Я пришел бы домой, сказал компьютеру: «Вика, погружение»… Я вспомнил бы лица и жесты, я додумал бы то, что мне неизвестно. Обставил бы квартиру, в которой поселится эта девочка.
Глупо жалеть о прошлом. Тем более о захламленной маленькой квартире, где в раковине неделями валялись грязные тарелки, в холодильнике из еды имелись заводские пельмени, бумажные сосиски и пиво, а рубашки в гардеробе выбирались по принципу наименьшей помятости…
Я и не жалею.
Растительное масло и водка продавались в одном отделе. Секунду я постоял, подозрительно изучая бутылки. «Кристалл» лучше, «Топаз» дешевле… Выбор я сделал просто – взял и то, и другое. Ребята тоже спиртного притащат, но водки все равно много не бывает.
Можно и возвращаться. Алгоритм пройден, программа завершена.
Return.
End.
Порой я замечаю, что все, что надо сделать в настоящем, человеческом мире, я мысленно разбиваю на этапы, будто строки примитивной программы. Зато в глубине живу обычной, нормальной, человеческой жизнью. Просто живу.
Наверное, об этом стоит рассказать Вике. Это ее специальность… ее поле боя. Но я не рассказываю – стыдно.
Я вышел из магазина, глянул в небо. Серые тучи. Со дня на день снег пойдет. Скорей бы уж… скорей. Ничего нет лучше плохой погоды, прав был болгарский писатель.
А ведь это тоже – симптом. Явный и опасный. Я не хочу выходить из виртуальности. Не желаю появляться в человеческом мире. Здесь плохо. Здесь грязно и неуютно. Иногда здесь убивают.
Впрочем, уже не только здесь. Если верить Ежику…
Падла… упокой, Господи, душу честного хакера…
Когда-то я мог улыбаться, встречая хакеров. Быть с ними на равных… и даже чуть выше. Ведь их было много, а нас – мало. И мы могли то, что для них оставалось недоступным.
Кончились те времена.
Даже в этом ничего страшного нет. Не я первый, чьи способности стали ненужными для общества. Где вы сейчас, виртуозы линотипов; где вы, шорники; где мастера-стеклодувы? Ушли в прошлое, в детские книжки с картинками, в исторические фильмы и строчки энциклопедий.
От нас вообще ничего не осталось.
Но, наверное, я единственный из дайверов… бывших дайверов, кто заимел дип-психоз в самой тяжелой форме. Настолько тяжелой, что даже Вика пока не замечает происходящего.
11
– Не мог сам открыть? – отпирая дверь, спросила Вика. Она была в фартуке, руки – в фарше. Я отдернул палец от звонка, словно ребенок, позвонивший в чужую дверь и пойманный на проказе.
– Ключ забыл.
– Неси все на кухню…
Вика вернулась к котлетам – первая партия уже жарилась. Я торопливо вывалил овощи в ящик холодильника, поставил водку в морозильник, масло поставил на стол. Спросил:
– Помочь?
Вика искоса посмотрела на меня. Потом – на часы.
– Не надо. Если хочешь, ныряй. Только поставь таймер на полчаса, поможешь на стол накрыть.
Неловкость и стыд кольнули меня – стремительно и мимолетно.
– Точно не надо помочь? – подстраховался я.
– Если ты так настаиваешь… – Вика не закончила. – Да иди, ныряй, что я, картошку сама не почищу…
– Угу. – Я выскочил из кухни. Полчаса. Таймер. Помочь накрыть на стол.
Компьютер ожил, едва я коснулся мыши. Монитор еще не успел прогреться, когда я натянул комбинезон, подключил кабель к разъему на поясе, надел шлем.
Пальцы пробежали по клавиатуре.
deep Ввод.
И бешеная радуга, порождение нечаянного гения Димы Дибенко, вспыхнула на экранах виртуального шлема.
Все дело именно в ней, в дип-программе. В этих хаотичных переливах цветов; разгорающихся и гаснущих звездах; радужных каплях, расплывающихся по экранам, будто брызги бензина на воде. Без нее глубина мертва. Только дип-программа превращает схематичный виртуальный мирок в осязаемую и убедительную реальность. Никто до сих пор не смог объяснить, как взаимодействуют с сознанием и подсознанием цветные блики на экране, почему дип-программа работает на любых компьютерах и почти любых видеокартах, почему домысленные детали виртуального мира так похожи у людей любого возраста, пола и культуры. Выпущены в свет тысячи монографий и популярных книг, бодро шлепаются статейки в газетах и журналах, в академических лабораториях и секретных лабораториях велись и ведутся эксперименты…
Все тщетно. Есть дип-программа, которая работает. Есть программы, порождающие практически ту же картинку на мониторе, но не дающие эффекта. И никто не в силах объяснить, почему работающая только со зрением дип-программа великолепно действует на дальтоников, но бесполезна для людей с врожденной глухотой.
Глубина…
Первый миг – самый трудный. Я встаю с кресла, уже не связанный путами кабеля. Смотрю налево, направо…
Комнатка дешевого отеля. Можно даже сказать обиднее – комнатка совковой гостиницы. Койка, тумбочка, гардероб. Стол с компьютерным терминалом, крутящееся кресло – единственная деталь, не укладывающаяся в аскетичный интерьер. Дверь, на ней – почтовый ящик, рядом – заботливо приготовленная мусорная корзина. Окно, за ним улочка, пустынная и унылая.
– Привет, – говорю я.
Глубина молчит. Ну и не важно. Мы не гордые.
Зачем я здесь? Именно сейчас – зачем? Когда Вика, только что пришедшая с работы, возится на кухне с обедом для гостей – не только ее, но и моих гостей, между прочим. Когда свободного времени – полчаса… черт, а ведь таймер так и не поставил…
Она ведь ждала, что я ей помогу. Отмахнулась от ритуально предложенной помощи, но ведь ждала. Сознавать, что поступаешь как сволочь, обидно. Но это уже почти привычная самообида. Сладенькая и мерзкая, как страдание мазохиста.
– Полчаса. – Я словно приказываю себе. – Нет, четверть часа.
Открываю почтовый ящик, проверяю накопившуюся почту. Десяток рекламных листков, пачка газет, три письма. Ничего важного.
Но зачем-то же я нырнул?
Поработать?
Смешно. Слишком мало времени.
Дообедать?
Зачем, когда меня ожидает настоящая еда.
Пообщаться?
С кем и самое главное – для чего?
Я вдруг осознаю, что стою посреди комнатки, кусая губы и глядя на выброшенную в корзину почту.
Что потащило меня в глубину?
Упокой, Господи…
В глубине не умирают. Нет, всякое бывает, конечно. Слабое сердце может не выдержать нагрузки. Если кто-то исхитрится отключить контрольные цепи, то возможен болевой шок от придуманной раны. Но к «хакеру небесталанному» это все вряд ли относится.
А ко мне-то – каким боком?
Хакер полез на охраняемую территорию. Был замечен и убит – в глубине. Умер и в реальном мире… вполне вероятно, что его отследили очень быстро, и посланные бандиты взяли его тепленьким прямо у машины, в шлеме и комбинезоне. Да. Скорее всего так оно и было. Не он первый, не он последний, пострадавший за виртуальные грехи от вполне реальных бритоголовых охранничков.
Но что-то ведь держит меня, дергает, тревожит…
Открываю дверь, выхожу в коридор гостиницы. Оглядываю себя. Серенькое, неприметное тело мотоциклиста годится лишь для скоростного передвижения по улицам. Сейчас мне нужно что-то другое.
Конечно, если действительно нужно.
Я стою, привалившись к выкрашенной унылой зеленой краской стене. Такой красят сортиры в дешевых многоквартирных домах. Краска в потеках, кое-где шелушится. Лампочки под потолком тусклые, пыльные. Гостиница переживает не лучшие времена, большинство предпочитает входить в виртуальность из собственных домов, а не из таких вот свинарников.
Что я делаю…
Зачем мне все это?
– Вам плохо?
Оборачиваюсь – коридорный подошел совсем неслышно. Только раньше я его все равно бы заметил…
– Нет, спасибо.
Облик коридорного стандартен – «внимательный клерк». На работе не возбраняется использовать тела собственной работы, но многие предпочитают стандартные. Особенно если работа скучная и постылая, вроде грузчика, продавца, работника гостиницы…
– Вы первый раз в глубине? Вам помочь?
– Спасибо. Все в порядке.
Понял. Кивает и уходит. Докучать не принято, по крайней мере служащие это понимают…
Решиться трудно. Очень трудно. И все-таки я иду по коридору, поглядывая на номера, косо прикрученные к дверям.
2008 Легонько дергаю ручку. И ничуть не удивляюсь, что номер не заперт. Свободно, можно вселяться…
А чего я хотел? Чтобы гостиница сохранила за мной комнату, которую я перестал оплачивать год назад?
Дальше…
2017 Дверь заперта.
Это еще ничего не значит, совсем ничего. Оплата была на пять лет вперед, но по ломаной кредитке. В любой момент могло открыться, что за эту комнату гостиница получает плату со своего же счета.
Номер могли отдать другому посетителю виртуальности. А могли сообщить в полицию – и тогда стоит лишь открыть дверь, чтобы влипнуть в засаду.
Я мысленно повторяю все это, а руки заняты чем-то своим. Ощупывают дверь, сдвигают заслонку замка, касаются клавиш.
Двенадцать цифр, составляющих код, – да я их уже и не помню… наяву… А пальцы – помнят. Я еще медлю мгновение, прежде чем нажать ввод.
Замок щелкает, открываясь.
Комната почти такая же, как в моем постоянном номере. Только картина на стене нарушает однообразно-дешевый уют. Это не стандартная репродукция старых мастеров, которые так любят лепить на стены в глубине. Не Айвазовский, не Шишкин, не Дали.
Стою на пороге, пытаясь овладеть собой. А где-то в груди стучит холодный метроном.
Засада – или все в порядке?
Полицейский участок – напротив гостиницы. Минута, две, никак не больше.
В коридоре по-прежнему тихо и пустынно. Стражей порядка нет. Ломаный вход выстоял почти два года. Надо же… Хорошо Маньяк поработал.
Надо просто войти.
И вдруг я понимаю, что не могу, не в силах этого сделать.
Войти сюда – все равно что открыть старый фотоальбом, все равно что поставить в видеомагнитофон полузабытую кассету. Это – прошлое. Мертвое. Похороненное, оплаканное, забытое.
Никогда не возвращайся по своим следам. Там ждут лишь тени.
Глубина дарит эту возможность с необычайной легкостью. Надежнее и ярче фото и видео. Прошлое всегда рядом. Только пожелай – оно воскреснет.
Вот только лишь Богу позволено поднимать из могил мертвецов.
Я притворяю дверь, осторожно, бережно, будто боюсь разбудить кого-то, спящего в пустом номере. Замок разочарованно щелкает, закрываясь. До моего номера – двадцать шагов по коридору, но я не могу сделать ни шага.
Глубина-глубина… а пошла ты…
Сняв шлем, я повесил его на крючок, когда-то специально укрепленный в стене. Пробормотал:
– Машина, выход.
Так, надо переодеться… встречать гостей в виртуальном комбинезоне, больше всего напоминающем одеяние сумасшедшего профессора из голливудского фильма, – невежливо. Раздевшись до трусов, я сложил комбинезон поаккуратнее, пристроил на подоконнике рядом с компьютерным столом. Глянул – стол в гостиной был уже накрыт. Прислушался – на кухне тихо. Позвал:
– Вика?
– Я в спальне… Ты уже?
Проигнорировав нарочитое удивление в ее голосе, я зашел в спальню. Вика переодевалась.
– Застегни…
Я помог ей застегнуть молнию на платье. Вика и впрямь прихорошилась. Даже волосы уложила.
– Долго я там был? – тихонько спросил я. Зарылся лицом в ее волосы. Вика дернула плечами.
– Нет, не очень. Минут сорок.
– Извини. Мне показалось, что от силы четверть часа.
– Ничего, я тебя ждала позже.
Я продолжал стоять, держа руки на ее плечах.
Когда между нами все сломалось? Когда превратилось в прошлое – куда можно заглянуть, но нельзя вернуться?
Не знаю. Не могу понять. Не заметил – оттуда, из глубины…
Самое обидное, что ведь внешне ничего не изменилось. Ни при людях, ни между нами наедине. Мы не ссоримся, не бьем посуду, не ругаемся по поводу денег, семейных обязанностей, алкоголя, приезда Викиной мамы или прихода моих друзей.
Все прекрасно. Девяносто процентов семей нам могут позавидовать.
И невозможно назвать словами то, что исчезло.
– Хочешь что-то сказать? – не оборачиваясь, спросила Вика.
Я помолчал секунду:
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя очень люблю. Как ты думаешь, мне надеть сережки?
– Надень… – Я даже не могу понять, чего больше в этой фразе – ухода от моих пустых и ненужных слов, или ответного знака… пару сережек с желтыми топазами я подарил ей перед свадьбой.
– А пойдет к синему?
– Мне кажется, да.
– Ладно… ты надень серые джинсы и клетчатую рубашку, ту, что моя мама подарила. Тебе очень идет.
Вика выскользнула из моих ладоней легко и непринужденно. Еще секунду я обнимал воздух, потом открыл шкаф. Джинсы были совсем новые, я зубами перекусил пластиковую нитку с этикеткой.
– А ножницы еще не придумали? – укоризненно спросила Вика.
– Нет. Для лентяев ножи и ножницы всегда дальше, чем собственные зубы.
В прихожей тренькнул звонок.
– Давай быстрее, я открою. – Вика бросилась из спальни, обронив на ходу: – И носки смени, не забудь…
– И вымой уши… – прошептал я, втискиваясь в слишком тугие, не разношенные джинсы. Где эта чертова рубашка? Мне она не нравится, но не надеть ее – обидеть тещу, а значит, обидеть Вику, значит…
Любой поступок, безразлично, чем он был вызван, тянет за собой целую цепочку следствий. А вот каких зависит совсем не от самого поступка, только от отношения к тебе.
– Андрей, спасибо… – донеслось из прихожей. Я застегнул рубашку. Воротничок жал, но, может быть, она и впрямь мне идет.
Ответная реплика Андрея Недосилова была едва слышна. Он всегда говорил негромко и мягко.
– Не заблудился? – спросила Вика. Андрей к нам приехал первый раз.
– Это я заблудился… – прошептал я. – В самом себе.
– Леня!
– Иду! – Я заправил рубашку и вышел в коридор.
Когда-то Андрей Недосилов был мне очень симпатичен. Он психолог, коллега Вики, занимается исследованиями глубины и всех феноменов, связанных с ней. Сейчас… сейчас даже не знаю.
– Леонид, добрый вечер. – Андрей здоровался так, будто мы с ним расстались пару часов назад, а не год назад на Московском вокзале в Питере, когда мы уезжали. В одной руке он держал укутанную в целлофан розу, в другой – бутылочку какого-то ликера.
– Не заблудился? – повторил я вопрос Вики.
– Все в порядке. У вас очень хорошо. – Он одобрительно обвел взглядом прихожую. – Чувствуется семейный уют и теплота.
Андрей – крупный, но того странного, массивного и мягкого типа людей, которых легко представить в массивном кресле или за трибуной перед притихшей аудиторией, но совершенно невозможно вообразить за штурвалом или с отбойным молотком. А еще он поразительно легко внушает доверие и уважение – первыми же словами, негромким и уверенным голосом.
– Проходи, – предложил я. – Так ты один?
– Мои ребята задерживаются. – Андрей сделал странный жест, будто собирался поправить несуществующие очки. Вот из таких маленьких деталей и складывается образ – лукавый ленинский прищур, ослепительная гагаринская улыбка, сдержанная леоновская печаль. Каждый неординарный человек придумывает – осознанно или нет – какую-нибудь метку: движением, мимикой, интонацией. И несет ее как знамя собственного обаяния.
– Как конгресс? – спросила Вика, забирая у него бутылку и цветы. – Леня, принеси вазу, ту, высокую…
– Крайне интересно. – Недосилов стал разоблачаться. Слово «раздеваться» к нему никак не подходило. – Витя Архонтов сделал любопытный доклад…
Я пошел за вазой, краем уха слушая отчет о конгрессе.
– Марк Петровский по-прежнему развивает свою тему… боюсь, ничего нового за прошедший год, хотя статистика собрана занятная…
Ваза была пыльная. Когда я последний раз дарил Вике цветы? На Восьмое марта… нет, потом еще летом… шел из магазина, старушка продавала гладиолусы, с дачи, по дешевке…
– Багрянов и Богородский поработали на славу, оценить сразу трудно, но результаты многообещающие…
Я поймал себя на том, что стою и медленно стираю пыль с горлышка вазы. Можно гордиться бутылкой вина, поросшей пылью, но уж никак не вазой для цветов…
– Плотников все в своем ключе… Многие критикуют, но я считаю перспективным это направление…
«Любопытно», «занятно», «многообещающе», «перспективно». Профессиональная этика, сдержанная и солидная…
– Виктория, а почему ты отказалась от участия в конгрессе? Тебе посылали приглашение?
– Теперь это уже не мой профиль, Андрюша… ты ведь знаешь. А как твой доклад?
– Тут не мне судить…
Они вошли в гостиную, а я бросил заниматься ерундой и двинулся с вазой в ванную.
– Какая тема?
Вика могла спрашивать сколь угодно непринужденно. Я все равно чувствовал ее тон, ее жадный интерес. Наверное, и Андрея ей не обмануть.
– «Неомифология на примере легенды о дайверах в субкультуре виртуального пространства». Феномен уже исследовался, но, к сожалению, слишком некритично…
Я запнулся, но все же вышел из комнаты. Рванул дверь ванной. Пустил воду, сунул вазу под струю. Хрусталь звякнул, налетев на чугунный край ванны, но устоял.
Легенды о дайверах, значит?
Выплеснув мутную воду, я заново наполнил вазу и рванулся в комнату. Слишком поспешно, наверное, но Андрею и Вике было не до меня.
1 2 3 4 5 6