- Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Женщина с отчаянием оглядела хижину и постель, приготовленную на другой койке.
- Скоро ночь. Вам нельзя здесь оставаться. Нельзя! Понимаете, это просто невозможно!
- Нет, можно. Позвольте вам напомнить, что я первый нашел эту хижину, и вы оба - мои гости.
Снова ее глаза обежали комнату, и в них отразился ужас, когда они скользнули по второй койке.
- Тогда уйдем мы, - объявила она решительно.
- Это невозможно. Вы кашляете тем самым сухим, резким кашлем, который так хорошо описал мистер... э-э... Хейторн. Легкие у вас уже слегка простужены. А ведь он врач и понимает это. Он не позволит вам уйти.
- Но что же тогда вы будете делать? - опять спросила она напряженно спокойным голосом, предвещавшим бурю.
Месснер постарался изобразить на своем лице максимум сочувствия и долготерпения и взглянул на нее почти отечески.
- Дорогая Тереза, я уже вам сказал, что не знаю. Я еще не думал об этом.
- Боже мой, вы меня с ума сведете! - она вскочила с ящика, ломая руки в бессильной ярости. - Раньше вы никогда таким не были.
- Да, я был воплощенная мягкость и кротость, - согласился он. Очевидно, поэтому вы меня и бросили?
- Вы так переменились! Откуда у вас это зловещее спокойствие? Я боюсь вас! Я чувствую, вы замышляете что-то ужасное. Не давайте воли гневу, будьте рассудительны...
- Я больше не теряю самообладания... - прервал ее Месснер, - с тех пор как вы ушли.
- Вы исправились просто на удивление, - отпарировала она.
Месснер улыбнулся в знак согласия.
- Пока я буду думать о том, как мне поступить, советую вам сделать вот что: скажите мистеру... э-э... Хейторну, кто я такой. Это сделает наше пребывание в хижине более, как бы это выразиться... непринужденным.
- Зачем вы погнались за мной в эту ужасную страну? - спросила она неожиданно.
- Не подумайте, что я искал вас, Тереза. Не льстите своему тщеславию. Наша встреча - чистая случайность. Я порвал с университетской жизнью, и мне нужно было куда-нибудь уехать. Честно признаюсь, я приехал в Клондайк именно потому, что меньше всего ожидал встретить вас здесь.
Послышался стук щеколды, дверь распахнулась, и вошел Хейторн с охапкой хвороста. При первом же звуке его шагов Тереза как ни в чем не бывало принялась убирать посуду. Хейторн опять вышел за хворостом.
- Почему вы не представили нас друг другу? - спросил Месснер.
- Я скажу ему, - ответила она, тряхнув головой. - Не думайте, что я боюсь.
- Я никогда не замечал, чтобы вы чего-нибудь особенно боялись.
- Исповеди я тоже не испугаюсь, - сказала она. Выражение ее лица смягчилось, и голос зазвучал нежнее.
- Боюсь, что ваша исповедь превратится в завуалированное вымогательство, стремление к собственной выгоде, самовозвеличение за счет бога.
- Не выражайтесь так книжно, - проговорила она капризно, но с растущей нежностью в голосе. - Я не любительница мудрых споров. Кроме того, я не побоюсь попросить у вас прощения.
- Мне, собственно говоря, нечего прощать вам, Тереза. Скорее, я должен благодарить вас. Правда, вначале я страдал, но потом ко мне - точно милосердное дыхание весны - пришло ощущение счастья, огромного счастья. Это было совершенно поразительное открытие.
- А что, если я вернусь к вам? - спросила она.
- Это поставило бы меня, - сказал он, посмотрев на нее с лукавой усмешкой, - в немалое затруднение.
- Я ваша жена. Вы ведь не добивались развода?
- Нет, - задумчиво сказал он. - Всему виной моя небрежность. Я сразу же займусь этим, как только вернусь домой.
Она подошла к нему и положила руку ему на плечо.
- Я вам больше не нужна, Джон? - Ее голос звучал нежно, прикосновение руки было, как ласка. - А если я скажу вам, что ошиблась? Если я признаюсь, что очень несчастна? И я правда несчастна. Я действительно ошиблась.
В душу Месснера начал закрадываться страх. Он чувствовал, что слабеет под легким прикосновением ее руки. Он уже не был хозяином положения, все его хваленное спокойствие исчезло. Она смотрела на него нежным взором, и суровость этого человека начинала таять. Он видел себя на краю пропасти и не мог бороться с силой, которая толкала его туда.
- Я вернусь к вам, Джон. Вернусь сегодня... сейчас.
Как в тяжелом сне, Месснер старался освободиться от власти этой руки. Ему казалось, что он слышит нежную, журчащую песнь Лорелей. Как будто где-то вдали играли на рояле и звуки настойчиво проникали в сознание.
Он вскочил с койки, оттолкнул женщину, когда она попыталась обнять его, и отступил к двери. Он был смертельно испуган.
- Я не ручаюсь за себя! - крикнул он.
- Я же вас предупреждала, чтобы вы не теряли самообладания. - Она рассмеялась с издевкой и снова принялась мыть посуду. - Никому вы не нужны. Я просто пошутила. Я счастлива с ним.
Но Месснер не поверил ей. Он помнил, с какой легкостью эта женщина меняла тактику. Сейчас происходит то же самое. Вот оно - завуалированное вымогательство! Она счастлива с другим и сознает свою ошибку. Его самолюбие было удовлетворено. Она хочет вернуться назад, но ему это меньше всего нужно. Незаметно для самого себя он взялся за щеколду.
- Не убегайте, - засмеялась она, - я вас не укушу.
- Я и не убегаю, - ответил Месснер по-детски запальчиво, натягивая рукавицы. - Я только за водой.
Он взял пустые ведра и кастрюли и открыл дверь. Потом оглянулся.
- Не забудьте же сказать мистеру... э-э... Хейторну, кто я такой.
Месснер разбил пленку льда, которая за один час уже затянула прорубь, и наполнил ведра. Но он не торопился назад в хижину. Поставив ведра на тропинку, он принялся быстро шагать взад и вперед, чтобы не замерзнуть, потому что мороз жег тело, как огнем. К тому времени, когда морщины у него на лбу разгладились и на лице появилось решительное выражение, борода его успела покрыться инеем. План действий был принят, и его застывшие от холода губы скривила усмешка. Он поднял ведра с водой, уже затянувшейся ледком, и направился к хижине.
Открыв дверь, Месснер увидел, что врач стоит у печки, выражение лица у него было натянутое и нерешительное. Месснер поставил ведра на пол.
- Рад познакомиться с вами, Грехэм Уомбл, - церемонно произнес Месснер, словно их только что представили друг другу.
Он не протянул руки. Уомбл беспокойно топтался на месте, испытывая к Месснеру ненависть, которую обычно испытывают к человеку, причинив ему зло.
- Значит, это вы, - сказал Месснер, разыгрывая удивление. - Так, так... Право, я очень рад познакомиться с вами. Мне было... э-э... любопытно узнать, что нашла в вас Тереза, что, если так можно выразиться, привлекло ее к вам. Так, так...
И он осмотрел его с головы до ног, как осматривают лошадь.
- Я вполне понимаю ваши чувства ко мне... - начал Уомбл.
- О, какие пустяки! - прервал его Месснер с преувеличенной сердечностью. - Стоит ли об этом говорить! Мне хотелось бы только знать, что вы думаете о Терезе. Оправдались ли ваши надежды? Как она себя вела? Вы живете теперь, конечно, словно в блаженном сне?
- Перестаньте говорить глупости! - вмешалась Тереза.
- Я простой человек и говорю, что думаю! - сокрушенным тоном сказал Месснер.
- Тем не менее вам следует держать себя соответственно обстоятельствам, - отрезал Уомбл. - Мы хотим знать, что вы намерены делать?
Месснер развел руками с притворной беспомощностью.
- Я, право, не знаю. Это одно из тех невозможных положений, из которых трудно придумать какой-нибудь выход.
- Мы не можем провести ночь втроем в этой хижине.
Месснер кивнул в знак согласия.
- Значит, кто-нибудь должен уйти.
- Это тоже неоспоримо, - согласился Месснер. - Если три тела не могут поместиться одновременно в данном пространстве, одно из них должно исчезнуть.
- Исчезнуть придется вам, - мрачно объявил Уомбл. - До следующей стоянки десять миль, но вы как-нибудь их пройдете.
- Вот первая ошибка в вашем рассуждении, - возразил Месснер. - Почему именно я должен уйти? Я первым нашел эту хижину.
- Но Тэсс не может идти, - сказал Уомбл. - Ее легкие уже простужены.
- Вполне с вами согласен. Она не может идти десять миль по такому морозу. Безусловно, ей нужно остаться.
- Значит, так и будет, - решительно сказал Уомбл.
Месснер откашлялся.
- Ваши легкие в порядке, не правда ли?
- Да. Ну и что же?
Месснер опять откашлялся и проговорил медленно, словно обдумывая каждое слово:
- Да ничего... разве только то, что... согласно вашим же доводам, вам ничто не мешает прогуляться по морозу каких-нибудь десять миль. Вы как-нибудь их пройдете.
Уомбл подозрительно взглянул на Терезу и подметил в ее глазах искру радостного удивления.
- А что скажешь ты? - спросил он.
Она промолчала в нерешительности, и лицо Уомбла потемнело от гнева. Он повернулся к Месснеру.
- Довольно! Вам нельзя здесь оставаться.
- Нет, можно.
- Я не допущу этого! - Уомбл угрожающе расправил плечи. - В этом деле мне решать.
- А я все-таки останусь, - стоял на своем Месснер.
- Я вас выброшу вон!
- А я вернусь.
Уомбл замолчал, стараясь овладеть собой. Потом заговорил медленно, тихим, сдавленным голосом:
- Слушайте, Месснер, если вы не уйдете, я вас изобью. Мы не в Калифорнии. Вот этими кулаками я превращу вас в котлету.
Месснер пожал плечами.
- Если вы это сделаете, я соберу золотоискателей и посмотрю, как вас вздернут на первом попавшемся дереве. Совершенно верно, мы не в Калифорнии. Золотоискатели - народ простой, и мне достаточно будет показать им следы побоев, поведать всю правду и предъявить права на свою жену.
Женщина хотела что-то сказать, но Уомбл свирепо набросился на нее.
- Не вмешивайся! - крикнул он.
Голос Месснера прозвучал совсем по-иному:
- Будьте добры, не мешайте нам, Тереза.
От гнева и с трудом сдерживаемого волнения женщина разразилась сухим, резким кашлем. Лицо ее покраснело, она прижала руку к груди и ждала, когда приступ кончится.
Уомбл мрачно смотрел на нее, прислушиваясь к кашлю.
- Нужно на что-то решиться, - сказал он. - Ее легкие не выдержат холода. Она не может идти, пока не станет теплее. А я не собираюсь уступать ее вам.
Месснер смиренно хмыкнул, откашлялся, снова хмыкнул и сказал:
- Мне нужны деньги...
На лице Уомбла сразу появилась презрительная гримаса. Вот когда Месснер упал неизмеримо ниже его, показал наконец свою подлость!
- У вас есть целый мешок золотого песка, - продолжал Месснер, - я видел, как вы снимали его с нарт.
- Сколько вы хотите? - спросил Уомбл, и в голосе его звучало такое же презрение, какое было написано на его лице.
- Я подсчитал, сколько приблизительно может быть в вашем мешке, и... э-э... думаю, что около двадцати фунтов потянет. Что вы скажете о четырех тысячах?
- Но это все, что у меня есть! - крикнул Уомбл.
- У вас есть Тереза, - утешил его Месснер. - Разве она не стоит таких денег? Подумайте, от чего я отказываюсь. Право же, это сходная цена.
- Хорошо! - Уомбл бросился к мешку с золотом. - Лишь бы скорее покончить с этим делом! Эх вы!.. Ничтожество!
- Ну, тут вы не правы, - с насмешкой возразил Месснер. - Разве с точки зрения этики человек, который дает взятку, лучше того, кто эту взятку берет? Укрывающий краденное не лучше вора, не правда ли? И не утешайтесь своим несуществующим нравственным превосходством в этой маленькой сделке.
- К черту вашу этику! - взорвался Уомбл. - Идите сюда и смотрите, как я взвешиваю песок. Я могу вас надуть.
А женщина, прислонившись к койке, наблюдала в бессильной ярости, как на весах, поставленных на ящик, взвешивают песок и самородки - плату за нее. Весы были маленькие, приходилось взвешивать по частям, и Месснер каждый раз все тщательно проверял.
- В этом золоте слишком много серебра, - заметил он, завязывая мешок. - Пожалуй, тут всего три четверти чистого веса на унцию. Вы, кажется, слегка обставили меня, Уомбл.
Он любовно поднял мешок и с должным почтением к такой ценности понес его к нартам. Вернувшись, он собрал свою посуду, запаковал ящик с провизией и скатал постель. Потом, увязав поклажу, запряг недовольных собак и снова вернулся в хижину за рукавицами.
- Прощайте, Тэсс! - сказал он с порога.
Она повернулась к нему, хотела что-то ответить, но не смогла выразить словами кипевшую в ней ярость.
- Прощайте, Тэсс! - мягко повторил Месснер.
- Мерзавец! - выговорила она, наконец.
Шатаясь, она подошла к койке, повалилась на нее ничком и зарыдала.
- Скоты! Ах, какие вы скоты!
Джон Месснер осторожно закрыл за собой дверь и, трогаясь в путь, с чувством величайшего удовлетворения оглянулся на хижину. Он спустился с берега, остановил нарты у проруби и вытащил из-под веревок, стягивающих поклажу, мешок с золотом. Воду уже затянуло тонкой корочкой льда. Он разбил лед кулаком и, развязав тесемки мешка зубами, высыпал его содержимое в воду. Река в этом месте была неглубока, и в двух футах от поверхности Месснер увидел дно, тускло желтевшее в угасающем свете дня. Он плюнул в прорубь.
Потом он пустил собак по Юкону. Они жалобно повизгивали и бежали неохотно. Держась за поворотный шест правой рукой и растирая щеки и нос левой, Месснер споткнулся о постромку, когда собаки свернули в сторону, следуя изгибу реки.
- Вперед, хромоногие! - крикнул он. - Ну же, вперед, вперед!



1 2