Старуха. Ну так откажитесь.
Поэт. Не могу.
Старуха. Но если не лежит душа, есть ли смысл?
Поэт. Лежит, лежит душа! Я счастлив. Я мог бы сейчас взлететь в самое небо, но что мне делать с этим томлением?
Старуха. Не бойтесь и не загадывайте наперед, все это пустое.
Поэт. Так вам все равно, охладею я к вам или нет?
Старуха. Да я не думаю об этом. Наверное, тогда другой кавалер будет встречаться со мной сто вечеров подряд. Скучать я во всяком случае не стану.
Поэт. А по мне, лучше умереть - прямо сейчас. За всю жизнь может не представиться больше столь подходящего повода, как этот.
Старуха. Что вы такое говорите!
Поэт. Да, нынче ночью. Я не смею потратить такую ночь впустую, это было бы все равно что... все равно что провести ее не с вами, а с другой. От одной мысли - мороз по коже!
Старуха. Человек живет не ради того, чтобы умирать.
Поэт. Это дано понять не всякому. Может быть, человек умирает ради того, чтобы жить.
Старуха. Банально! Это банально!
Поэт. Умоляю, спасите меня. Что мне делать?
Старуха. Живите... Просто живите.
Поэт. Послушайте. Пройдет всего несколько часов - нет, минут, настанет миг, какого еще не бывало в этом мире. В ночной тьме вспыхнет сияние Рока, и прямо над городскими улицами заскользит корабль с парусами, наполненными ветром. В детстве я часто видел это во сне. Огромный корабль бросит якорь здесь, в парке. Кроны деревьев зашумят и вспенятся, словно морские волны. На мачтах замашут крыльями птицы... Это мой давний сон. Как радостно бьется сердце - вот-вот разорвется.
Старуха. Уж не пьяны ли вы?
Поэт. Вы мне не верите. А я говорю вам: это случится нынче ночью, всего через несколько минут. Случится то, чего не бывает...
Старуха. То, чего не бывает, случиться не может.
Поэт (пристально вглядывается в лицо Старухи, словно пытаясь что-то вспомнить). Странно... Это лицо...
Старуха (в сторону). Если он произнесет те слова, ему конец. (Пытаясь помешать.) Что ж странного в моем лице? Смотри, оно все в морщинах, оно уродливо. Ну же, раскрой пошире глаза!
Поэт. Морщины? Какие морщины?
Старуха (трясет перед ним своими лохмотьями). Смотри! Видишь эту рвань? (Подносит подол к самому носу Поэта.) Ты понюхай! Там и вши есть. А взгляни на мои руки - они же трясутся. Вот, морщины, и ногти какие видишь? Ну же!
Поэт. Какой аромат. И ногти цвета бегоний...
Старуха (распахивает лохмотья). Посмотри на мое высохшее, грязное тело. Разве это похоже на женскую грудь? (Раздраженно хватает Поэта за руку прижимает его ладонь к своей груди.) Где грудь? Где?! Попробуй отыщи!
Поэт (завороженно). О-о, какое блаженство...
Старуха. Мне девяносто девять лет, милый! Протри глаза! Опомнись!
Поэт (сначала смотрит невидящим взглядом, потом сосредоточенно нахмуривается). А-а, я вспомнил.
Старуха (облегченно). Ну наконец-то!
Поэт. Да-да... Ты была девяностодевятилетней старухой. Сморщенной, с гноящимися глазами, одетой в какие-то зловонные лохмотья.
Старуха (топнув ногой). Что значит "была"?! А сейчас?
Поэт. Это... поразительно. Тебе не больше двадцати. Какие ясные глаза, какое воздушное платье, какой аромат!.. Это чудо - ты превратилась в юную девушку. И воистину ты...
Старуха. Стой! Если ты назовешь меня прекрасной, тебе не жить.
Поэт. Если я нахожу что-либо прекрасным, то так и говорю, хоть бы это и стоило мне жизни.
Старуха. Глупо. Перестань. Нет смысла - ради одного мгновения.
Поэт. И все же я скажу.
Старуха. Не надо, прошу тебя.
Поэт. Вот он и настал, этот миг. Девяносто девять ночей, девяносто девять лет мы ждали его.
Старуха. О, как вспыхнули твои глаза! Прекрати! Прекрати!
Поэт. Так слушай же, Комати... (Он берет ее за руку; Комати вся дрожит.) Ты прекрасна. Ты - самая красивая женщина на всем белом свете. Пускай пройдет хоть тысяча лет, все равно твоя красота не померкнет.
Старуха. И ты не пожалеешь?
Поэт. Не пожалею.
Старуха. Глупец, у тебя меж бровей уже пролегла тень смерти.
Поэт. Но я не желаю умирать.
Старуха. Я пыталась тебе помешать...
Поэт. Почему-то холодеют руки... Мы встретимся вновь. Через сто лет, в старом парке.
Старуха. Ждать еще сто лет! (Поэт падает на землю. Черный занавес сзади задвигается. Старуха, скрючившись, сидит на скамейке. Потом начинает подбирать просыпавшиеся на землю окурки. Тем временем на сцене появляется полицейский. Видит труп, подходит.)
Полицейский. Еще один. До чего ж они мне надоели, пьянчуги паршивые. Эй, вставай! Жена заждалась. Вали домой, там отоспишься... Э-э, да ты, приятель... Бабка, слышь, давно он тут валяется?
Старуха (чуть приподняв голову). Вообще-то порядком.
Полицейский. Да он еще теплый! Старуха. Значит, только-только преставился.
Полицейский. Это я и без тебя соображу. Ты мне скажи, давно он сюда пришел?
Старуха. С полчаса. Едва на ногах стоял. С ухаживаниями лез.
Полицейский. Это к тебе-то? Не смеши.
Старуха (сердито). Смешно ему! Приставал. И ничего особенного!
Полицейский. Ну да. А ты, защищая девичью честь, его ухлопала.
Старуха. Нет. Я на него - ноль внимания. Тогда он чего-то стал бормотать себе под нос, а потом - бух наземь и лежит. Я думала задрых.
Полицейский. Эй, там! Я говорил, костров тут не жечь! А ну-ка марш сюда! Дело есть. (Появляются двое бродяг.) Возьмите-ка этого и за мной. В участок оттащим.
Поднимают втроем труп и уносят.
Старуха (аккуратно раскладывает окурки). Два, четыре, шесть, восемь, десять... Два, четыре, шесть, восемь... тридцать...
ЗАНАВЕС

1 2