ваш
гнусный рассказец уколол меня в самое сердце!
По положил страницы на стол и погладил их так, словно они были живые.
Он издал тихий стон, заметив страницу, выпавшую в грязь на полу. Он
аккуратно поднял ее и вытер рукавом, после чего некоторое время пытался
дрожащими руками сложить страницы ровно.
- Мне... было нехорошо некоторое время, мистер Эшер, - сказал мягко
По. - Моя жена... недавно умерла. Ее звали Вирджиния. Я... Я очень хорошо
понимаю, что значит навсегда расставаться с близкими людьми. Я клянусь вам
перед Богом, сэр, что и в мыслях не имел порочить ваше имя. Возможно, я...
слышал где-то имя вашего брата или читал об обстоятельствах этого дела в
газете - не помню, это было так давно. Но я писатель, сэр! А писатель
имеет право на любопытство! Я прошу у вас прощения, мистер Эшер, но должен
также заметить, что, как писатель, я вынужден видеть мир собственными
глазами!
- В таком случае, - холодно сказал его собеседник, - мне кажется,
было бы лучше, если бы вы родились слепым.
- Я сказал вам все что мог, сэр, - По опять потянулся к своему
стакану с шерри. - У вас есть ко мне еще что-то?
- Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд -
это все, что я могу вынести. - Эшер потушил сигару в чернильнице писателя.
Раздалось легкое шипение, и По тупо уставился на Эшера, не донеся стакан
до рта. Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. -
Возьмите еще одну бутылку, мистер По, - сказал он. - Похоже, вы черпаете
оттуда вдохновение. - Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.
- Я... желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, -
сказал По.
- И пусть ваша судьба вас не минует. - Эшер прикоснулся кончиком
трости к краю цилиндра и вышел из бара. - Отель "Де Пейзер", - сказал он
мокрому кучеру, усевшись в ландо.
Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых, и
снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная серебристая шевелюра. Он был
доволен прошедшим днем. Его любопытство в отношении Эдгара По было
удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти безумен
и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего действительно важного о
семье Эшеров; его рассказ был просто фантазией, слишком близко подошедшей
к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в
гробу, и рассказ, который он написал, будет всеми забыт, как и другие,
столь же малозначащие "литературные" эксперименты. И на этом все кончится.
Дождь барабанил по верху повозки. Эшер прикрыл глаза, его руки
сжимали трость.
О, думал он, если бы Эдгар По знал _в_с_ю_ историю! Если бы он только
знал истинную природу безумия его брата Родерика! Но Родерик всегда был
слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремленность их
отца, инстинкт самосохранения, передающийся сквозь поколения древнего
валлийского рода Эшеров. Эшер ходит где пожелает, размышлял он, и берет
что захочет.
Имя Эшеров будет воткано в гобелен будущего. Хадсон Эшер был уверен в
этом. И Бог в помощь тем, кто станет на пути Эшеров.
Повозка цокала по скользкой мостовой, и Хадсон Эшер, выглядевший в
свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.

- Отель "Де Пейзер", пожалуйста, - сказал высокий блондин в
коричневом твидовом костюме, садясь в такси на Шестнадцатой Восточной
улице менее чем в трех кварталах от Центрального парка.
- Э-э? - таксист нахмурился. Это был растафарьянец с рыжими патлами и
янтарными глазами. - Где это, дорогой?
- Кэнал-стрит, на пересечении с Грин.
- Вы будете там, дорогой. - Он завел автомобиль, нажал на гудок и
влился в дневной поток машин, выругавшись, когда его чуть не задел
грузовик. Он ехал на юг по Пятой авеню, пробираясь сквозь море такси,
грузовиков и автобусов.
Пассажир на заднем сиденье расстегнул воротник и ослабил узел
галстука. Он обнаружил, что руки его дрожат. Звуки улицы отдавались в его
мозгу словно удары отбойного молотка, и он жалел, что мало выпил в "Ля
Кокотт", маленьком французском ресторанчике, где только что позавтракал.
Еще один бурбон смягчил бы грохочущие удары в его голове. Но все будет в
порядке, решил он. Он был живчиком, и смог достойно встретить те плохие
новости, которые ему только что сообщили.
Резкий гудок грузовика позади них чуть не доконал его. В голове
запульсировала острая боль, словно она вся превратилась в гнилой зуб.
Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на мерном
тиканье счетчика такси, но вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на
водителя, на крошечный скелет, болтающийся у него в левом ухе. Скелет
прыгал вверх и вниз, реагируя на рывки в движении автомобиля.
Мне становится хуже, подумал пассажир.
- Вы профессионал, Рикс, - сказала ему Джоан Рузерфорд менее чем час
тому назад в "Ля Кокотт". - И во всяком случае, это не конец света. - Она
была крепкой женщиной с крашенными черными волосами и заядлой курильщицей,
не вынимавшей изо рта прокуренный мундштук из слоновой кости. Один из
лучших литературных агентов, она работала с тремя его предыдущими романами
ужасов и сейчас сообщала ему жестокую правду насчет его четвертого
творения. - Я не вижу у "Бедлама" какого-либо будущего, по крайней мере в
его нынешней редакции. Роман слишком отрывочен, слишком перегружен
персонажами, и дьявольски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь
издательству "Стрэтфорд Хаус", Рикс, и они не прочь издать вашу следующую
книгу, но, думаю, не эту.
- Что вы мне предлагаете сделать? Выбросить эту книгу в мусорный ящик
после того, как я потратил на нее больше шестнадцати месяцев? В этом
проклятом романе почти шестьсот страниц! - Он заметил в своем голосе
просительные интонации и сделал паузу, чтобы справиться с собой. - Я
переписывал его четыре раза и не могу просто так взять и выбросить!
- "Бедлам" не лучшее из того, на что вы способны, Рикс. - Джоан
Рузерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал,
что его прошиб пот. - У вас персонажи словно сделаны из дерева. Какой-то
маленький слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде,
сумасшедший доктор, который режет на куски людей в подвале своего дома. Я
до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали роман в
шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.
Съеденная им пища опилками лежала на дне его желудка. Шестнадцать
месяцев. Четыре мучительных переделки. Его последняя книга, средненький
бестселлер, "Огненные пальцы", был издан "Стрэтфорд Хаусом" три года
назад. Полученные за него деньги уже кончились. Дела с киношниками тоже
заглохли. Железная рука нужды взяла его за горло, и ему начали сниться
кошмары, в которых голос отца с удовлетворением говорил, что он рожден не
для побед.
- Хорошо, - сказал Рикс, уставившись в свой бурбон. - Что мне теперь
прикажете делать?
- Отложите "Бедлам" и начинайте новую книгу.
- Легко сказать.
- Да перестаньте! - Джоан ткнула сигаретой в маленькую керамическую
пепельницу. - Вы уже не маленький, вы сможете! Когда профессионал
сталкивается с проблемами, он отступает и начинает с начала.
Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было мрачно, как на
кладбище. За три года, прошедших после выхода его бестселлера, он пытался
написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать одну свою
идею, которая, однако, не прошла, но все замыслы рассыпались словно
карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в Атланте и размышляет
над продолжением "Огненных пальцев", Рикс понял, что дела совсем никуда.
Идея "Бедлама" пришла к нему ночью в кошмаре, в котором смешались темные
коридоры, искаженные лица и трупы, висящие на крюках. Написав половину
романа, он обнаружил, что и эта идея расползлась, как ветхая ткань. Но
отказаться от нее после таких трудов! Выбросить из головы все сцены как
мишуру, выкинуть из глубины воображения все персонажи и позволить им
умереть! Джоан Рузерфорд сказала "начни другую книгу", как будто это так
же просто, как сменить одежду. Он боялся, что никогда уже не сможет
закончить другую книгу. Он чувствовал, что выжат как лимон этими
бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты.
Его здоровье ухудшалось, пришли страхи, доселе неведомые - как боязнь
успеха, боязнь провала, боязнь риска. В охватившем его смятении он слышал
и издевательскую нотку смеха своего отца.
- Почему бы вам не попробовать писать рассказы? - спросила Джоан и
попросила счет. - Я могла бы разместить что-нибудь в "Плейбое" или
"Пентхаузе". И, как вы знаете, я много раз говорила, что использование
вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.
- Я думал, вы согласны с тем, что Джонатан Стрэйндж - удачный
псевдоним.
- Да, но почему бы не поэксплуатировать ваше настоящее имя, Рикс?
Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о
которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает
в жанре ужасов.
- Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.
- А ваша карьера вас интересует? - резко спросила Джоан. - Если вы
хотите быть писателем, вы должны писать. - Она достала кредитную карточку
"Америкэн экспресс" и после внимательного ознакомления со счетом отдала ее
официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто давно
его не видела. - Вы мало съели за завтраком. Похоже, вы похудели со
времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?
- Да, все в порядке, - соврал он.
Оплатив счет, Джоан сказала, что вышлет рукопись в Атланту, и
покинула ресторан. Он остался сидеть, вертя в руках стакан с вином.
Полоска света, появившаяся, когда Джоан открывала дверь, неприятно
резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.
Еще один глоток. Допью, и пора уходить.
Неподалеку от площади Вашингтона шофер сказал:
- Вот черт, гляди-ка!
Посреди Пятой авеню какой-то маньяк играл на скрипке.
Водитель нажал на гудок, и у Рикса возникло чувство, будто по его
позвоночнику провели скребком.
Сумасшедший скрипач, пожилой, с покатыми плечами, продолжал терзать
инструмент, застопорив движение на перекрестке.
- Эй, чудила! - закричал водитель из окна. - Уйди с дороги, милок! -
Он хлопнул рукой по гудку и нажал на газ. Машина рванулась вперед, едва не
задев скрипача, который продолжал играть с закрытыми глазами.
Другая машина внезапно выскочила на перекресток и, намереваясь
объехать сумасшедшего, врезалась в бок почтового фургона. Еще одна машина,
с орущим итальянцем за рулем, пытаясь избежать столкновения со скрипачом,
задела левое переднее крыло их автомобиля.
Оба водителя выскочили из своих машин и принялись кричать друг на
друга, а также на скрипача. Рикс сидел, окаменев, его нервы вибрировали.
Голова трещала невыносимо; голоса шоферов, гудки машин и нытье скрипки
рождали настоящую симфонию боли. Он крепко сжал кулаки, так, что ногти
вонзились в ладони и повторял: "Все будет в порядке. Нужно только
сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять..."
Звук легкого удара, а затем шипение жира на сковородке, снова удар и
снова шипение. Звуки участились. Лишь через некоторое время Рикс понял,
что это такое.
Дождь.
Дождь стучал по крыше и скатывался по стеклу.
Рикс был уже весь в холодном липком поту.
- Чокнутый старикашка! - орал итальянец на продолжавшего играть
скрипача. Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам машин, застрявших на
перекрестке. - Эй, ты! Тебе говорю!
- Кто платит за мою машину, милок?! - спросил водитель Рикса у
другого шофера. - Ты стукнул мою машину, тебе и платить! - провозгласил
он.
Стук дождя по крыше автомобиля напоминал Риксу канонаду. Каждый гудок
острой иголкой пронзал уши. Сердце немилосердно частило, и он понял, что
если останется здесь, в эпицентре шума, то сойдет с ума. За барабанным
боем дождя он расслышал еще один звук - гулкий низкий стук, который
становился все громче и громче. Рикс зажал уши, на глазах от боли
выступили слезы, но этот стук отдавался у него в голове, словно кто-то бил
его молотком по макушке. Хор автомобильных гудков казался палочными
ударами. Сирена приближающейся полицейской машины острой бритвой резанула
по его натянутым нервам. Рикс осознал, что глухой стук был стуком его
сердца, и паника едва не затопила его сознание.
Со стоном ужаса и боли Рикс вырвался из машины под дождь и бросился к
тротуару.
- Эй, - закричал водитель голосом, вонзившимся в шею Рикса, как
стальной коготь. - А как насчет платы за проезд, милок!
Рикс бежал, голова раскалывалась, сердце бухало в такт шагам. Капли
дождя били по навесу над тротуаром словно артиллерийские снаряды. Он
поскользнулся и, падая, опрокинул мусорный ящик, высыпая его содержимое.
Перед глазами Рикса закружилась черная пыль, и тусклый серый свет внезапно
сделался таким ярким, что он был вынужден прищуриться. Серые дома
ослепительно сияли, серый тротуар блестел как зеркало. Он попытался встать
и поскользнулся на мусоре, ослепленный сводящим с ума многоцветьем
автомобилей, вывесок, одежды людей. Оранжевый рисунок на боку городского
автобуса изумил его, как нечто из иного мира. Пестрый зонтик прохожего,
казалось, излучал лазерные лучи боли. Электрическая надпись на углу
выжигала глаза. А когда благонамеренный пешеход попытался помочь ему
встать, Рикс с криком вырывался - прикосновение руки жгло его тело сквозь
твидовый костюм.
Тихая комната - он должен попасть в Тихую Комнату.
Атакуемый со всех сторон светом и шумом, Рикс пробирался вперед, как
затравленный зверь. Он чувствовал тепло человеческих тел, словно люди
вокруг него были ходячими факелами. К оглушительному стуку его
собственного сердца добавлялся стук их сердец. Вселенная человеческих
сердец, бьющихся в разных ритмах, с разной интенсивностью. Когда он
вскрикивал, его голос повторялся в голове снова и снова, как шальное эхо,
записанное на магнитофон. Он бежал по улице, а желтые, красные, зеленые,
голубые тени кружились рядом и хватали за пятки. Споткнувшись о бордюр, он
порвал рукав и ссадил колено, и когда смутно различимая сверкающая фигура
с оглушительно бьющимся сердцем остановилась возле него, он закричал,
чтобы к нему не прикасались.
Дождь усилился, капли колотили по асфальту рядом с ним с таким
грохотом, словно это падали булыжники, выпущенные из катапульты. Каждая
капля, попавшая ему на лицо, волосы или руки, жгла кожу, словно кислота.
Ему не оставалось ничего другого, кроме как бежать - бежать к
спасительному месту в отеле "Де Пейзер".
В конце концов в белом сиянии пульсирующего неба показался готический
шпиль отеля. Его окна блестели и сверкали отраженными огнями, а видавший
виды красный навес над входом со стороны Грин-стрит даже кричал, чудилось
Риксу. Когда он перебегал улицу, скрип тормозов вызвал новую волну боли,
но он не осмелился замедлить бег. Зажимая уши, он влетел во вращающиеся
двери отеля и пересек длинный холл, покрытый аляповатым красным ковром с
вытканными золотыми кругами. Не обращая внимания на окружающих, Рикс жал и
жал кнопку вызова единственного лифта. Каждый раз контакт с пластиком
вызывал у него боль. Он слышал, как высоко вверху шумят механизмы. Когда
лифт подошел, Рикс, зайдя внутрь, захлопнул дверь, не дав никому войти, и
нажал кнопку восьмого, самого верхнего этажа.
Лифт поднимался мучительно медленно. Рикс при этом слышал шум воды в
трубах, теле- и радио-шоу, рок-музыку, диско; прошедшие через толстые
стены человеческие голоса напоминали ему разговоры в ночных кошмарах,
понять которые невозможно. Рикс сидел, скорчившись в углу, с плотно
закрытыми глазами, зажав голову между коленями.
Дверь открылась, и Рикс побежал к своей комнате в конец тускло
освещенного коридора, лихорадочно нашаривая ключ. Он ворвался в номер,
окно которого, к счастью, зашторенное, выходило на Грин-стрит. Свет,
просачивающийся сквозь дешевую ткань, был болезненно ярким. Рикс достал из
кармана старинный медный ключ, с годами слегка позеленевший. Он вставил
его в замок белой двери рядом с дверью ванной, повернул его и распахнул
тяжелую, обитую резиной дверь, ведущую в безоконную Тихую Комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8