- И все? - ляпнул я.
- А вам этого мало?
- Нет, вполне достаточно! Просто, можно ли прямо сейчас внести пятьдесят рублей, я как раз вчера получил аванс?
- Штрафы у нас обычно вносят в кассу.
Я облегченно вздохнув и вежливо распрощавшись, умчался на работу.
На следующий же день, в четверг, я был вызван в школу.
Без пяти минут девять я был уже там. Дежурный проводил меня не второй этаж в кабинет завуча. Тут же под конвоем ввели моего сына. Конвоиры - классный руководитель и физрук по сигналу завуча немедленно удалились.
Завуч Каренина Анна Митрофановна, полная женщина неопределенного возраста, сидела за столом очень важная и хмурая. Ровно в девять отворилась дверь и вошел генерал Бородин. Сегодня он был в штатском. На нем был новый черного цвета импортный костюм, судя по крою и пуговицам, похоже, югославский, купленный где-то году в семидесятом в военторге на Калининском. Приталенный пиджак с широченными простроченными бортами и вздернутыми плечами, а брюки были расклешены книзу. Галстук на нем был зеленого цвета, явно завязанный женой. тем не менее, костюм сидел на Федоре Константиновиче безукоризненно. Чувствовалось, что носит он его аккуратно уже лет десять и только по крупным праздникам.
Завуч заметно оживилась, встала, подала ему руку, предложив сесть.
- Теперь, я думаю, можно начинать процесс!
Сказала она, с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее изможденному лицу. Она, видимо, забыла свои годы, пуская в ход, по привычке, все старинные женские средства.
Итак, начался спектакль...
Нас с генералом посадили в старые красные кресла - по-видимому, последний подарок спонсоров-курчатовцев.
Сын мой стоял навытяжку у письменного стола. А завуч стала ходить по кабинету с обвинительной речью,- так по-видимому было предусмотрено сценарием и отрепетировано дома. При движении она слегка походила на курицу, у которой подрезали крылья и которая все же пытается летать. Исходный же пункт движения как будто находится чуть ниже поясницы. Она была среднего роста и средней интеллигентности, в меру вежлива и весьма корректна. Словом, весь букет тех качеств, которые в ее возрасте и в ее среде ценились на вес золота. Завуч была и неплохим режиссером: просто диву даешься, как она сумела обыграть весь эпизод. Сперва Анна Каренина подала его прочувствованным контральто, потом с чарующей улыбкой, словно оценила со стороны, затем снова повторила с небольшими вариациями, наделив нарочитой значительностью. Подобно актрисе, когда она чувствует, что уже покорила зрительный зал, и теперь уделяет главное внимание нам, зрителям первого ряда.
У меня сложилось впечатление, что завуч дома законспектировала свою речь, потому что она периодически заглядывала, проходя мимо меня, в какую-то шпаргалку, лежавшую у нее на столе.
Я, дав себе дома клятву молчать, с большим трудом сдерживался от пререканий. Пока Анна Каренина в своем спектакле готовилась к броску под поезд, я украдкой с интересом поглядывал на генерала. Это был красивый мужчина лет семидесяти пяти, с правильными, пожалуй чересчур уж правильными, чертами лица. Преклонный возраст обычно смывает у большинства людей основные черты индивидуальности и сглаживает их. В выражении же его лица, в движениях, в походке, несмотря на возраст, не было заметно и тени усталости или лени. Чувствовалось - это мужественный человек. Громадные серые глаза смело смотрели из-под черных ресниц. Линии рта были замечательно тонко изогнуты, а в середине верхняя губа опускалась на крепкую нижнюю острым клином; и все вместе, а, особенно, в соединении с твердым умным взглядом составляло впечатление такое, что нельзя было этого лица не заметить.
Я просто был поражен его выдержкой. За все время встречи генерал не проронил ни единого слова, по-видимому тоже дав себя клятву. Зато вся богатейшая палитра эмоций отражалась на его благороднейшим лице. В этом человеке поистине было нечто великолепное, какая-то повышенная чувствительность, словно он был частью одного из тех сложных приборов, которые регистрируют подземные толчки где-то за десятки тысяч километров.
А завуча Каренину остановить было невозможно:
- Если бы не многолетний боевой опыт и интуиция артиллериста генерала Бородина, то, по-видимому, милиция до сих пор безуспешно искала бы снайпера, а ты, Артем, продолжал бы свои дикие эксперименты.
Лицо Федора Константиновича несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом как волна пробежала по его лицу и разгладила морщины.
Анна Митрофановна продолжала, перейдя, как мне показалось, к последнему действию.
- Главное это правильно оценить степень вины вашего сына. Вы знаете в чье окно он попал? Это один из самых заслуженных людей Ворошиловского района. Федор Константинович Бородин, гвардии генерал, ветеран Великой Отечественной войны, имеет девятнадцать правительственных наград и т.д.
Мне было понятно все, кроме одного. Сын мой действительно виноват и неоспоримо должен быть наказан, но какое имеет значение должность и звание пострадавшего. А если бы он был ефрейтором без единого значка или вообще просто рядовым гражданским человеком: гинекологом, например, или трубочистом? Мера наказания уменьшилась бы? Она даже пригрозила выгнать Артем из школы. Тут я фыркнул... поперхнулся... из глаз ручьем потекли слезы... выхватил из кармана носовой платок... и якобы закашлялся. Обалдевшая завуч схватилась за графин с водой и стала наливать мне в стакан. У нее при этом так дрожали руки, что стакан вот-вот мог разбиться. Я знаком ее успокоил, извинился, и еле придя в себя, заставил себя расслабиться.
Что же произошло?
А на меня просто напал смех, я вспомнил, как всегда, не вовремя старый одесский анекдот: "После родительского собрания Семен Маркович сокрушался:
- Выгнать из школы моего Шлему только за то, что он разбил стекло! И ладно бы, если большое, лобовое в директорской "Волге". А то ведь совсем маленькое в учительских очках!"
Завуч, взглянула на часы и торопливо продолжила:
- Внук Федора Константиновича, пятиклассник Игорь Бородин - гордость нашей школы, круглый отличник, висит на школьной Доске Почета, занимается сразу в трех кружках. Мечтает стать артиллеристом. А ты, Артем, только позоришь нашу школу!
У меня промелькнуло скромное желание опустить наконец Каренину на рельсы.
Тут раздался резкий звонок, по-видимому, на очередной урок. Завуч была просто счастлива, что своим выступлением четко уложилась в намеченный регламент. "Все, спектакль окончен!" извещал весь ее вид. Она залпом выпила стакан воды, предназначенный мне, извинилась перед нами, попрощавшись с генералом за руку, и упорхнула своей куриной походкой на урок, прихватив с собой Артема.
В коридоре, оставшись наконец без Карениной, Федор Константинович весьма деликатно вручил мне свою визитную карточку, заявив, что я в любое удобное для меня время могу зайти к ним для замера окон, что я и сделал буквально на следующий день - в пятницу.
А в субботу, 16 апреля, в день рождения моей супруги, я вместе с ней и с четырьмя стеклами подмышкой явился к генералу выполнять свои обязательства. Наш стрелок наотрез отказался участвовать в важном мероприятии. Он пообещал после школы руководить операцией с нашего балкона.
Федор Константинович и его супруга встретили нас в адидасовских спортивных костюмах. Самое смешное, что и мы, не договариваясь, явились тоже в спортивных нарядах. Такое впечатление, что намечался не ремонт стекол, а межквартальная товарищеская встреча по вольной борьбе. Генерал очень изменился за эти два дня. Появилась какая-то растерянность и неловкость в движениях, неуверенность походки, как после тяжелого сердечного приступа. На лице едва заметный налет грусти и разочарования. С ним явно что-то произошло, его прямо будто подменили. Все в его фигуре, начиная от усталого взгляда до тихого мерного шага, представляло резкую противоположность с его маленькой оживленной женой. Марья Михайловна очень приветливо предложила снять нам свои куртки и помогла даже отнести стекла в столовую. Федор Константинович категорически был против участия моей жены в недостойной стекольной работе и Марья Михайловна гостеприимно пригласила ее на кухню пить чай.
Мы рьяно принялись за дело. Первый час проработали молча, причем так быстро и слажено, будто мы лет двадцать прослужили стекольщиками в одной передовой бригаде. После перекура генерал заговорил. Я бы не сказал, что у нас была уж очень оживленная беседа и тем не менее, отрывки мудрых изречений Федора Константиновича надолго запали мне в душу.
- Я уже десять лет, как демобилизовался из армии и в основном провожу время в семье. За последние годы я стал замкнутым и более чувствительным и это объяснимо. Как благодаря постоянному пребыванию дома наше тело становится восприимчивым к внешним влияниям, что заболевает от малейшего холодного ветерка, точно так же при постоянной замкнутости и одиночестве душа наша приобретает такую чувствительность, что незначительные случаи, слова, даже, пожалуй, одна игра чужой физиономии способны обеспокоить или оскорбить нас.
- Федор Константинович! Скажите, а какая литература вам сейчас по духу? Я заметил, что у вас великолепная библиотека, полные собрания сочинений Толстого, Ницше, Шопенгауэра.
- Философами XIX столетия увлекся я сравнительно недавно, а вообще очень люблю Чехова. В молодые годы сам писал небольшие рассказы, но так и не удалось, к сожалению, их напечатать. Война перечеркнула все наши планы. Сейчас надеюсь кое-что отредактировать и дописать. В пожилом возрасте нет лучшего утешения, чем сознание того, что мы мечты своей юности воплотили в творения, не стареющие вместе с нами.
Артур Шопенгауэр писал, что нашу жизнь можно сравнить с вышиванием, в которой каждому в течение первой половины своего века приходится видеть лицевую сторону, а в течение второй - изнанку: последняя не столь красива, зато поучительнее, так как позволяет видеть связь всех нитей...
- Скажите, а с друзьями вы часто общаетесь?
- На фронте у меня было два настоящих друга, которых я, к сожалению, потерял. Это были истинно бескорыстные друзья. Мы прошли вместе почти всю войну. После ее окончания у меня тоже были друзья и я их тоже потерял, но без сожаления; я просто перестал с ними общаться. Опыт научил меня, что самое целесообразное - как можно быстрее избавляться от людей, которые изображают тех, кем они не являются.
Как вместо серебра - бумажные деньги, так на месте истинного уважения и истинной дружбы на свете циркулируют их внешние проявления.
Во всяком случае, я больше доверяю виляющему хвосту честной собаки, чем сотне всяких заявлений и ужимок. Истинная дружба предполагает сильное, чисто объективное и вполне бескорыстное участие в радости и горе другого человека, а это участие предвидит действительное отождествление себя с другом! Это настолько идет вразрез в эмоциями человеческой природы, что само существование истинной дружбы вообще вызывает у меня большое сомнение.
- Вы меня насторожили и даже расстроили своими неоспоримыми доводами. А я пока, невзирая ни на что, продолжаю слепо верить в истинную дружбу.
- Запомните, что ваш собеседник может быть полностью неправ. Но он так не думает. Не осуждайте его, а постарайтесь его понять. Только мудрые и терпимые люди пытаются это сделать. Всегда есть причина, почему другой человек думает и поступает именно так, а не иначе. Выявите эту секретную причину - и у вас будет ключ к его действиям, а, возможно, и к его личности. Мне кажется я вас утомил своим беспросветным пессимизмом. Вы уж меня извините; это явление возрастное, вам еще предстоит вкусить это.
- Напротив, ваш пессимизм мне, невзирая на возраст, очень близок по духу.
- Мне так порою не хватает тепла и сочувствия от близких, а главное внимательного собеседника. Помню в шестидесятые годы, несмотря на большую занятость на работе, я обычно дважды в день звонил матери по телефону, вплоть до самой ее смерти. Вы думаете, у меня каждый раз были для нее потрясающие новости? Нет, смысл этих небольших знаков внимания состоит в том, что они показывают родному человеку, которого вы любите, что вы думаете о нем, хотите сделать ему приятное и что его счастье и благополучие очень дороги и близки вашему сердцу.
Открою вам небольшой секрет; что семьдесят пять процентов людей, с которыми мы с вами встречаемся, жаждут сочувствия и уважения. Дайте им его, и они вас полюбят.
- Скажите, Федор Константинович! А какое впечатление на вас произвела уважаемая Анна Митрофановна?
- Так жестко, как завуч Каренина обращается с детьми и подчиненными можно командовать взводом или ротой. А это же подростки, к ним нужен особый подход.
С другой стороны мы дали нашим детям и внукам слишком много свободы. А свобода, к сожалению, равно благосклонна к дурному и хорошему. Под ее лучами одинаково быстро расцветают и гладиолусы и марихуана.
- Мне очень интересно было бы знать ваше мнение: стоит ли вообще сожалеть о каких-то упущенных в прошлом возможностях и есть ли смысл мечтать или скажем проявлять беспокойство по поводу нашего грядущего будущего?
- Александр Вазгенович! Я знаю, что в этом отношении мало могу сказать нового.
Груз будущего, прибавленный к грузу прошлого, который вы взваливаете на себя в настоящем, заставляет спотыкаться на пути даже самых сильных людей. Отгородите от себя прошлое и будущее железными дверьми. Постарайтесь жить в герметизированных отсеках сегодняшнего дня. Для мудрого человека каждый день открывается новая жизнь. Одним из самых трагических свойств человеческой натуры, насколько мне известно, является наша склонность откладывать осуществление своих чаяний на будущее. Мы все мечтаем о каком-то волшебном саде, полным роз, который виднеется где-то за горизонтом,- вместо того, чтобы наслаждаться теми розами, которые растут под нашим окном сегодня.
Тут нашу беседу неожиданно перервали женщины.
Вбегает моя жена и спрашивает:
- Как ваши успехи? Ну, я вижу вы настоящие стахановцы! Мне просто не верится, что быстро все остеклено! Федор Константинович! Еще раз примите наши извинения за хлопоты, доставленные вам и за моральный ущерб.
Саша! Нам нужно немедленно бежать домой, к 2 часам к нам начнут подтягиваться гости, а у нас еще не накрыт стол.
Федор Константинович! Не знаю насколько Вам будет интересно, но я Марью Михайловну и Вас приглашаю сегодня в нам в гости.
- Спасибо большое, Наталия Даниловна, но я сегодня не в духе, ваш супруг подтвердит это, я ему уже успел изрядно подпортить настроение.
По-видимому мне просто надо выйти подышать свежим воздухом.
Да, я чуть было не забыл!
Федор Константинович отозвал меня в сторону и достал из ящика письменного стола какой-то небольшой сверточек:
- Передайте, пожалуйста, этот скромный сувенир вашему хлопцу. Я не вправе решать, когда вам лучше вручить его сыну, сегодня или через год, но мне просто захотелось, чтобы он хранился у него. Это вовсе не награда за разбитые стекла; он смышленый парень и у него есть определенный талант. Постарайтесь направить его в нужное русло, к примеру, пусть не теряя попусту времени, займется в кружке серьезной стрельбой, а не бьет стекла из рогатки. Чем человек моложе, тем больше он еще нуждается во всякого рода наставлении.
Почему мы такие глупцы - такие ужасающие глупцы? Как странно мы проводили тот маленький отрезок времени, называемый нашей жизнью. Ребенок говорит: "Когда я стану юношей". Но что это означает? Юноша говорит: "Когда я стану взрослым". И наконец, став взрослым, он говорит: "Когда я женюсь". Наконец он женится, но от этого мало что меняется. Он начинает думать: "Когда я смогу уйти на пенсию". А затем, когда он достигает, как я, пенсионного возраста, он оглядывается на пройденный им жизненный путь; как бы холодный ветер дует ему в лицо, и перед ним раскрывается жестокая правда о том, как много он упустил в жизни, как все безвозвратно ушло. Мы слишком поздно понимаем, что смысл жизни заключается в самой жизни, в ритме каждого дня и часа.
Я так внимательно, буквально затаив дыханье, слушал генерала, что не заметил, как пролетело время. Когда мы, вежливо распрощались с Бородиными, наконец вышли с женой во двор, я, будто взволнованный встречей с инопланетянином, мысленно продолжал плыть в открытом космосе. Но меня очень быстро без предупреждения опустили на землю.
- Саша! Сбегай пожалуйста в наш магазин и купи три банки майонеза.
Ура! Опять я в космосе и есть возможность вернуться к воспоминаниям о нашей беседе с генералом.
Вообще, если быть до конца откровенным, то это была скорее всего не беседа, а ненавязчивая двухчасовая лекция, самая наверное поучительная в моей жизни, давшая мне пользы пожалуй больше всех школьных и институтских нравоучений.
1 2 3