Построена она была в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, а выглядела так, как будто владелец пытался порубить ее на дрова, так что теперь она было готова перевернуться на любой ряби. Этой посудине можно было дать от семидесяти до восьмидесяти лет, и то в виде комплимента. Владелец получил ее впридачу к новой жене, совершенному козленку, и это было единственное приданное, которое она унесла от предыдушего мужа, заявив, что не собирается возвращаться к этому мерзавцу даже за зубной щеткой. Фамилия нового мужа была, кажется, Фархоузер. Такой круглый лысый человечек с совершенно крысиным голоском. Работы, конечно, была прорва, так что Говард взялся за нее, ну и имел конечно, кое-что с этого. Райн Хук нанял его тогда с одобрения Фархоузе.
Я не мог себе даже представить, Трев, что найдется какой-нибудь богач, который был бы к богатству еще и идиотом настолько, чтобы купить эту яхту. На мой взгдяд, это можно сделать только спьяну. Однажды там на палубе появилась девчонка, одна из тех тонкоруких и тонконогих кисок, у кторых обычно длинные светлые волосы, а размалеваны они так, как будто они уже умерли, а их загримировали под живую. И одеты они всегда не то в драную джунсу, не то в мешковину. Но как япотом выяснил у Говарда, она, оказывается, была дочерью этого самого Фархоузера. Он ее отправил в школу, а она сбежала, и хотела жить на посудине, но только чтобы старик не знал. Говард не знал, что и делать. Но она, должно быть, все-таки его уломала, потому что во всяком случае неделей позже я видел их вместе на пляже, хотя в первый момент не был уверен, что это та же самая девушка, так как купальный костюм, - это совсем не то же самое, что драные джинсы и мешковатый свитер, под которым ни рук, ни ног не разглядеть. Так-то она была прехорошенькая. Откуда они тогда свалились, было ясно любому дураку, так что она его, как видишь уломала. Как же ее, черт подери, звали? Сьюзен, вот как. Но в скором времени их Далута снова явилась моя сумашедшая леди, и я опять должен был полторы недели мотаться с ней вверх и вниз по этому несчастному Уотервею. Поэтому я довольно долго не видел Говарда совсем, а потом однажды углядел его на "Лани" - он помогал Гуле Левеллен. Я остановился и спросил его, купил ли кто это несчастное корыто, и он сказал, что еще нет и что он все еще на нем живет, и что продажей даже и не пахнет, по крайней мере ему так кажется. Я так думаю, что он жил на этой "Трещотке" до самой свадьбы. А потом в один прекрасный день развалина исчезла. Да ты же еще сам спрашивал тогда у Райна Хука, что с ней сталось. Слушай, Мак-Ги, а не сойти ли нам вниз и не выпить ли по парочке пива? День сегодня, конечно, холодноват для пива, но долгие разговоры всегда вызывают у меня жажду.
Убей меня Бог, я не помню этого разговора. Но потом, покопавшись в памяти, я понял, что и в самом деле разговаривал с Райном Хуком. Это было год назад или чуть больше. Я даже вспомнил, как он выглядит: человек с крупной головой, большой лысиной, с вечной перхотью в волосах и огромными очками в черной роговой оправе.
Именно на него я наткнулся, выходя их бара.
Он окликнул меня, я обернулся и, вгшлядевшись узнал его.
- Господи Боже мой, Райн! - воскликнул я прежде, чем спохватился.
Он покачал головой и увел меня за столик в углу у стойки.
- Я знаю, я знаю! Я посмотрел бы на тебя, если бы ты носил эту штуку, да не теперь, а в такую погоду, которая стояла последние две недели. Трев, эта штука смахивает на ушанку оленеводов. Я сам не понимаю, зачем обливаться потом, но зато тебя в ней никто не узнает. А очки довершают дело. Я теперь вообще не тот, что в молодости. А торговля - игра для молодых, Трев, не следует забывать этого.
- Кончай ныть, Райн. Как там насчет Сандерса и его тощих цыплят?
- Я не продол и коробки.
- Не надо обижаться на меня только потому, что мне не нравится твоя лысина. У меня скоро такая же будет. Мы никогда не были близкими друзьями, Райн, но ты мне симпатичен. Ты представляешь собою редкое ископаемое: честный делец в бизнесе, где честность практически исключена. Слушай, я хочу узнать у тебя пару вещей. Во-первых, почему такой жуткий цвет? Пряио как шерсть у ирландского сеттера.
- Ты будешь очень смеяться, но это натуральный цвет моих волос.
- Ты продал те шлюпки в пятьдесят футов, или они все еще на торгах?
- Продал, прямо в этой забегаловке.
- А маленькая подружка у тебя есть?
- У меня?!!
- Ну ты хотя бы ищешь себе?
- Я что, похож на человека, который жаждет неприятностей с судебным исполнителем?
- Райн, кто-то не сумел в свое время наставить тебя на путь истинный. А яхты ты все еще продаешь?
- Знаешь, дела сейчас чертовски паршивы.
- Слушай. Я не хочу знать, стар ты или молод. Я знаю о тебе только то, что ты - Райн Хук, человек, занимающийся продажей всевозможных плавучих средств. Я никогда особенно не задумывался о твоем лице. Но сейчас я вижу твою физиономию в обрамлении красно-коричневых дыбом стоящих волос, и выглядишь ты таким несчастным и старым, что я не знаю, плакать или смеяться. Ты выглядишь настоящим дауном, Райн. Ты выглядишь так, как будто ты не знаток своего дела. Ты выглядишь унылым и угнетенным. Я бы не стал покупать и обрывка бечевки у торговца с такой опрокинутой физиономией.
- А ну-ка вставай и чеши отсюда, - сказал он, не глядя мне в глаза.
- Райн, - произнес я очень вежливо.
Он набрал полную грудь воздуха, видимо, собираясь сказать мне что-нибудь убийственное, но только медленно выдохнул. Он растерянно моргал за стеклами очков, и я видел, что глаза у него влажные и несчастные. В конце концов он вскочил с места, подбежал к двери и пинком распахнул ее. Чувствовал я себя паршиво. Некоторые люди так зацикливаются на своих неудачах. Но почему бы им просто не пресечь их? Но это уже вне моей компетенции. Я ждал. И ждал. И ждал.
Он тщательно протер стекла, насадил очки обратно на нос и вернулся. Он не смотрел на меня. Он сидел, сгорбившись, на своем стуле, особенно несчастный на фоне великолепной панели вишневого дерева, украшавшей стойку бара.
- Сделать тебе "Черного Джека"?
- Прекрасная идея.
Он заказал два одинаковых коктейля убийственной крепости. Принес их на наш столик. К нему подсунулся какой-то парень, судя по всему, его клерк.
- Мистер Хук!
- Да, Марк?
- Там пришел мистер Мертц. Он интересуется "Метьюз - 52".
- Ну так продай ему.
- Но вы говорили...
- Выкинь из головы все, что я говорил. Прекрасная цена за прекрасную вещь. Продай ему.
Он взял свой бокал, приподнял его в мою честь и выпил все разом до дна. Потом поставил локти на стол и обхватил ладонями свою лысую голову.
- Никак не привыкну. Свои старые очки я забыл на буфете.
- Так разбей эти к чертовой матери.
Ноконец разозлившись, он ударил кулаком по столу.
- Ты даже понятия не имеешь, Трев, как это ужасно, когда ты вдруг обнаруживаешь, что кто угодно может отпускать шуточки в твой адрес.
- Могу себе представить.
- Ничего ты не можешь себе представить. Господи. Все усилия впустую.
- А ты только сейчас это понял?
- Нет. Все, что ты сказал мне, я знаю давным-давно. Это точно - я теперь просто старая плешивая дворняга. Но я благодарен тебе, Трев, за то, что ты мне это все-таки сказал. Не хочешь ли ты купить у меня... парочку обрывков бечевки?
Он широко ухмыльнулся и наморщил нос.
Я понял, что все в порядке, и спросил его напсчет "Трещотки", в первый момент невероятно шокировав его тем, что я вообще интересуюсь этой старой посудиной. Посудину он хорошо помнил, но как ни старался, так и не мог сообразить, что же с ней сталось в конце концов. В итоге он полез в записную книжку, где нашел пометку, что владелец прислал двоих ребят отогнать так называемую яхту обратно в Техас и попробывать продать ее там. Ребята возвращались дважды, пытаясь устроить переезд так, чтобы она не развалилась по дороге.
- А Говард Бриндль хорошо за ней присматривал?
- Я так желею, что он больше у меня не работает. Мне бы дюжину таких Говардов Бриндлей - я бы горы свернул. Нельзя сказать, чтобы он очень гнул спину на то, чтобы все было в порядке, но если ты говорил ему: нужно, чтобы было так-то и так-то, то мог быть уверен, что так оно и будет. А если бы это его хоть немного заинтересовало, он мог бы стать великолепным торговым агентом.
- Это Том Коллайр рекомендовал его тебе?
- Должно быть, он. Я точно не помню. Или миссис Харрон. Или оба сразу.
- И никогда никаких проблем?
Он покачал головой.
- Чего это ты так им интересуешься?
- Забавный вопрос.
- Да уж, пожалуй. Фархоузер вряд ли вернет себе потраченные на ремонт деньги, даже если когда-нибудь и продаст эту свою посудину. Да и дочь он, наверное, до сих пор разыскивает.
- Сьюзен? Ту девчонку, которая жила с Говардом на "Трещотке"?
- Вовсе не жила. То есть ни малейшего намека на "жила с Говардом". Он только, кажется, ссудил ей немного денег, чтобы добраться домой. Он сказал это парням, которые явились его разыскивать, и сказал то же самое мне - в смысле, что у него не было с этой девчонкой абсолютно ничего. Он просто позволил ей жить на борту и немного придти в себя, прежде чем она вернется домой; и никогда ни о чем не спрашивал. Он сказал, что под конец серьезно подумывал, чтобы в любом случае связаться с ее родней, но потом решил все же этого не делать. Я думаю, она совсем не хотела возвращаться в Техас, и если ее сейчас там нет, то больше никогда и не будет.
- Может быть, теперь она и дома.
- Ладно, так почему ты расспрашиваешь насчет Говарда?
- Так, небольшое обозрение. Как было имя Фархоузера?
- Джефферсон.
Я поблагодарил его. Возвращаясь к машине, я обернулся и увидел, что Райн Хук разглядывает себя в небольшое зеркало, высевшее на стене. Кажется, он решил все-таки заняться собой. Но пока что выглядел чертовски старым.
Вернулся на "Молнию" я только в половине четвертого. Сотворил себе огромный сандвич и откусил ровно половину. Пошарив по карте райнов в телефонной книге, я нашел квадрат пятьсот двенадцать, включавший в себя нужную мне часть Техаса, и запросил в местном справочном домашний номер Джефферсона Фархоузера.
Набрав указанный номер, я услышал в трубке густой женский голос. Я едва сумел определить, что он женский - это был почти баритон. Я сказал, что хочу поговорить с Джефом, а она поинтересовалась, которого Джефа я имею в виду, потому что, сказала она, Джеф-младший в данный момент находится на Кубе, или в какой-то другой чертовой коммунистической стране, а если я хочу поговорить с Джефом-старшим, то тогда мне чертовски не повезло, потому что шесть месяцев назад, но, может быть, неделей меньше, его сердце взяло и взорвалось, как кукуруза на раскаленной сковородке, и этот сукин сын умер прежде, чем свалился на пол, а кроме этого, я задерживаю ее, потому что ее ждут гости и разопьют без нее всю текилу, и что б я знал, у нее тут нечто вроде вечеринки, к которой я могу присоединиться, если мне скучно сидеть дома одному и хочется выпить и посмеяться. Я сказал, что я был бы счастлив, но в данный момент нахожусь во Флориде, и, пожалуй, мой приезд займет слишком много времени, но она сказала, что это пустяки, потому что ее вечеринка началась еще с Кануна Рождества и вряд ли закончится раньше следующего. А когда я спросил наконец, воспользовавшись паузой, кто она такая, она сказала, что она Бонни Фархоузер, бедная безутешная вдова.
Я сказал, что я ищу следы Сьюзен, блудной дочери покойного. И не могла бы она мне помочь как-нибудь связаться с девочкой. На что она ответила, что желала бы получить наличными все те деньги, которые Джеф-старший угробил на этих койотов-ищеек и поиски своей развеселой доченьки.
- А если ты хочешь знать все начистоту, мылый мой мальчик из Флориды, так я тебе скажу. У нас в банке лежит огромный мешок денег, и все они на закрытом счету, а мы них имеем раз в год какие-то паршивые проценты, и все это потому, что завещание не вступит в силу, пока ее не найдут, а мертвой она не может быть объявлена еще годы, годы и годы. Черт бы ее побрал! Любой дурак скажет тебе, что это тощее и ноющее создание сдохло под каким-нибудь забором еще тысячу лет назад и похоронена собственными сутенерами. У меня нет охоты играть в эти игры. Все равно, что играть в волейбол без мяча. Но ты, дурак, все-таки можешь заявиться к нам, самые милые развлечения начнутся, когда чуть-чуть потеплеет.
Расхаживая по палубе, а дожевывал свой сэндвич и пытался представить, что бы мне сказал по этому поводу Майер. Он сказал бы: не расхаживай взад и вперед, когда ешь, у тебя сыпятся крошки и ты их затаптываешь.
От нечего делать я выдвинул маленький ящик телефонного столика и принялся шарить в невероятной свалке, которая образовалась тас уже давным-давно, потому что я слишком часто выгружал туда содержимое моих карманов. Очень скоро я наткнулся на пленку, которую всучила мне Гуля. "Забери ее, - сказала она мне тогда. - Я не хочу выкидывать эти кадры, но и не хочу, чтобы они снова попадались мне на глаза, а то я опять свихнусь. Но ты их все же сохрани, чтобы потом, когда мы с тобой будем уже старыми и седыми, мы моглм посмотреть на них снова вместе и вместе посмеяться".
Двенадцать квадратных снимков, двенадцать негативов, разрезанных по три. Я подсел к самой лампе и просмотрел первые девять один за другим. Я немного знал окресности Санта-Круса. А вот то самый катамаран их Хоустона, который она мне показывала. На двух кадрах был Говард. Улыбающийся. Широкоплечий. Счастливый. И, наконец, последние три. Кадры, которые едва не свели с ума мою Лу Эллен. Кадры с воображаемой мисс Джой Херрис. Пустой бак "Лани". Пустая крышка люка. Перила, над которыми никто не склонился.
Вглядевшись, я заметил, что на последних трех цвета не так хороши, как на предыдущих кадрах. Может быть, из-за смены освещения. Автоматические аппараты очень плохо воспроизводят кадры против света, к тому же, эти потеки проявителя...
Нол вдруг я сообразил, что потеки проявителя здесь совершенно непричем. А гораздо больше это смахивает на желто-зеленое пятно через все три кадра. Только последние три.
Я почувствовал, как похолодело у меня в животе, и как бешено колотится о ребра мое готовое вот-вот выскочить сердце. Дрожащими руками я запихивал пленку и снимки обратно в пакет. Я рассыпал их дважды, но после того, как мне удалось наконец привести все в порядок, я схватил, как хватается за соломинку утопающий, телефонную трубку и набрал номер.
11
Я знал, что Гейб Марчмен должен быть дома - просто потому, что он никуда не выезжает. Он имкл мудрость купить что-то вроде ранчо к западу от Лодердейла, пятиакровую заброшенную ферму. В самом центре он поставмл дом и больше не переступал границ своей земли. Когда-то он был армейским фотографом, одним из самых лучших, пока шальная бомба не рахдробила ему ноги по самые коленные чашечки, на всю жизнь приковав его к инвалидному креслу. На маленькой ферме, кроме него самого, жила его жена Дорис, китайско-гавайской национальности, семеро их детей, шесть лошадей и бесчисленное множество собак, кошек, гусей, уток и прочей живности. Словом, королевство было маленькое, шумное и бестревожное. Одной из достопримечательностей фермы была фотолаборатория хозяина, почти такая же большая, как жилой дом. Он проделывал там свои эксперименты, всячески колдовал и считал себя одним из счастливейших людей на свете.
Мы с Дорис вышли навстречу друг другу одновременно: она из дома, я из машины.
- Он ужасно сердит на тебя, Тревис, так что тебе и вправду придется остаться на барбекю. Он ведь очень любит поболтать с тобой. И поболтать, и распросить тебя обо всем, что творится в мире.
- Я должен остаться, потому что он сердит?
- Потому что, как он сам сказал тебе по телефону, ты никогда не приедешь просто так, а только если у тебя что-то случилось.
- Вот ведь странность, правда? Это потому, что каждый раз я боюсь остаться здесь навсегда. Я очень люблю бывать у вас. Что происходит?
Дорис вынесла из Китая восхитительный оттенок кожи и детское телосложение, что делало ее похожей скорее на сестру собственной старшей дочери, которой было уже лет тринадцать.
- Что происходит? - переспросила она. - Мы расстрачиваем дни своей жизни на никчемные вещи, тогда как должны были заботиться совсем о другом. Все-таки я надеюсь, что ты останешься и поешь с нами. Да? Прекрасно! Пойдем, поздороваешься с Гейбом.
Мы обошли большой дом и вошли со стороны сада. Гейб, пыхтя, инспектировал длину нового бассейна, передвигаясь исключительно силой своих мощных рук. Увидев нас, он задержался и поднял вверх три пальца.
- На три гребка больше, - пояснила она. - Его лучший результат был сорок, а он все хочет его побить.
- Помогает?
- Да, конечно! Весь тот год он в первый раз почти не чувствовал болей. Бедный трудяга. Он ненавидит упражнения.
Очень скоро Гейб выкарабкался из бассейна, влез в мохнатый купальный халат и, склонившись над лестницей, принялся вытирать мокрые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28