И вот сейчас, после реплики Болтуна, она вдруг вернулась опять, но уже не призрачной, почти бестелесной, а взрослой и вполне сформировавшейся.

Глава 5

Болтун до этого довольно долго крутил шкатулку, цокал языком, совал в отверстия и скважины разные штуковины, потом сказал:
– Ключ, похоже, был все-таки один, а отверстий пять. Эти две дырки, которые ты нашел еще, или обманка, или просто технические отверстия. Ну, чтобы смазывать механизм или чтобы воздух куда-то поступал, – ответил он на недоуменный взгляд Платонова. – Ключ, судя по скважине, должен быть довольно сложной формы, у меня таких нет.
– А может, как в кино, – предложил Владимир Павлович, – там вечно воск заливают в замок и получают слепок…
– Так это в кино, – отозвался Болтун, – там все можно. Для того чтобы так работать с замками, они должны быть определенного устройства – не плотными, но и не с пустотами. Иначе в первом случае воск никогда не вытащишь, а во втором достанешь бесформенную блямбу.
– Так что же делать?
– Думать пока… Думать, дорогой мой. Вот тут он и произнес свой вопрос о содержимом ларца.
Почему-то в мозгу Платонова мгновенно всплыла отмеченная в романе фраза о ключе и шкатулке, скрывающей секреты. Он вдруг понял, что это, быть может, вовсе не образ, не метафора, а вполне могло быть сказано об этом вот, конкретном ларце. И тогда все или почти все отмеченные строки приобретали новый и гораздо более интересный смысл.
Владимир Павлович, забыв о Болтуне, достал из кармана свой листок и лихорадочно побежал глазами по строчкам.
...
страница 10 – «Так что, когда помрешь, я буду единственным на свете человеком, который знает правду».
Получается, что шкатулка, похоже, досталась кому-то в наследство.
страница 20 – «Они занимаются этим вот уже несколько веков».
Значит, она передается давно из поколения в поколение.
страница 28 – «Игра ваша, правила тоже».
Законы обращения с ней, как ее хранить и открывать переходят из поколения в поколение.
страница 31 – «Вообще не знаком, мы с ним ни разу не встречались».
Здесь не понятно, Платонов отметил ручкой на полях эту выписку.
страница 32 – «Ведь интересы у нас были примерно одинаковые».
И здесь тоже нечто невразумительное.
страница 60 – «“Непонимание рождает недоверие”», – подумал Лэнгдон».
Те, кто хранил шкатулку или последний ее хозяин, очевидно, подвергались не очень приятному давлению или насмешкам.
страница 71 – «“Андорра”», – подумал он. И почувствовал, как напряглись все мышцы».
Непонятно, но, видимо, все это как-то связано с Андоррой.
страница 88 – «Цифровой код не имеет никакого смысла».
Конечно, нужны ключи, а не код…
Дальше почему-то пошло быстрее: «Это не то, это тоже… Ага!»
страница 112 – «А что именно говорит вам пентакл?»
Похоже, эта фраза – наша. Надо будет поискать на шкатулке пятиконечную звезду. Что там дальше?
страница 120 – «И он оставил нам достаточно ключей и намеков, чтобы понять это».
Это тоже про нас, хоть и непонятно, кто он. Так, дальше пустое, и здесь ерунда, а вот это может быть важно:
страница 132 – «И вот теперь дед мертв и пытается говорить с ней уже из могилы».
Мона Лиза в следующей фразе нас, скорее всего, не интересует, но надо подумать, почему такая запись помечена? Дальше:
страница 164 – «Драгоценная тайна потеряна навсегда».
Интересно, он действительно так думал или просто меланхолия одолела?
страница 175 – «И еще дед сказал мне, что ключ открывает шкатулку, где он хранит много разных секретов».
Ну, это понятно…
страница 195 – «Секретные документы остаются предметом постоянных спекуляций и поисков по сей день».
Значит ли это, что в шкатулке – документы?
Дальше шло все неважное, кроме, пожалуй, этого:
страница 242 – «Информацией, содержавшейся в криптексе, мог воспользоваться лишь человек, знавший пароль доступа».
Непонятно, правда, знал ли сам человек этот пароль или это грустное размышление об утраченных возможностях.
Платонов перевернул листок и заглянул на другую сторону. Точно было что-то еще, но что? И почему не записано? Что-то про то, что, узнав секрет, ты получаешь власть над миром…
Нет, не так. А как?
– Узнав секрет, ты можешь изменить ход истории… – неожиданно вслух сказал он сам себе.
– Что? – мгновенно прореагировал Болтун. – Что ты сказал?
– Да так, ерунду всякую, – махнул рукой Платонов.
– Придется оставить коробочку у меня на пару дней, я с ней поколдую.
– Знаешь, – вдруг занервничал Владимир Павлович, – мне только что пришла в голову одна идея, поэтому я пока ларец заберу, а потом принесу тебе, чтобы ты мог разобраться.
Ложь получилась несколько неуклюжей, но отдавать сейчас ларец, в котором, похоже, хранились какие-то важные документы, не хотелось. Тем более Болтуну, который если ее откроет, не сопрет конечно же, но растрезвонит по всему миру.
Тот удивленно поднял голову, посмотрел на старого приятеля и пробормотал:
– Хозяин – барин, – пожал плечами и положил шкатулку на стол.
Платонов шел домой, переступая длинными, как говорила Наташа, «журавлиными ногами», нес странно вдруг потяжелевшую шкатулку и тихонечко мурлыкал какую-то мелодию. Какую, он и сам не знал, и вообще, страшно бы удивился, если бы кто-то ему сказал, что он поет.
Впереди открывалось огромное поле для размышлений и гипотез, и не какие-то там логические задачки или кроссворды, а настоящее живое дело, которое могло дать и финансовый результат, и просто интересную информацию.
Конечно, возможность того, что его умозаключения о содержании шкатулки и вообще связи ларца и пометок на полях окажутся ошибкой, он учитывал, но не хотелось, чтобы это так и оказалось…
Сейчас надо было просмотреть до конца книгу, пытаясь выудить информацию из пометок, а потом приниматься за старуху Лерину. Она, сама того не зная, могла владеть ценной и интересной информацией. К тому же оставался открыт вопрос с Андоррой. Насколько он помнил, эта была такая маленькая страна, что там все друг друга должны знать и по утрам здороваться.
Он вставлял ключ в дверь, когда за спиной его раздался скрип двери и чистый на этот раз женский голос сказал:
– Владимир Павлович, вы сейчас не заняты?
Платонов напрягся – откуда она знает его имя и отчество, в прошлый раз он ей их не называл – и медленно повернулся:
– Занят.
– Жаль, – Анастасия улыбалась, стоя на пороге своей квартиры, – а я хотела вас чаем напоить…
– В другой раз. А откуда вы знаете, как меня зовут?
– Так не на Луне живем все-таки, – рассмеялась она. – Мне консьержка сказала, очень смешно у нее получается – Влядимирь Палич. – Анастасия очень похоже передразнила киргизку. – А то все-таки давайте «Эрл Грей» с эклерами, я такие потрясающие свежие эклеры купила, а?
Платонов никак не мог решить, что же все-таки пересиливает – раздражение на ее восторженность или очарование от зеленых глаз.
– Ну, не будьте букой, – продолжила уговаривать его Анастасия, – вы же не ход мировой истории меняете, а остальные дела могут и подождать. А то я себя чувствую в неоплатном долгу: вы меня, можно сказать, от смерти спасли, а я вас даже ничем не угостила.
Вот так Палыч, сам не заметив каким образом, вместо того чтобы исследовать свою шкатулку, оказался на кухне Настиной квартиры.

Глава 6

Чай действительно был отменным.
– А что вы сюда добавляете? – вежливо поинтересовался Платонов. – С эклерами все понятно, а вот с чаем нет.
– Мяту и чуть-чуть душицы.
Про мяту Владимир Павлович слышал, а последнее слово было ему практически незнакомо. Да и вопрос он задал скорее для политеса, представить себя покупающим специально какую-то траву, затем как-то ее заваривающим? Он улыбнулся.
– Что вас рассмешило? – Анастасия обиженно глянула на него.
– Представил себя, заваривающим чай, – отмахнулся Платонов.
– И что? – не отставала она.
– Это невозможно…
– Почему?
«Вот зануда», – подумал про себя Палыч.
– Я не умею, – он опять улыбнулся.
– А я… – она вдруг понизила голос до шепота, – не умею жарить картошку. Только никому об этом не говорите, пожалуйста.
Надо было искать новую тему для разговора, и Платонов осмотрелся вокруг в поисках предмета. На холодильнике лежал небольшой томик – или детектив, или стихи.
– У вас в прошлый раз книга была в руках, – начал он. – Когда я вам соду приносил.
– Какая?
– Дэн Браун «Код да Винчи».
– Ах, эта, – она поморщилась.
– Не любите детективы?
– Очень люблю, не люблю продажность…
– О чем это вы? – не понял Владимир Павлович.
– Там столько ненависти к христианству и католичеству в частности, что хочется спросить автора, не одеты ли американские президенты на тех купюрах, что он получает в чалму? Да и в раскрутку этой галиматьи вложено немало денег – такая реклама даром не делается.
– Вы кто? Критик, издатель или в рекламе работаете? – спросил оторопевший Платонов.
– Вообще-то я – бывшая актриса, – засмеялась она. – А вот бывший муж занимался рекламой и издательским бизнесом, поэтому кое-что я в этом понимаю.
Владимир Павлович отметил про себя дважды произнесенное слово «бывший», но ничего уточнять не стал. Анастасия внезапно подняла руку и показала пальцами знак, которым во всем мире показывают «двойку». Но Платонов не понял:
– Что означает эта буква «в»? – спросил он. – В годы моей юности она символизировала победу.
– Среди моих орденов и нашивок за ранение еще два со словом «бывший».
Положительно с ней нельзя было разговаривать, она все замечала.
– Бывшая Жанна Д’Арк и бывшая прима-балерина «Метрополитен опера»? – спросил Владимир Павлович и смутился.
Он хотел сказать комплимент, а получилось неуклюже: она же актриса – вдруг играла Жанну Д’Арк или танцевала в Большом.
– Бывшая мать и бывшая жительница Барвихи, – она горько усмехнулась. – Барвиха-то, Бог с ней, а вот к сыну меня теперь не подпустят.
– В чем-то провинились?
Беседа начала приобретать «несветский» характер, что пугало и радовало одновременно.
– Застала мужа с секретаршей… – она смешно сморщила нос. – А в качестве отступного получила эту квартиру. У них теперь такая мода появилась – трахать секретарш. То есть раньше они тоже себе в этом не отказывали, но теперь это стало повальным и нескрываемым занятием. А у жены выбор: хочешь – терпи его выходки, не хочешь – пошла вон.
– У кого это у них? – Платонов действительно не понял.
– У богатых и влиятельных сукиных сынов, – жестко ответила Анастасия и тут же сменила тему: – Еще чаю?
– Я, пожалуй, пойду, – поднялся Владимир Павлович. Встал, а глаза опустил. – Дела, знаете.
А когда поднял, то увидел, что она, закусив губу, смотрит в стену. Бежать, срочно бежать…
– А вы чем занимаетесь в свободное от душицы и эклеров время? Расскажите мне что-нибудь…
Он остановился на пороге кухни: ни при каких раскладах нельзя обижать детей, стариков и животных.
– Я в цирке работаю, – пробурчал он.
– Дрессировщиком? Слезы вроде бы исчезли.
– Дрессировщиком, – согласился Платонов. – Пальто дрессирую, куртки, шубы. Иногда попадаются довольно опасные экземпляры.
Она несколько секунд испуганно смотрела на Владимира Павловича, потом до нее наконец дошло:
– А они вас не кусают?
– Бывает, но не так, как люди…
Он вернулся к столу, опять сел на свое место. Лучший способ отвлечь человека от жалости к себе – заставить его пожалеть другого.
«Пять минут и ухожу…» – решил он.
– Знаете, у меня есть приятель, серьезный историк, человек моего возраста, специалист по русской культуре восемнадцатого века. Он написал немало хороших книг, и как-то раз в одном магазине ему решили устроить презентацию. Я его просил, уговаривал не делать этого, но он отвечал, что люди сами предложили, и он не может их подвести. И вот в день презентации – слово-то какое странное – не понятно, кто, кому и что дарит, – я приехал в этот магазин. Поднимаюсь наверх и вижу: сидит мой приятель, грустный за столом, рядом пачка его книг и какой-то деятель, который безостановочно говорит в микрофон: «Сегодня мы представляем новую книгу знаменитого ученого такого-то. Вы можете познакомиться с Елпидифором Елпиди-форовичем, задать ему интересующие вас вопросы, а также получить его автограф. Подходите, и он ответит на все ваши вопросы и подпишет все книги». И сидит мой приятель и смотрит в пол, и ни один человек не останавливается, даже из любопытства. Я побежал, купил его книжку, благо тут же продавалась, подошел, даю ему, а он, не поднимая глаз, спрашивает: «Как вас зовут?» Я, практически не открывая рот, сквозь зубы говорю ему: «Максим Петрович». И он пишет мне на форзаце: «Дорогому Максиму Петровичу на память». Так и не понял, что это – я. А вечером я ему звоню и спрашиваю: «Как прошло?» А он мне отвечает, что один человек все же нашелся, поклонник его таланта…
Эту историю Платонов придумал только что, ну не всю, приятель у него такой был, да и презентация тоже, только не хватило ему тогда ума подойти под видом чужого человека или дать кому-нибудь из прохожих денег, чтобы подошел. Оба этих хода он придумал позже, а тогда так и не смог помочь.
– Понимаете, – Платонов сам не заметил, как завелся всерьез, – талант в искусстве, в науке практически не может пробиться сам, потому что для того, чтобы пробиться, нужен совсем другой талант. И этот последний, хотим мы того или нет, почти не совместим с талантом производительным, креативным, как сейчас модно говорить. Вот вы почему – «бывшая» актриса? Плохо играете?
– Да нет, – Анастасия с любопытством смотрела на него, – просто, раз муж выгнал, а он наш театр спонсировал частично, я теперь никому не нужна. Меня уже поставили в известность…
– И талант никакого значения не имеет! – Палыч направил палец на соседку. – А что я вам говорил?
– Да бросьте вы, Владимир Павлович, не брюзжите, – она протянула руку и погладила его по плечу. – Вы же совсем не такой.
– Какой не такой? – все так же возбужденно переспросил Платонов.
«Вот тебе раз, – подумал он, приходя в себя, – хотел ее перевести на другого, а сам на жалость напросился».
– Ну, перестаньте, помните, как сказано, – сказала она, – «И старческой любви позорней сварливый старческий задор…»

Глава 7

Платонов, нахмурившись, сидел на своем кресле, как всегда, положив ноги на стул, и собирался записать в толстую тетрадку события сегодняшнего дня, а перед этим просматривал предыдущие и пытался систематизировать всю информацию, чтобы прийти к каким-то выводам. В последнее время он выработал такую привычку, особенно если событий оказывалось много, а выводы были важными. В противном случае он мог легко забыть что-то существенное, как не раз случалось.
Кроме того, это оказалось довольно интересным занятием – вести дневник. В отличие от написания мемуаров, чем как-то раз Платонов пытался заполнить один из аккуратно нарезанных временных объемов, для этого почти не надо было напрягать память, да и писать можно было в любой форме – в конце концов, пишешь для себя, а не для читателя. Так что на запятые, литературное совершенство и просто дописывание слов до конца можно было не обращать внимания.
Плющ советовал ему купить диктофон, но Палыч отшутился, сказав, что непременно забудет, как им пользоваться. Умение писать, приобретенное в старшей группе детского сада, пока не подводило.
Всю неделю события приятные и неприятные, важные и не очень сыпались на него как из рога изобилия. Когда наутро, после чаепития у Анастасии Платонов не смог вспомнить, на чем они расстались, у него осталось только ощущение чего-то приятного, но не очень значительного, он спустился вниз и купил себе в ближайшем ларьке школьную тетрадку с неприятной полуголой девицей на обложке.
Новые исследования «Кода да Винчи» ничего не дали. Помеченные фразы или повторяли по смыслу уже знакомые, или он не мог догадаться об их значении.
Завтра он во второй раз должен посетить старуху Лерину. Прошлый визит, вот запись о нем, не принес ничего, она удивленно пялилась на гостя, когда тот расспрашивал у нее про пометки на полях, ближайших родственников и наследников. Из родственников она помянула только племянника, которому отдала по воле умирающего какую-то тетрадку, про пометки сказала, что Станислав Петрович все время что-то писал, а что – она не знает.
Слово «пентакл» она никогда не слышала, а про Андорру сказала, что, по ее мнению, так звали собаку ее двоюродной сестры в Бугульме. Хотя, может быть, не Андорра, а просто Дора, да и вообще, скорее всего, это была не собака, а кошка.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''


1 2 3 4