чего доброго, старая болонья возьмет и рассыплется в пыль. Войдя в азарт, перебирала забытые сундуки, тумбочки на балконе и два чемодана с редкими украшениями. Вконец переутомившись примерять свои богатства перед зеркалом и сочинять разнообразные истории для себя в кружевных юбках и черепаховых браслетах, она укладывала все это обратно, комом распихивала с глаз долой. В изнеможении падала на диван, краснея при мысли, что бы подумал Звездная Пыль, серьезный человек, астроном, застав ее за столь легкомысленным занятием. Как бы критично он созерцал тот восторженный огонек в глазах, с которым она осматривала через лупу новую безрукавку из пушистого мохера. Как бы обиделся Звездная Пыль на ее бережное, трепетное изучение ожерелья из раковин. И заключил бы, что от нее ну совершенно ничему не научишься, ничем не обогатишься, ничего не осмыслишь, а так, потратишь попусту время и останешься, каким и был до знакомства с ней. От подобных открытий она рыдала весь остаток вечера, позабыв включить свет, а потом незаметно засыпала, не раздеваясь.
Поутру, проснувшись, она первым делом поднимала жалюзи, осматривала и поливала вечно нецветущую лилию, что все больше грустнела на подоконнике день ото дня. Перед завтраком она теребила пыльный узелок, роняла пару слезинок на ошейник, поводок, кисточку коротких мягчайших шерстинок и косточки своего почившего от простуды кролика. Будучи очень привязчивой, она берегла останки и, сохраняя верность светлой памяти тотема, даже рыбок не решилась завести. Иногда в рабочее время тягостной тенью набегало на ее лицо дикое, мучительное переживание – как можно сопоставить живого, белого кролика, пушистого, которого звать Кроль, и то, что его уже нет, как можно это понять и жить дальше легко и свободно, имея в сердце острый, тяжелый камень-скребок. От этого лицо Инки становилось темным и безжизненным, как небо, каким оно было задолго до рождения первой мало-мальской звезды.
Так обстояли дела Инки до того зимнего дня, когда под окна туристической компании подъехала какая-то старинная машина.
Подъехала, ну и пускай себе. Инка продолжала неподвижно сидеть за столом и краешком глаза скользила по монитору, там была цифровая фотография, которую Звездная Пыль отснял по Инкиной просьбе: ночное небо пересекала заснеженная дорога, Млечный Путь. Инка с восхищением брела по нему, тихо насвистывала в ракушку-амулет, наслаждалась невесомостью, покоем и межзвездной прохладой. Чувствовала она себя гигантом, шагающим через сотни световых лет, а может быть, и маленькой девочкой, которая беспечно прыгает на одной ножке, а вокруг – вихри звездной пурги. Коллеги между тем срывались с мест и с любопытством подтягивались к окну, они вставали сбоку, чтоб их не обнаружили с улицы, они шепотом обсуждали марку старинной машины и с восторгом разглядывали ее, предвкушая появление богатенького клиента. «Мерседес» им в ответ метал блики и бисер солнечных зайчиков, хорохорился, сиял бордовыми боками, и восхищенные менеджеры гадали:
– А я думаю, это к нотариусу, в соседний подъезд.
К затылку летела шутливая оплеуха:
– Да не спугни, и так с клиентами напряг.
– Ладно, сам знаешь, что к нам, вон и дверь хлопнула, все-таки лучше Новый год в тепле встречать, – верещали они.
Был декабрьский полдень. К этому моменту Инка с облегчением вздохнула, она наконец немного затерялась среди звездной метели, чуть-чуть забыла, кто она такая, где ее место и сколько она мается-скитается по жизни. Теперь, вернувшись на Землю, она смотрела с легкостью осчастливленного человека. Именно такой, улыбающейся, потеплевшей нашел ее вошедший в офис мужчина со смуглой кожей, с острием черной крошечной бородки под ярко очерченными губами и с роскошной прической, состоящей из множества жестких черных косиц, зачесанных назад. Он быстро обнаружил Инку хваткими, выразительными глазами и на чистейшем русском языке вкрадчиво и вежливо спросил, организует ли компания поездки по Золотому кольцу России.
Нет, прежде надо бы рассказать о том, как он вошел в офис. Вначале запахло полевыми цветами, целым букетом, из которого каждый мог выбрать запах любимой травинки – от ромашки до дикой гвоздики. Затем появился незнакомец, он входил, подчиняясь какой-то собственной барабанной дроби, но так как наушников на его голове никто не заметил, заключили, что он, наверное, сочиняет песню на ходу. Он приближался медленно, движения его были плавными, как будто он походкой успокаивал кого-то. Он проник в контору, и все замерло, застыло в ожидании, изменилось с его появлением. В руке его была нитка бус из кофейных зерен, а на лице он нес мир и спокойствие – редкое явление для современной физиогномики.
«Еловый чай, настоящий обитатель Южной Америки, – прошумел международный экспресс в Инкиной голове. – Вот бы глянуть через лупу на костяные пуговицы его пиджака. Как со вкусом он одет, как толково передвигается! Не он ли играл на дудке с компанией приятелей на Старом Арбате, в черном пончо и в черной шляпе, и наплетал на волосы прохожих цветные нитки? Нет, наверно, все же не он, но похож».
Международный экспресс прошумел и был таков, а восторгу суждено было смениться служебной мудростью. Инка попыталась, но впервые не смогла точно определить, к какому виду клиентов относится новоприбывший экземпляр. С первого взгляда к мифическим, а со второго больше похоже, что к имеющим особую связь с дождем.
Впрочем, при желании смуглого иностранца можно было отнести и к напевающим себе под нос, и к знающим, чего хотят, двуногим существам. Не сумев определиться окончательно и несколько удрученная этим, Инка вытянулась, всем своим видом изображая готовность помочь, от старания она забыла все и вся и четко, но доброжелательно ответила:
– К сожалению, мы прервали комплекс услуг по России и теперь занимаемся исключительно заграничными турами, авиабилетами и бронированием отелей.
Незнакомец сидел и с любопытством изучал Инку, ее лицо и наряд: коричневый пиджак, что мал на три размера, узок, рукава – чуть длиннее локтя, а из них торчат острые, широкие манжеты рубашки в полоску и худенькие, как тростник, бледные руки. Возможно, ей только показалось, но он сидел и думал о своем с таким видом, словно ожидал увидеть на Инкином месте кого-то другого, а Золотое кольцо России было так, предлогом. Может быть, у него была назначена тайная встреча с кем-то из компании, но он по ошибке подошел к Инке и теперь не знает, что делать. Он не уходил, а, быстро соображая, разглядывал комнатенку офиса. Наконец мягко, растягивая слова, он произнес:
– Что ж, очень жаль, извините. – И неожиданно резко поинтересовался – А что это вы там такое читаете втихаря?
– Я не читаю, я гуляю по Млечному Пути, – шепотом, одними губами произнесла Инка, ей очень, очень хотелось немного пошалить, ничего, клиент этот все равно потерян для фирмы, почему бы не похвастаться случайному, незнакомому человеку своей чудесной межзвездной прогулкой. Выпалив это, она немного занервничала, стоило ли откровенничать с незнакомцем. Инка вздохнула, она никак не могла привыкнуть к дикой природе офиса, где отовсюду и от каждого жди западни. Ее немного смутило, что так свободно, бегло болтает мистер латино на русском языке. Это и больше ничего с самого начала показалось ей подозрительным.
А мистер латино приподнял брови, наклонил голову и с улыбкой сказал:
– О, это делает вам честь. Я тоже пришел сюда по Млечному пути, как вы его называете. На самом деле это никакой не Млечный Путь, а неглубокая Звездная Река[7]. По ней обычно спускаются вброд, по колено в воде. Лучше совершать такие прогулки как раз сегодня, – он посмотрел на часы, – двадцать второго декабря. Видимо, поэтому мы встретились и сейчас стоим в реке, разговариваем где-нибудь в районе дельты. Думаю, по такому случаю нам совсем не помешает согреться кофе. – И он продемонстрировал жемчужную улыбку, которая очень шла его смуглой коже.
От таких слов пробел исчез меж Инкиных бровей, и они настороженно сдвинулись: «С виду человек серьезный, бизнесмен, а что такое говорит», – недоумевала она и недоверчиво оглядывала собеседника.
Маловероятно, чтобы Инка составила компанию кому бы то ни было, тем более какому-то замедленному мистеру латино, несущему более сорока косиц на голове. Но, видно, Звездная Река сближает стоящих в ней по колено.
В тот вечер Инка растянула две чашки мокко на четыре с половиной часа – ровно столько они сидели в небольшой кофейне, набитой битком по случаю окончания рабочего дня усталыми, возбужденными людьми, едко окуренной никотиновыми смолами, где жужжал целый рой разнообразных звуков – как в тропическом лесу ближе к полудню.
В эту кофейню доехали они с ветерком. По дороге разворачивалось небольшое сражение. Здесь, на шоссе, как и в стае галок, царила строгая иерархия – водители новеньких машин полагали, что все и каждый знают, сколько стоит эта груда металла, железа и алюминия, а коль знают, так пускай сторонятся и уступают дорогу, не задумываясь, где берутся такие месторождения денег. Но загадочный мистер латино совершенно выбивался из иерархии шоссе. Стоило ему внимательно посмотреть в глаза водителю соседней «вольво», что на своей акуле-каракуле нагло теснил к обочине антикварный «мерседес», и «вольво» скромно тушевалась, терялась далеко позади. Достаточно было мистеру латино лишь молчанием отразить мутно-недовольный взгляд лысого парня, который минуту назад в своем черном смоляном джипе размером со средний грузовик пытался суетливо оттеснить-обогнать, – и маслянистые глаза быкадора тускнели, прятались за опущенными веками. Пряча боязливость души, водитель давил на тормоза, и тут же джип с повадками маленькой собачонки, что взялась непонятно откуда, сбрасывал спесь-скорость, пропускал вперед усыпанный солнечными бликами, бордовый с серебром «мерседес» мистера латино. И новый Инкин знакомый, имя которого она пока не разузнала, только знай, рассыпал уступившим дорогу благодарные кивки через окно, а иногда и улыбался, продолжая:
– Год сборки этой машины – пятьдесят второй. Но это не главное. Понимаешь, я человек занятой, мне приходится держать в голове целый мир. Дела делами, а ведь надо не забыть день рождения племянницы. Она у меня одна на целом свете. Девочка очень своенравная и вспыльчивая, избалованная, не поздравишь ее с днем рождения, обидится, скажет: старик совсем в склерозе или что-нибудь в этом роде пробурчит. Поэтому номер моей машины – 22–3– двадцать второе марта. Скоро ей исполнится двадцать один, надо не забыть и послать ей подарок. По мне, разве день рождения примечателен? Я не вижу в нем ничего особенного, мне больше нравится праздновать двадцать второе декабря, это очень светлый и радостный день.
«То есть для него машина – напоминалка дня рождения племянницы», – подметила Инка про себя, такая логика была ей по душе. А что особенного произошло двадцать второго декабря, то есть сегодня, она не решилась спросить.
В общем, ехали они так быстро, что Инке продуло ухо, она занервничала – экстракт эхинацеи остался в «Атлантисе», во втором ящике стола, если считать снизу, а под каким предлогом отлучиться в аптеку, она не знала и, загрустив, стала кусать заусенец. Если не закапать прямо сейчас, завтра в горле наступит зима и гололед, а в голове – пурга.
– Почему не закрыла окно? – не глядя на нее, спросил мистер латино.
Инка поежилась, она опасалась людей, под чьим взглядом окружающее делается прозрачным.
На улице, не обращая ни на кого внимания, мистер латино приостановил ее за локоток, оказался перед ней лицом к лицу, ворвавшись в Инкину зону неприближения, в ее резервацию, которая с годами росла и ширилась, а в тот час составляла уж три метра неприближения для любого знакомого и незнакомца. Оказался мистер латино слишком близко, так резко разрушил Инкино чувство безопасности, что она как-то обмякла и растерялась от неожиданности. Окутанный ароматом цветов лимона и мандариновых деревьев, смотрел мистер латино на Инку, добродушно улыбаясь, и от уголков его глаз разбежались по щекам морщинки-лучи. Руки его медленно плыли к Инкиному лицу, задумчивыми бабочками кружили, не касаясь, но согревая теплом. Казалось, что он Инку и видеть не видит, а гладит в воздухе кого-то прозрачного, упругого и очень капризного, стараясь успокоить. Невидимый ансамбль, привязанный за множество нитей к его пальцам, высвистывает что-то на тростниковых дудочках, выстукивают ладонями по обтянутым кожей тыквам. Служащие салона красоты, ювелирной лавки и нескольких близлежащих ресторанчиков застыли у окон и наблюдают эту странную парочку, освещенную тусклым просыпающимся фонарем. Зрители так шокированы, от любопытства не заметили, что носы их прижаты к стеклу и снаружи напоминают пятачки.
Голова Инки сделалась приятно легкой, крошечный котенок, царапавший горло, исчез. Мелкая, шершавая стрекоза, что билась и щекотала нос, улетела и была такова. Дротик, впившийся в ухо, освободил ее, боль угасла, словно и не рождалась. Зачарованная, Инка последовала за плавной походкой мистера латино к дверям кофейни, на ходу она вполголоса училась произносить его имя, пробовала на вкус и на цвет: «Уаскаро, Уаскаро»[8].
Ныряя в теплый шум кофейни, Инка с тревогой замечает, что ее новый знакомый не спешит занимать уединенный столик у окна, а почему-то, напротив, бодро углубляется в самую давку многолюдного, щедро окуренного и шумного помещения. Впервые в жизни Инка не может отвернуться от гула, от лениво похлебывающих, что-то кричащих друг другу любителей кофе, не может спрятать взгляд в спасительное окно. Она медленно лавирует среди столиков, натыкаясь на стулья и сумки, цедит сквозь зубы извинения, а сама все еще надеется, что там, в этом кишащем омуте, свободного места не окажется и удастся сесть у окошка. Но какое там, как по команде секунду назад дремавшая парочка вскакивает, их пропитанные кофейной гущей тела пружинами распрямляются, уносятся к выходу, освобождая столик. Инка оказывается в самой давке, по соседству теснятся по пять-шесть возбужденных после работы, счастливых на вид людей. Языки их развязались, затекшие, разгоряченные тела празднуют освобождение от формы университетов и контор, стараясь перекричать друг друга. Инка волнуется, негде укрыться, некуда сбежать и отсидеться. Пока мистер латино внимательно изучает меню, Инка тревожно озирается по сторонам, дрожит и потеет. Как всегда в перенаселенных людьми местах, она предчувствует скорую морскую болезнь и от этого начинает паниковать еще больше. Со стороны это выглядит немного подозрительно, словно девчонка, одетая не то в бутике, не то на свалке, заняла денег, переживает муки нечистой совести, пришла с одним и боится повстречать другого. Стены кофейни ярко-оранжевые, такая глуповатая веселость здорово противоречит Инкиному самочувствию. Но остальным завсегдатаям вполне уютно, они неторопливо беседуют, на столиках пустые чашки сменяются полными, и народ незаметно отходит, отмокает от рабочего дня. Оранжевые всполохи стен выводят их из транса, служебного гипноза, каждодневной суеты. Инка осторожно приглядывается, что это за люди здесь собрались-сгрудились, почему им хорошо в такой тесноте. Вон за соседним столиком слева стайка гибких девиц, они чувствуют себя вполне сносно и выглядят отлично, наверное, сестры, потому что похожи, как шпроты из одной банки, и плавниками ладоней с длинными когтистыми пальцами одинаково разгребают воздух. И краску для волос черпают из одного тюбика и одной зажигалкой чиркают на всех. Не дай небо, кто-нибудь из них захочет отдохнуть: видно за версту, что это клиенты с претензией, высосут все силы, осыплют острыми дротиками глупых вопросов и в итоге уйдут ни с чем. Справа сидит дичок-самородок, втайне страдающий только из-за своего малого роста, лицом немного похожий на павиана, уверенно пьет и бойко, но интеллигентно заглатывает толщи сэндвича. Бледное смущенное существо перед ним не знает, как бы поученей разрушить многие пласты бутерброда. Она сидит как испуганный ангорский хомяк, а павиан все что-то ей внушает, Инка подставила ухо поближе, оказалось, пилит, безбожно пилит бедную малокровную особу. Инка ласково присмотрелась к ней, постаралась взглядом приободрить-поддержать, как-никак собрат по несчастью, сородич. Как хлопушка, заставил содрогнуться хохот за спиной. Инка почему-то почувствовала себя совсем неуютно и, чтобы рассеять сомнения, не стесняясь, повернулась и бессовестно оглядела смеющихся в упор. Они, эти странные, высушенные как игуаны, сошедшие с журнальных страниц и не по сезону загорелые люди из иных пили кофе с ликером из высоких, пузатых стаканов.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Инка'
1 2 3 4 5
Поутру, проснувшись, она первым делом поднимала жалюзи, осматривала и поливала вечно нецветущую лилию, что все больше грустнела на подоконнике день ото дня. Перед завтраком она теребила пыльный узелок, роняла пару слезинок на ошейник, поводок, кисточку коротких мягчайших шерстинок и косточки своего почившего от простуды кролика. Будучи очень привязчивой, она берегла останки и, сохраняя верность светлой памяти тотема, даже рыбок не решилась завести. Иногда в рабочее время тягостной тенью набегало на ее лицо дикое, мучительное переживание – как можно сопоставить живого, белого кролика, пушистого, которого звать Кроль, и то, что его уже нет, как можно это понять и жить дальше легко и свободно, имея в сердце острый, тяжелый камень-скребок. От этого лицо Инки становилось темным и безжизненным, как небо, каким оно было задолго до рождения первой мало-мальской звезды.
Так обстояли дела Инки до того зимнего дня, когда под окна туристической компании подъехала какая-то старинная машина.
Подъехала, ну и пускай себе. Инка продолжала неподвижно сидеть за столом и краешком глаза скользила по монитору, там была цифровая фотография, которую Звездная Пыль отснял по Инкиной просьбе: ночное небо пересекала заснеженная дорога, Млечный Путь. Инка с восхищением брела по нему, тихо насвистывала в ракушку-амулет, наслаждалась невесомостью, покоем и межзвездной прохладой. Чувствовала она себя гигантом, шагающим через сотни световых лет, а может быть, и маленькой девочкой, которая беспечно прыгает на одной ножке, а вокруг – вихри звездной пурги. Коллеги между тем срывались с мест и с любопытством подтягивались к окну, они вставали сбоку, чтоб их не обнаружили с улицы, они шепотом обсуждали марку старинной машины и с восторгом разглядывали ее, предвкушая появление богатенького клиента. «Мерседес» им в ответ метал блики и бисер солнечных зайчиков, хорохорился, сиял бордовыми боками, и восхищенные менеджеры гадали:
– А я думаю, это к нотариусу, в соседний подъезд.
К затылку летела шутливая оплеуха:
– Да не спугни, и так с клиентами напряг.
– Ладно, сам знаешь, что к нам, вон и дверь хлопнула, все-таки лучше Новый год в тепле встречать, – верещали они.
Был декабрьский полдень. К этому моменту Инка с облегчением вздохнула, она наконец немного затерялась среди звездной метели, чуть-чуть забыла, кто она такая, где ее место и сколько она мается-скитается по жизни. Теперь, вернувшись на Землю, она смотрела с легкостью осчастливленного человека. Именно такой, улыбающейся, потеплевшей нашел ее вошедший в офис мужчина со смуглой кожей, с острием черной крошечной бородки под ярко очерченными губами и с роскошной прической, состоящей из множества жестких черных косиц, зачесанных назад. Он быстро обнаружил Инку хваткими, выразительными глазами и на чистейшем русском языке вкрадчиво и вежливо спросил, организует ли компания поездки по Золотому кольцу России.
Нет, прежде надо бы рассказать о том, как он вошел в офис. Вначале запахло полевыми цветами, целым букетом, из которого каждый мог выбрать запах любимой травинки – от ромашки до дикой гвоздики. Затем появился незнакомец, он входил, подчиняясь какой-то собственной барабанной дроби, но так как наушников на его голове никто не заметил, заключили, что он, наверное, сочиняет песню на ходу. Он приближался медленно, движения его были плавными, как будто он походкой успокаивал кого-то. Он проник в контору, и все замерло, застыло в ожидании, изменилось с его появлением. В руке его была нитка бус из кофейных зерен, а на лице он нес мир и спокойствие – редкое явление для современной физиогномики.
«Еловый чай, настоящий обитатель Южной Америки, – прошумел международный экспресс в Инкиной голове. – Вот бы глянуть через лупу на костяные пуговицы его пиджака. Как со вкусом он одет, как толково передвигается! Не он ли играл на дудке с компанией приятелей на Старом Арбате, в черном пончо и в черной шляпе, и наплетал на волосы прохожих цветные нитки? Нет, наверно, все же не он, но похож».
Международный экспресс прошумел и был таков, а восторгу суждено было смениться служебной мудростью. Инка попыталась, но впервые не смогла точно определить, к какому виду клиентов относится новоприбывший экземпляр. С первого взгляда к мифическим, а со второго больше похоже, что к имеющим особую связь с дождем.
Впрочем, при желании смуглого иностранца можно было отнести и к напевающим себе под нос, и к знающим, чего хотят, двуногим существам. Не сумев определиться окончательно и несколько удрученная этим, Инка вытянулась, всем своим видом изображая готовность помочь, от старания она забыла все и вся и четко, но доброжелательно ответила:
– К сожалению, мы прервали комплекс услуг по России и теперь занимаемся исключительно заграничными турами, авиабилетами и бронированием отелей.
Незнакомец сидел и с любопытством изучал Инку, ее лицо и наряд: коричневый пиджак, что мал на три размера, узок, рукава – чуть длиннее локтя, а из них торчат острые, широкие манжеты рубашки в полоску и худенькие, как тростник, бледные руки. Возможно, ей только показалось, но он сидел и думал о своем с таким видом, словно ожидал увидеть на Инкином месте кого-то другого, а Золотое кольцо России было так, предлогом. Может быть, у него была назначена тайная встреча с кем-то из компании, но он по ошибке подошел к Инке и теперь не знает, что делать. Он не уходил, а, быстро соображая, разглядывал комнатенку офиса. Наконец мягко, растягивая слова, он произнес:
– Что ж, очень жаль, извините. – И неожиданно резко поинтересовался – А что это вы там такое читаете втихаря?
– Я не читаю, я гуляю по Млечному Пути, – шепотом, одними губами произнесла Инка, ей очень, очень хотелось немного пошалить, ничего, клиент этот все равно потерян для фирмы, почему бы не похвастаться случайному, незнакомому человеку своей чудесной межзвездной прогулкой. Выпалив это, она немного занервничала, стоило ли откровенничать с незнакомцем. Инка вздохнула, она никак не могла привыкнуть к дикой природе офиса, где отовсюду и от каждого жди западни. Ее немного смутило, что так свободно, бегло болтает мистер латино на русском языке. Это и больше ничего с самого начала показалось ей подозрительным.
А мистер латино приподнял брови, наклонил голову и с улыбкой сказал:
– О, это делает вам честь. Я тоже пришел сюда по Млечному пути, как вы его называете. На самом деле это никакой не Млечный Путь, а неглубокая Звездная Река[7]. По ней обычно спускаются вброд, по колено в воде. Лучше совершать такие прогулки как раз сегодня, – он посмотрел на часы, – двадцать второго декабря. Видимо, поэтому мы встретились и сейчас стоим в реке, разговариваем где-нибудь в районе дельты. Думаю, по такому случаю нам совсем не помешает согреться кофе. – И он продемонстрировал жемчужную улыбку, которая очень шла его смуглой коже.
От таких слов пробел исчез меж Инкиных бровей, и они настороженно сдвинулись: «С виду человек серьезный, бизнесмен, а что такое говорит», – недоумевала она и недоверчиво оглядывала собеседника.
Маловероятно, чтобы Инка составила компанию кому бы то ни было, тем более какому-то замедленному мистеру латино, несущему более сорока косиц на голове. Но, видно, Звездная Река сближает стоящих в ней по колено.
В тот вечер Инка растянула две чашки мокко на четыре с половиной часа – ровно столько они сидели в небольшой кофейне, набитой битком по случаю окончания рабочего дня усталыми, возбужденными людьми, едко окуренной никотиновыми смолами, где жужжал целый рой разнообразных звуков – как в тропическом лесу ближе к полудню.
В эту кофейню доехали они с ветерком. По дороге разворачивалось небольшое сражение. Здесь, на шоссе, как и в стае галок, царила строгая иерархия – водители новеньких машин полагали, что все и каждый знают, сколько стоит эта груда металла, железа и алюминия, а коль знают, так пускай сторонятся и уступают дорогу, не задумываясь, где берутся такие месторождения денег. Но загадочный мистер латино совершенно выбивался из иерархии шоссе. Стоило ему внимательно посмотреть в глаза водителю соседней «вольво», что на своей акуле-каракуле нагло теснил к обочине антикварный «мерседес», и «вольво» скромно тушевалась, терялась далеко позади. Достаточно было мистеру латино лишь молчанием отразить мутно-недовольный взгляд лысого парня, который минуту назад в своем черном смоляном джипе размером со средний грузовик пытался суетливо оттеснить-обогнать, – и маслянистые глаза быкадора тускнели, прятались за опущенными веками. Пряча боязливость души, водитель давил на тормоза, и тут же джип с повадками маленькой собачонки, что взялась непонятно откуда, сбрасывал спесь-скорость, пропускал вперед усыпанный солнечными бликами, бордовый с серебром «мерседес» мистера латино. И новый Инкин знакомый, имя которого она пока не разузнала, только знай, рассыпал уступившим дорогу благодарные кивки через окно, а иногда и улыбался, продолжая:
– Год сборки этой машины – пятьдесят второй. Но это не главное. Понимаешь, я человек занятой, мне приходится держать в голове целый мир. Дела делами, а ведь надо не забыть день рождения племянницы. Она у меня одна на целом свете. Девочка очень своенравная и вспыльчивая, избалованная, не поздравишь ее с днем рождения, обидится, скажет: старик совсем в склерозе или что-нибудь в этом роде пробурчит. Поэтому номер моей машины – 22–3– двадцать второе марта. Скоро ей исполнится двадцать один, надо не забыть и послать ей подарок. По мне, разве день рождения примечателен? Я не вижу в нем ничего особенного, мне больше нравится праздновать двадцать второе декабря, это очень светлый и радостный день.
«То есть для него машина – напоминалка дня рождения племянницы», – подметила Инка про себя, такая логика была ей по душе. А что особенного произошло двадцать второго декабря, то есть сегодня, она не решилась спросить.
В общем, ехали они так быстро, что Инке продуло ухо, она занервничала – экстракт эхинацеи остался в «Атлантисе», во втором ящике стола, если считать снизу, а под каким предлогом отлучиться в аптеку, она не знала и, загрустив, стала кусать заусенец. Если не закапать прямо сейчас, завтра в горле наступит зима и гололед, а в голове – пурга.
– Почему не закрыла окно? – не глядя на нее, спросил мистер латино.
Инка поежилась, она опасалась людей, под чьим взглядом окружающее делается прозрачным.
На улице, не обращая ни на кого внимания, мистер латино приостановил ее за локоток, оказался перед ней лицом к лицу, ворвавшись в Инкину зону неприближения, в ее резервацию, которая с годами росла и ширилась, а в тот час составляла уж три метра неприближения для любого знакомого и незнакомца. Оказался мистер латино слишком близко, так резко разрушил Инкино чувство безопасности, что она как-то обмякла и растерялась от неожиданности. Окутанный ароматом цветов лимона и мандариновых деревьев, смотрел мистер латино на Инку, добродушно улыбаясь, и от уголков его глаз разбежались по щекам морщинки-лучи. Руки его медленно плыли к Инкиному лицу, задумчивыми бабочками кружили, не касаясь, но согревая теплом. Казалось, что он Инку и видеть не видит, а гладит в воздухе кого-то прозрачного, упругого и очень капризного, стараясь успокоить. Невидимый ансамбль, привязанный за множество нитей к его пальцам, высвистывает что-то на тростниковых дудочках, выстукивают ладонями по обтянутым кожей тыквам. Служащие салона красоты, ювелирной лавки и нескольких близлежащих ресторанчиков застыли у окон и наблюдают эту странную парочку, освещенную тусклым просыпающимся фонарем. Зрители так шокированы, от любопытства не заметили, что носы их прижаты к стеклу и снаружи напоминают пятачки.
Голова Инки сделалась приятно легкой, крошечный котенок, царапавший горло, исчез. Мелкая, шершавая стрекоза, что билась и щекотала нос, улетела и была такова. Дротик, впившийся в ухо, освободил ее, боль угасла, словно и не рождалась. Зачарованная, Инка последовала за плавной походкой мистера латино к дверям кофейни, на ходу она вполголоса училась произносить его имя, пробовала на вкус и на цвет: «Уаскаро, Уаскаро»[8].
Ныряя в теплый шум кофейни, Инка с тревогой замечает, что ее новый знакомый не спешит занимать уединенный столик у окна, а почему-то, напротив, бодро углубляется в самую давку многолюдного, щедро окуренного и шумного помещения. Впервые в жизни Инка не может отвернуться от гула, от лениво похлебывающих, что-то кричащих друг другу любителей кофе, не может спрятать взгляд в спасительное окно. Она медленно лавирует среди столиков, натыкаясь на стулья и сумки, цедит сквозь зубы извинения, а сама все еще надеется, что там, в этом кишащем омуте, свободного места не окажется и удастся сесть у окошка. Но какое там, как по команде секунду назад дремавшая парочка вскакивает, их пропитанные кофейной гущей тела пружинами распрямляются, уносятся к выходу, освобождая столик. Инка оказывается в самой давке, по соседству теснятся по пять-шесть возбужденных после работы, счастливых на вид людей. Языки их развязались, затекшие, разгоряченные тела празднуют освобождение от формы университетов и контор, стараясь перекричать друг друга. Инка волнуется, негде укрыться, некуда сбежать и отсидеться. Пока мистер латино внимательно изучает меню, Инка тревожно озирается по сторонам, дрожит и потеет. Как всегда в перенаселенных людьми местах, она предчувствует скорую морскую болезнь и от этого начинает паниковать еще больше. Со стороны это выглядит немного подозрительно, словно девчонка, одетая не то в бутике, не то на свалке, заняла денег, переживает муки нечистой совести, пришла с одним и боится повстречать другого. Стены кофейни ярко-оранжевые, такая глуповатая веселость здорово противоречит Инкиному самочувствию. Но остальным завсегдатаям вполне уютно, они неторопливо беседуют, на столиках пустые чашки сменяются полными, и народ незаметно отходит, отмокает от рабочего дня. Оранжевые всполохи стен выводят их из транса, служебного гипноза, каждодневной суеты. Инка осторожно приглядывается, что это за люди здесь собрались-сгрудились, почему им хорошо в такой тесноте. Вон за соседним столиком слева стайка гибких девиц, они чувствуют себя вполне сносно и выглядят отлично, наверное, сестры, потому что похожи, как шпроты из одной банки, и плавниками ладоней с длинными когтистыми пальцами одинаково разгребают воздух. И краску для волос черпают из одного тюбика и одной зажигалкой чиркают на всех. Не дай небо, кто-нибудь из них захочет отдохнуть: видно за версту, что это клиенты с претензией, высосут все силы, осыплют острыми дротиками глупых вопросов и в итоге уйдут ни с чем. Справа сидит дичок-самородок, втайне страдающий только из-за своего малого роста, лицом немного похожий на павиана, уверенно пьет и бойко, но интеллигентно заглатывает толщи сэндвича. Бледное смущенное существо перед ним не знает, как бы поученей разрушить многие пласты бутерброда. Она сидит как испуганный ангорский хомяк, а павиан все что-то ей внушает, Инка подставила ухо поближе, оказалось, пилит, безбожно пилит бедную малокровную особу. Инка ласково присмотрелась к ней, постаралась взглядом приободрить-поддержать, как-никак собрат по несчастью, сородич. Как хлопушка, заставил содрогнуться хохот за спиной. Инка почему-то почувствовала себя совсем неуютно и, чтобы рассеять сомнения, не стесняясь, повернулась и бессовестно оглядела смеющихся в упор. Они, эти странные, высушенные как игуаны, сошедшие с журнальных страниц и не по сезону загорелые люди из иных пили кофе с ликером из высоких, пузатых стаканов.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Инка'
1 2 3 4 5