Виталий Бернштейн
В четверг протрубит ангел
Вторник, 10 июля
1
Над Восточным побережьем вставала заря. Тускнели утренние звезды и фонари на улицах Вашингтона. Розовые, а за ними оранжевые краски, проступая из-за горизонта, со стороны невидимого, но близкого океана, осторожно растекались по небу. Июльский день обещал быть жарким и душным.
Тонкий писк мобильного телефона не сразу разбудил О'Браена, он грузно сел на кровати. Номер этого телефона знал дежурный на главном пульте Федерального бюро расследований. О'Браену, директору ФБР, ночью звонили только в случаях чрезвычайных. Светящиеся часы на тумбочке возле кровати показывали четверть шестого. Тряхнув головой, чтобы проснуться окончательно, О'Браен взял трубку. Звонили не из ФБР – из Белого дома. Это был Арнолд Фридмэн, помощник президента по национальной безопасности.
– Билл, дружочек, прости, что разбудил.
Фридмэн слегка шепелявил. Много лет назад, когда совсем молодыми ребятами служили они с О'Браеном в одном взводе, осколок вьетнамской мины попал Фридмэну в челюсть и что-то там нарушил в движениях губ и языка. Теперь шрам от осколка надежно прикрывала модная бородка. А шепелявость осталась.
– Привет, Арни. Лучше побереги свои извинения для дома, – хриплым со сна голосом отозвался О'Браен. – Почему тебе в такую рань не спится с молодой, красивой и, главное, новой женой?
Шутка, видимо, понравилась Фридмэну, который женился в третий или четвертый раз около года назад, – он расхохотался.
– Ловлю тебя на слове, дружочек. Давай прямо на этой неделе выберем свободный вечер, пообщаемся, вспомним молодые годы и почешем языки насчет наших жен… А теперь слушай внимательно. В восемь утра нас ждет президент. Приходи в мой кабинет минут на двадцать раньше. Я тебя коротко введу в курс. Дело серьезное.
Положив трубку, О'Браен еще немного посидел на кровати, пытаясь сообразить, что за дело требует сегодня его присутствия в Овальном офисе. Он стал директором ФБР лишь полтора месяца назад и с тех пор всего пару раз виделся с президентом; встречи были короткими, формальными.
Назначение О'Браена на эту должность оказалось неожиданным для многих в вашингтонской администрации, да и для него тоже. За тридцать с лишним лет он прошел в ФБР почти все ступени карьерной лестницы и руководил Нью-Йоркским управлением, когда в Вашингтоне, у себя за рабочим столом, скончался от сердечного приступа прежний директор. В последние десятилетия возглавлять ФБР приходили обычно люди со стороны. Но нынешний президент уже столкнулся с проблемами, назначив после своего избрания некоторых политиков-непрофессионалов на должности, требующие профессиональных знаний; например, главой Пентагона была утверждена – после долгих препирательств в Сенате – представительница феминистского движения. Теперь президенту приходилось улаживать бесконечные конфликты и отвергать обвинения оппозиции в некомпетентности таких руководителей. Наверное, это и привело президента к решению – выбрать нового директора ФБР из числа его сотрудников. О'Браен знал, что рассматривались несколько кандидатур. В обход двух заместителей прежнего директора должность досталась О'Браену – в нужный момент его назначение поддержал Фридмэн. К советам Фридмэна президент прислушивался.
Итак, расписание О'Браена на сегодня менялось. В семь тридцать он собирался лететь в Нью-Йорк. Теперь надо будет позвонить, чтобы вертолет ждал его не раньше десяти. Спать больше не хотелось. О'Браен прошлепал по коридору в ванную и сразу же услышал, как в соседней спальне заворочалась жена. Они прожили вместе полжизни. И когда бы он ни встал, жена тоже вставала, готовила завтрак, провожала его. «Старая ирландская хлопотунья, – подумал умиротворенно О'Браен. – Чего этот Фридмэн без конца меняет жен? Мне и одной до гроба хватит». Стоя под душем, он растирал еще сильными руками плечи и грудь. «А, впрочем, мы с женой уже лет пять, как спим в разных спальнях. Бычку Фридмэну такое, наверное, и в голову не приходит». И О'Браен захлопал мокрыми ладонями по толстому животу.
2
В восемь утра Дэнис уехал на работу, Таня осталась одна. В Хантер колледже, где она преподавала русскую литературу, наступили летние каникулы. В пятницу и у Дэниса начинается отпуск – на пару недель они решили сбежать из нью-йоркской жары на Кейп Код. Таня любила этот покрытый соснами и маленькими озерцами мыс, высовывавшийся в океан чуть южнее Бостона. Даже в самые раскаленные летние дни там дул морской ветерок, и было не так жарко.
Тане шел тридцать первый год, но выглядела она моложе. Невысокая, ладно сложенная. Густые черные волосы, короткая, под мальчишку, стрижка. С круглого улыбчивого лица открыто и добро глядели на мир черные глаза. Как-то после семинара по творчеству Толстого молоденький студент подошел к ней в коридоре и, покраснев, пробурчал, что глаза у нее, как у Катюши Масловой. Придя домой, Таня, смеясь, рассказала об этом Дэнису. Полистав «Воскресенье», она перевела ему те места, где Толстой упоминал Катюшины глаза: «черные, как мокрая смородина», «блестящие», «глянцевитые», «чуть косящие». Потом Таня долго изучала свое лицо в зеркале – глаза вроде бы не косили…
Таня решила посвятить сегодняшнее утро давно задуманной генеральной уборке. Их небольшой домик, в Бруклине, в нескольких кварталах от берега Ист-ривер, был куплен когда-то ее дедом-врачом, а после смерти деда перешел по наследству к Тане. Из окна Таниной спальни были видны через реку верхушки знаменитых небоскребов среднего Манхеттена: «Крайслер», «Эмпайр Стейт», «Пэн Эм», «Сити Бэнк». У самого берега Ист-ривер лучился на солнце стеклянный прямоугольник ООН.
Таня вымыла и натерла до блеска окна, пропылесосила ковры и все укромные закоулки под кроватью, тумбочками, диваном, где могла скопиться пыль. На кухне прошлась мыльной шваброй по линолеуму, натерла порошком раковину для мытья посуды, стенки электрической плиты и холодильника. Довольная, огляделась вокруг, вытерла вспотевший лоб тыльной стороной маленькой, но сильной кисти. Хотела, было, приняться за сборы к предстоящей поездке. Но передумала – лучше повременить, вечером придет Дэнис и скажет, что для него брать на Кейп Код. Она не любила сидеть без дела. Может, заняться стиркой? Нет, все было постирано, поглажено и разложено по полкам еще два дня назад. Грядки с помидорами – в крошечном дворике за домом – уже политы. И тут Таня вспомнила про кладовку.
Четыре года назад, когда не стало деда, у нее не поднялась рука выбросить что-либо из его одежды или бумаг, заполнявших ящики письменного стола. Все вещи деда Таня отнесла тогда в кладовку. И вот теперь надо было все-таки разобраться. Она недавно сообразила – его одежду можно отдать в «Армию спасения», кому-нибудь да пригодится. Дед, наверное, согласился бы с этим. Эмигрант из России, он был бережлив и не одобрял американцев, обращавших в мусор горы вещей, которые перестали быть им нужными. Таня, улыбнувшись, вспомнила: когда сломалась старая швабра, которой мыли пол, дед палку не выбросил, сберег, а летом приспособил в огороде, чтобы поддерживала тяжелый куст с помидорами. Читая воспоминания о Толстом, Таня высмотрела у того сходную черту. Граф, наподобие справных деревенских мужиков, берег все, что могло еще послужить. Получив письмо, где часть листа была чистой, он отрывал ее и использовал потом для черновика.
Таня открыла скрипучую дверь кладовки, включила там свет. В углу кладовки, прикрытая от пыли прозрачной пленкой, висела на плечиках одежда деда. Повлажневшие глаза Тани остановились на знакомых фланелевых рубашках, которые тот любил носить дома. А вот старые выцветшие джинсы – в них он обычно возился во дворике; на потертых коленках топорщились неуклюже пришитые заплаты. Таня вдруг вспомнила – это же она их поставила. Одев тогда джинсы, дед внимательно осмотрел заплаты, пожевал губами, молча погладил ее по плечу и пошел поливать грядки во дворе…
Давным-давно, когда Танина мама была еще маленькой, дед и бабка разошлись. Дед больше не женился, жил бобылем, по воскресеньям забирал дочку к себе, гулял с нею, катался на лыжах. А потом, когда дочка подросла и поступила в институт, взял да эмигрировал в Америку. Все это Таня знала смутно, по рассказам мамы. Американский родственник оказался весьма кстати через пятнадцать лет, когда экономика в посткоммунистической России развалилась и Танины родители решили тоже эмигрировать. Дед прислал им вызов, встретил, помог на первых порах. Танин отец, специалист по компьютерам, быстро нашел работу в отделении одной из страховых компаний в Миннесоте, куда и переехала их семья. Там, в провинциальном тихом городке, Таня окончила через несколько лет школу и надумала продолжить образование в каком-нибудь большом университете. Родители были не в восторге от ее планов начать самостоятельную жизнь. Но, в конце концов, отпустили в Нью-Йорк, под надзор деда.
А надзора никакого и не было. Дед ей доверял и почти не делал замечаний, даже если она, молоденькая студентка, гуляла иногда с друзьями допоздна. Но и спать в такой вечер не ложился, сидел за кухонным столом, записывал что-то в свои тетрадки, поглядывал на часы. Он знал, что у Тани всегда есть надежные провожатые – или на машине подвезут, или от автобусной остановки проводят до дверей дома. И все-таки беспокоился. Поэтому, если запаздывала, она обязательно звонила: «Дедуля, я уже еду».
Таня вздохнула, отвлеклась от воспоминаний и поискала глазами саквояж деда. Вот он на полу, черный, пузатенький. Дед брал его с собой, когда навещал пациентов, укладывал в него стетоскоп, другие врачебные инструменты. В саквояж Таня и переложила бумаги деда: потрепанные тетрадки, прихваченные скрепками отдельные исписанные листки. Таня ценила деликатность деда, он не докучал вопросами о ее личных делах – знал, если найдет нужным, сама расскажет. И Таня отвечала тем же. Она никогда не заглядывала в эти тетрадки, даже если дед оставлял их по рассеяности на кухонном столе. После его смерти тоже было не до того…
Достав из саквояжа верхнюю тетрадку, она подошла ближе к лампочке. Таня сразу узнала почерк деда – буквы крупные, неуклюжие, но разборчивые. Записи были фрагментарными, перескакивали с одного предмета на другой, так пишет человек сам для себя.
3
Из тетрадок деда.
* * *
Завидую тем, кто верует. У самого – не получается. Наверное, потому, что веровать следует сердцем, не рассуждая. А мне все надо и умом постичь. Ньютон когда-то сказал, что движение планет по орбитам удается объяснить, не прибегая к допущению о существовании Бога, но без такого допущения остается непонятным, кто сделал первый толчок. Что ж, возможно, это Он создал сей мир и «втолкнул» в него человека. Но боюсь, ныне Он в дела человеческие не вмешивается, только горестно наблюдает. А быть может, и не наблюдает, давно повернулся спиной и занят чем-то другим. Человеку в отличие от животных, почти целиком запрограммированных инстинктами, дана свобода выбора, человек сам прокладывает свою орбиту, с него и весь спрос.
* * *
Чем старше становлюсь, тем больше обступают воспоминания. Вот самое раннее. Я на руках у мамы – вижу себя в полутемной комнате, как бы со стороны, сверху. Мама дает мне грудь и сразу же забирает. Чувства недоумения, несправедливости, обиды охватывают меня, и я реву. Лет сорок спустя я рассказал об этом маме. «Неужели помнишь?.. Я хотела закончить грудное кормление в июле, когда тебе исполнился год, но соседка отсоветовала, мол, в летнюю жару это рисковано, могут приключиться поносы. Молока у меня было много, вот и кормила для верности до сентября. А где-то еще месяца через два меня, дуреху молодую, одолело любопытство – помнишь ли ты грудь. Дала ее тебе, ты набросился с такой жадностью, я испугалась, сразу же отняла. И ты заплакал – да так горько. Значит, был тебе тогда годик и четыре месяца».
* * *
По самому определению Гомо сапиенс выделен из мира животных – наличием разума. Но, думаю, старик Линней с этим термином, «Человек разумный», поторопился. Сравнение животных и человека – так часто не в пользу последнего. Волк, например, убивает лишь существа, не принадлежащие к собственному виду, да и то, когда голоден. А человек с момента появления на земле шагает по трупам себе подобных. И примитивные убийства вследствие голода случаются среди людей много реже, чем, скажем, убийства во имя власти, или какой-нибудь фанатичной идеи, или вследствие злобы, зависти, или просто от скуки. Кажется, за прошедшие тысячелетия все изучено в Книге книг – Библии. Но никто еще не удосужился подсчитать на ее страницах общее число убитых. Уже в самом начале Каин убивает брата своего Авеля. И пошло, и поехало… А вот пример из истории ацтеков, населявших Мексику и покоренных Кортесом в шестнадцатом веке. Они отличались большими познаниями в медицине и астрономии, оставили после себя скульптуры, настенную мозаику, архитектурные памятники. Но эта богатая культура сочеталась у ацтеков с ритуальными убийствами, когда они варили разрубленные на куски тела людей с маисовой похлебкой и съедали во время оргий коллективного каннибализма. Кто они – неужели Гомо сапиенс? Не правильнее ли тут использовать иной термин – Гомо инсанус, «Человек безумный»?
* * *
В пять лет я заболел корью, которая осложнилась воспалением среднего уха. Высокая температура, бред, состояние критическое, антибиотиков тогда и в помине не было. В очередной раз вывалившись из бреда, увидел возле кровати папу. Уж не знаю почему – наверное, заметив отчаянье в его глазах – я задал совсем не детский вопрос: «Папа, я умру?» Помню, при этом я не испытывал никакого страха, спрашивал как будто о постороннем. Папа издал носом нечленораздельный звук, вроде как хрюкнул, и выбежал в соседнюю комнату. Неверующий, там он молился и плакал. Он дал самый трудный для себя обет – бросить курить, только бы я поправился. К вечеру температура упала, началось выздоровление. А папа, потерпев несколько дней, не выдержал и опять взялся за папиросы.
* * *
Читаешь газеты, смотришь телевизор – и диву даешься. В Нью-Йорке полицейские обнаружили в уличном баке для мусора грудного ребенка с пробитым черепом и сломанной ножкой; он громко плакал по ночам – родители-наркоманы выбросили его. В столице Алжира у стены школы взорвалась мощная бомба, четыре подростка погибли, еще девятнадцать получили ранения; у исламских террористов, организовавших взрыв, не было никаких претензий к школьникам – просто захотелось в очередной раз напомнить о себе. В славной российской армии четверо бывалых солдат изнасиловали зеленого новобранца, а потом все вместе на него помочились. Как назвать подобных людей? Животными? Но животные так не делают. Нет, это опять наш знакомец – подвид Гомо инсанус.
* * *
Еще раз я ощутил смерть рядом в семь лет. Мы жили тогда в Омске. В жаркий летний день папа, мама и я поехали на берег Иртыша. Папа сразу же уплыл, мама улеглась на песочке загорать. А я плавать не умел, бродил вдоль кромки воды и пытался руководить папой. Я крикнул, чтобы он плыл обратно, но папа был далеко и меня не слышал. Тогда я зашел в воду по колено и крикнул снова, затем крикнул, зайдя в воду по пояс, затем – по плечи. И вдруг сильное течение подхватило меня. Я успел повернуть голову к берегу, крикнул: «Мама, тону!»– и ушел под воду. Какое-то мгновенное подсознательное чувство высветило единственный шанс на спасение. Маленький дурачок, я не барахтался, а стоял на носках, вытянув над водой руки. Из-под ног вымывало песок, руки быстро погружались, потом остались торчать одни ладошки. Казалось, прошла вечность, нестерпимо хотелось вдохнуть. Но мама успела добежать – ухватив за ладошки, рванула меня вверх, к солнцу. Еще раз она подарила мне жизнь. Долго сидел я на берегу, не шевелясь, оглушенный и испуганный.
* * *
В отличие от Ньютона современная астрофизика объясняет «первый толчок», приведший мир в движение, без ссылки на Бога. Так называемое «красное смещение» в спектрах галактик свидетельствует, что они с огромной скоростью разлетаются в разные стороны. Если проложить их траектории в обратном направлении, окажется, что примерно тринадцать миллиардов лет назад вся масса галактик была сконцентрирована в одной точке пространства. Гравитационное поле все более спрессовывало эту огромную массу, немыслимо повышая ее температуру. В конечном итоге произошел «Большой взрыв». По некоторым представлениям, скорость разлетающихся ныне галактик будет постепенно убывать, а потом под действием гравитации начнется их обратное сближение. И когда они опять сольются, предельное сжатие их массы вызовет новый «Большой взрыв». Такова поражающая воображение масштабами теория «пульсирующей Вселенной».
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2
В четверг протрубит ангел
Вторник, 10 июля
1
Над Восточным побережьем вставала заря. Тускнели утренние звезды и фонари на улицах Вашингтона. Розовые, а за ними оранжевые краски, проступая из-за горизонта, со стороны невидимого, но близкого океана, осторожно растекались по небу. Июльский день обещал быть жарким и душным.
Тонкий писк мобильного телефона не сразу разбудил О'Браена, он грузно сел на кровати. Номер этого телефона знал дежурный на главном пульте Федерального бюро расследований. О'Браену, директору ФБР, ночью звонили только в случаях чрезвычайных. Светящиеся часы на тумбочке возле кровати показывали четверть шестого. Тряхнув головой, чтобы проснуться окончательно, О'Браен взял трубку. Звонили не из ФБР – из Белого дома. Это был Арнолд Фридмэн, помощник президента по национальной безопасности.
– Билл, дружочек, прости, что разбудил.
Фридмэн слегка шепелявил. Много лет назад, когда совсем молодыми ребятами служили они с О'Браеном в одном взводе, осколок вьетнамской мины попал Фридмэну в челюсть и что-то там нарушил в движениях губ и языка. Теперь шрам от осколка надежно прикрывала модная бородка. А шепелявость осталась.
– Привет, Арни. Лучше побереги свои извинения для дома, – хриплым со сна голосом отозвался О'Браен. – Почему тебе в такую рань не спится с молодой, красивой и, главное, новой женой?
Шутка, видимо, понравилась Фридмэну, который женился в третий или четвертый раз около года назад, – он расхохотался.
– Ловлю тебя на слове, дружочек. Давай прямо на этой неделе выберем свободный вечер, пообщаемся, вспомним молодые годы и почешем языки насчет наших жен… А теперь слушай внимательно. В восемь утра нас ждет президент. Приходи в мой кабинет минут на двадцать раньше. Я тебя коротко введу в курс. Дело серьезное.
Положив трубку, О'Браен еще немного посидел на кровати, пытаясь сообразить, что за дело требует сегодня его присутствия в Овальном офисе. Он стал директором ФБР лишь полтора месяца назад и с тех пор всего пару раз виделся с президентом; встречи были короткими, формальными.
Назначение О'Браена на эту должность оказалось неожиданным для многих в вашингтонской администрации, да и для него тоже. За тридцать с лишним лет он прошел в ФБР почти все ступени карьерной лестницы и руководил Нью-Йоркским управлением, когда в Вашингтоне, у себя за рабочим столом, скончался от сердечного приступа прежний директор. В последние десятилетия возглавлять ФБР приходили обычно люди со стороны. Но нынешний президент уже столкнулся с проблемами, назначив после своего избрания некоторых политиков-непрофессионалов на должности, требующие профессиональных знаний; например, главой Пентагона была утверждена – после долгих препирательств в Сенате – представительница феминистского движения. Теперь президенту приходилось улаживать бесконечные конфликты и отвергать обвинения оппозиции в некомпетентности таких руководителей. Наверное, это и привело президента к решению – выбрать нового директора ФБР из числа его сотрудников. О'Браен знал, что рассматривались несколько кандидатур. В обход двух заместителей прежнего директора должность досталась О'Браену – в нужный момент его назначение поддержал Фридмэн. К советам Фридмэна президент прислушивался.
Итак, расписание О'Браена на сегодня менялось. В семь тридцать он собирался лететь в Нью-Йорк. Теперь надо будет позвонить, чтобы вертолет ждал его не раньше десяти. Спать больше не хотелось. О'Браен прошлепал по коридору в ванную и сразу же услышал, как в соседней спальне заворочалась жена. Они прожили вместе полжизни. И когда бы он ни встал, жена тоже вставала, готовила завтрак, провожала его. «Старая ирландская хлопотунья, – подумал умиротворенно О'Браен. – Чего этот Фридмэн без конца меняет жен? Мне и одной до гроба хватит». Стоя под душем, он растирал еще сильными руками плечи и грудь. «А, впрочем, мы с женой уже лет пять, как спим в разных спальнях. Бычку Фридмэну такое, наверное, и в голову не приходит». И О'Браен захлопал мокрыми ладонями по толстому животу.
2
В восемь утра Дэнис уехал на работу, Таня осталась одна. В Хантер колледже, где она преподавала русскую литературу, наступили летние каникулы. В пятницу и у Дэниса начинается отпуск – на пару недель они решили сбежать из нью-йоркской жары на Кейп Код. Таня любила этот покрытый соснами и маленькими озерцами мыс, высовывавшийся в океан чуть южнее Бостона. Даже в самые раскаленные летние дни там дул морской ветерок, и было не так жарко.
Тане шел тридцать первый год, но выглядела она моложе. Невысокая, ладно сложенная. Густые черные волосы, короткая, под мальчишку, стрижка. С круглого улыбчивого лица открыто и добро глядели на мир черные глаза. Как-то после семинара по творчеству Толстого молоденький студент подошел к ней в коридоре и, покраснев, пробурчал, что глаза у нее, как у Катюши Масловой. Придя домой, Таня, смеясь, рассказала об этом Дэнису. Полистав «Воскресенье», она перевела ему те места, где Толстой упоминал Катюшины глаза: «черные, как мокрая смородина», «блестящие», «глянцевитые», «чуть косящие». Потом Таня долго изучала свое лицо в зеркале – глаза вроде бы не косили…
Таня решила посвятить сегодняшнее утро давно задуманной генеральной уборке. Их небольшой домик, в Бруклине, в нескольких кварталах от берега Ист-ривер, был куплен когда-то ее дедом-врачом, а после смерти деда перешел по наследству к Тане. Из окна Таниной спальни были видны через реку верхушки знаменитых небоскребов среднего Манхеттена: «Крайслер», «Эмпайр Стейт», «Пэн Эм», «Сити Бэнк». У самого берега Ист-ривер лучился на солнце стеклянный прямоугольник ООН.
Таня вымыла и натерла до блеска окна, пропылесосила ковры и все укромные закоулки под кроватью, тумбочками, диваном, где могла скопиться пыль. На кухне прошлась мыльной шваброй по линолеуму, натерла порошком раковину для мытья посуды, стенки электрической плиты и холодильника. Довольная, огляделась вокруг, вытерла вспотевший лоб тыльной стороной маленькой, но сильной кисти. Хотела, было, приняться за сборы к предстоящей поездке. Но передумала – лучше повременить, вечером придет Дэнис и скажет, что для него брать на Кейп Код. Она не любила сидеть без дела. Может, заняться стиркой? Нет, все было постирано, поглажено и разложено по полкам еще два дня назад. Грядки с помидорами – в крошечном дворике за домом – уже политы. И тут Таня вспомнила про кладовку.
Четыре года назад, когда не стало деда, у нее не поднялась рука выбросить что-либо из его одежды или бумаг, заполнявших ящики письменного стола. Все вещи деда Таня отнесла тогда в кладовку. И вот теперь надо было все-таки разобраться. Она недавно сообразила – его одежду можно отдать в «Армию спасения», кому-нибудь да пригодится. Дед, наверное, согласился бы с этим. Эмигрант из России, он был бережлив и не одобрял американцев, обращавших в мусор горы вещей, которые перестали быть им нужными. Таня, улыбнувшись, вспомнила: когда сломалась старая швабра, которой мыли пол, дед палку не выбросил, сберег, а летом приспособил в огороде, чтобы поддерживала тяжелый куст с помидорами. Читая воспоминания о Толстом, Таня высмотрела у того сходную черту. Граф, наподобие справных деревенских мужиков, берег все, что могло еще послужить. Получив письмо, где часть листа была чистой, он отрывал ее и использовал потом для черновика.
Таня открыла скрипучую дверь кладовки, включила там свет. В углу кладовки, прикрытая от пыли прозрачной пленкой, висела на плечиках одежда деда. Повлажневшие глаза Тани остановились на знакомых фланелевых рубашках, которые тот любил носить дома. А вот старые выцветшие джинсы – в них он обычно возился во дворике; на потертых коленках топорщились неуклюже пришитые заплаты. Таня вдруг вспомнила – это же она их поставила. Одев тогда джинсы, дед внимательно осмотрел заплаты, пожевал губами, молча погладил ее по плечу и пошел поливать грядки во дворе…
Давным-давно, когда Танина мама была еще маленькой, дед и бабка разошлись. Дед больше не женился, жил бобылем, по воскресеньям забирал дочку к себе, гулял с нею, катался на лыжах. А потом, когда дочка подросла и поступила в институт, взял да эмигрировал в Америку. Все это Таня знала смутно, по рассказам мамы. Американский родственник оказался весьма кстати через пятнадцать лет, когда экономика в посткоммунистической России развалилась и Танины родители решили тоже эмигрировать. Дед прислал им вызов, встретил, помог на первых порах. Танин отец, специалист по компьютерам, быстро нашел работу в отделении одной из страховых компаний в Миннесоте, куда и переехала их семья. Там, в провинциальном тихом городке, Таня окончила через несколько лет школу и надумала продолжить образование в каком-нибудь большом университете. Родители были не в восторге от ее планов начать самостоятельную жизнь. Но, в конце концов, отпустили в Нью-Йорк, под надзор деда.
А надзора никакого и не было. Дед ей доверял и почти не делал замечаний, даже если она, молоденькая студентка, гуляла иногда с друзьями допоздна. Но и спать в такой вечер не ложился, сидел за кухонным столом, записывал что-то в свои тетрадки, поглядывал на часы. Он знал, что у Тани всегда есть надежные провожатые – или на машине подвезут, или от автобусной остановки проводят до дверей дома. И все-таки беспокоился. Поэтому, если запаздывала, она обязательно звонила: «Дедуля, я уже еду».
Таня вздохнула, отвлеклась от воспоминаний и поискала глазами саквояж деда. Вот он на полу, черный, пузатенький. Дед брал его с собой, когда навещал пациентов, укладывал в него стетоскоп, другие врачебные инструменты. В саквояж Таня и переложила бумаги деда: потрепанные тетрадки, прихваченные скрепками отдельные исписанные листки. Таня ценила деликатность деда, он не докучал вопросами о ее личных делах – знал, если найдет нужным, сама расскажет. И Таня отвечала тем же. Она никогда не заглядывала в эти тетрадки, даже если дед оставлял их по рассеяности на кухонном столе. После его смерти тоже было не до того…
Достав из саквояжа верхнюю тетрадку, она подошла ближе к лампочке. Таня сразу узнала почерк деда – буквы крупные, неуклюжие, но разборчивые. Записи были фрагментарными, перескакивали с одного предмета на другой, так пишет человек сам для себя.
3
Из тетрадок деда.
* * *
Завидую тем, кто верует. У самого – не получается. Наверное, потому, что веровать следует сердцем, не рассуждая. А мне все надо и умом постичь. Ньютон когда-то сказал, что движение планет по орбитам удается объяснить, не прибегая к допущению о существовании Бога, но без такого допущения остается непонятным, кто сделал первый толчок. Что ж, возможно, это Он создал сей мир и «втолкнул» в него человека. Но боюсь, ныне Он в дела человеческие не вмешивается, только горестно наблюдает. А быть может, и не наблюдает, давно повернулся спиной и занят чем-то другим. Человеку в отличие от животных, почти целиком запрограммированных инстинктами, дана свобода выбора, человек сам прокладывает свою орбиту, с него и весь спрос.
* * *
Чем старше становлюсь, тем больше обступают воспоминания. Вот самое раннее. Я на руках у мамы – вижу себя в полутемной комнате, как бы со стороны, сверху. Мама дает мне грудь и сразу же забирает. Чувства недоумения, несправедливости, обиды охватывают меня, и я реву. Лет сорок спустя я рассказал об этом маме. «Неужели помнишь?.. Я хотела закончить грудное кормление в июле, когда тебе исполнился год, но соседка отсоветовала, мол, в летнюю жару это рисковано, могут приключиться поносы. Молока у меня было много, вот и кормила для верности до сентября. А где-то еще месяца через два меня, дуреху молодую, одолело любопытство – помнишь ли ты грудь. Дала ее тебе, ты набросился с такой жадностью, я испугалась, сразу же отняла. И ты заплакал – да так горько. Значит, был тебе тогда годик и четыре месяца».
* * *
По самому определению Гомо сапиенс выделен из мира животных – наличием разума. Но, думаю, старик Линней с этим термином, «Человек разумный», поторопился. Сравнение животных и человека – так часто не в пользу последнего. Волк, например, убивает лишь существа, не принадлежащие к собственному виду, да и то, когда голоден. А человек с момента появления на земле шагает по трупам себе подобных. И примитивные убийства вследствие голода случаются среди людей много реже, чем, скажем, убийства во имя власти, или какой-нибудь фанатичной идеи, или вследствие злобы, зависти, или просто от скуки. Кажется, за прошедшие тысячелетия все изучено в Книге книг – Библии. Но никто еще не удосужился подсчитать на ее страницах общее число убитых. Уже в самом начале Каин убивает брата своего Авеля. И пошло, и поехало… А вот пример из истории ацтеков, населявших Мексику и покоренных Кортесом в шестнадцатом веке. Они отличались большими познаниями в медицине и астрономии, оставили после себя скульптуры, настенную мозаику, архитектурные памятники. Но эта богатая культура сочеталась у ацтеков с ритуальными убийствами, когда они варили разрубленные на куски тела людей с маисовой похлебкой и съедали во время оргий коллективного каннибализма. Кто они – неужели Гомо сапиенс? Не правильнее ли тут использовать иной термин – Гомо инсанус, «Человек безумный»?
* * *
В пять лет я заболел корью, которая осложнилась воспалением среднего уха. Высокая температура, бред, состояние критическое, антибиотиков тогда и в помине не было. В очередной раз вывалившись из бреда, увидел возле кровати папу. Уж не знаю почему – наверное, заметив отчаянье в его глазах – я задал совсем не детский вопрос: «Папа, я умру?» Помню, при этом я не испытывал никакого страха, спрашивал как будто о постороннем. Папа издал носом нечленораздельный звук, вроде как хрюкнул, и выбежал в соседнюю комнату. Неверующий, там он молился и плакал. Он дал самый трудный для себя обет – бросить курить, только бы я поправился. К вечеру температура упала, началось выздоровление. А папа, потерпев несколько дней, не выдержал и опять взялся за папиросы.
* * *
Читаешь газеты, смотришь телевизор – и диву даешься. В Нью-Йорке полицейские обнаружили в уличном баке для мусора грудного ребенка с пробитым черепом и сломанной ножкой; он громко плакал по ночам – родители-наркоманы выбросили его. В столице Алжира у стены школы взорвалась мощная бомба, четыре подростка погибли, еще девятнадцать получили ранения; у исламских террористов, организовавших взрыв, не было никаких претензий к школьникам – просто захотелось в очередной раз напомнить о себе. В славной российской армии четверо бывалых солдат изнасиловали зеленого новобранца, а потом все вместе на него помочились. Как назвать подобных людей? Животными? Но животные так не делают. Нет, это опять наш знакомец – подвид Гомо инсанус.
* * *
Еще раз я ощутил смерть рядом в семь лет. Мы жили тогда в Омске. В жаркий летний день папа, мама и я поехали на берег Иртыша. Папа сразу же уплыл, мама улеглась на песочке загорать. А я плавать не умел, бродил вдоль кромки воды и пытался руководить папой. Я крикнул, чтобы он плыл обратно, но папа был далеко и меня не слышал. Тогда я зашел в воду по колено и крикнул снова, затем крикнул, зайдя в воду по пояс, затем – по плечи. И вдруг сильное течение подхватило меня. Я успел повернуть голову к берегу, крикнул: «Мама, тону!»– и ушел под воду. Какое-то мгновенное подсознательное чувство высветило единственный шанс на спасение. Маленький дурачок, я не барахтался, а стоял на носках, вытянув над водой руки. Из-под ног вымывало песок, руки быстро погружались, потом остались торчать одни ладошки. Казалось, прошла вечность, нестерпимо хотелось вдохнуть. Но мама успела добежать – ухватив за ладошки, рванула меня вверх, к солнцу. Еще раз она подарила мне жизнь. Долго сидел я на берегу, не шевелясь, оглушенный и испуганный.
* * *
В отличие от Ньютона современная астрофизика объясняет «первый толчок», приведший мир в движение, без ссылки на Бога. Так называемое «красное смещение» в спектрах галактик свидетельствует, что они с огромной скоростью разлетаются в разные стороны. Если проложить их траектории в обратном направлении, окажется, что примерно тринадцать миллиардов лет назад вся масса галактик была сконцентрирована в одной точке пространства. Гравитационное поле все более спрессовывало эту огромную массу, немыслимо повышая ее температуру. В конечном итоге произошел «Большой взрыв». По некоторым представлениям, скорость разлетающихся ныне галактик будет постепенно убывать, а потом под действием гравитации начнется их обратное сближение. И когда они опять сольются, предельное сжатие их массы вызовет новый «Большой взрыв». Такова поражающая воображение масштабами теория «пульсирующей Вселенной».
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2