Она по буквам продиктовала мне свою фамилию и добавила, что телефон есть в справочнике. Мне показалось, что ей не хочется слышать мои звонки. Она не желала менять одну связь на другую.
Я вспомнил, что забыл спросить одну вещь.
– Кстати, что вы надеялись у меня найти. Пенни?
– Мы даже не знали, правда, – пожала она плечами. – Хоть какую-нибудь подсказку. Документы, деньги, письма, записки… Когда попадаешь в тупик, пробуешь все, что угодно.
Сидя в машине, мы вдруг оба зевнули, широко, от души, так что челюсти скрипнули. И рассмеялись. Она поцеловала меня, вылезла, взвизгнув от боли, когда наступила на ногу. Наклонилась, растерла больное колено и захромала к дверям. Открыла дверь, улыбнулась, махнула, я дал задний ход.
На обратном пути остановился в местечке, где было чисто, как в операционной, имелся свежий сок, совсем свежий арахис и на удивление хороший кофе. Потом, чуть посмеиваясь над собственной щепетильностью, прошел полквартала, купив зубную щетку перед возвращением в мотель. Да, есть разные степени личной собственности, и, похоже, зубная щетка стоит на особом уровне, чуть повыше расчески.
Номер был убран. Хоть я должен был съехать в одиннадцать, меня наверняка не упрекнули бы за задержку – мотель был далеко не полон.
И я сидел, зевал, вздыхал, слишком одолеваемый приятной усталостью, чтобы прийти к какому-то решению. Заявил себе, что после этого эпизода ничего не изменилось. Каким бы образом доктор ни умер, покойник не имеет ни малейшего отношения к больной молодой жене, похоже искренне желающей умереть.
Не добавилось ничего нового, кроме…
Кроме чего-то сказанного среди ночи, после одного момента, для нее несомненно кульминационного – никаких диких судорог и прерывистых воплей, только очень долгое, очень сильное наслаждение, очень медленно, медленно, мягко слабевшее. Во время одного из сонных отрывочных разговоров, которые мы вели, лежа ночью в объятиях, с отброшенными простынями и покрывалами, с остывающей и просыхающей от трудовой испарины кожей. Я чувствовал на шее глубокое влажное, замедляющееся дыхание, круглое колено на животе. Она вновь и вновь медленно и любовно проводила пальцами от мочки моего уха до подбородка. Опуская глаза, я видел в яркой диагональной полосе света слабо мерцающую округлость бедра, покатого к талии, где лежала моя большая, контрастно темная ладонь.
– М-м-м… – промычала она. – Теперь знаю.
– Ищешь чувство вины?
– Слишком рано для этого, дорогой. Мне слишком хорошо.
Может, позже. Но.., в любом случае черт с ним, со всем.
– В чем дело?
– Не знаю. Девушка выясняет, что может свернуть с пути и шагать дальше по самой большой дороге с подвернувшимся по пути симпатичным парнем. Выходит, она довольно поганая личность.
– Гормоны одолевают?
– Может, бешеная нимфоманка.
– Тогда я, должно быть, номер восемьсот пятьдесят шесть или что-нибудь в этом роде.
Она минуту лежала в раздумье, потом прыснула:
– Считая Рика, одну цифру ты правильно угадал. Шесть. Из других четверых за одним я была замужем, с двоими помолвлена, в оставшегося была по уши влюблена. По сравнению с другими работавшими и учившимися со мной медичками просто монашка. Но моя старушка бабушка упала бы замертво.
– Нимфоманки интересуются только собой, детка. На парня им наплевать. Сам по себе он их не интересует. Им отлично сгодился бы робот.
– Я все время помнила, что это ты. Даже в самый лучший момент. Тогда что я такое?
– Охотница до неожиданных и приятных открытий.
– Это плохо?
– Нет. Хорошо. Она потянулась, зевнула, придвинулась ближе.
– Я все время хочу сказать, что люблю тебя, милый. Наверно, для собственного успокоения. В любом случае ты мне чертовски нравишься.
– Взаимно. Такое остаточное ощущение подтверждает, что все было правильно.
Встав на колени, она натянула на нас простыню с покрывалом, расправила, подоткнула, разгладила, снова свернулась, вздрогнула, кулаками и лбом уткнулась мне в грудь, колени сложила на животе. Ее щека покоилась у меня на плече, другой рукой я ее обнимал, положив ладонь на спину, а пальцы под расслабленную и тяжелую грудную клетку.
Балансируя на грани сна, думал об этом остаточном ощущении, пытаясь объяснить его самому себе. Если у норки, овцебыка, шимпанзе, человека на протяжении энного количества минут продолжается соответствующее раздражение соответствующих участков плоти, нервные окончания включают взрывной механизм гландулярно-мышечного наслаждения. А потом возникает не больше желания дотрагиваться до эрогенных зон, чем трясти перед носом перечницу, вызывающую облегчающее чихание.
Наверное, у каждого мужчины и у каждой женщины в чувственно-сексуально-эмоциональной области есть изъяны, слабости, трудности, особые картины нейронной и эмоциональной памяти, предрассудки, и в случае несовпадения этих сложных субъективных структур можно ждать только слабого взрыва. Но возможно, таинственное совпадение порождает в древних, темных, глубоко спрятанных закоулках мозга наслаждение посильнее и послаще, проникающее в тайные отгороженные камеры сердца. Тогда одновременно происходящее в чреслах – только прелюдия, а потом возникает остаточное ощущение любви и удовлетворения, которое знаменует гораздо более важный экстаз в мозгу и в сердце.
Издалека донесся ее голос, эхом раскатился по комнате, не дав мне провалиться в сон.
– ..говорят, мошки женского пола подают сигнал к спариванию. Господи, я не хлопаю глазами, не кручу задом, не облизываю губы. А пациенты ко мне так и липнут. И разносчик из химчистки. И мистер Том Пайк прошлой весной.
– Пайк?
– Когда его жена пару дней оставалась в больнице, проглотив упаковку снотворного. Это было в кабинете, пока он ждал возвращения доктора Шермана из реанимации. Понимаешь, тут не было никакой грубости. Том Пайк – мужчина со вкусом и очень осторожный. Мне его было чертовски жалко, и я жутко его уважала за отношение ко всей суматохе с Морин… Едва не связалась с ним, просто из жалости.
– Когда это было?
– По-моему, в марте. А может, в апреле. Одно знаю: он был бы очень осторожным, предусмотрительным, все держал бы в секрете, не стал бы кричать на всех углах о своей подружке-медсестричке. По-моему, было бы хорошо, ведь тогда я и с Риком бы не связалась.
– Думаешь, он подыскал другую?
– Можно сказать, надеюсь. Пусть нашел бы себе милую, славную, любящую девчонку. Но кто знает? Мистеру Пайку каким-то образом обо всех все известно, а про него никто ничего особенного так и не выяснил. Может, сейчас ему даже еще важней обзавестись подругой, после смерти миссис Трескотт.
– Почему?
– Ну, их теперь всего трое, а младшая сестра Морин просто жутко в него влюблена, и никто его по-настоящему не упрекнет за очень долгие тайные взгляды в ее сторону. Был бы самый чудовищный треугольник, страшней не придумаешь. – Она зевнула и вздохнула. – Спокойной ночи, милый.
Я снова почти заснул, остановился на самом краю. Стал понемногу острее осознавать каждое касание плоти. Девушка стала столь сладостной и роскошной, что тело ее каким-то колдовским образом обрело чувственную бесконечность, как бы вообще не ограничиваясь, а тайно продолжаясь. Я все сильнее чувствовал неподвижное соприкосновение наших тел, медленное биение сердец, пульсацию крови, дыхание четырех легких, которое смешивалось в уютной постели, невероятную сложность клеток, питательных веществ, преобразующейся энергии, теплового баланса, секреции. Гадал, спит ли она, но при первой же пробной и вкрадчивой ласке она быстро и глубоко вздохнула, выгнулась, вытянулась, промурлыкала в знак согласия и радостного предчувствия.
Тела уже знали ритм и температуру друг друга. Мелькали фрагменты, как виды в ночи из окна проходящего поезда. Продолжительный шорох скользящей по телу ладони. Глубоко-глубоко медленно хлюпает густой сладкий сок, соски напряглись, бедра колышутся, плоть аритмично соприкасается, обретает иной темп, проникновение длится все дольше, и дольше, и дольше, возбуждение, трепет, последнее нарастающее биение в самой что ни на есть глубине, она изворачивается, открывается рот, горячеет дыхание, бьется язык, легкий стук зубов о зубы, ладони охватывают упругие ягодицы, она глубоко дышит, шепчет, выдыхая мне в губы: “Люблю тебя, люблю, люблю”. Открывается что-то еще, затягивает, увлекает, настойчивее и призывнее, она хрипит в агонии, требует, чтобы я безжалостно шел вперед, бился, прокладывал путь. Медленное восхождение к вершине. Долгий спуск. Сердца стараются выскочить из груди. Никак не отдышаться после долгой пробежки. Падаешь на цветущий луг, в высокую траву, в клевер. По-прежнему слившись, проваливаешься в сон, погружаешься в сон, чувствуя в глубине последние редкие, мягкие, слабые спазмы, словно сжимается маленькая ладошка, когда мозг видит сны.
***
Утром я лежал и смотрел, как она одевается, зная, что мне скоро тоже придется вставать; Вид у нее был такой хмуро-задумчивый, что я полюбопытствовал, не одолел ли ее снова синдром гнусной личности.
– С тобой не было ничего подобного, Тревис, – объявила она, сунув руки в рукава белого платья, – потому что ты – нечто вроде фантастического любовника.
– Большое спасибо.
– То есть ты понимаешь, никаких гадких штучек. Подошла, повернулась, чтобы я застегнул “молнию”. Я сел и, прежде чем застегнуть, поцеловал спину, дюйма на два выше застежки лифчика.
– Видишь? – сказала она.
– Что вижу?
– Ну, просто очень мило. Я в тебя вроде как влюблена. А когда мы это делали в первый раз, не была, и поэтому вышло не очень, а потом ты мне больше понравился, и все стало совсем по-другому. Поэтому у меня новая философия насчет случайной постели.
– Расскажи, пожалуйста, – попросил я, застегнув “молнию” и шлепнув ее по заду.
Она отошла, обернулась, расправила белое платье, разгладила на бедрах.
– Она еще не устоялась. Одни кусочки. Буду думать, будто веснушчатым больше радости выпадает. И к чертям все нытье, рев и скрежет зубовный насчет Рика Холтона, адвоката. А если обнаружу, что мне попросту нравится заниматься любовью с мужчиной, в которого можно влюбиться.., что ж, бывают проблемы намного хуже. Милый! Ты собираешься встать и отвезти меня домой? Время все идет, идет и идет.
***
И я отвез ее домой. Конец короткому роману. Весь его можно обклеить ошибочными ярлыками. Приключение на одну ночь. Случайно подцепленная девчонка. Приятное развлечение путешествующего мужчины. Черт возьми, Чарли, ты даже не представляешь, какие бывают медсестры.
Может быть, только искательницы приключений не кажутся тривиальными и дешевыми, действуя на свой страх и риск.
Мне казалось, будто я, погрузившись в размышления, упаковывал вещи, чтобы убраться отсюда и вернуться в Лодердейл. Но оказалось, что ничего не уложено. Я лежал на кровати поверх покрывала, сбросив туфли, глубоко дыша. А потом сообразил, что уже субботний вечер, восемь часов и мне хочется быстренько выпить и съесть пару фунтов филейной вырезки.
Глава 9
В обеденном зале с гавайским названием “Луау” в “Воини-Лодж” я часов в девять съел, правда, не двухфунтовый, но в меру недожаренный бифштекс – после долгого душа, бритья и двух медленно выпитых порций “Плимута” со льдом.
Я пребывал в старом состоянии колеблющегося баланса противоположных эмоций. Дурацкое мужское удовлетворение и самодовольство после многократного бурного звучного кувыркания с горячей партнершей, которая засвидетельствовала свое одобрение отзывчивым трепетом и глухими гортанными вздохами. Удовлетворение заключается в опустошающей легкости и расслаблении, в осязаемой памяти о податливом теле, временно запечатленной на соприкасавшихся поверхностях рук и губ. Другая половина – уплывающая, ускользающая грусть после соития. Возможно, ее порождает постоянная глубоко затаившаяся жажда близости, облегчающая хорошо всем известное одиночество души. Всего на несколько моментов эта жажда почти утоляется, тесно слившиеся тела как бы символизируют гораздо более настоятельную потребность покончить с полным одиночеством. Но все кончено, и иллюзия исчезает, в смятой постели вновь два чужака, в сущности, несмотря на самые любовные объятия, незнакомые, словно два пассажира, сидящие рядом в автобусе, которые случайно купили билеты в одном направлении. Может быть, поэтому к послевкусию удовольствия всегда примешивается печаль, ибо ты опять, как прежде, обрел доказательство, что летучая близость только подчеркивает полную разъединенность людей, и какое-то время осознаешь это с огорчительной очевидностью. Мы удовлетворяем потребности друг друга и никак не способны понять, насколько искренни в своей готовности и насколько она представляет поток оправданий, которые чресла столь ярко отбрасывают на центральный экран сознания.
Они всегда говорят больше, чем оба партнера. Я вдруг вспомнил про сто долларов, которые Холтон заставил Пенни сунуть в сумочку, и улыбнулся. Я услышу ее раньше, чем ожидал. Когда она наткнется на них, всеми силами поторопится возвратить, так как это внесет в чудную ночь весьма гнусный оттенок.
Поэтому, вернувшись в номер где-то около половины одиннадцатого и увидев красный огонек, мигавший на телефоне, я был уверен, что это Пенни Верц. Но это оказалась очень возбужденная Бидди, которая выразила удивление, обнаружив меня в Форт-Кортни, и спросила, не видел ли я Морин, не слышал ли про нее. Она каким-то образом пробралась вниз по лестнице и улизнула из дому, пока Том сидел за рабочим столом в гостиной, а Бриджит делала покупки. Удрала она вскоре после семи.
– Том с тех пор ее ищет. Я звонила повсюду, куда могла придумать, потом тоже ушла, где-то в четверть восьмого. Сейчас я в одном местечке неподалеку от аэропорта и вдруг думаю: не пошла ли она в мотель, зная, что вы там остановились.
– Полиция тоже ищет?
– Н-ну, специально не ищет. Но они знают, что она где-то бродит, и, если заметят ее, заберут. Тревис, на ней розовый вязаный джемпер с большими черными карманами, и она может быть босиком.
– В машине?
– Нет, слава Богу. Или лучше бы была в машине, не знаю. Может, как в прошлый раз, пойдет по шоссе 30, будет голосовать. Как вы понимаете, ее охотно подбирают. Но я страшно боюсь, вдруг ее подхватит какой-то.., подонок.
– Чем я могу помочь?
– Ничего в голову не приходит. Если она где-нибудь там появится, позвоните девять-три-четыре-два-шесть-шесть-ноль. Это автоответчик Тома. Мы все время звоним через каждые четверть часа, проверяем, нет ли от нее известий.
– Вы вместе?
– Нет. Так мы больше осмотрим. Обычно я рано или поздно на него натыкаюсь.
– Сообщите, когда найдете?
– Если хотите, я звякну.
Я положил трубку, гадая, почему они не подумают про дно озера. Она испробовала почти все, кроме прыжка из окна с высоты. Как это называется? Дефенестрация. “Я должна прыгнуть в окно, я должна, я должна…"
Потом в подсознании зашевелился какой-то отрывок старого воспоминания. Смотря по телевизору одиннадцатичасовые новости, я не мог на них сосредоточиться, так как бегал по комнате, стараясь поймать то, что пыталось привлечь мое внимание.
Потом выплыло имя вместе с болезненным мужским лицом, горько стиснутыми губами, всезнающими глазами. Гарри Симмонс. Давний долгий разговор после смерти друга моего друга, который внес пространное дополнение в свой страховой полис примерно за пять месяцев до того, как его нашли плавающим лицом вниз в Бискейнском заливе.
Я сел на кровать, медленно реконструировал часть беседы. С мыслью об озере и о высоком окне открылась небольшая дверца к старому воспоминанию.
"Когда речь идет о выпрыгнувших и утопившихся, Макги, общий принцип не уловить. Видишь ли, прыгуны адски часто справляются с первой попытки. Обычно утопленники действуют почти с аналогичным успехом, в среднем примерно как висельники. Пожалуй, последних вынимают из петли не чаще, чем спасают утопленников. Поэтому общий принцип выводится главным образом на примере вскрывающих вены, глотающих таблетки и стрелявшихся. Забавно, но очень многие переживают выстрел. И если не избавляются от помешательства, есть шанс на вторую попытку. Равно как у резавших вены и поедавших таблетки. Способ всегда одинаковый. Никогда не меняется. Видят, как добиться цели, и повторяют, пока не добьются. Любитель таблеток не прыгнет в окно, а утопленник не застрелится. Они как бы вообразили одну картину смерти и другой просто не признают”.
Хорошо. Допустим, Гарри Симмонс согласился бы сделать весьма редкое исключение. Но Мори Пирсон Пайк испробовала таблетки, бритву и веревку. Три способа.
У меня зачесались ладони. Как ни взгляни, что-то не вяжется. Страдающий муж всякий раз поспевает в последний момент. Или младшая сестра? А не существует ли третьей стороны, способной близко подобраться к Мори?
Как насчет мотива?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28