Улучшив минутку, девочка поинтересовалась.
– Скажите, пожалуйста, как нужно одеваться и что иметь при себе?
Раздался новый телефонный звонок, Августа Марковна схватила трубку и, порывшись у себя на столе, протянула ей небольшую брошюрку «Памятка первоклассника».
– Это для тех, кто идет в школу в первый раз, но в принципе изменений никаких нет.
Они поблагодарили и отправились домой.
Маша уже в который раз примерила коричневое школьное платье и, повязав поверх белый фартук, посмотрела на себя в зеркало. Платье мешком висело на юной девичьей фигуре. Маша вздохнула и стала натягивать белые гольфы.
– Я похожа на нерадивую прислугу.
– Все-таки нужно было купить костюм, – Надежда Николаевна, сидевшая в кресле, тоже была недовольна результатом. – Еще не поздно.
В магазине «Детский мир», где они покупали школьную форму, продавщица предложила им темно-синий костюм. И хотя он тоже оставлял желать лучшего, все-таки смотрелся поприличнее, чем этот бесформенный мешок с громким названием – школьная форма.
Маша с грустью посмотрела на «Памятку первоклассника» и твердо отказалась. Там четко и ясно были описаны школьные правила, а для особо непонятливых даже имелась картинка. Девочка в темном платье, белом фартуке, в гольфах и с большим бантом на голове держит за руку мальчика в короткой курточке и белой рубашке.
– Давай хотя бы укоротим, – Надежда Николаевна подошла к дочери и немного приподняла подол платья.
Маша посмотрела на свои стройные загорелые ноги… и согласилась.
Глубокой ночью с 31 августа на 1 сентября Машиных родителей срочно вызвали на работу. Проснувшись утром, девочка прочитала коротенькую записку с поздравлениями и извинениями, спокойно позавтракала и самостоятельно отправилась в школу. Ей было не привыкать к подобным коллизиям. Причина, по которой родители не смогли проводить дочь в школу, была действительно серьезной. Этой ночью в районе Сахалина был сбит южнокорейский пассажирский самолет, по неизвестным причинам нарушивший советскую границу. Президент США Рональд Рейган незамедлительно объявил о карательных санкциях в отношении СССР. Согласно этому решению были закрыты представительства «Аэрофлота» в Вашингтоне и Нью-Йорке, запрещены все контакты американских авиакомпаний с «Аэрофлотом». Начался новый виток конфронтации между двумя титанами. Александр Валерьевич очень переживал за дочь и готовился к новым обидам, но, к его великому удивлению, про Машу почему-то забыли, и девочка осталась в советской школе.
Первого сентября Федор шел в школу с тяжелым сердцем. Эта тяжесть повисла на нем огромным булыжником после телефонного разговора с отцом. Все это время он не выходил из дома, хотя ему хотелось бежать из Москвы как можно дальше. Дома находиться было невыносимо: угрюмая мать, еле передвигающая ноги и устраивавшая истерики по любому поводу, молчаливая сестра с красными от слез глазами. Все это давило и угнетало. Но больше всего он боялся встреч с друзьями и одноклассниками. Он не знал, как себя вести, и не был готов к объяснениям. Ему было стыдно, что их бросил отец, так стыдно, как будто это он, Федор, совершил нечто мерзкое и гадкое, отчего невозможно смотреть людям в глаза.
– Федька! Здорово! – его догнал Валерка Смирнов, бледный, застенчивый, с маленькими близорукими глазками, скрытыми за очками в новомодной оправе.
– Привет.
– Я звонил, звонил!
– Мы только вчера приехали, – соврал Федор. Телефон в доме был отключен, никто из домашних не хотел выслушивать соболезнования «друзей».
– С предками отдыхал?
– Угу, – вполне безобидный вопрос заставил его покраснеть.
Они подошли к компании сверстников.
– Привет!
– Привет! – они обменялись крепкими, уже почти мужскими рукопожатиями.
Ребята втихаря закурили. Колька, как всегда, хвастался любовными похождениями, чем вызывал завистливые взгляды одноклассников. У Федора это желание пропало, он, наоборот, хотел стать невидимым.
Сегодня был первый день их последнего школьного года. Все началось традиционно: торжественная линейка, поздравление первоклашек и занудные наставления выпускникам. Затем ученики разошлись по классам. Федор немного расслабился, никто не задавал ему некорректных вопросов и не бросал укоризненных взглядов. Молодость брала свое, и веселое настроение сверстников вихрем подхватило его, заставляя бросать взгляды на разом повзрослевших сверстниц. Девчонки похорошели, вытянулись, и, что особенно радовало глаз, округлились в нужных местах. Мальчишки обсуждали девчонок, девчонки – мальчишек. Федор посмотрел на Лерку Рыжову, та сидела на парте, скрестив свои длинные загорелые ноги и чуть-чуть изогнув спину, отчего ее легкая шелковая блузка натянулась, выставляя на обозрение роскошную грудь.
У Федора засосало под ложечкой. «Нужно сесть вместе с ней», – запоздало подумал он.
– Рыжая, я с тобой, – Сашка Трегубов бросил свою сумку к ней на парту.
– Фи, – она кокетливо повернула голову.
Раздался звонок, ребята стали рассаживаться. Федор занял место позади Рыжовой. В кабинет вошла их классный руководитель по прозвищу «балалайка». Вообще-то ее звали Тамара Семеновна Скрипка, но кто-то однажды назвал ее «балалайкой», кто-то засмеялся, кому-то понравилось, и прозвище осталось. Вместе с ней вошла девушка в коричневой форме, которую все девчонки-старшеклассницы давно заменили на синие костюмы, что давало возможность хоть как-то разнообразить свой внешний вид. На ногах у новенькой были белые гольфы, один из которых предательски сполз, а на голове белый бант. В руках девушка держала детский ранец. Единственной приличной вещью на ней были туфли. Девушка широко улыбалась и восторженно рассматривала класс.
– Ого! А это еще что за цирк? – не удержался Васька Петров, двоечник и баламут, про которого многие учителя с нетерпением мечтали забыть, как про страшный сон. Мечтали, но не могли. Во-первых, он сам не давал им этой возможности, а, во-вторых, его отец, видный деятель культуры, еженедельно терроризировал школу, обвиняя учителей в предвзятом отношении к его любимому дитяте. И напрасно директор школы, глотая валидол, пыталась объяснить ему обратное, для отца Петрова его сын был всегда прав.
– Петров! Закрой рот! – «балалайка» не церемонилась, гневно обвела класс глазами, чтобы пресечь на корню нежелательные реплики, и громко объявила: – Ребята, это ваша новая одноклассница, Маша Морозова.
– Маша, Маша, три рубля и наша, – не унимался Петров, полностью уверенный в своей безнаказанности.
Класс рассмеялся. Девочка у доски с удивлением посмотрела на учительницу, словно ища поддержку. Федору даже стало жалко новенькую, она выглядела совсем беззащитной и очень ранимой.
«И даже совсем ничего, симпатичная, – пронеслось в голове. – Вот только одежда…» И он опять уперся взглядом в затылок Рыжовой.
1699 г. Острова Силли. Сент-Агнес
Клод недовольно расхаживал по берегу в поиске прибившихся ценностей.
– Большой корабль! Ах, какой большой корабль, и откуда там взялся огонь? – негодовал мужчина. – Столько добра сгорело. Ой-ой-ой! – он горестно покачал головой и вдруг увидел вдали нечто, похожее на человеческое тело.
– Эй, Мария! – возбужденно крикнул он жене. – Быстрее за мной! Там что-то есть!
«Боже, пускай это будет хорошая добыча, – молился Клод. Добежав, он увидел бесчувственное и израненное тело мужчины. Судя по рубахе, он был не беден. – Жаль только, что рубаха порвана».
– По-мо-гите… – прохрипел раненый, пытаясь поднять голову.
– Помогу, помогу, – Клод суетливо оглядывал незнакомца, пока его внимание не привлек золотой перстень с огромным рубином.
– Ну-ка, – Клод попытался снять кольцо, но израненные пальцы опухли, не давая возможности с легкостью овладеть добычей. – Давай, приятель, – Клод уперся ногами в плечо мужчины.
– По-мо-гите…
– Помогу, помогу, – безразлично пробормотал он и достал из мешка топор.
– О боже! Клод, не надо! – рядом стояла жена.
– Уйди! – он со всего размаха и с невероятной ловкостью мясника отрубил кисть и бросил окровавленный кусок в мешок, переброшенный через плечо. – Ну вот, дома разберемся. – И, повернувшись к жене, как ни в чем ни бывало прикрикнул: – Давай, шевелись! Пока солнце не село, вдруг здесь еще что-нибудь есть, – и, не оглядываясь на истекающего кровью беднягу, зашагал прочь. Жена понуро поплелась следом.
– Смотри! – Мария остановилась. – Ребенок.
– Ну-ка, – Клод подошел поближе и пнул мальчишку ногой. – Что с него взять? Рвань с нижней палубы. Пошли, жена.
Видимо, от удара мальчик пришел в себя и тихонько застонал.
– Он жив, – Мария склонилась над ребенком.
– Ну и что? Брось, и так подохнет.
– Это же ребенок!
– Брось, я сказал! Или… – он взмахнул топором.
– Мама, – сдавленно прохрипел ребенок.
– Не бойся, маленький. Я здесь, – женщина обняла мальчика и грозно посмотрела на мужа.
– Только тронь!
– Дура! – Клод злобно сплюнул и пошел вдоль берега.
Мария наскоро ощупала мальчика.
– Кажется, цел. Слава всевышнему! – взяв бесчувственное тело на руки, женщина осторожно пробиралась вдоль моря, моля бога, чтобы не увидели соседи. Но кажется, что само небо помогало ребенку.
Тучи сгустились, и седой туман окутал деревню. Кое-где в окнах зажглись свечи – это те, кто устал от бесполезных поисков или, наоборот, был доволен добычей, вернулись с берега. Добрая женщина принесла ребенка в дом и уложила в комнате, которую давным-давно обустроила для собственных детей, в надежде, что Дева Мария, увидев ее старания, сжалится и подарит ей счастье материнства.
– Потерпи, – ласково попросила она, снимая с ребенка рваные клочья одежды, которые когда-то были приличными вещами.
Мальчик еле слышно застонал и чуть-чуть приоткрыл глаза.
Нагрев воду, Мария, соблюдая осторожность, обтерла тело ребенка холщовым полотенцем. Затем достала глиняный горшочек с мазью и смазала раны.
– Тебе бы поесть, – женщина с нежностью посмотрела на уснувшего малыша. – Ну да ладно, сейчас главное сон. – Она потрогала лоб. – Слава богу, что нет горячки. Поправляйся скорее, – пожелала она напоследок.
– Осторожнее, – утром следующего дня Мария поила малыша горячим молоком. – Как тебя зовут?
– Филипп. Филипп Рошар.
– Куда вы плыли?
– Во Францию, там мой дядя. А потом… – мальчик разрыдался.
– Ну-ну, успокойся, – Мария прижала ребенка к груди. – Нужно благодарить господа нашего, что ты остался в живых. Это просто чудо! – Действительно, за всю свою тридцатилетнюю жизнь она не видела ни одного спасенного ребенка, видимо, они тонули первыми. Были мужчины, реже женщины, чудом уцелевшие на скалах. Местные жители обирали их, а потом сбрасывали обратно в море. Помогать уцелевшим здесь было не принято.
– Какой-то джентльмен держался за обломок палубы, – не переставая плакать, вспоминал Филипп. – Когда я пошел под воду, он подхватил меня и разрешил держаться за бревно.
– Ты родился под счастливой звездой, – женщина еще крепче прижала его к себе.
– Мы долго были в воде, – мальчик рассказывал уже спокойно и отрешенно, словно разом повзрослев от бед и несчастий.
«Видимо, это был тот знатный господин, которому Клод отрубил руку. Упокой господи душу его». – А ты помнишь, как я нашла тебя?
– Нет, – Филипп покачал головой. – Но мне привиделся сон: будто демон с топором хотел меня убить, но тут прилетели ангелы и унесли меня далеко, далеко.
– Конечно, ангелы. – Мария вытерла набежавшие слезы. – Ты сейчас поспи, а я испеку тебе луковый пирог. Поверь, ты еще никогда не ел такого пирога. Я делаю это лучше всех в деревне.
– Спасибо, – Филипп с благодарностью поцеловал ее руки.

1983 г. СССР. Москва
Машу посадили за одну парту с нескладным, худым подростком в очках, который тут же демонстративно отодвинулся на самый край стола. На перемене к ней никто не подошел, мальчишки бросали косые взгляды, девчонки презрительно фыркали вслед. На следующий день Маша решила не надевать белые гольфы и бант и выяснить у Тамары Семеновны по поводу школьной формы. Ее очень смутил тот факт, что ни один из одноклассников не придерживался рекомендаций из брошюрки, которую ей выдала директриса, но при этом никто из учителей не сделал замечания и ей самой. Но классный руководитель на следующий день не появилась, Августа Марковна как сумасшедшая носилась по школе, небрежно отмахиваясь.
– Потом, Морозова, потом.
Диалога с ребятами не было, над ней уже открыто посмеивались, спасало только то, что она еще не понимала их подростковый сленг.
На уроке английского она удивила одноклассников своим глубоким знанием языка, единственное, что у нее «прихрамывало», так это произношение.
Класс решил, что она из «очкариков», и это предположение тут же подтвердилось. На большой перемене к Маше подошел Васька Петров.
– Эй, новенькая, математику сделала?
– Да, – она улыбнулась своей детской улыбкой.
– Дай списать.
– Зачем?
– Затем, что я не сделал!
– Но это же будет неправильно, – улыбка погасла.
Одноклассники замолчали, с легким раздражением поглядывая на новенькую.
– Ты что, такая правильная? – набычился Васька.
– Понимаешь, – она опять улыбнулась, – если ты спишешь, то от этого будет хуже только тебе. Сейчас перерыв, давай вместе сделаем, я тебе помогу, – и она стала с готовностью открывать портфель.
– Дура! – от невозможности высказать все, что он о ней думает, Петров в бессилии покрутил у виска. – Эй, ребят, кто математику сделал?
Прошел еще один день, походы в школу превратились для Маши в пытку. Ее впервые встречали таким образом. И самое страшное, что она впервые не понимала, в чем же она не права. Жаловаться родителям девочка не стала. Вдруг переведут в школу при посольстве?
«Хотя еще пара таких деньков, и я сама сбегу», – с горечью думала она.
На переменке девчонки, как всегда, сгруппировались вокруг Рыжовой, что-то оживленно обсуждая. Мальчишки, словно молодые петушки, рядом нарезали круги.
– Значит, в шесть? – переспросила Лерка, кося взглядом.
– Да.
– А ты новенькую пригласила?
– Еще чего? – фыркнула Валя Крайлер, девушка с характером и без комплексов.
– А ты пригласи! – глаза у Лерки загорелись.
– Зачем? Она же идиотка. Приехала из какой-то провинции, небось, троюродная бабка умерла, не забыв прописать их в своей коммуналке. Вон стоит, зубрит.
– Вот поэтому и позови, будет над кем душу отвести. Хоть поржем.
Идея Вальке не понравилась, но спорить с Рыжовой было себе дороже.
– Эй, новенькая!
Маша оторвалась от книги.
– Иди сюда, – помахала рукой Валя.
Маша, широко улыбаясь, направилась в их сторону.
– И чего она вечно лыбится, точно малахольная? – прошептала Инка Потапова, неугомонная, непостоянная, переменчивая кокетка, интриганка и сплетница.
– У Вали завтра день рождения, и она тебя приглашает, – без всякой преамбулы, довольно грубо приступила к делу Рыжова – истинный демократ, убежденный, что все люди равны в своей готовности служить ей.
– Поздравляю, – улыбка стала еще шире. – Спасибо за приглашение.
– Вот адрес, – Валька нацарапала на клочке бумаги свои координаты. – Завтра в шесть.
– Извини, пожалуйста, но что я могу тебе подарить? – Маша не хотела попасть впросак.
– Французские духи, – заржала Инка.
– Замечательно, какие ты предпочитаешь? – не высказала удивления новенькая, чем вызвала новые сочувственные взгляды.
– Шанель номер пять, – злорадно ответила за подругу Рыжова.
– Я попробую.
Прозвенел звонок, девчонки побрели в класс.
– Нет, ну ты видала, строит из себя неизвестно что, – возмущалась Лерка. – Какие ты предпочитаешь? – передразнила она Машу.
– Не обращай внимания, эта лимита вся с претензиями, посмотрим, как она запоет завтра, – успокоила подругу Крайлер.
– Ну как? – Маша обернулась к матери.
Вся комната была завалена одеждой, девушка возбужденно вертелась перед зеркалом, уже битый час выбирая, что бы ей надеть.
– Прекрасно! – Надежда Николаевна с радостью и легким сердцем наблюдала за дочерью. С тех пор как девочка пошла в школу, она замкнулась, часто грустила и была задумчива, ее плечики опустились, и она стала похожа на испуганную черепаху в кабинете биологии, которая так и норовит целиком спрятаться в панцирь. На все родительские вопросы Маша отвечала односложно.
– Как школа?
– Замечательно.
– Учителя?
– Превосходные.
– Ребята?
– Лучше не придумаешь.
Родители тихо кивали в знак согласия, хотя сердце им подсказывало, что не все так гладко. И вот наконец у девочки опять загорелись глаза, и она превратилась в прежнюю Машу.
– Мам, ну у тебя все прекрасно, а надеть-то что? – Маша с надеждой посмотрела на мать, ее безупречный вкус ни разу не подводил дочь.
Надежда Николаевна еще раз бросила взгляд на разбросанные вещи и достала голубое короткое платье без рукавов, с открытой спиной.
1 2 3 4 5 6