- Смотри, Джим! - прорычал он. - Тебе придется играть без обмана. Если ты меня подведешь, я тебя прикончу. Ясно? Я тебя сожру. Ты сам это знаешь. Прокушу тебе глотку и сожру, как бифштекс.
Его загорелая кожа побагровела, а оскаленный рот обнажил прокуренные зубы. Джим вздрогнул и невольно сжался. На него смотрела сама смерть. Только прошлой ночью этот темнокожий человек собственными руками задушил другого, и от этого он не стал спать хуже. Где-то в глубине души у Джима было трусливое сознание вины, потому что весь ход его мыслей оправдывал угрозу приятеля.
Мэтт вышел, оставив его дрожащим от ужаса. Потом лицо его искривилось от злобы, и шепотом он бросал неистовые проклятия в сторону закрытой двери. Вспомнив о драгоценностях, он кинулся к постели, нащупывая под подушкой сверток. Он сжал его в пальцах, чтобы удостовериться, что бриллианты на месте. Убедившись, что Мэтт не унес их, он, виновато вздрогнув, посмотрел на керосинку. Потом быстро зажег ее, наполнил у раковины кофейник и поставил его на огонь.
Когда Мэтт вернулся, кофе уже кипел. Пока он резал хлеб и выкладывал на стол масло, Джим разлил кофе.
Лишь усевшись за стол и отхлебнув несколько глотков кофе, Мэтт извлек из кармана утреннюю газету.
- Мы угодили пальцем в небо, - сказал он. - Я говорил тебе, что боюсь подумать, до чего богатый улов. Погляди-ка сюда. - Он указал на заголовки первой страницы:
БЫСТРОКРЫЛАЯ НЕМЕЗИДА НАСТИГАЕТ БУЯНОВА,
УБИТ ВО СНЕ ПОСЛЕ ОГРАБЛЕНИЯ КОМПАНЬОНА.
- Вот оно! - воскликнул Мэтт. - Он обокрал своего компаньона, обокрал его, как самый последний вор.
- "Пропало драгоценностей на полмиллиона", - прочел Джим вслух. Он опустил газету и изумленно воззрился на Мэтта.
- А что я тебе говорил? Много мы понимаем в драгоценностях! Полмиллиона! А я-то от силы рассчитывал на сто тысяч. Валяй, читай дальше.
Они читали молча, склонив головы над газетой. Стыл нетронутый кофе. То и дело кто-то из них громогласно изумлялся какому-нибудь ошеломившему его факту.
- Хотел бы я посмотреть на рожу Метцнера, когда он сегодня утром открыл сейф, - злорадствовал Джим.
- Он сразу указал властям на дом Буянова, - пояснил Мэтт. - Читай дальше.
- "Собирался отплыть вчера вечером на "Саджоде" в Индийский океан отъезд задержался из-за непредвиденной погрузки..."
- Вот почему мы застали его в постели, - перебил Мэтт. - Это такая же удача, как выигрыш в лотерее.
- "Саджода" отчалила сегодня в шесть утра".
- А он не поспел на нее, - заметил Мэтт. - Я видел, что будильник поставлен на пять часов. Времени у него вполне бы хватило - только тут подоспел я и сыграл с его временем шутку. Читай.
- "Адольф Метцнер в отчаянии - знаменитая Хейторнская нитка жемчуга великолепно подобранные жемчужины - оценивается специалистами от пятидесяти до семидесяти тысяч долларов".
Джим передохнул, скверно и торжествующе выругался и заключил:
- И эти чертовы устричные яйца стоят такую уйму денег! - Он облизнул губы и добавил: - Они и впрямь красавчики!
- "Большой бразильский бриллиант, - продолжал он. - Восемьдесят тысяч долларов - много ценных камней чистой воды - несколько тысяч мелких бриллиантов стоимостью не менее сорока тысяч".
- Да, стоит все как следует разузнать о бриллиантах, - добродушно усмехнулся Мэтт.
- "Точка зрения сыщиков, - читал Джим. - Воры, очевидно, были в курсе дела - ловко следили за действиями Буянова, - вероятно, знали о его замысле и выследили его до самого дома, куда он возвратился с награбленным".
- Ловко, черта с два! - взорвался Мэтт. - Вот так и создается слава... в газетах. Откуда мы могли знать, что он обокрал компаньона?
- Как бы то ни было, товар у нас, - ухмыльнулся Джим. - Давай еще разок поглядим.
Пока Мэтт доставал пестрый сверток и развязывал его на столе, Джим проверил, заперта ли дверь и закрыты ли задвижки.
- Ну, разве не красота! - воскликнул Джим, взглянув на жемчуг. Некоторое время он не мог оторвать от него глаз. - Выходит, он стоит пятьдесят, а то и все семьдесят тысяч.
- И женщины любят эти штучки, - заметил Мэтт. - Они все сделают, чтобы их заполучить, - продадут себя, пойдут на убийство, на все что угодно.
- Как и мы с тобой.
- Ничего подобного! - возразил Мэтт. - На убийство я пошел не ради этих камешков, а ради того, что я смогу за них получить. В этом-то вся разница. Женщинам нужны эти драгоценности для себя, а мне они нужны ради женщин и всего остального, что я за них получу.
- Счастье, что мужчины и женщины не хотят одного и того же, - заметил Джим.
- Из этого и складывается коммерция, - согласился Мэтт. - Из того, что люди хотят разное.
Среди дня Джим вышел за продуктами. Пока его не было, Мэтт убрал со стола драгоценности, завернул их, как раньше, и спрятал под подушку. Потом он зажег керосинку и стал кипятить воду для кофе. Через несколько минут вернулся Джим.
- Удивительно, - сказал он. - Все, как всегда, - и улицы, и магазины, и люди. Ничего не изменилось. А я иду себе миллионером, и никто ни о чем не догадывается.
Мэтт что-то угрюмо буркнул. Ему были непонятны тщеславные мечты и причуды воображения его партнера.
- Принес мясо? - спросил он.
- Конечно, да такой мягкий кусок. Прелесть. Посмотри-ка.
Он развернул мясо и поднял его для обозрения. Затем, пока Мэтт жарил мясо, Джим сварил кофе и накрыл на стол.
- Только не клади слишком много красного перца, - предупредил Джим. Я не привык к твоей мексиканской стряпне. Вечно ты переперчиваешь.
Мэтт хмыкнул и продолжал стряпать. Джим налил кофе, но сначала высыпал в треснутую чашку порошок, который лежал у него в жилетном кармане, завернутый в тонкую бумагу. На мгновение он повернулся спиной к своему напарнику, но оглянуться на него не посмел. Мэтт расстелил на столе газету и поставил на нее горячую сковородку. Он разрезал мясо пополам и положил Джиму и себе.
- Ешь, пока горячее, - посоветовал он и, подавая пример, взялся за нож и вилку.
- Объедение, - заявил Джим после первого куска. - Но одно я тебе сразу скажу. Я никогда не приеду на твое ранчо в Аризоне, так что можешь меня не приглашать.
- А что случилось? - поинтересовался Мэтт.
- Ничего не случилось, - последовал ответ. - Просто ты меня доконаешь своей мексиканской кухней. Если мне уж суждено попасть в ад на том свете, мне не хочется, чтобы мои потроха терзались на этом. Проклятый перец!
Он улыбнулся, с силой выдохнул, чтобы остудить пылающий рот, глотнул кофе и снова принялся за мясо.
- А что ты вообще думаешь о том свете, Мэтт? - спросил он несколько позже, втайне удивляясь, что тот еще не притронулся к кофе.
- Нет никакого того света, - ответил Мэтт, отрываясь от еды, чтобы глотнуть кофе. - Ни рая, ни ада, ничего. Все, что тебе причитается, ты получишь здесь, на этом.
- А потом? - спросил Джим с нездоровым любопытством: ведь он знал, что смотрит на человека, которому скоро суждено умереть. - А потом? повторил он.
- Видел когда-нибудь покойника, который уже пролежал две недели? спросил тот.
Джим покачал головой.
- Ну, а я видел. Он был похож на мясо, которое мы с тобой едим. Когда-то это был теленок, который бегал по траве. А теперь это просто мясо. Просто мясо, вот и все. Это то, во что и ты, и я, и все остальные превратятся - в мясо.
Мэтт проглотил весь кофе и снова наполнил чашку.
- Ты боишься умереть? - спросил он.
Джим покачал головой.
- Что толку? Я все равно не умру. Я исчезну и появлюсь снова.
- Чтобы воровать, лгать и хныкать в новой жизни и так на веки вечные? - презрительно спросил Мэтт.
- Может, я исправлюсь, - предположил Джим. - Может, в другой жизни не будет нужды воровать?
Он вдруг замолчал и испуганно уставился в пространство.
- В чем дело? - окликнул его Мэтт.
- Ни в чем. Просто раздумывал о смерти, вот и все. - Джим с трудом приходил в себя.
Но он не мог отделаться от нахлынувшего на него чувства ужаса. Казалось, мимо него пронеслось что-то неуловимо мрачное, осенив его своей тенью. У него было дурное предчувствие. Надвигалось что-то зловещее. Несчастье висело в воздухе. Он пристально посмотрел через стол на партнера. Он чего-то не понимал. Не мог же он ошибиться и отравить самого себя. Нет, треснутая чашка у Мэтта, а яд он, безусловно, всыпал в треснутую чашку.
Он подумал, что все это - его больное воображение. Оно не раз играло с ним шутки. Глупец! Конечно, это - воображение. Конечно, что-то надвигается, но надвигается на Мэтта. Разве Мэтт не выпил полной чашки кофе?
Джим повеселел, доел мясо и, обмакивая хлеб, подобрал подливку.
- Когда я был мальчишкой, - начал было он, но вдруг замолчал.
Опять пролетело что-то мрачное, и все существо его содрогнулось в предчувствии неотвратимого несчастья. Он ощущал в себе действие какой-то разрушающей силы, казалось, все его мышцы сейчас сведет судорога. Вдруг он резко откинулся назад и так же резко наклонился вперед, опираясь о стол локтями. По всему его телу прошел легкий трепет. Это напоминало шуршание листвы перед порывом ветра. Он стиснул зубы. Вот опять это судорожное напряжение мышц. Его охватила паника, когда он понял, что мышцы больше ему не повинуются. Они снова судорожно напряглись, несмотря на все усилия его воли. Его собственная плоть восстала - началась анархия. Его словно сжали в судорожных объятиях: по спине пробежала дрожь, а на лбу выступила испарина. Ужас бессилия охватил его. Он обвел взглядом канату. Все вещи казались странно знакомыми, как будто он только что вернулся из далекого путешествия. Он посмотрел на своего приятеля. Мэтт наблюдал за ним и улыбался. На лице Джима появилось выражение ужаса.
- Господи, Мэтт! - завизжал он. - Ты мне что-то подсыпал?!
Мэтт продолжал улыбаться и наблюдать за ним. Во время последовавшего за этим припадка Джим не потерял сознания. Мышцы напрягались, судорожно дергались, собирались узлами, причиняя страшную боль и будто сжимая его в чудовищных объятиях. Среди всего этого ужаса до него вдруг дошло, что Мэтт ведет себя странно. С ним происходило то же самое. Улыбка исчезла с его лица, на нем появилось выражение сосредоточенности, будто он прислушивался к чему-то в себе самом и пытался в этом разобраться. Мэтт встал, прошелся взад и вперед по комнате и опять сел.
- Это твоя работа, Джим, - пробормотал он тихо.
- Только я не думал, что ты меня решил прикончить, - сказал Джим с упреком.
- На этот счет можешь не сомневаться, - ответил Мэтт, стиснув зубы и дрожа всем телом. - Что ты мне дал?
- Стрихнину.
- То же, что и я тебе, - сообщил Мэтт. - Хорошенькая история, а?
- Ты врешь, Мэтт, - умоляюще проговорил Джим. - Скажи, что ты мне ничего не подсыпал!
- Подсыпал, Джим, и лишнего не дал. Я все аккуратненько зажарил в твоей половинке мяса. Постой! Ты куда?
Джим бросился к двери и начал отдирать задвижки. Мэтт подскочил и оттолкнул его.
- В аптеку, - задыхаясь, вымолвил Джим. - В аптеку.
- Не выйдет. Ты останешься здесь. Нечего бегать по улице и разыгрывать там сцены, когда все эти камни валяются под лодушкой. Ясно? Даже если ты не умрешь, ты попадешь в лапы полиции, и тебе придется многое объяснить. Рвотное, вот что нужно при отравлении. Мне не лучше, чем тебе, и я приму рвотное. Все равно в аптеке тебе бы дали то же самое.
Он отшвырнул Джима на середину комнаты и снова захлопнул задвижки. Направляясь к кухонной полке, он провел рукой по лбу и стряхнул капельки пота. Было слышно, как они брызнули на пол. Джим в ужасе следил за тем, как Мэтт схватил банку с горчицей, чашку и бросился к раковине. Он намешал полную чашку горчицы с водой и выпил. Джим пошел следом и дрожащими руками потянулся к пустой чашке. Мэтт опять отпихнул его. Намешивая вторую чашку, он спросил:
- Думаешь, мне хватит одной чашки? Можешь подождать, пока я кончу.
Джим, шатаясь, побрел к двери, но Мэтт его одернул.
- Если будешь дурить с дверью, я сверну тебе шею. Ясно? Выпьешь, когда я кончу. И если ты выкрутишься, я все равно оверну тебе шею. И так и эдак тебе крышка. Я тебя сто раз предупреждал о том, что с тобой будет, если ты меня предашь.
- Но ты ведь тоже меня предал, - с трудом произнес Джим.
Мэтт не ответил: он пил вторую чашку. Пот заливал Джиму глаза, почти на ощупь он добрался до стула и взял себе чашку. Но Мэтт, который приготовлял уже третью, снова оттолкнул его.
- Я велел тебе ждать, пока я не кончу! - прорычал Мэтт. - Убирайся с дороги.
Уцепившись за раковину и этим поддерживая свое корчащееся тело, Джим мечтал о желтоватой смеси, сулившей жизнь. Он держался на ногах одним только напряжением воли. Собственная плоть норовила согнуть его пополам и свалить на пол. Мэтт выпил третью чашку и сел, с трудом добравшись до стула. Первый приступ проходил. Мучившие его спазмы утихли. Он приписал это горчице с водой. Теперь он по крайней мере в безопасности. Он вытер с лица пот и, воспользовавшись затишьем, нашел в себе силы для любопытства. Он взглянул на своего партнера.
Судорога выбила из рук Джима банку с горчицей, и ее содержимое разлилось по полу. Он нагнулся, чтобы наскрести чашкой немного горчицы, но очередная судорога свалила его на пол. Мэтт улыбнулся.
- Хватай ее, - подзадоривал он. - Верное средство. Мне помогло.
Джим услышал его слова и обратил к нему свое искривленное страданием и мольбой, измученное лицо. Теперь судороги следовали одна за другой, пока он не забился по полу в конвульсиях, пачкая лицо и волосы горчицей.
При этом зрелище Мэтт хрипло засмеялся, но смех внезапно оборвался. По его телу пробежала дрожь. Начинался новый приступ. Он встал и, пошатываясь, добрался до раковины, где с помощью пальца безуспешно пытался помочь действию рвотного. В конце концов он так же, как раньше Джим, ухватился за раковину, боясь упасть на пол.
К этому времени у Джима кончился приступ, и он сел, обессиленный и изнемогающий, слишком слабый, чтобы подняться, с потным лбом и клочьями пены на губах, желтоватой от горчицы, по которой он катался. Он протер кулаками глаза, и стоны, похожие на вой, вырвались из его груди.
- Чего ты хнычешь? - спросил Мэтт, корчившийся в судорогах. - Все, что от тебя требуется, - это умереть. А когда ты умер, ты мертв.
- Я... вовсе... не... хнычу... горчица... щиплет глаза, - прерывисто с безнадежной медлительностью сказал Джим.
Это было его последней успешной попыткой заговорить. Потом он только невнятно бормотал, шаря дрожащими руками в воздухе, пока новые конвульсии не свалили его на пол.
Согнувшись пополам, Мэтт добрался до стула и, обняв колени руками, пытался справиться с разрывающимся на части телом. После приступа он был слаб и спокоен. Он взглянул на другого, чтобы узнать, что с ним, и увидел, что тот неподвижен.
Он пытался произнести монолог, в последний раз мрачно посмеяться над жизнью, но губы издавали только невнятные звуки. Он понял, что рвотное не помогло и что единственной надеждой оставалась аптека. Он посмотрел на дверь и поднялся. Уцепившись за стул, он сумел удержаться на ногах. Начался новый приступ, когда все тело его и все его части разрывались в клочья, извивались и вновь собирались в узлы, а он продолжал цепляться за стул и толкать его вперед. Последние остатки воли покидали его, пока он добирался до двери. Он повернул ключ и отодвинул одну задвижку. Он пытался нащупать вторую, но безуспешно. Тогда всем телом он прислонился к двери и мягко сполз на пол.

1 2