В своем бежевом весеннем пальто нараспашку он выглядел очень нарядным.
— Что случилось, Говард? Ты выглядишь просто ужасно. Надеюсь, ты не переутомлен? Не переработал?
— Нет. Поздравляю тебя.
— Спасибо. Послушай, Говард, ну когда ты спустишься на землю? Почему бы тебе не начать работать, как все? Когда ты перестанешь быть идиотом? — Ему хотелось показать, что он не боится Роурка. И никогда больше не будет бояться. И его понесло. Он уже не мог остановиться.
— Как ты собираешься жить с людьми? Существуют только два способа — либо ты с ними, либо ты против них. Но ты, кажется, не делаешь ни того, ни другого.
— Ты прав.
— Но ведь люди тебя не хотят! Они не хотят тебя! Ты не боишься этого?
— Нет.
— Но ты уже год не работаешь. И не будешь. Кто даст тебе работу? У тебя осталось всего каких-нибудь несколько сотен — и тогда конец.
— Ты ошибаешься, Питер. У меня осталось 14 долларов и 57 центов.
— А посмотри на меня. Я не хвалюсь. Но ты помнишь, с чего мы начинали? Посмотри на нас теперь. Брось ты думать, что ты лучше всех, иди работать. Через год у тебя будет такая контора, что ты без стыда не сможешь вспомнить об этой дыре. У тебя будут клиенты, у тебя будут друзья. Говард, ты же видишь, что на этот раз мне ничего от тебя не надо. Я даже боюсь конкуренции с тобой, но как друг должен сказать это тебе. Подумай, Говард, ты станешь богатым, ты будешь знаменит, тебя будут уважать, хвалить, восхищаться тобой — ты будешь одним из нас! Ну!? Скажи же что-нибудь! Почему ты ничего не говоришь?
— Питер, я верю тебе. Я знаю, что, говоря это, ты не преследуешь никакой личной выгоды. Я даже знаю больше того. Я знаю, что ты не хочешь моего успеха — я не упрекаю тебя. Я всегда знал это. И ты понимаешь, что если я последую твоему совету, я буду иметь все то, что ты мне сулил. И это вовсе не от любви ко мне… Скажи, Питер, что тебя так сердит и пугает во мне таком, какой я сейчас?
— Не знаю, — прошептал Китинг.
Он понял, что этот ответ был признанием, и ужасным признанием.
Он не совсем понимал природу того, в чем он признавался, и чувствовал, что Роурк тоже не понимает. И поэтому они сидели молча, с удивлением глядя друг на друга.
— Приди в себя, Питер, — мягко сказал, наконец, Роурк, — и давай больше никогда не будем говорить об этом. Ну, а теперь, что ты хотел сказать мне о конкурсе?
Питер вздрогнул — как Роурк догадался?
— Ах, да, я действительно хотел поговорить с тобой об этом. Нетрудно было догадаться. Ты же знаешь, что я не какая-нибудь неблагодарная свинья. Я пришел отблагодарить тебя. Я не забыл, что ты для меня сделал. Ты действительно дал мне несколько полезных советов. И поскольку я сейчас получу много денег, я хотел бы дать тебе часть из них, тем более, что ты сейчас так нуждаешься.
Он вынул чековую книжку, вырвал оттуда чек, который он заранее приготовил, и положил его на стол. На чеке было написано: «Уплатить предъявителю сего, Говарду Роурку, 500 долларов».
— Спасибо, Питер, — сказал Роурк, беря чек. Затем он перевернул его, взял ручку и написал на обороте: «Уплатить Питеру Китингу», подписался и отдал чек Питеру.
— Это моя взятка тебе, Питер, — сказал он. — За то же самое. Чтобы ты молчал.
Китинг смотрел на него с недоумением.
— Это все, что я могу тебе сейчас предложить, — сказал Роурк. — Но я действительно хочу, чтобы никто не знал о моей причастности к этому делу. Иди домой, Питер. Ты можешь не бояться. Я никому не скажу ни слова. Это все твое. И здание, и каждая его балка, и каждая ступенька лестницы, и каждая твоя фотография в газете. Питер вскочил. Его трясло от злости.
— Черт тебя возьми! Будь ты проклят! Кто, ты думаешь, ты такой? Ты считаешь себя слишком гениальным для этого здания? Хочешь, чтобы я стыдился его? Ты отвратительный, тщеславный ублюдок! Кто ты такой? У тебя не хватает ума признать себя неудачником, недоучкой, нищим! И ты еще берешься судить! Ты один против всей страны! Против всех! Почему я должен тебя слушать? Я не боюсь тебя! Ты не можешь мне ничего сделать! За меня весь мир! Не смотри на меня так! Я всегда ненавидел тебя! И всегда буду! И когда-нибудь я растопчу тебя, клянусь, я это сделаю!
— Питер, — сказал Роурк. — Зачем так выдавать себя?
Питер задохнулся. Он в изнеможении повалился на стул, свесив по бокам руки.
Наконец, он поднял голову и спросил:
— Господи, Говард, что я тут наговорил?
— Тебе лучше? Ты можешь идти?
— Говард, прости меня. Я потерял голову. Я просто устал. Я не хотел обижать тебя. Я не знаю, почему я говорил все это.
Он взял чек, зажег спичку и сжег его.
— Говард, давай забудем все. Если хочешь, я извинюсь.
— Тебе сейчас лучше уйти.
Выйдя за дверь, Китинг почувствовал облегчение. Он теперь точно и определенно знал, что ненавидит Роурка. Он уже не сомневался в этом. Он ненавидит Роурка. Почему? Неважно, почему. Важно, что он должен его ненавидеть. Ненавидеть слепо, терпеливо, беззлобно. Только ненавидеть и никогда ничего не забывать. Никогда.
Вейдлер, наконец, сообщил Роурку, что после долгой борьбы его проект принят, и он должен явиться на заседание правления компании.
Когда он пришел, ему предъявили одно условие: фасад здания должен быть слегка изменен. Спереди должен быть надстроен дорический портик, а на фасаде должны быть традиционные греческие украшения.
Роурк говорил долго. Он объяснял, почему его здание не может быть украшено в классическом стиле. Он объяснил, что честное здание, как и честный человек, должно быть цельным, и что одна маленькая фальшивая деталь может убить всю идею, лишить творение жизни. Роурк отказался изменять проект своего здания.
— О, господи! — воскликнул Вейдлер. — Вы понимаете, от какого выгодного заказа вы отказываетесь? Вы молоды. У вас никогда больше не будет такого случая. И вам нужно это сейчас! Я-то знаю, как вам это нужно!
Роурк собрал чертежи и вышел.
Он вернулся в свою контору, забрал все чертежные принадлежности, запер дверь и отдал ключ владельцу дома. Он заявил, что закрывает свою контору. Он отнес все вещи домой и отправился к Майку.
— Нет? — сразу понял Майк.
— Нет, — сказал Роурк.
— Что случилось?
— Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.
— Сволочи!
— Ничего, Майк.
— Как же теперь с конторой?
— Я закрыл ее.
— Навсегда?
— На время.
— Черт бы их всех побрал, Рыжий!
— Хватит, Майк. Мне нужна работа. Ты можешь мне помочь?
— Я?
— Я никого не знаю из строителей. Не знаю, кто бы мог меня взять. А ты их всех знаешь.
— Каких строителей? О чем ты говоришь?
— Я говорю о стройках. Я работал на них раньше.
— Ты имеешь в виду — простым рабочим?
— Да.
— Ты с ума сошел! Ты просто идиот!
— Кончай, Майк! Ты найдешь мне работу?
— Но какого черта?! Ты можешь найти себе хорошую чистую работу где-нибудь в архитектурном бюро.
— Я не хочу, Майк. С меня хватит!
— Почему?
— Я не хочу прикасаться к их чертежам. Не хочу видеть их. Я не хочу помогать им делать то, что они делают.
— Ты можешь найти работу в другой области.
— На хорошей чистой работе я должен буду думать. Я не хочу думать. Не хочу думать, как они. Куда бы я ни повел, это значило бы быть с ними. Я хочу такую работу, где мне не надо было бы думать.
— Архитекторы не работают просто рабочими.
— Это все, что этот архитектор может делать сейчас.
— Ты мог бы изучить что-нибудь за короткий срок.
— Я не хочу ничего изучать.
— Ты хочешь, чтобы я устроил тебя где-нибудь здесь, в городе?
— Именно.
— Не, катись к черту! Я не могу! Я не сделаю этого!
— Почему?
— Рыжий! Ты хочешь, чтобы все эти сволочи видели, до чего ты докатился? Чтобы эти сукины дети знали, до чего они тебя довели? Чтобы они все злорадствовали?
Роурк засмеялся.
— Мне наплевать на них, Майк. Почему это тебя так трогает?
— Ну а я не позволю тебе сделать из себя посмешище! Не доставлю им такого удовольствия!
— Майк, — мягко сказал Роурк. — У меня нет другого выхода.
— Черта с два! Есть! Я тебе еще раньше предлагал! И теперь ты будешь слушать, что тебе скажут умные люди. У меня есть деньги на первое время…
— Майк, если ты еще когда-нибудь предложишь мне деньги, нашей дружбе конец.
— Но почему?
— Не спорь, Майк.
— Но…
— Я прошу тебя о гораздо большей услуге. Я хочу эту работу. Ты не должен меня жалеть.
— Но… что будет с тобой, Рыжий?
— Когда?
— Я имею в виду твое будущее.
— Я накоплю денег и начну все сначала. Или, может быть, кто-нибудь пошлет за мной еще раньше.
— Ладно, Рыжий. — согласился Майк.
После долгого молчания он сказал:
— Я не стану искать тебе работу в городе. Я не могу. У меня все внутри переворачивается при этой мысли. Но я найду тебе что-нибудь в этом духе в другом штате.
— Хорошо. Что угодно. Мне безразлично.
— Я знаю, что у этого негодяя Франкона есть каменоломни в Коннектикуте. Я когда-то у него работал. У меня там есть знакомый подрядчик. Он сейчас здесь, в городе. Ты когда-нибудь работал в карьере?
— Один раз. Давно.
— Думаешь, тебе это подойдет?
— Вполне.
— Я скажу ему, что ты мой друг. И больше ничего.
— Спасибо, Майк. — Майк потянулся за своим пальто, но внезапно снова обратился к Роурку:
— Рыжий…
— Все будет хорошо, Майк.
Через два дня Роурк уехал в Коннектикут.
В тот же вечер в ресторане «Стар Руф» состоялся банкет в честь назначения Питера Китинга компаньоном Гая Франкона. Питер произнес речь:
— Мы все, собравшиеся здесь, служим одной великой цели. Может быть, самой великой и благородной. Мы многое достигли, и, может быть, часто ошибались. Но мы всей душой стремимся проложить путь нашим потомкам. Все мы лишь простые смертные, и мы только пытаемся нащупать этот путь. Но все лучшее, что в нас есть, мы отдаем поискам истины. Все, что есть в нас возвышенного, мы посвящаем этой задаче — найти правду. Это великая задача! За будущее американской архитектуры!
1 2 3 4 5 6 7
— Что случилось, Говард? Ты выглядишь просто ужасно. Надеюсь, ты не переутомлен? Не переработал?
— Нет. Поздравляю тебя.
— Спасибо. Послушай, Говард, ну когда ты спустишься на землю? Почему бы тебе не начать работать, как все? Когда ты перестанешь быть идиотом? — Ему хотелось показать, что он не боится Роурка. И никогда больше не будет бояться. И его понесло. Он уже не мог остановиться.
— Как ты собираешься жить с людьми? Существуют только два способа — либо ты с ними, либо ты против них. Но ты, кажется, не делаешь ни того, ни другого.
— Ты прав.
— Но ведь люди тебя не хотят! Они не хотят тебя! Ты не боишься этого?
— Нет.
— Но ты уже год не работаешь. И не будешь. Кто даст тебе работу? У тебя осталось всего каких-нибудь несколько сотен — и тогда конец.
— Ты ошибаешься, Питер. У меня осталось 14 долларов и 57 центов.
— А посмотри на меня. Я не хвалюсь. Но ты помнишь, с чего мы начинали? Посмотри на нас теперь. Брось ты думать, что ты лучше всех, иди работать. Через год у тебя будет такая контора, что ты без стыда не сможешь вспомнить об этой дыре. У тебя будут клиенты, у тебя будут друзья. Говард, ты же видишь, что на этот раз мне ничего от тебя не надо. Я даже боюсь конкуренции с тобой, но как друг должен сказать это тебе. Подумай, Говард, ты станешь богатым, ты будешь знаменит, тебя будут уважать, хвалить, восхищаться тобой — ты будешь одним из нас! Ну!? Скажи же что-нибудь! Почему ты ничего не говоришь?
— Питер, я верю тебе. Я знаю, что, говоря это, ты не преследуешь никакой личной выгоды. Я даже знаю больше того. Я знаю, что ты не хочешь моего успеха — я не упрекаю тебя. Я всегда знал это. И ты понимаешь, что если я последую твоему совету, я буду иметь все то, что ты мне сулил. И это вовсе не от любви ко мне… Скажи, Питер, что тебя так сердит и пугает во мне таком, какой я сейчас?
— Не знаю, — прошептал Китинг.
Он понял, что этот ответ был признанием, и ужасным признанием.
Он не совсем понимал природу того, в чем он признавался, и чувствовал, что Роурк тоже не понимает. И поэтому они сидели молча, с удивлением глядя друг на друга.
— Приди в себя, Питер, — мягко сказал, наконец, Роурк, — и давай больше никогда не будем говорить об этом. Ну, а теперь, что ты хотел сказать мне о конкурсе?
Питер вздрогнул — как Роурк догадался?
— Ах, да, я действительно хотел поговорить с тобой об этом. Нетрудно было догадаться. Ты же знаешь, что я не какая-нибудь неблагодарная свинья. Я пришел отблагодарить тебя. Я не забыл, что ты для меня сделал. Ты действительно дал мне несколько полезных советов. И поскольку я сейчас получу много денег, я хотел бы дать тебе часть из них, тем более, что ты сейчас так нуждаешься.
Он вынул чековую книжку, вырвал оттуда чек, который он заранее приготовил, и положил его на стол. На чеке было написано: «Уплатить предъявителю сего, Говарду Роурку, 500 долларов».
— Спасибо, Питер, — сказал Роурк, беря чек. Затем он перевернул его, взял ручку и написал на обороте: «Уплатить Питеру Китингу», подписался и отдал чек Питеру.
— Это моя взятка тебе, Питер, — сказал он. — За то же самое. Чтобы ты молчал.
Китинг смотрел на него с недоумением.
— Это все, что я могу тебе сейчас предложить, — сказал Роурк. — Но я действительно хочу, чтобы никто не знал о моей причастности к этому делу. Иди домой, Питер. Ты можешь не бояться. Я никому не скажу ни слова. Это все твое. И здание, и каждая его балка, и каждая ступенька лестницы, и каждая твоя фотография в газете. Питер вскочил. Его трясло от злости.
— Черт тебя возьми! Будь ты проклят! Кто, ты думаешь, ты такой? Ты считаешь себя слишком гениальным для этого здания? Хочешь, чтобы я стыдился его? Ты отвратительный, тщеславный ублюдок! Кто ты такой? У тебя не хватает ума признать себя неудачником, недоучкой, нищим! И ты еще берешься судить! Ты один против всей страны! Против всех! Почему я должен тебя слушать? Я не боюсь тебя! Ты не можешь мне ничего сделать! За меня весь мир! Не смотри на меня так! Я всегда ненавидел тебя! И всегда буду! И когда-нибудь я растопчу тебя, клянусь, я это сделаю!
— Питер, — сказал Роурк. — Зачем так выдавать себя?
Питер задохнулся. Он в изнеможении повалился на стул, свесив по бокам руки.
Наконец, он поднял голову и спросил:
— Господи, Говард, что я тут наговорил?
— Тебе лучше? Ты можешь идти?
— Говард, прости меня. Я потерял голову. Я просто устал. Я не хотел обижать тебя. Я не знаю, почему я говорил все это.
Он взял чек, зажег спичку и сжег его.
— Говард, давай забудем все. Если хочешь, я извинюсь.
— Тебе сейчас лучше уйти.
Выйдя за дверь, Китинг почувствовал облегчение. Он теперь точно и определенно знал, что ненавидит Роурка. Он уже не сомневался в этом. Он ненавидит Роурка. Почему? Неважно, почему. Важно, что он должен его ненавидеть. Ненавидеть слепо, терпеливо, беззлобно. Только ненавидеть и никогда ничего не забывать. Никогда.
Вейдлер, наконец, сообщил Роурку, что после долгой борьбы его проект принят, и он должен явиться на заседание правления компании.
Когда он пришел, ему предъявили одно условие: фасад здания должен быть слегка изменен. Спереди должен быть надстроен дорический портик, а на фасаде должны быть традиционные греческие украшения.
Роурк говорил долго. Он объяснял, почему его здание не может быть украшено в классическом стиле. Он объяснил, что честное здание, как и честный человек, должно быть цельным, и что одна маленькая фальшивая деталь может убить всю идею, лишить творение жизни. Роурк отказался изменять проект своего здания.
— О, господи! — воскликнул Вейдлер. — Вы понимаете, от какого выгодного заказа вы отказываетесь? Вы молоды. У вас никогда больше не будет такого случая. И вам нужно это сейчас! Я-то знаю, как вам это нужно!
Роурк собрал чертежи и вышел.
Он вернулся в свою контору, забрал все чертежные принадлежности, запер дверь и отдал ключ владельцу дома. Он заявил, что закрывает свою контору. Он отнес все вещи домой и отправился к Майку.
— Нет? — сразу понял Майк.
— Нет, — сказал Роурк.
— Что случилось?
— Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.
— Сволочи!
— Ничего, Майк.
— Как же теперь с конторой?
— Я закрыл ее.
— Навсегда?
— На время.
— Черт бы их всех побрал, Рыжий!
— Хватит, Майк. Мне нужна работа. Ты можешь мне помочь?
— Я?
— Я никого не знаю из строителей. Не знаю, кто бы мог меня взять. А ты их всех знаешь.
— Каких строителей? О чем ты говоришь?
— Я говорю о стройках. Я работал на них раньше.
— Ты имеешь в виду — простым рабочим?
— Да.
— Ты с ума сошел! Ты просто идиот!
— Кончай, Майк! Ты найдешь мне работу?
— Но какого черта?! Ты можешь найти себе хорошую чистую работу где-нибудь в архитектурном бюро.
— Я не хочу, Майк. С меня хватит!
— Почему?
— Я не хочу прикасаться к их чертежам. Не хочу видеть их. Я не хочу помогать им делать то, что они делают.
— Ты можешь найти работу в другой области.
— На хорошей чистой работе я должен буду думать. Я не хочу думать. Не хочу думать, как они. Куда бы я ни повел, это значило бы быть с ними. Я хочу такую работу, где мне не надо было бы думать.
— Архитекторы не работают просто рабочими.
— Это все, что этот архитектор может делать сейчас.
— Ты мог бы изучить что-нибудь за короткий срок.
— Я не хочу ничего изучать.
— Ты хочешь, чтобы я устроил тебя где-нибудь здесь, в городе?
— Именно.
— Не, катись к черту! Я не могу! Я не сделаю этого!
— Почему?
— Рыжий! Ты хочешь, чтобы все эти сволочи видели, до чего ты докатился? Чтобы эти сукины дети знали, до чего они тебя довели? Чтобы они все злорадствовали?
Роурк засмеялся.
— Мне наплевать на них, Майк. Почему это тебя так трогает?
— Ну а я не позволю тебе сделать из себя посмешище! Не доставлю им такого удовольствия!
— Майк, — мягко сказал Роурк. — У меня нет другого выхода.
— Черта с два! Есть! Я тебе еще раньше предлагал! И теперь ты будешь слушать, что тебе скажут умные люди. У меня есть деньги на первое время…
— Майк, если ты еще когда-нибудь предложишь мне деньги, нашей дружбе конец.
— Но почему?
— Не спорь, Майк.
— Но…
— Я прошу тебя о гораздо большей услуге. Я хочу эту работу. Ты не должен меня жалеть.
— Но… что будет с тобой, Рыжий?
— Когда?
— Я имею в виду твое будущее.
— Я накоплю денег и начну все сначала. Или, может быть, кто-нибудь пошлет за мной еще раньше.
— Ладно, Рыжий. — согласился Майк.
После долгого молчания он сказал:
— Я не стану искать тебе работу в городе. Я не могу. У меня все внутри переворачивается при этой мысли. Но я найду тебе что-нибудь в этом духе в другом штате.
— Хорошо. Что угодно. Мне безразлично.
— Я знаю, что у этого негодяя Франкона есть каменоломни в Коннектикуте. Я когда-то у него работал. У меня там есть знакомый подрядчик. Он сейчас здесь, в городе. Ты когда-нибудь работал в карьере?
— Один раз. Давно.
— Думаешь, тебе это подойдет?
— Вполне.
— Я скажу ему, что ты мой друг. И больше ничего.
— Спасибо, Майк. — Майк потянулся за своим пальто, но внезапно снова обратился к Роурку:
— Рыжий…
— Все будет хорошо, Майк.
Через два дня Роурк уехал в Коннектикут.
В тот же вечер в ресторане «Стар Руф» состоялся банкет в честь назначения Питера Китинга компаньоном Гая Франкона. Питер произнес речь:
— Мы все, собравшиеся здесь, служим одной великой цели. Может быть, самой великой и благородной. Мы многое достигли, и, может быть, часто ошибались. Но мы всей душой стремимся проложить путь нашим потомкам. Все мы лишь простые смертные, и мы только пытаемся нащупать этот путь. Но все лучшее, что в нас есть, мы отдаем поискам истины. Все, что есть в нас возвышенного, мы посвящаем этой задаче — найти правду. Это великая задача! За будущее американской архитектуры!
1 2 3 4 5 6 7