Еще удивлялись: что за нелепые кресла, зачем "хромированная сталь"? А это был злодейский антураж, приказ ангелов: оставить детей и Работника в комнате, выйти, искать потерянную книгу Мольбы. Четыреста лет, спаленные дневники нашлись под краковской грушей. Свинтил с пальца, заглянул, одни царапины, никакого "все пройдет", ничего судьбоносного.
Hynek: 0603935923, нашелся в путеводителе по Веймару, чужой механический голос. В трамвае вспороли карман, извлекли блестящую штуку. Вечером отправил письмецо: "Я этого не люблю. Твой Гриф, твой Ястреб, твой Маркопулос".
— Работник схватил меня за хлипкую шею.
Встреча на далеких меридианах, микробы, передающиеся через рукопожатие, извилистая линия от равнины Марса на холм Сатурна грозит тюрьмою. Посадили за неудачное членовредительство, пытался откромсать указательный палец, чтоб не заставили нажимать на крючок. Вступил в Wandervogel, летом забирались на меловые холмы, смотрели, как солнце тычется в священную дырку. Кельтский рудник, здесь лесорубы выбили на скале танцующую лошадь. Прелати варит сонное зелье в императорском чугунке, крестьянские дети катают медный обруч. Нотр-дам-де-Нант, виселицы и пашни.
Погасить световое тело!
15-е января, труп недопизды распилен, осколки нашел юный велосипедист, сын лекальщика. Голливуд, кактусы сползают по скотским склонам. The further it is the faster what will be what used to happen. Обескровленный торс, молочные волокна на срезе, этнобиология никчемных позвонков. Могла бы плясать в шантане. Калифорнийский трамвай ползет по траве, "он хотел перевернуть мини". Никуда не ходить, ни с кем не говорить, раскромсать провода. Циркуляр Lv-Lux-Light (а что думаете вы, парни?), пудреница, недопитый стакан лимонного сока, шоколадка. "Разбился на своем саабе". Эти твари похитили нашу кровь, нашу слюну, нашу смегму. Заседание комитета эльфов: перерезать провода, распотрошить сердечную сумку. Hynek, я в твоих пальцах.
— Да, Ю-ю.
Рейхстаг спален, Жан Донет выебан и задушен в "Отеле де ля Сюз", Новый Ирод проливает семя на детские кишки. Прелати ухмыляется у дверей: волшебник знает, как отвлечь служанок, как загнать королевских гонцов в топи, спустить с утеса карету, спалить дворец должника. Под половицами зреют кирпичи ХНД — пунцовые галльские кости.
Гарпократ — юноша с прилипшим к губам пальцем. Любит читать Книгу Мольбы, месить кипящую глину.
68
3:36. Первые дни ноября, J'ai pas sommeil, в леднике стынут дрожжи, отправились за поздними грибами в приморский лес. Iliac passion, муки броненосца, расплющенного мексиканским колесом. От линии дракона идет ветвь на холм венеры. На цыпочках поднялся на второй этаж, хотел посмотреть, как Семьсемьсемь отправляет запретное письмо. Никого не было, холодный дым в мансарде, остывший щуп у экрана, перевернутый наперсток. Пароль: Deus Irae. No new messages, таблица, формат. Линия созерцания: встречается редко, обычно у мертворожденных. И счастливые лунки на ногтях.
— В бедро?
— Согласен, давай в бедро.
"To tell you the truth, — начинает Маркопулос и останавливается, палец пляшет над клавишей, будто сучонок подмазал клофелин, — какой может быть истина? Тверже пасхального леденца, влажной, как трусливые ладони? To tell you the truth the whole trip for me has been more (стержень) shamanism than it has been (расцеплен) that lousy jerk-off book. Обычно знакомились на пляже. Вы знаете этих крестьянских детей — недоверчивые, корыстные, завистливые. Утром странная радость: мне все равно, все равно. Никуда не выходить, ни с кем не говорить, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят. Движение стрелки вниз, они реагируют на твое счастье/несчастье. Или мигрень, когда ухо терзают теплым пальцем. 6:50, проснулся от стыда.
Всякий раз маленькие награды за усердие: то принесут сертификат, то автомат выплюнет лишнюю монету, то позвонит внук телеграфиста. Покровитель ликовал, отправлял почтовые переводы, водил влюбленным языком. Сделать так, чтобы все было усеяно приметами, точно жемчужинами из ожерелья, разорванного пьяным пальцем. На козетке раскрыт порнороман, в гостиной шепелявит немецкая пластинка, в прихожей текут перчатки. На полу в спальне щуп, наперсток, два проводка от вырванной белой кнопки.
Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов. Сегодня я — зола, обугленные хрящи, жирные брызги на осоке. Баррон избавлялся от погибших: пробивал молниями, оплетал корнями, топил в болотах. Keep the severed finger with you, rub it every day and visualize despair coming into your life. Как заяц.
Здесь испытали Ablehnung. Дежурство у невидимой базилики, 19:39. Нюхаю простыню, на которой ты спал прошлой ночью, Хынек-бис.
Провели субботу в прискорбном французском клубе, в воскресенье глотали сидр, сплетничали, смеялись. Начинается твердый понедельник, дни до праздника, омела и воск.
Хынек! Он ходит в воскресную школу.
— Мы видели их у ручья, туберкулезный санаторий с выбитыми стеклами, хотелось взять засохший огрызок, укусить, заразиться. Сумасшедшая подробность: родинка возле правого соска, точно след шрапнели. И школьный мел, губки, учебники чистописания, контурные карты, планшеты, кубинские сигары за трубой в подвале под спортзалом, в марте забрался сизый голубь и сдох, вот его останки. Согласен почти на все, но есть еще две недели.
— Apo pantos kakodaimonos.
Прилег, расстегнул тужурку.
69
Quimbanda не ответил на письмо, конверт скомкали почтальоны, бледная восковка, дыры вместо О, Р и Я, едва влез в почтовую щелку, там еще был каталог дантиста, приглашение выписать экуменический еженедельник, сборник стихов из сухого неаполя. Скрестил руки, указательным пальцем правой держит за подбородок стоящего на коленях брюнета, отрезанный палачом воротник, собачий взгляд, хочет выйти на сцену в мятых доспехах. 3 ноября, осталось пять с половиной дней, тонет Andrea Doria. Экстернштайн, утренний кофе с тюремными сливками. Здесь Прелати встречает рассвет. Дотянуть пять дней, и вот она, восьмерка чаш — праздность.
Покалывания в запястьях и лодыжках предвещают уныние. Догадался на кого он похож: 11 лет назад, tiny teen boys sucking monster disks, нахальные глаза из прихода Нотр-дам-де-Нант.
— Ваш ход, доктор. — Другой экземпляр, скрытый в складках мантии, и к нему яшмовая фигурка — саламандра, встающая из менструальной пены. 0:02, время перевернуто атлантическим перелетом. Посмотрел в медное зеркальце: эти губы сосали, язык лизал, можно ли поверить? Фасолевая похлебка, отравление спорыньей, не смог дойти до пекарни, в лодыжках трехдюймовые ржавые гвозди, ты преступней варравы в сто раз.
26 октября 1440 г. — аутодафе. Луч в подвале, медный кувшин, истрепанный помазок, гиря на правой лодыжке, драгоценный экземпляр книги Велиара притаился в сочной соломе. Его тайные знаки: три родинки, словно атомная пирамида. Можно спуститься, достать из ящичка пистолет, прижать два пальца к соску. Любил вертеть отрубленные головы, показывать их наперсникам, трогать застывшие глаза мизинцем.
Новый Ирод! Сгорел, как веточка вербены.
Наглая перебранка простолюдинов, собрались поглазеть на казнь, рано темнеет, октябрь, две недели до главного дня. Двадцать пятое, съезд венеры и юпитера, грохочут доспехи. Date: Nov. 9, 1940, все впереди, недопизда еще не перебралась в ЭлЭй (angels aren't said to be grouped into Choirs for no reason). My name is Markopoulos, I live in Inner Greece and practice ceremonial magick with influences from chaos. Now on my urethra… Расцепи стержень (rod-rodent-radiant — шепчет голубыми губами Прелати), а мы будем пускать пузыри с верхней башни, наблюдать за расправой. Большие надежды, паутина на свадебном столе, жених не явился, в каретном сарае скелет коня и смятые рессоры. Мне нужна неделя, всего неделя. Хынек: плечи, губы и брови. Специалист по ботанике озер, сам смастерил опытную теплицу, раздобыл рассаду, шведское стекло, кондиционер. Междометиями объяснил: нужен красный плющ, чтобы полз по всем стенкам — вверх по бетонной крошке. Домашний ХНД, часовня. Их мелкие услады — дернуть, намазать, сравнить.
Элементарный король! Он посылает волны, направляет матросов, смеется. Каждый день новый этир, и так прощальный месяц до наступления холодов. На девятнадцатый день — самум, совокупление среди круглых камней на двадцать четвертый. Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, туфли с загнутым хвостом, блестящие пряжки, песок.
Его наряд: синяя мантия, золотые обшлага, в левой руке — веретено. На сворке — треглавые крапчатые псы. Его рот, стальное кольцо в нижней губе. Четвертое ноября, пять ночей до юбилея.
Стеклянная баррикада висит над пропастью, охраняет чертоги. Линия матросов, тачанки и арбалеты. Убийство и расчленение Элизабет Шорт. Бразильские прииски, индейцы возятся в тщедушном песке. Ошибки надзирателей, восточное солнце. Карта «дебош», сулящая похмелье.
Зайчик рос в гинекее, ни с кем не дружил, ласкал медные провода, гладил белую кнопку, ходил в прискорбный французский клуб. Для инспирации, для лучшего чувства цвета, для драгоценных букв. Слушал шаги возмездия в далеких коридорах, шум африканской листвы, дыхание войлока, чавканье юных желез, гудки дорогих пароходов. Nov. 9, 1940, все впереди.
70
Карма испорчена, вытекла из разбитой чашки, жирное пятно на паркете. Изобретение гимна, выпечка кирпичей, в сонном карьере возятся строители ХНД. Теплое братство, ложа кипящей глины, циркулем в лоб, мастерком в кадык. Где, среди каких корней зарыты серебряные страницы Книги Мольбы, сочиненной замученными детьми? Доктор выходит из операционной, хозяйничают злые птицы, нет сил слушать, ручка на белой двери разевает пасть. Капает воск. Тысяча шестьсот икс-икс, невредимые фолианты нашлись под краковской грушей.
Двадцать раз кипятить в соленой воде.
Кости для моста через пропасть, для его перил, фонарей, подпорок. Упущенные возможности. Романы, которые они читали сорок три года назад в день убийства и расчленения Элизабет Шорт, в день ареста колдуна Прелати, в день казни Нового Ирода, в день взрыва на опустошенном ранчо. Желтые твердые газеты, химический канадский снег. Сигналы в десять вечера, спящий все еще спит. Мальчики, которых не укусит Жан Донет.
— Что вы заказали?
— Potato skins, крестьянская пища, фонарик трясется на столбе.
Там еще столько, столько. Nice to see you around these parts. "Возлагал надежды". Temple area set up: holytable, sealoftruth, lamen (hidden away in the seven ensigns on the altar) and the ring on your finger. Играл гнома Грампи в арабском спектакле and the middle of the circle vibrating the call. After you're done vibrating just be quiet and look who comes to see you а это очевидно Баррон. Пришел, оставил берилловый штырь, сплясал под деревом близнецов на славянском подворье, плевал на горящие книги. Start at call one, проси прощения у невинной души, смущенной твоим богатством. No new m, знак unsubscribe в левом углу. Чужой в поленнице доброжелательных людей, уснувших в колыбелях зондеркоманды. Программа поиска внеземного разума, человекокрокодилов, start at call one and move upward one at a time. Ты, sodomitic sorcerer, не принятый на южно-мичиганском проспекте, ободравший залупу во французском клубе. Буквы, от которых хочется визжать, не успел до наступления новой эпохи, перетащил поклажу через сломанный ручей, попался под матросскую стрелу. Колючие ветки ноября, слабые гренландские цветы, вертолет над айсбергом. Esiach.
Хынек! Его пальцы-леденцы, бронзовый конус на мизинце. Свидетельство о смерти Элизабет Шорт читали перед аутодафе, вместо приговора. Повреждение атлантозатылочной мембраны… перерезан jejunum… асфиксия… три черных пятна на лодыжке, точно ядерная пирамида… вот, что вы наделали, мистер уилсон. Пародия на адский огонь, на сковородки с кипящим маслом, чугунные котлы, стальные крючья, сдирающие кожу с локтей, дагомейские иглы, протыкающие эфирное тело. Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов. Сегодня я пламя — пожираемое и пожирающее.
Четвертое ноября, отец сломал печать простую. Грядет свидание в Брэ, влюбленные звери тянут колесницу, скарабей ползет, зажатый колоннами, сюда, сюда, молодые хуи. Проснулся под перескок ворон в замерзшем саду, чавканье воды в остывающей грелке. Вырос в гинекее, жил на южно-мичиганском проспекте, хранил под подушкой книгу Мольбы, 48 серебряных страниц. Портрет доктора, пляшущий Quimbanda, сангина (деталь), следы жирных пальцев в левом нижнем углу. Концентрические кружки на первом суставе, знак наследства: тучные пастбища в приходе Нотр-дам-де-Нант, доходный дом в Оверни, где крестьяне отловили и выебли дикого мальчика. Еще кружок — замечен на холме меркурия: писательский труд, любовь к буквам, уплотнение на пояснице, осталось жить тридцать семь с половиной лет, гибель в меблированных комнатах от удушья, череп швырнули в термитник, потом извлекли и смастерили ритуальную чашу: вот он, злодей, расчленивший Элизабет Шорт, дерните его за мокрые пейсы.
71
Пальцы Хынека, отрубленные в Сан-Хосе. "Это был чистый секс, секс в таблетках". Познакомились на далеком полустанке, по пути в Брэ, Хынек с туеском и котомкой, легкомысленный, как фельдфебель, с крепким крестьянским хуем, озорными ушами, мраморным мясом, серебряной стрелкой в левой брови. Гарпократ, палец прижат к губам: силянс, дети убиты. Доктор выходит, негодуя, ручка двери изгибается змеей из гуаньчжоу, маленькое сердце брошено в кипящую глину.
— Джек Андерсон Уилсон, убийца.
— Рад познакомиться. Так это вы загнали квадратный клин в круглую дырку?
Отошли, поцеловались. There is a theory that claims that high and low magick can't be joined, but this theory is rubbish I think, one can perceive the angels and the demons (Зеботтендорф, Хаусхофер) as entities in a macrocosm surrounding us like Moses and the Burning Bush (я не могу стараться, голову наполнили священной водой, дребезжит купель), the Seven Ensigns on the Altar, Ensigns of Semen, Jean Donete's semen to be correct. Новый Ирод пирует в "Отеле де ля Сюз". 24 июня 1438, праздник святого Иоанна. Два дня спустя в операционной — Жан Юбер. Окно благоприятных лат. На руинах шато Machecoul мы встречаемся с Хынеком, в кармане халата деньги — три тысячи, инфляция. Ибо сказано: "Будь трудолюбив и терпелив, как Гномы". Сюда, сюда, за алтарь, расстегни штаны, спой сироте "my monkey".
— А где лежали скелеты?
Детский плач за окном. Они будут жить в новом веке, прятать червей в китайских сырниках, глумиться над колдовством Прелати. Помнишь тот единственный сон, когда Айвасс ожидает за бронзовой дверью, но ручку не повернуть: сломано колесико, застрял камень, хулиганы залепили скважину пластилином? Дело было в парижской опере, в укромном закулисье, где брызжут невидимые ручьи. И вот приговор: Бернар ле Камю, красивый разумный юноша 15 лет покидает дом своего дяди в Нанте (прибыл из Брэ учиться французской речи, найти место пажа), и исчезает навсегда — без обуви, носильных вещей, без циркуля и мастерка. Его босые ноги, Хынек, три радиоактивных пятна на левой лодыжке. Это важный знак, барбос пометил нас в аду. Теперь смети осколки. "To travel within ourselves, penetrating our depths and finding lost human resources", кончил на склизкие кишки в раздавленный, как бутон, живот. Работник остался в операционной записывать голоса на серебряных страницах дыхательной иглою. То, что мы изобрели в болотах. Camus, пятибуквенные имена матросов, теперь он служит элементарному королю в отряде защитников Пропасти. Подкупить мертвого Бернара, посулить ему золотые горы. "Пропусти нас, сынок, будем снимать этиры один за другим". Девятнадцатый ключ повторять запрещено: "нам-угрожает-опасность". Вышел в майке «trouble», гордая дагомейская спина, бровь пробита серебряной стрелкой. "Предпочитал своих друзей, танцоров из французских клубов, тратил на них приданое".
Сын простого машиниста, надо же.
Умелые губы, траурный сок.
72
Помнишь, как было в городе мертвых под Палермо? Вот элементы: заглавная G, глобус на колонне, открывшийся в туче глаз, маленькая стремянка, якорь, пагода и рой звезд над нею, дымящийся кувшин, шпага, долгий трехэтажный дом, укрытая циркулем звезда, сабля на бархатной тряпице, песочные часы с крылами, три свечи на шахматной доске, мастерок и колотушка.
День Доктора, собрались в уютном саду, ломаем сухие ветки. Apo pantos kakodaimonos. Видели крошку Пана в аллее, against the light, звенел привязанным к ноге колокольцем. Для инспирации — желтая пилюля, помазать волосы, три дня не мыть. "Seven Ensigns", — шепчет Маркопулос. "Seal of Truth", — посылает сигнал Гриф, всего три секунды, хуй запеленгуешь. Еще два слова вытекли из неведомых проводов: «евреи» и «сестра». Указательный палец переплетается с безымянным, точно пасхальные ветки. Месяц — ноябрь, ничего живого. Потрогал горло линейкой. Хынек, ты хотел разглядеть голден-гейт. Да, кьют, ничего не скажешь. Были почти счастливы среди красных деревьев на приморском холме, в ебливых песках.
Зашли в приют, беглые мальчишки лежат на нарах, тянутся к долине смерти, выбирай любого. Подпись на приговоре: De Touscheronde, Coppegorge. Триста пятьдесят лье от Вевельсберга, вплавь через пролив до киблы. Мускулистое плечо среди мелких волн, упрямая рука. Или на пиратском корабле, где матросы корчатся от молний элементарного короля, лижут хрустящую чешую, пускают ядовитые слюни. Отряды защитников Пропасти, образцовые батальоны: вывихнуты ключицы, продавлены ногти, разворочены бедра. "We were robbed by several masked gunmen", — шепнул в hypogeum, и эхо откликнулось блядским фальцетом, расколов доспехи, умертвив коня, задув факелы охраны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Hynek: 0603935923, нашелся в путеводителе по Веймару, чужой механический голос. В трамвае вспороли карман, извлекли блестящую штуку. Вечером отправил письмецо: "Я этого не люблю. Твой Гриф, твой Ястреб, твой Маркопулос".
— Работник схватил меня за хлипкую шею.
Встреча на далеких меридианах, микробы, передающиеся через рукопожатие, извилистая линия от равнины Марса на холм Сатурна грозит тюрьмою. Посадили за неудачное членовредительство, пытался откромсать указательный палец, чтоб не заставили нажимать на крючок. Вступил в Wandervogel, летом забирались на меловые холмы, смотрели, как солнце тычется в священную дырку. Кельтский рудник, здесь лесорубы выбили на скале танцующую лошадь. Прелати варит сонное зелье в императорском чугунке, крестьянские дети катают медный обруч. Нотр-дам-де-Нант, виселицы и пашни.
Погасить световое тело!
15-е января, труп недопизды распилен, осколки нашел юный велосипедист, сын лекальщика. Голливуд, кактусы сползают по скотским склонам. The further it is the faster what will be what used to happen. Обескровленный торс, молочные волокна на срезе, этнобиология никчемных позвонков. Могла бы плясать в шантане. Калифорнийский трамвай ползет по траве, "он хотел перевернуть мини". Никуда не ходить, ни с кем не говорить, раскромсать провода. Циркуляр Lv-Lux-Light (а что думаете вы, парни?), пудреница, недопитый стакан лимонного сока, шоколадка. "Разбился на своем саабе". Эти твари похитили нашу кровь, нашу слюну, нашу смегму. Заседание комитета эльфов: перерезать провода, распотрошить сердечную сумку. Hynek, я в твоих пальцах.
— Да, Ю-ю.
Рейхстаг спален, Жан Донет выебан и задушен в "Отеле де ля Сюз", Новый Ирод проливает семя на детские кишки. Прелати ухмыляется у дверей: волшебник знает, как отвлечь служанок, как загнать королевских гонцов в топи, спустить с утеса карету, спалить дворец должника. Под половицами зреют кирпичи ХНД — пунцовые галльские кости.
Гарпократ — юноша с прилипшим к губам пальцем. Любит читать Книгу Мольбы, месить кипящую глину.
68
3:36. Первые дни ноября, J'ai pas sommeil, в леднике стынут дрожжи, отправились за поздними грибами в приморский лес. Iliac passion, муки броненосца, расплющенного мексиканским колесом. От линии дракона идет ветвь на холм венеры. На цыпочках поднялся на второй этаж, хотел посмотреть, как Семьсемьсемь отправляет запретное письмо. Никого не было, холодный дым в мансарде, остывший щуп у экрана, перевернутый наперсток. Пароль: Deus Irae. No new messages, таблица, формат. Линия созерцания: встречается редко, обычно у мертворожденных. И счастливые лунки на ногтях.
— В бедро?
— Согласен, давай в бедро.
"To tell you the truth, — начинает Маркопулос и останавливается, палец пляшет над клавишей, будто сучонок подмазал клофелин, — какой может быть истина? Тверже пасхального леденца, влажной, как трусливые ладони? To tell you the truth the whole trip for me has been more (стержень) shamanism than it has been (расцеплен) that lousy jerk-off book. Обычно знакомились на пляже. Вы знаете этих крестьянских детей — недоверчивые, корыстные, завистливые. Утром странная радость: мне все равно, все равно. Никуда не выходить, ни с кем не говорить, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят. Движение стрелки вниз, они реагируют на твое счастье/несчастье. Или мигрень, когда ухо терзают теплым пальцем. 6:50, проснулся от стыда.
Всякий раз маленькие награды за усердие: то принесут сертификат, то автомат выплюнет лишнюю монету, то позвонит внук телеграфиста. Покровитель ликовал, отправлял почтовые переводы, водил влюбленным языком. Сделать так, чтобы все было усеяно приметами, точно жемчужинами из ожерелья, разорванного пьяным пальцем. На козетке раскрыт порнороман, в гостиной шепелявит немецкая пластинка, в прихожей текут перчатки. На полу в спальне щуп, наперсток, два проводка от вырванной белой кнопки.
Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов. Сегодня я — зола, обугленные хрящи, жирные брызги на осоке. Баррон избавлялся от погибших: пробивал молниями, оплетал корнями, топил в болотах. Keep the severed finger with you, rub it every day and visualize despair coming into your life. Как заяц.
Здесь испытали Ablehnung. Дежурство у невидимой базилики, 19:39. Нюхаю простыню, на которой ты спал прошлой ночью, Хынек-бис.
Провели субботу в прискорбном французском клубе, в воскресенье глотали сидр, сплетничали, смеялись. Начинается твердый понедельник, дни до праздника, омела и воск.
Хынек! Он ходит в воскресную школу.
— Мы видели их у ручья, туберкулезный санаторий с выбитыми стеклами, хотелось взять засохший огрызок, укусить, заразиться. Сумасшедшая подробность: родинка возле правого соска, точно след шрапнели. И школьный мел, губки, учебники чистописания, контурные карты, планшеты, кубинские сигары за трубой в подвале под спортзалом, в марте забрался сизый голубь и сдох, вот его останки. Согласен почти на все, но есть еще две недели.
— Apo pantos kakodaimonos.
Прилег, расстегнул тужурку.
69
Quimbanda не ответил на письмо, конверт скомкали почтальоны, бледная восковка, дыры вместо О, Р и Я, едва влез в почтовую щелку, там еще был каталог дантиста, приглашение выписать экуменический еженедельник, сборник стихов из сухого неаполя. Скрестил руки, указательным пальцем правой держит за подбородок стоящего на коленях брюнета, отрезанный палачом воротник, собачий взгляд, хочет выйти на сцену в мятых доспехах. 3 ноября, осталось пять с половиной дней, тонет Andrea Doria. Экстернштайн, утренний кофе с тюремными сливками. Здесь Прелати встречает рассвет. Дотянуть пять дней, и вот она, восьмерка чаш — праздность.
Покалывания в запястьях и лодыжках предвещают уныние. Догадался на кого он похож: 11 лет назад, tiny teen boys sucking monster disks, нахальные глаза из прихода Нотр-дам-де-Нант.
— Ваш ход, доктор. — Другой экземпляр, скрытый в складках мантии, и к нему яшмовая фигурка — саламандра, встающая из менструальной пены. 0:02, время перевернуто атлантическим перелетом. Посмотрел в медное зеркальце: эти губы сосали, язык лизал, можно ли поверить? Фасолевая похлебка, отравление спорыньей, не смог дойти до пекарни, в лодыжках трехдюймовые ржавые гвозди, ты преступней варравы в сто раз.
26 октября 1440 г. — аутодафе. Луч в подвале, медный кувшин, истрепанный помазок, гиря на правой лодыжке, драгоценный экземпляр книги Велиара притаился в сочной соломе. Его тайные знаки: три родинки, словно атомная пирамида. Можно спуститься, достать из ящичка пистолет, прижать два пальца к соску. Любил вертеть отрубленные головы, показывать их наперсникам, трогать застывшие глаза мизинцем.
Новый Ирод! Сгорел, как веточка вербены.
Наглая перебранка простолюдинов, собрались поглазеть на казнь, рано темнеет, октябрь, две недели до главного дня. Двадцать пятое, съезд венеры и юпитера, грохочут доспехи. Date: Nov. 9, 1940, все впереди, недопизда еще не перебралась в ЭлЭй (angels aren't said to be grouped into Choirs for no reason). My name is Markopoulos, I live in Inner Greece and practice ceremonial magick with influences from chaos. Now on my urethra… Расцепи стержень (rod-rodent-radiant — шепчет голубыми губами Прелати), а мы будем пускать пузыри с верхней башни, наблюдать за расправой. Большие надежды, паутина на свадебном столе, жених не явился, в каретном сарае скелет коня и смятые рессоры. Мне нужна неделя, всего неделя. Хынек: плечи, губы и брови. Специалист по ботанике озер, сам смастерил опытную теплицу, раздобыл рассаду, шведское стекло, кондиционер. Междометиями объяснил: нужен красный плющ, чтобы полз по всем стенкам — вверх по бетонной крошке. Домашний ХНД, часовня. Их мелкие услады — дернуть, намазать, сравнить.
Элементарный король! Он посылает волны, направляет матросов, смеется. Каждый день новый этир, и так прощальный месяц до наступления холодов. На девятнадцатый день — самум, совокупление среди круглых камней на двадцать четвертый. Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, туфли с загнутым хвостом, блестящие пряжки, песок.
Его наряд: синяя мантия, золотые обшлага, в левой руке — веретено. На сворке — треглавые крапчатые псы. Его рот, стальное кольцо в нижней губе. Четвертое ноября, пять ночей до юбилея.
Стеклянная баррикада висит над пропастью, охраняет чертоги. Линия матросов, тачанки и арбалеты. Убийство и расчленение Элизабет Шорт. Бразильские прииски, индейцы возятся в тщедушном песке. Ошибки надзирателей, восточное солнце. Карта «дебош», сулящая похмелье.
Зайчик рос в гинекее, ни с кем не дружил, ласкал медные провода, гладил белую кнопку, ходил в прискорбный французский клуб. Для инспирации, для лучшего чувства цвета, для драгоценных букв. Слушал шаги возмездия в далеких коридорах, шум африканской листвы, дыхание войлока, чавканье юных желез, гудки дорогих пароходов. Nov. 9, 1940, все впереди.
70
Карма испорчена, вытекла из разбитой чашки, жирное пятно на паркете. Изобретение гимна, выпечка кирпичей, в сонном карьере возятся строители ХНД. Теплое братство, ложа кипящей глины, циркулем в лоб, мастерком в кадык. Где, среди каких корней зарыты серебряные страницы Книги Мольбы, сочиненной замученными детьми? Доктор выходит из операционной, хозяйничают злые птицы, нет сил слушать, ручка на белой двери разевает пасть. Капает воск. Тысяча шестьсот икс-икс, невредимые фолианты нашлись под краковской грушей.
Двадцать раз кипятить в соленой воде.
Кости для моста через пропасть, для его перил, фонарей, подпорок. Упущенные возможности. Романы, которые они читали сорок три года назад в день убийства и расчленения Элизабет Шорт, в день ареста колдуна Прелати, в день казни Нового Ирода, в день взрыва на опустошенном ранчо. Желтые твердые газеты, химический канадский снег. Сигналы в десять вечера, спящий все еще спит. Мальчики, которых не укусит Жан Донет.
— Что вы заказали?
— Potato skins, крестьянская пища, фонарик трясется на столбе.
Там еще столько, столько. Nice to see you around these parts. "Возлагал надежды". Temple area set up: holytable, sealoftruth, lamen (hidden away in the seven ensigns on the altar) and the ring on your finger. Играл гнома Грампи в арабском спектакле and the middle of the circle vibrating the call. After you're done vibrating just be quiet and look who comes to see you а это очевидно Баррон. Пришел, оставил берилловый штырь, сплясал под деревом близнецов на славянском подворье, плевал на горящие книги. Start at call one, проси прощения у невинной души, смущенной твоим богатством. No new m, знак unsubscribe в левом углу. Чужой в поленнице доброжелательных людей, уснувших в колыбелях зондеркоманды. Программа поиска внеземного разума, человекокрокодилов, start at call one and move upward one at a time. Ты, sodomitic sorcerer, не принятый на южно-мичиганском проспекте, ободравший залупу во французском клубе. Буквы, от которых хочется визжать, не успел до наступления новой эпохи, перетащил поклажу через сломанный ручей, попался под матросскую стрелу. Колючие ветки ноября, слабые гренландские цветы, вертолет над айсбергом. Esiach.
Хынек! Его пальцы-леденцы, бронзовый конус на мизинце. Свидетельство о смерти Элизабет Шорт читали перед аутодафе, вместо приговора. Повреждение атлантозатылочной мембраны… перерезан jejunum… асфиксия… три черных пятна на лодыжке, точно ядерная пирамида… вот, что вы наделали, мистер уилсон. Пародия на адский огонь, на сковородки с кипящим маслом, чугунные котлы, стальные крючья, сдирающие кожу с локтей, дагомейские иглы, протыкающие эфирное тело. Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов. Сегодня я пламя — пожираемое и пожирающее.
Четвертое ноября, отец сломал печать простую. Грядет свидание в Брэ, влюбленные звери тянут колесницу, скарабей ползет, зажатый колоннами, сюда, сюда, молодые хуи. Проснулся под перескок ворон в замерзшем саду, чавканье воды в остывающей грелке. Вырос в гинекее, жил на южно-мичиганском проспекте, хранил под подушкой книгу Мольбы, 48 серебряных страниц. Портрет доктора, пляшущий Quimbanda, сангина (деталь), следы жирных пальцев в левом нижнем углу. Концентрические кружки на первом суставе, знак наследства: тучные пастбища в приходе Нотр-дам-де-Нант, доходный дом в Оверни, где крестьяне отловили и выебли дикого мальчика. Еще кружок — замечен на холме меркурия: писательский труд, любовь к буквам, уплотнение на пояснице, осталось жить тридцать семь с половиной лет, гибель в меблированных комнатах от удушья, череп швырнули в термитник, потом извлекли и смастерили ритуальную чашу: вот он, злодей, расчленивший Элизабет Шорт, дерните его за мокрые пейсы.
71
Пальцы Хынека, отрубленные в Сан-Хосе. "Это был чистый секс, секс в таблетках". Познакомились на далеком полустанке, по пути в Брэ, Хынек с туеском и котомкой, легкомысленный, как фельдфебель, с крепким крестьянским хуем, озорными ушами, мраморным мясом, серебряной стрелкой в левой брови. Гарпократ, палец прижат к губам: силянс, дети убиты. Доктор выходит, негодуя, ручка двери изгибается змеей из гуаньчжоу, маленькое сердце брошено в кипящую глину.
— Джек Андерсон Уилсон, убийца.
— Рад познакомиться. Так это вы загнали квадратный клин в круглую дырку?
Отошли, поцеловались. There is a theory that claims that high and low magick can't be joined, but this theory is rubbish I think, one can perceive the angels and the demons (Зеботтендорф, Хаусхофер) as entities in a macrocosm surrounding us like Moses and the Burning Bush (я не могу стараться, голову наполнили священной водой, дребезжит купель), the Seven Ensigns on the Altar, Ensigns of Semen, Jean Donete's semen to be correct. Новый Ирод пирует в "Отеле де ля Сюз". 24 июня 1438, праздник святого Иоанна. Два дня спустя в операционной — Жан Юбер. Окно благоприятных лат. На руинах шато Machecoul мы встречаемся с Хынеком, в кармане халата деньги — три тысячи, инфляция. Ибо сказано: "Будь трудолюбив и терпелив, как Гномы". Сюда, сюда, за алтарь, расстегни штаны, спой сироте "my monkey".
— А где лежали скелеты?
Детский плач за окном. Они будут жить в новом веке, прятать червей в китайских сырниках, глумиться над колдовством Прелати. Помнишь тот единственный сон, когда Айвасс ожидает за бронзовой дверью, но ручку не повернуть: сломано колесико, застрял камень, хулиганы залепили скважину пластилином? Дело было в парижской опере, в укромном закулисье, где брызжут невидимые ручьи. И вот приговор: Бернар ле Камю, красивый разумный юноша 15 лет покидает дом своего дяди в Нанте (прибыл из Брэ учиться французской речи, найти место пажа), и исчезает навсегда — без обуви, носильных вещей, без циркуля и мастерка. Его босые ноги, Хынек, три радиоактивных пятна на левой лодыжке. Это важный знак, барбос пометил нас в аду. Теперь смети осколки. "To travel within ourselves, penetrating our depths and finding lost human resources", кончил на склизкие кишки в раздавленный, как бутон, живот. Работник остался в операционной записывать голоса на серебряных страницах дыхательной иглою. То, что мы изобрели в болотах. Camus, пятибуквенные имена матросов, теперь он служит элементарному королю в отряде защитников Пропасти. Подкупить мертвого Бернара, посулить ему золотые горы. "Пропусти нас, сынок, будем снимать этиры один за другим". Девятнадцатый ключ повторять запрещено: "нам-угрожает-опасность". Вышел в майке «trouble», гордая дагомейская спина, бровь пробита серебряной стрелкой. "Предпочитал своих друзей, танцоров из французских клубов, тратил на них приданое".
Сын простого машиниста, надо же.
Умелые губы, траурный сок.
72
Помнишь, как было в городе мертвых под Палермо? Вот элементы: заглавная G, глобус на колонне, открывшийся в туче глаз, маленькая стремянка, якорь, пагода и рой звезд над нею, дымящийся кувшин, шпага, долгий трехэтажный дом, укрытая циркулем звезда, сабля на бархатной тряпице, песочные часы с крылами, три свечи на шахматной доске, мастерок и колотушка.
День Доктора, собрались в уютном саду, ломаем сухие ветки. Apo pantos kakodaimonos. Видели крошку Пана в аллее, against the light, звенел привязанным к ноге колокольцем. Для инспирации — желтая пилюля, помазать волосы, три дня не мыть. "Seven Ensigns", — шепчет Маркопулос. "Seal of Truth", — посылает сигнал Гриф, всего три секунды, хуй запеленгуешь. Еще два слова вытекли из неведомых проводов: «евреи» и «сестра». Указательный палец переплетается с безымянным, точно пасхальные ветки. Месяц — ноябрь, ничего живого. Потрогал горло линейкой. Хынек, ты хотел разглядеть голден-гейт. Да, кьют, ничего не скажешь. Были почти счастливы среди красных деревьев на приморском холме, в ебливых песках.
Зашли в приют, беглые мальчишки лежат на нарах, тянутся к долине смерти, выбирай любого. Подпись на приговоре: De Touscheronde, Coppegorge. Триста пятьдесят лье от Вевельсберга, вплавь через пролив до киблы. Мускулистое плечо среди мелких волн, упрямая рука. Или на пиратском корабле, где матросы корчатся от молний элементарного короля, лижут хрустящую чешую, пускают ядовитые слюни. Отряды защитников Пропасти, образцовые батальоны: вывихнуты ключицы, продавлены ногти, разворочены бедра. "We were robbed by several masked gunmen", — шепнул в hypogeum, и эхо откликнулось блядским фальцетом, расколов доспехи, умертвив коня, задув факелы охраны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18