А вон туда глянь.
Он показал рукой на темные низкие тучи, висящее за лесом низко над землей, скорее даже лежащие на земле и поднимающиеся от нее в невероятную высь. Жутковатое зрелище вообще-то, неприятное. Не зря мне в ту сторону идти не хотелось.
— Буря там, что ли? — прищурился я, вглядываясь.
— Тьма там. Самая настоящая Тьма. В Отстойнике, как опять же знающие люди говорят, встретились Свет и Тьма. Близко. Столкнулись, можно сказать и перепутались, отчего у нас тут сплошные проблемы, мать их в душу. Вот и живем так…
— Стой, стой, а фонариком ты что проверял? — вспомнил я первый момент нашего знакомства.
— Вот это и проверял. И ты знай — встретил незнакомого человека не в городе, или просто не там где надо — попроси на яркий свет посмотреть. Хоть бумагу зажги и перед глазами подержи. Если с ним что-то не так, или это вообще не человек, то у него глаза черными станут. Секунд за пять.
— В смысле черными? — уточнил я.
— В смысле вообще черными. — решительно махнул правой рукой Федор. — Ни зрачка, ни радужки, ни белков, сплошная чернота. Или даже белок черный окажется, а радужка со зрачком белесая, как негатив. И зрачок вертикальный. Только того, тут уже осторожней, реакция может быть всякая, в основном…
— Какая?
— Да простая, прошляпил — ты покойник.
Я посмотрел на него с подозрением, прикидывая, насколько он серьезен, но ни к какому конкретному выводу не пришел. Было желание послать его куда подальше с такими шуточками, да только с фонарика он и начал общение. Почему так? Есть ведь причина, наверное? А может это он псих, а вовсе не я? Тогда все логично получается. Все кругом психи а я… Д'Артаньян, например. Чем не вариант?
В любом случае, здесь все же что-то не так. Тучи те же самые. Никогда я не видел, а повидал всякого много, чтобы вот такие были, почти черные. И вообще смотреть на них как-то… зябко. Нехорошо на них смотреть, а это тоже странно, потому как я и вовсе не мнительный. Я вообще толстокожий и малоэмоциональный чурбан.
Я так задумался, что когда машина подскочила на очередной глубокой колдобине, какими был богат этот грязный проселок, я даже приложился затылком о заднюю стенку кабины, на что водитель сказал:
— Не погни.
— Раньше машины были крепкие, — ответил я.
— Голову не погни, за машины я знаю.
Я постучал по металлической простенькой панели с овальным лючком «бардачка» испросил:
— Так это «Опель», говоришь? Твоя или работаешь на ней?
— Моя, — гордо кивнул он, — Когда взял, пробега на ней мало было. И вообще почти без проблем машина.
— Дорого обошлась? — поинтересовался я, но так, лишь бы хоть что-нибудь спросить.
— Почти что в собственную башку, — засмеялся он, — Купить машину у нас трудно, то есть вообще не продают. Надо самому добывать.
— В смысле? — не понял я.
— В простом, взялся объяснять он, — Машин целых не так много осталось, времени-то прошло немало… ну, местного времени, в смысле, с того как тут…, - он защелкал пальцами, подыскивая слово, и я ему помог:
— Я понял.
— Ага, ну вот. Да и вообще не так их тут много было, я так понимаю, что тут больше на лошадках катались. Ну и лишних вообще нет, если она целая, то могут просто на запчасти разобрать, а их на складе сложить. Так и делают в основном, чем потом-то чиниться? Если литье какое несложное или слесарка — сами сделают, а что посложнее — уже трудно. Поэтому начальство давится жабой и машины никому не дает. Нужна — найди сам…
— И ты сам добывал? — уточнил я.
— Ага. Нашел хорошее место, где они вроде как на консервации стоят, договорился на тягач, да и вывез. Две вывез в общей сложности, одну городу отдал, они за целые платят хорошо, вторую себе оставил.
— А с башкой чего?
— Да вывез из одного места, а это на границе тьмы, считай. Там всякое случается, да и светлого времени мало, часа четыре всего. Когда вторую тащил, чуть не накрылся. Но вот, теперь катаюсь.
Он гордо похлопал по баранке, добавив:
— Везде лезет, везде тащит. Зверь-машина.
— Ты сам по себе работаешь? — задал я следующий вопрос.
— Не, я на должности в Горсвете, просто сутки через трое хожу, остается время еще и для себя подшуршать мальца. Так, за чуток, на пивко и бензин. Сейчас вот с халтуры еду.
— А что делал?
— В Митино катался, лампочки выкручивал и провода снимал. Лучше бы еще за машиной сгонял, но это напарник нужен, а его нет. А так электрика всякая в дефиците, чуть не на вес золота. Производство не наладили, хоть и мечтают. Не хватает чего-то. У нас только бензин с соляркой тут производят.
Бензин, кстати, попахивал как-то странно, я еще в первый момент обратил внимание, когда машина близко подъехала, но значения не придал, не до того было. А теперь заинтересовался, раз уж Федор сам тему поднял.
— А с бензином как?
— Дороговато, но есть, — ответил Федор.
— Откуда? Из запасов?
— Ты че? — удивился он. — Какие в дупу запасы? Запасы все давно закончились. Из угля гонят, по немецкой технологии. Ну и масла всякие, они тоже нужны.
— И как?
Про немецкий синтетический бензин я слыхал и читал, немцы в войну вроде не жаловались на него. Разве что дороговат он выходил, если мне память не изменяет. Но может и изменять, не уверен.
— Да нормально, видишь — бегает, он в очередной раз постучал по рулю, как делал каждый раз, когда заговаривал про свой "Опель", — Моя «минерва», что в той жизни осталась, от такого бы масла с бензином загнулись, а «опелек» этот жрет и радуется.
— Че за "минерва"? — удивился я.
— Внедорожник японский. У вас таких не было? — даже не удивился он.
— Не было.
— Значит че-то другое было, — заключил он с уклоном в некую философичность.
— Ага, наверняка, — поддержал его вывод я.
Вскоре машина выбралась на старую и здорово разрушенную асфальтовую дорогу, на которой трясти стало даже хуже, да и кузов загромыхал еще громче. Стало шумно, разговор увял.
Первое доказательство того, что Федя не псих, пришло, когда из-за поворота дороги показалось поле, тянущееся к большому городу, а затем мы проехали мимо потрескавшегося бетонного указателя с каким-то барельефом, изображающим шахтеров и металлургов в трудовом порыве, и с надписью под ними: "Углегорск. Город трудового подвига".
Город явно был не маленьким. Если бы у нас такой был, я бы о нем слышал так или иначе. Виднелись трубы заводов, тянулась серой лентой река, теряющаяся между домами. За рекой виднелись холмы, чуть дальше превращающиеся почти что в горы. Если приглядеться, там можно было увидеть какие-то металлические конструкции, экскаваторы, еще что-то. Все тоже с виду заброшенное, но явно указывавшее, что тут есть что добывать.
— Углем город жил? — уточнил я.
— Углем и сталью, тут железа полно. Но мы только уголь добываем.
— А чего так? — удивился я.
— Металлолома выше головы, на веки вечные хватит, — объяснил он, — Но металлургический частично работает. Раньше он тут огромный был, а у нас так, фурычит помаленьку. Чуть-чуть тот же металлолом плавят, чуть-чуть катают, чуть-чуть льют и чуть-чуть слесарят даже прямо там. Железную дорогу вот строят, до Карьерного уже дотянули, «овечка» ходит. Электростанция есть, правда она только на завод работает и еще на пару мест.
Поймал себя на ощущении, что смотрю телевизор. Репортаж с мест, о проблемах промышленного региона. Осознать тот факт, что я сам сижу в этом репортаже, пока не получалось. Было абсолютное ощущение нереальности всего происходящего вокруг.
Чем ближе к городу, тем все более мрачное впечатление создавал он. Он был заброшен, и это уже бросалось в глаза. Даже пять лет без людей не проходят бесследно для места, где люди должны быть. Это как покинутый дом вдруг начинает разрушаться удивительно быстро. Пока люди живут — ничего с ним не делается, а как покинут — и сразу трещины, запах затхлого, что-то ломается… Странно, но правда.
Да и с того момента, как люди исчезли, прошло уже не пять лет, как я понимаю, а все пятнадцать. Пыль, грязь, бурно разросшиеся кусты, осевшие деревянные дома — окраина, частный сектор. Чуть дальше. ближе к центру, начали попадаться двухэтажные деревянные на каменных цоколях. Я таких давно не видел, а вот с детства их еще помню, настоящие бараки, у нас такие на противоположной стороне улицы были. Даже без водопровода, кажется, там на углу колонка стояла, возле которой мы обожали играть. А тетки, приходившие из бараков за водой, нас гоняли почему-то.
Колонки и здесь были. Тоже заброшенные, поржавелые, с облезшей синей краской. Из них воду давно не добывали, видать.
— А что людей не видно? — удивился я.
Действительно, улицы поражали еще и абсолютной безлюдностью. Пусть тут семнадцать тысяч населения всего, но хоть кто-то должен был мелькнуть.
— Люди в центре живут, компактно, — пожал он плечами, словно удивившись наивному вопросу, — Там и дома каменные, и безопасно. И сектор огорожен более-менее.
— А тут что?
— Тут опа-асно, — словно удивившись вопросу, протянул он, — Съесть могут или чего другое. Не так, как возле границы Тьмы, но тоже черт знает что творится.
— А так и не скажешь, — сказал я, глядя в окно, — Просто заброшенное место с виду. Пусто очень, правда.
— Это днем. Ночью куда хуже. Боремся как можем, но город большой. Везде не успеваем. Тут раньше тысяч двести населения было.
— А в центре безопасно, говоришь?
— Ага, если по ночам не гулять.
— А чего по ночам делаете?
— Дома сидим и водку пьем, — усмехнулся он, — Или чем другим, если есть с кем. Да увидишь все, поймешь по ходу, есть где людям собраться и под крышей. Нормально живем, как люди, пусть и трудновато. А то начну объяснять, и только запутаюсь. Помаленьку все. Поначалу главное слушай внимательно, что говорят. И все правила читай. Где они есть, там и читай, они тут не просто так писаны. А там работу найдешь, устроишься, разберешься. Сам таким был поначалу, вопрос на вопросе.
Вытащив из кармана серебристый портсигар с какой-то надписью, в котором обнаружился ряд толстых папирос. Он вытащил одну, смял в подобие примитивного фильтра и закурил.
— От прежних остались, или местные? — спросил я, приоткрывая стекло двери.
— Курево-то? Местное, армяне какие-то гильзы делают и продают, а по реке возят табак с юга. Набиваем уже сами, машинками. Нормально, курить можно. Будешь? — протянул он мне пачку.
— Не, спасибо, не курю я.
Машина пару раз вильнула по улицам, разминувшись с большим встречным грузовиком, выехала на относительно широкую улицу с вросшими в брусчатку трамвайными путями, загремела покрышками по булыжнику. Затем нам навстречу попалась бронемашина с открытым верхом, в которой, судя по торчащим головам, сидело человек пять, и на турелях стояли аж три пулемета.
— Классный «скаут», ленд-лизовский. А мужики в нем — разведбат, — пояснил Федор с уважением, — В рейды хрен знает куда катаются, самая белая кость в городе. Но туда попасть — такой отбор пройти надо, что лучше и не рыпаться.
— Опасно?
— Естественно, они на самые границы Тьмы ездят, те же меняются постоянно, — ответил Федор, а затем спросил: — А сам по работе что думаешь?
— Ну ты спросил, — усмехнулся я, — Откуда я знаю? Какие тут вообще работы бывают?
— Разные, почти как в нормальном мире. Почти. Ты вот сам как думаешь, что лучше? Спокойно и денег поменьше, или с проблемами, но побольше? Ну и свободы побольше тоже?
— А что предлагаешь? — уточнил я, поняв, что он к чему-то клонит.
— Да пока не предлагаю, но вот если ты в технике шаришь, то можно на завод пойти. Или в мастерские куда. Но если не специалист, то хорошего оклада не будет, ученик, считай. Работа каждый день, охрана, безопасность, все такое. Ты не военный? — вдруг спросил он.
— Нет, только срочку служил.
— Ага, да и служба дело такое, на нее сразу не берут. Я сам в разведроту пытался, так даже слушать не стали. А у нас вот сутки отпахал, потом трое гуляй. На все времени хватает. И платят как мастеру на заводе. Ну, чуток меньше.
— А минусы?
— Без башки остаться можно — это главный минус. Недостаток, можно сказать.
— С высокой вероятностью?
Он помялся, скорее сам задумался, затем сказал:
— Если сразу не влип, то потом долго проживешь. Я уже два с половиной года фонарщиком, и живой, как видишь. Если без ума куда не надо не лезть, действовать по инструкции, то жить будешь. Опять же патронов нам не жалеют, с оружием нормально. По местным реалиям мне нравится. Ну и уважение, и все такое.
— И повеселее, наверное? — спросил я, прикинув, к чему клонит Федор.
Я задумался. Не то, чтобы сразу на все согласен, но Федор мне кажется парнем нормальным. А заодно он мой единственный знакомый в этих краях, все какая-то подмога. Да и сам я такой, мне лучше с риском, например, но чтобы и денег побольше, и с тоски не помирать. Хотя, тут помереть скорее не с тоски можно, а как раз наоборот.
— А чего за работа-то вообще?
— Заброшенные дома освещать как можно чаще, — взялся мой спутник за объяснения, — А то в тени всякое завестись может, если долго не проверять, увидишь — сдуреешь. Ну и мы ездим по графику бригадой, светим. Или если пробой где случается, ликвидируем.
— Что за пробой?
— Ну… ну вот подвал какой-нибудь, о котором никто не знает, — Федя изобразил при этом зловещее лицо, — И там темно с начала времен. И если там какие-то причины сложатся, то в подвале такое заводится, что не знаешь как спасаться. А то и просто канал в Тьму оттуда получается, как туннель. Вот мы и прикрываем район. Воюем тогда уже всерьез.
— Погодь, а ночью, когда везде тьма?
— Ночью тень, — поправил он меня, — И время Тьмы. Тьма приходит через тень.
— А в чем разница?
Он чуть растерялся, затем сказал:
— Если коротко, то тень — это отсутствие света. А Тьма — это противоположность Свету. Свет светит, а Тьма… темнит, например. Увидишь когда-нибудь, я не умею толком объяснить.
— Ага… — сказал я, кивнув, просто потому, что не видел смысла пытать его дальше. — Слушай, а почему нельзя дома пустые взорвать, например?
— Смеешься? — удивился он вопросу.
— А че?
— Как это че? — засмеялся он, — Если их взрывать, то только так, чтобы даже подвал открытым остался, а это уже никакого тола не напасешься. Если просто дом завалить, то добьешься только того, что в подвале вечная тень заведется. И Тьма придет. А ты хрен чего сделать сможешь, потому как все завалено и это место не просветишь. Сам себе навредишь. Так, разбираем старый жилфонд помаленьку, но это надолго.
Во как… и верно. Ступил я чего-то. Ну мне простительно, я вообще пока не уверен, что все вокруг — реальность. Может быть меня там током дернуло, и я в коме где-нибудь в больнице? Как знать, как знать… Иначе придется смириться с мыслью, что угодил в фильм ужасов. А Елена сейчас милицию вызывает, куда пропал мужик вместе с сараем… Ой, ой, ой… об этом и подумать-то страшно. Как бы с ней чего не случилось от такого явления.
— Ты чего? — скосил на меня глаза Федор.
— А что?
— Да как-то ты в лице переменился.
— Да прикинул, что там сейчас дома…
— Жена, дети?
— Почти жена. Вторая. Дите взрослое уже, и с первой женой живет. В разводе мы.
— Это у тебя. А тут и детных отцов-мамаш хватает, прикинь, каково им было? Но справляются как-то, куды денешься. Вон, граница жилого сектора впереди.
Жилой сектор заметно отделялся от нежилого. Хотя бы тем, что включал в себя, как я понимаю, все каменные дома Углегорска, а также тем, что вокруг него была самая настоящая полоса отчуждения. Не поленились, снесли дома до земли метров на сто от серьезного забора из колючей проволоки, напоминающего скорее ограждение перед окопами у Вердена. Не жалели колючки.
— Откуда столько проволоки? — не выдержав, спросил я.
— Здесь делают, металлисты. Чуть не основная продукция.
Проволочный забор прерывался настоящей крепостью. Вполне серьезный дот с бойницами для пулеметов на уровне второго этажа, с площадкой для караульных на крыше. По краю прожектора, снизу ворота стальные. Дальше, за ограждением, стоит небольшой танк или бронемашина со спаренными ДШК в башне. Последний довод, наверное.
Грузовик неспешно заехал в отстойник КПП, ворота сзади закрылись, а спереди пока открываться не спешили. Из дота вышел офицер в форме и фуражке, с таким же ППШ на плече, как у Федора. Я обратил внимание на форму — все вроде похоже на нашу старую, но с отличиями. И бриджи не такие широкие, и гимнастерка до самого низу расстегивается, и лейтенантские погоны мягкие, тряпочные, откидные на пуговице, и воротничок отложной, без петлиц. И солдаты не в пилотках, как у нас принято, а в таких как у Федора небольших кепочках-фураньках.
Офицер подтащил от стены небольшой фонарь на витом шнуре, затем махнул нам рукой, скомандовав:
— Из машины. Досмотр.
Судя по спокойной реакции Федора, процедура была рутинной. Да и логичной, если по рассказам судить, так что трепыхаться не стал, а послушно выбрался из машины. Офицер посветил каждому фонариком в глаза, заставив морщиться, затем проверил у Федора документы, а когда обернулся ко мне, шофер сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8