опыта. Так ему показалось.
Она развернулась и, спускаясь по ступенькам, задела метлой одну из них. Старая полусгнившая метла, которую пора выбрасывать. Замечательная вещь для ведьмы. Еще ее удобно использовать для того, чтобы держать ребенка в повиновении.
1 2