Душе грешно без тела, Как телу без сорочки, Ни помысла, ни дела, Ни замысла, ни строчки. Загадка без разгадки: Кто возвратится вспять, Сплясав на той площадке, Где некому плясать?
И снится мне другая Душа, в другой одежде: Горит, перебегая От робости к надежде, Огнем, как спирт, без тени Уходит по земле, На память гроздь сирени Оставив на столе.
Дитя, беги, не сетуй Над Эвридикой бедной И палочкой по свету Гони свой обруч медный, Пока хоть в четверть слуха В ответ на каждый шаг И весело и сухо Земля шумит в ушах.
РИФМА
Не высоко я ставлю силу эту: И зяблики поют. Но почему С рифмовником бродить по белу свету Наперекор стихиям и уму Так хочется и в смертный час поэту?
И как ребенок "мама" говорит, И мечется, и требует покрова, Так и душа в мешок своих обид Швыряет, как плотву, живое слово: За жабры - хвать! и рифмами двоит.
Сказать по правде, мы уста пространства И времени, но прячется в стихах Кощеевой считалки постоянство; Всему свой срок: живет в пещере страх, В созвучье - допотопное шаманство,
И может быть, семь тысяч лет пройдет, Пока поэт, как жрец, благоговейно Коперника в стихах перепоет, А там, глядишь, дойдет и до Эйнштейна. И я умру, и тот поэт умрет,
Но в смертный час попросит вдохновенья, Чтобы успеть стихи досочинить: - Еще одно дыханье и мгновенье Дай эту нить связать и раздвоить! Ты помнишь рифмы влажное биенье?
РАННЯЯ ВЕСНА
С протяжным шорохом под мост уходит крига Зимы-гадальщицы захватанная книга, Вся в птичьих литерах, в сосновой чешуе. Читать себя велит одной, другой струе.
Эй, в черном ситчике, неряха городская, Ну, здравствуй, мать-весна! Ты вон теперь какая: Расселась - ноги вниз - на Каменном мосту И первых ласточек бросает в пустоту.
Девчонки-писанки с короткими носами, Как на экваторе, толкутся под часами В древнеегипетских ребристых башмаках, С цветами желтыми в русалочьих руках.
Как не спешить туда взволнованным студентам, Французам в дудочках, с владимирским акцентом, Рабочим молодым, жрецам различных муз И ловким служащим, бежавших брачных уз?
Но дворник с номером косится исподлобья, Пока троллейбусы проходят, как надгробья, И я бегу в метро, где, у Москвы в плену, Огромный базилевс залег во всю длину.
Там нет ни времени, ни смерти, ни апреля, Там дышит ровное забвение без хмеля, И ровное тепло подземных городов, И ровный узкий свист летучих поездов.
x x x
Над черно-сизой ямою И жухлым снегом в яме Заплакала душа моя Прощальными слезами.
Со скрежетом подъемные Ворочаются краны И сыплют шлак в огромные Расхристанные раны,
Губастые бульдозеры, Дрожа по-человечьи, Асфальтовое озеро Гребут себе под плечи.
Безбровая, безбольная, Еще в родильной глине, Встает прямоугольная Бетонная богиня.
Здесь будет сад с эстрадами Для скрипок и кларнетов, Цветной бассейн с наядами И музы для поэтов.
А ты, душа-чердачница, О чем затосковала? Тебе ли, неудачница, Твоей удачи мало?
Прощай, житье московское, Где ты любить училась, Петровско-Разумовское, Прощайте, ваша милость!
Истцы, купцы, повытчики, И что в вас было б толку, Когда б не снег на ситчике, Накинутом на челку.
Эх, маков цвет, мещанское Житьишко за заставой! Я по линейке странствую, И правый и неправый.
ДОМ НАПРОТИВ
Ломали старый деревянный дом. Уехали жильцы со всем добром
Старик взглянул на дом с грузовика, И время подхватило старика,
И все осталось навсегда как было. Но обнажились между тем стропила,
Забрезжила в проемах без стекла Сухая пыль, и выступила мгла.
Остались в доме сны, воспоминанья, Забытые надежды и желанья.
Сруб разобрали, бревна увезли. Но ни на шаг от милой им земли
Не отходили призраки былого И про рябину пели песню снова,
На свадьбах пили белое вино, Ходили на работу и в кино,
Гробы на полотенцах выносили, И друг у друга денег в долг просили,
И спали парами в пуховиках, И первенцев держали на руках,
Пока железная десна машины Не выгрызла их шелудивой глины,
Пока над ними кран, как буква "Г", Не повернулся на одной ноге.
УТРО В ВЕНЕ
Где ветер бросает ножи В стекло министерств и музеев, С насмешливым свистом стрижи Стригут комаров-ротозеев.
Оттуда на город забот, Работ и вечерней зевоты, На роботов Моцарт ведет Свои насекомые ноты.
Живи, дорогая свирель! Под праздник мы пол натирали, И в окна посыпался хмель На каждого по сто спиралей.
И если уж смысла искать В таком суматошном концерте, То молодость, правду сказать, Под старость опаснее смерти.
x x x
Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был И что я презирал, ненавидел, любил.
Начинается новая жизнь для меня, И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.
Больше я от себя не желаю вестей И прощаюсь с собою до мозга костей,
И уже наконец над собою стою, Отделяю постылую душу мою,
В пустоте оставляю себя самого, Равнодушно смотрю на себя - на него.
Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня, Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,
Сновидения ночи и бабочки дня, Здравствуй, все без меня и вы все без меня!
Я читаю страницы неписанных книг, Слышу круглого яблока круглый язык,
Слышу белого облака белую речь, Но ни слова для вас не умею сберечь,
Потому что сосудом скудельным я был. И не знаю, зачем сам себя я разбил.
Больше сферы подвижной в руке не держу И ни слова без слова я вам не скажу.
А когда-то во мне находили слова Люди, рыбы и камни, листва и трава.
В МУЗЕЕ
Это не мы, это они - ассирийцы, Жезл государственный бравшие крепко в клешни, Глинобородые боги-народоубийцы, В твердых одеждах цари, - это они!
Кровь, как булыжник, торчик из щербатого горла, И невозможно пресытиться жизнью, когда В дыхало льву пернатые вогнаны сверла, В рабьих ноздрях - жесткий уксус царева суда.
Я проклинаю тиару Шамшиада, Я клинописной хвалы не пишу все равно, Мне на земле ни почета, ни хлеба не надо, Если мне царские крылья разбить не дано.
Жизнь коротка, но довольно и ста моих жизней, Чтобы заполнить глотающий кости провал. В башенном городе у ассирийцев на тризне Я хорошо бы с казненными попировал.
Я проклинаю подошвы царских сандалий. Кто я - лев или раб, чтобы мышцы мои Без возданья в соленую землю втоптали Прямоугольные каменные муравьи?
ЯВЬ И РЕЧЬ
Как зрение - сетчатке, голос - горлу, Число - рассудку, ранний трепет - сердцу, Я клятву дал вернуть мое искусство Его животворящему началу.
Я гнул его, как лук, я тетивой Душил его - и клятвой пренебрег.
Не я словарь по слову составлял, А он меня творил из красной глины; Не я пять чувств, как пятерню Фома, Вложил в зияющую рану мира. А рана мира облегла меня; И жизнь жива помимо нашей воли.
Зачем учил я посох прямизне, Лук - кривизне и птицу - птичьей роще? Две кисти рук, вы на одной струне, О явь и речь, зрачки расширьте мне, И причастите вашей царской мощи,
И дайте мне остаться в стороне Свидетелем свободного полета, Воздвигнутого чудом корабля. О два крыла, две лопасти оплота, Надежного как воздух и земля!
СНЕЖНАЯ НОЧЬ В ВЕНЕ
Ты безумна, Изора, безумна и зла, Ты кому подарила свой перстень с отравой И за дверью трактирной тихонько ждала: Моцарт, пей, не тужи, смерть в союзе со славой.
Ах, Изора, глаза у тебя хороши И черней твоей черной и горькой души. Смерть позорна, как страсть. Подожди, уже скоро, Ничего, он сейчас задохнется, Изора.
Так лети же, снегов не касаясь стопой: Есть кому еще уши залить глухотой И глаза слепотой, есть еще голодуха, Госпитальный фонарь и сиделка-старуха.
x x x
И я ниоткуда Пришел расколоть Единое чудо На душу и плоть,
Державу природы Я должен рассечь На песню и воды, На сушу и речь.
И, хлеба земного Отведав, прийти В свечении слова К началу пути.
Я сын твой, отрада Твоя, Авраам, И жертвы не надо Моим временам,
А сколько мне в чаше Обид и труда... И после сладчайшей Из чаш
никуда?
x x x
Струнам счет ведут на лире Наши древние права, И всего дороже в мире Птицы, звезды и трава.
До заката всем народом Лепят ласточки дворец, Перед солнечным восходом Наклоняет лук Стрелец,
И в кувшинчик из живого Персефонина стекла Вынуть хлебец свой медовый Опускается пчела.
Потаенный ларь природы Отмыкает нищий царь И крадет залог свободы Летних месяцев букварь.
Дышит мята в каждом слове, И от головы до пят Шарики зеленой крови В капиллярах шебуршат.
ЗЕМНОЕ
Когда б на роду мне написано было
Лежать в колыбели богов, Меня бы небесная мамка вспоила
Святым молоком облаков,
И стал бы я богом ручья или сада,
Стерег бы хлеба и гроба, Но я человек, мне бессмертья не надо:
Страшна неземная судьба.
Спасибо, что губ не свела мне улыбка
Над солью и желчью земной. Ну что же, прощай, олимпийская скрипка,
Не смейся, не пой надо мной.
ЗАГАДКА С РАЗГАДКОЙ
Кто, еще прозрачный школьник, Учит Музу чепухе И торчит, как треугольник, На шатучем лопухе?
Головастый внук Хирона, Полувсадник-полуконь, Кто из рук Анакреона Вынул скачущий огонь?
Кто, Державину докука, Хлебникову брат и друг, Взял из храма ультразвука Золотой зубчатый лук?
Кто, коленчатый, зеленый Царь, циркач или божок, Для меня сберег каленый, Норовистый их смычок?
Кто стрекочет, и пророчит, И антеннами усов Пятки времени щекочет, Как пружинками часов?
Мой кузнечик, мой кузнечик, Герб державы луговой! Он и мне протянет глечик С ионийскою водой.
КОРА *)
, *) Кора (греч.: Дева) - Персефона.
Когда я вечную разлуку Хлебну, как ледяную ртуть, Не уходи, но дай мне руку И проводи в последний путь.
Постой у смертного порога До темноты, как луч дневной, Побудь со мной еще немного Хоть в трех аршинах надо мной.
Ужасный рот царицы Коры Улыбкой привечает нас, И душу обнажают взоры Ее слепых загробных глаз.
ЗИМОЙ
Куда ведет меня подруга Моя судьба, моя судьба? Бредем, теряя кромку круга И спотыкаясь о гроба.
Не видно месяца над нами, В сугробах вязнут костыли, И души белыми глазами Глядят вослед поверх земли.
Ты помнишь ли, скажи, старуха, Как проходили мы с тобой Под этой каменной стеной Зимой студеной, в час ночной, Давным-давно, и так же глухо, Вполголоса и в четверть слуха, Гудело эхо за спиной?
ДО СТИХОВ
Когда, еще спросонок, тело Мне душу жгло и предо мной Огнем вперед судьба летела Неопалимой купиной,
Свистели флейты ниоткуда, Кричали у меня в ушах Фанфары, и земного чуда Ходила сетка на смычках,
И в каждом цвете, в каждом тоне Из тысяч радуг и ладов Окрестный мир стоял в короне Своих морей и городов.
И странно: от всего живого Я принял только свет и звук, Еще грядущее ни слова Не заронило в этот круг...
x x x
Стихи попадают в печать, И в точках, расставленных с толком, Себя невозможно признать Бессонниц моих кривотолкам.
И это не книга моя, А в дальней дороге без весел Идет по стремнине ладья, Что сам я у пристани бросил.
И нет ей опоры верней, Чем дружбы неведомой плечи. Минувшее ваше, как свечи, До встречи погашено в ней.
ОДА
Подложи мне под голову руку И восставь меня, как до зари Подымала на счастье и муку, И опять к высоте привари,
Чтобы пламя твое ледяное Синей солью стекало со лба И внизу, как с горы, предо мною Шевелились леса и хлеба,
Чтобы кровь из-под стоп, как с предгорий, Жарким деревом вниз головой, Каждой веткой ударилась в море И несла корабли по кривой.
Чтобы вызов твой ранний сначала Прозвучал и в горах не затих. Ты в созвездья других превращала. Я и сам из преданий твоих.
**************************************************************
III
x x x
На черной трубе погорелого дома Орел отдыхает в безлюдной степи. Так вот что мне с детства так горько знакомо: Видение цезарианского Рима Горбатый орел, и ни дома, ни дыма... А ты, мое сердце, и это стерпи.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Еще в скорлупе мы висим на хвощах Мы - ранняя проба природы, У нас еще кровь не красна, и в хрящах Шумят силурийские воды,
Еще мы в пещере костра не зажгли И мамонтов не рисовали, Ни белого неба, ни черной земли Богами еще не назвали,
А мы уже в горле у мира стоим И бомбою мстим водородной Еще не рожденным потомкам своим За собственный грех первородный.
Ну что ж, златоверхие башни смахнем, Развеем число Галилея И Моцарта флейту продуем огнем, От первого тлена хмелея.
Нам снится немая, как камень, земля И небо, нагое без птицы, И море без рыбы и без корабля, Сухие, пустые глазницы.
КНИГА ТРАВЫ
О нет, я не город с кремлем над рекой, Я разве что герб городской.
Не герб городской, а звезда над щитком На этом гербе городском.
Не гостья небесная в черни воды, Я разве что имя звезды.
Не голос, не платье на том берегу, Я только светиться могу.
Не луч световой у тебя за спиной, Я - дом, разоренный войной.
Не дом на высоком валу крепостном, Я - память о доме твоем.
Не друг твой, судьбою ниспосланный друг, Я - выстрела дальнего звук.
В приморскую степь я тебя уведу, На влажную землю паду,
И стану я книгой младенческих трав, К родимому лону припав.
МОГИЛА ПОЭТА
Памяти Н.А.Заболоцкого
1
За мертвым сиротливо и пугливо Душа тянулась из последних сил, Но мне была бессмертьем перспектива В минувшем исчезающих могил.
Листва, трава - все было слишком живо, Как будто лупу кто-то положил На этот мир смущенного порыва, На эту сеть пульсирующих жил.
Вернулся я домой, и вымыл руки, И лег, закрыв глаза. И в смутном звуке, Проникшем в комнату из-за окна,
И в сумерках, нависших, как
в предгрозье, Без всякого бессмертья, в грубой прозе И наготе стояла смерть одна.
2
Венков еловых птичьи лапки В снегу остались от живых. Твоя могила в белой шапке, Как царь, проходит мимо них, Туда, к распахнутым воротам, Где ты не прах, не человек, И в облаках за поворотом Восходит снежный твой ковчег. Не человек, а череп века, Его чело, язык и медь.
Заката огненное веко Не может в небе догореть.
ЛАСТОЧКИ
Летайте, ласточки, но в клювы не берите Ни пилки, ни сверла, не делайте открытий, Не подражайте нам; довольно и того, Что вы по-варварски свободно говорите, Что зоркие зрачки в почетной вашей свите И первой зелени святое торжество.
Я в Грузии бывал, входил и я когда-то По щебню и траве в пустынный храм Баграта В кувшин расколотый, и над жерлом его Висела ваша сеть. И Симон Чиковани (А я любил его, и был он мне как брат) Сказал, что на земле пред вами виноват Забыл стихи сложить о легком вашем стане, Что в детстве здесь играл, что, может быть, Баграт И сам с ума сходил от ваших восклицаний.
Я вместо Симона хвалу вам воздаю. Не подражайте нам, но только в том краю, Где Симон спит в земле, вы спойте, как в дурмане, На языке своем одну строку мою.
ДОРОГА
Н.Л.Степанову
Я врезался в возраст учета Не сдавшихся возрасту прав, Как в город из-за поворота Железнодорожный состав.
Еще я в дымящихся звездах И чертополохе степей, И жаркой воронкою воздух Стекает по коже моей.
Когда отдышаться сначала Не даст мне мое божество, Я так отойду от вокзала Уже без себя самого
Пойду под уклон за подмогой, Прямую сгибая в дугу И кто я пред этой дорогой? И чем похвалиться могу?
РУКОПИСЬ
А.А.Ахматовой
Я кончил книгу и поставил точку И рукопись перечитать не мог. Судьба моя сгорела между строк, Пока душа меняла оболочку.
Так блудный сын срывает с плеч сорочку, Так соль морей и пыль земных дорог Благословляет и клянет пророк, На ангелов ходивший в одиночку.
Я тот, кто жил во времена мои, Но не был мной. Я младший из семьи Людей и птиц, я пел со всеми вместе
И не покину пиршества живых Прямой гербовник из семейной чести, Прямой словарь их связей корневых.
x x x
Стелил я снежную постель, Луга и рощи обезглавил, К твоим ногам прильнуть заставил Сладчайший лавр, горчайший хмель.
Но марта не сменил апрель На страже росписей и правил. Я памятник тебе поставил На самой слезной из земель.
Под небом северным стою Пред белой, бедной, непокорной Твоею высотою горной
И сам себя не узнаю, Один, один в рубахе черной В твоем грядущем, как в раю.
x x x
Когда у Николы Морского Лежала в цветах нищета, Смиренное чуждое слово Светилось темно и сурово На воске державного рта.
Но смысл его был непонятен, А если понять - не сберечь, И был он, как небыль, невнятен И разве что - в трепете пятен Вокруг оплывающих свеч.
И тень бездомовной гордыни По черному невскому льду, По снежной балтийской пустыне И по Адриатике синей Летела у всех ни виду.
x x x
Домой, домой, домой, Под сосны в Комарове... О смертный ангел мой С венками в изголовье, В косынке кружевной, С крылами наготове!
Как для деревьев снег, Так для земли не бремя Открытый твой ковчег, Плывущий перед всеми В твой двадцать первый век, Из времени во время.
Последний луч несла Зима над головою, Как первый взмах крыла Из-под карельской хвои, И звезды ночь зажгла Над снежной синевою.
И мы тебе всю ночь Бессмертье обещали, Просили нам помочь Покинуть дом печали, Всю ночь, всю ночь, всю ночь. И снова ночь в начале.
x x x
По льду, по снегу, по жасмину, На ладони, снега бледней, Унесла в свою домовину Половину души, половину Лучшей песни, спетой о ней.
Похвалам земным не доверясь, Завершив земной полукруг, Полупризнанная, как ересь, Через полог морозный, через Вихри света
смотрит на юг.
1 2 3 4 5 6 7