Джек Лондон
Нам-Бок - лжец


Лондон Джек
Нам-Бок - лжец

Джек ЛОНДОН
НАМ-БОК - ЛЖЕЦ
- Байдарка, правда, байдарка! Байдарка, и в ней человек! Глядите, как неуклюже он ворочает веслом!
Старая Баск-Ва-Ван приподнялась на коленях, дрожа от слабости и волнения, и посмотрела в море.
- Нам-Бок всегда неуклюже работал веслом, - пробормотала она в раздумье, прикрыв ладонью глаза от солнца и глядя на сверкающую серебром поверхность воды. - Нам-Бок всегда был неуклюжим. Я помню...
Но женщины и дети громко расхохотались, и в их хохоте слышалась добродушная насмешка; голос старухи затих, и только губы шевелились беззвучно.
Кугах оторвался от своей работы (он был занят резьбой по кости), поднял голову и посмотрел туда, куда указывал взгляд Баск-Ва-Ван. Да, это была байдарка, она шла к берегу, хотя временами ее и относило далеко в сторону. Сидевший в ней греб решительными, но неумелыми движениями и приближался медленно, словно сознательно ставя лодку вдоль волны. Голова Кугаха снова склонилась над работой: на моржовом бивне он вырезал спинной плавник такой рыбы, какие никогда не плавали ни в одном море.
- Это, наверно, мастер из соседнего селения. Хочет посоветоваться со мной, как вырезывать на кости разные изображения, - сказал он наконец. Но он неуклюжий человек. Никогда он не научится.
- Это Нам-Бок, - повторила старая Баск-Ва-Ван. - Неужели я не узнаю своего сына? - раздраженно выкрикнула она. - Говорю вам: это Нам-Бок.
- Ты это говорила каждое лето, - ласково стала увещевать ее одна из женщин. - Чуть только море очистится ото льда, ты садилась на берегу и целыми днями смотрела в море; и про всякую лодку ты говорила: "Это Нам-Бок". Нам-Бок умер, о Баск-Ва-Ван, а мертвые не возвращаются. Невозможно, чтобы мертвый вернулся.
- Нам-Бок! - закричала старуха так громко и пронзительно, что все с удивлением оглянулись на нее.
Она с трудом встала на ноги и заковыляла по песку. По дороге она споткнулась о лежащего на солнышке младенца, мать бросилась унимать его и пустила вслед старухе грубые ругательства, но та не обратила на нее внимания. Ребятишки, обгоняя ее, помчались к берегу, а когда байдарка, едва не опрокинувшись из-за неловкости гребца, подъехала ближе, за ребятишками потянулись и женщины. Кугах отложил моржовый клык в сторону и тоже пошел, тяжело опираясь на свою дубинку, а за ним по двое и по трое двинулись мужчины.
Байдарка повернулась бортом, и ее непременно захлестнуло бы прибоем, если б один из голых юнцов не вбежал в воду и не вытащил ее за нос далеко на песок. Человек поднялся и пытливо оглядел стоявших перед ним жителей селения. Грязная и изношенная полосатая фуфайка свободно облегала его широкие плечи, шея по-матросски была повязана красным бумажным платком. Рыбачья шапка на коротко остриженной голове, грубые бумажные штаны и тяжелые сапоги дополняли его наряд.
Несмотря на все это, он был удивительным явлением для рыбаков с дельты великого Юкона: всю жизнь перед глазами у них было Берингово море, и они видели только двух белых - переписчика населения и заблудившегося католического священника. Они были народ бедный - ни золота в их земле не было, ни ценных мехов на продажу, поэтому белые и близко не подходили к их берегу. К тому же в этой стороне моря тысячелетиями скоплялись наносы горных пород Аляски, так что корабли садились на мель, даже еще не увидев земли. Вследствие этого болотистое побережье с глубокими заливами и множеством затопляемых островков никогда не посещалось большими кораблями белых людей, и рыбачье племя не имело понятия об их существовании.
Кугах-Резчик внезапно побежал, зацепился за собственную дубинку и упал.
- Нам-Бок! - закричал он отчаянно, стараясь подняться. - Нам-Бок, унесенный морем, вернулся!
Мужчины и женщины попятились, ребятишки обратились в бегство, прошмыгнув между ног взрослых. Один Опи-Куон, как и подобает старшине селения, проявил храбрость. Он вышел вперед и долго и внимательно разглядывал пришельца.
- Это в самом деле Нам-Бок, - сказал он наконец, и женщины, поняв по его голосу, что сомнений больше нет, завыли от суеверного ужаса и отступили еще дальше.
Губы пришельца нерешительно раскрылись, и смуглый кадык задвигался, словно силясь вытолкнуть застревавшие слова.
- Ля-ля, это Нам-Бок! - бормотала Баск-Ва-Ван, заглядывая ему в лицо. - Я всегда говорила, что Нам-Бок вернется.
- Да, Нам-Бок вернулся.
На этот раз говорил сам Нам-Бок; он перешагнул через борт и стоял одной ногой на суше, другой - на байдарке. Опять его горло напряглось, и видно было, что он с трудом подыскивает забытые слова. И когда он их наконец выговорил, они были странны на слух, и гортанные звуки сопровождались каким-то причмокиванием.
- Привет, о братья, - сказал он, - братья тех лет, когда я жил среди вас и попутный ветер еще не унес меня в море.
Он ступил на песок другой ногой, но Опи-Куон замахал на него руками.
- Ты умер, Нам-Бок, - сказал он.
Нам-Бок рассмеялся.
- Взгляни, какой я толстый.
- Мертвые не бывают толстыми, - согласился Опи-Куон. - Ты хорошо упитан, но это странно. Еще ни один человек, ушедший с береговым ветром, не возвращался по пятам лет.
- Я возвратился, - просто ответил Нам-Бок.
- Тогда, быть может, ты тень. Проходящая тень Нам-Бока, который был. Тени возвращаются.
- Я голоден. Тени не едят.
Но Опи-Куон был смущен и в мучительном сомнении провел рукой по лбу. Нам-Бок тоже был смущен; он обводил глазами лица стоявших перед ним рыбаков и не видел в них привета. Мужчины и женщины шепотом переговаривались между собой. Дети робко жались за спины старших, а собаки, ощетинившись, скалили морды и подозрительно нюхали воздух.
- Я родила тебя, Нам-Бок, и кормила тебя грудью, когда ты был маленький, - жалостливо молвила Баск-Ва-Ван, подходя ближе. - И тень ты или не тень, я и теперь дам тебе поесть.
Нам-Бок шагнул было к ней, но испуганные и угрожающие возгласы заставили его остановиться. Он сказал на непонятном языке что-то очень похожее на "о черт!" и добавил:
- Я человек, а не тень.
- Что можно знать, когда дело касается неведомого? - спросил Опи-Куон отчасти у самого себя, отчасти обращаясь к своим соплеменникам. - Сейчас мы есть, но один вздох - и нас нет. Это мы знаем, но мы не знаем, Нам-Бок ты или его тень?
Нам-Бок откашлялся и ответил так:
- В давно прошедшие времена, Опи-Куон, отец твоего отца ушел и возвратился по пятам лет. И ему не отказали в месте у очага. Говорили... Он значительно помолчал, и все замерли, ожидая, что он скажет. - Говорили, - повторил он внушительно, рассчитывая на эффект своих слов, - что Сипсип, его жена, принесла ему двух сыновей после его возвращения.
- Но он не вверялся береговому ветру, - возразил Опи-Куон. - Он ушел в глубь суши, а это так уж положено, что по суше человек может ходить сколько угодно.
- Так же точно и по морю. Но не в том дело. Говорили... будто отец твоего отца рассказывал удивительные истории о том, что он видел.
- Да, он рассказывал удивительные истории.
- Мне тоже есть что порассказать, - хитро заявил Нам-Бок. И, заметив колебания слушателей, добавил: - Я привез и подарки.
Он достал из своей лодки шаль дивной мягкости и окраски и набросил ее на плечи матери. У женщин вырвался дружный вздох восхищения, а старая Баск-Ва-Ван стала щупать и гладить рукой яркую ткань, напевая от восторга, как ребенок.
- У него есть что рассказать, - пробормотал Кугах.
- И он привез подарки, - откликнулись женщины.
Опи-Куон видел, что его соплеменникам не терпится послушать чудесные рассказы, да и его самого разбирало любопытство.
- Улов был хороший, - сказал он рассудительно, - и жира у нас вдоволь. Так пойдем, Нам-Бок, попируем.
Двое мужчин взвалили байдарку на плечи и понесли ее к костру. Нам-Бок шел рядом с Опи-Куоном, прочие жители селения следовали за ними, и только несколько женщин задержались на минутку, чтобы любовно потрогать шаль.
Пока шел пир, разговору было мало, зато много любопытных взглядов украдкой было брошено на сына Баск-Ва-Ван. Это стесняло его, но не потому, что он был скромного нрава, а потому, что вонь тюленьего жира лишила его аппетита; ему же во что бы то ни стало хотелось скрыть это обстоятельство.
- Ешь, ты голоден, - приказал Опи-Куон, и Нам-Бок, закрыв глаза, сунул руки в горшок с тухлой рыбой.
- Ля-ля, не стесняйся. Тюленей эти годы было много, а сильные мужчины всегда голодны.
И Баск-Ва-Ван обмакнула в жир особенно отвратительный кусок рыбы и, закапав все кругом, нежно протянула его сыну.
Однако некоторые зловещие симптомы скоро оповестили Нам-Бока, что желудок его не так вынослив, как в былые времена, и он в отчаянии поспешил набить трубку и закурить. Люди шумно ели и наблюдали за ним. Не многие из них могли похвастаться близким знакомством с этим драгоценным зельем, хотя оно порой попадало к ним - понемножку и самого скверного сорта - от северных эскимосов в обмен на другие товары. Кугах, сидевший рядом с ним, дал ему понять, что и он не прочь бы разок затянуться, и в промежутке между двумя кусками рыбы вложил в рот янтарный мундштук и принялся посасывать его вымазанными жиром губами. Увидев это, Нам-Бок дрожащей рукой схватился за живот и отвел протянутую обратно трубку. Пусть Кугах оставит трубку себе, сказал он, потому что он с самого начала намеревался почтить его этим подношением. И все стали облизывать пальцы и хвалить щедрость Нам-Бока.
Опи-Куон поднялся.
- А теперь, о Нам-Бок, пир кончен, и мы хотим послушать об удивительных вещах, которые ты видел.
Рыбаки захлопали в ладоши и, разложив около себя свою работу, приготовились слушать. Мужчины строгали копья и занимались резьбой по кости, а женщины соскабливали жир с котиковых шкур и разминали их и шили одежду нитками из сухожилий. Нам-Бок окинул взглядом всю эту картину и не увидел в ней той прелести, какую, по воспоминаниям, ожидал найти. В годы своих скитаний он с удовольствием рисовал себе такую именно картину, но сейчас, когда она была перед его глазами, он чувствовал разочарование. Убогая и жалкая жизнь, думалось ему; она не идет ни в какое сравнение с жизнью, к которой он теперь привык. Все-таки кое-что им расскажет, он приоткроет им глаза, - и при этой мысли глаза его заблестели.
- Братья, - начал он с благодушным самодовольством человека, готовящегося поведать о своих подвигах. - Братья, когда много лет назад я ушел от вас, было позднее лето и погода стояла такая точно, какая обещает быть сейчас. Вы все помните тот день: чайки летали низко, с суши дул сильный ветер, и я не мог одолеть его на своей байдарке. Я плотно затянул покрышку, чтобы вода не попала внутрь, и всю ночь боролся с бурей. А утром земли уже не было видно - одно море - и ветер с суши по-прежнему держал меня в руках и гнал перед собой. Три раза ночь сменялась бледным рассветом, а земли все не было видно, и береговой ветер все не отпускал меня. И когда наступил четвертый день, я был как безумный. Я не мог работать веслом, потому что ослабел от голода, а голова моя кружилась и кружилась - так меня мучила жажда. Но море уже утихло, и дул теплый южный ветер, и когда я посмотрел вокруг, то увидел такое зрелище, что подумал, не сошел ли я и вправду с ума.
Нам-Бок остановился, чтобы вытащить волоконце лососины, застрявшее в зубах, а окружавшие его мужчины и женщины ждали, бросив работу и вытянув шеи.
- Это была лодка, большая лодка. Если все лодки, какие я когда-либо видел, сложить в одну, она все-таки не будет такой большой.
Послышались возгласы сомнений, и Кугах, насчитывавший много лет жизни, покачал головой.
- Если б каждая байдарка была все равно что песчинка, - продолжал утверждать Нам-Бок, - и если б байдарок было столько, сколько песчинок на этом берегу, и то из них не составилась бы такая большая лодка, какую я увидал на четвертый день. Это была очень большая лодка, и называлась она шхуна. Я увидел, что эта чудесная лодка, эта большая шхуна идет прямо на меня, а на ней люди...
- Стой, о Нам-Бок! - воскликнул Опи-Куон. - Какие это были люди? Большие люди?
- Нет, они были, как ты и я.
- Большая лодка шла быстро?
- Да.
Лодка была большая, люди маленькие, - отметил для точности Опи-Куон. - И люди гребли длинными веслами?
Нам-Бок усмехнулся.
- Весел не было вовсе, - сказал он.
Разинутые рты открылись еще шире, и наступила продолжительная тишина. Опи-Куон попросил у Кугаха трубку и несколько раз задумчиво затянулся. Одна из молодых женщин нервно хихикнула, чем навлекла на себя гневные взгляды.
- Значит, весел не было? - тихо спросил Опи-Куон, возвращая трубку.
- Южный ветер дул сзади, - пояснил Нам-Бок.
- Но ветер гонит лодку медленно.
- У шхуны были крылья - вот так.
Он набросал на песке схему мачт и парусов, и мужчины, столпившись вокруг, стали изучать ее. Дул резкий ветер, и для большей наглядности Нам-Бок схватил за концы материнскую шаль и растянул ее, так что она надулась, как парус. Баск-Ва-Ван бранилась и отбивалась, но ветер подхватил ее и потащил по берегу; шагах в двадцати, еле дыша, она упала на кучу прибитых морем щепок. Мужчины крякали с понимающим видом, но Кугах вдруг откинул назад свою седую голову.
- Хо! Хо! - расхохотался он. - Одна глупость, эта твоя большая лодка! Чистая глупость! Игрушка ветра! Куда ветер подует, туда и она. В такой лодке не знаешь к какому берегу пристанешь, потому что она плывет всегда по ветру, а ветер дует куда ему вздумается, и никому не известно, в какую сторону он подует сейчас.
- Да, это так, - важно подтвердил Опи-Куон. - По ветру идти легко, но, когда ветер противный, человеку приходится сильно бороться; а раз весел у этих людей на большой лодке не было, значит, они вовсе не могли бороться.
- Очень им нужно было бороться! - сердито воскликнул Нам-Бок. - Шхуна идет и против ветра.
- А что, ты говорил, заставляет шх... шх... шхуну двигаться? спросил Кугах, ловко одолев незнакомое слово.
- Ветер, - последовал нетерпеливый ответ.
- Ветер заставляет шх... шх... шхуну двигаться против ветра? - Тут старый Кугах без стеснения подмигнул Опи-Куону и под общий смех продолжал: - Ветер дует с юга, а шхуну гонит на юг. Ветер дует против ветра. Ветер дует сразу и в ту и в другую сторону. Это очень просто. Мы поняли, Нам-Бок. Мы все поняли.
- Ты глупец!
- Уста твои говорят правду, - ответил Кугах кротко. - Я слишком долго не мог понять самую простую вещь.
Лицо Нам-Бока помрачнело, и он быстро проговорил какие-то слова, которых раньше они никогда не слыхали. Все снова принялись кто резать по кости, кто очищать шкуры, но он крепко сжал губы, чтобы не вырвались у него слова, которым все равно никто не поверит.
- Эта шх... шх... шхуна, - невозмутимо спросил Кугах, - она была сделана из большого дерева?
- Она была сделана из многих деревьев, - отрезал Нам-Бок. - Она была очень большая.
Он опять угрюмо замолчал, а Опи-Куон подтолкнул Кугаха, который в недоверчивом изумлении покачал головой и прошептал:
- Удивительное дело.
Нам-Бок попался на удочку.
- Это еще что, - сказал он легкомысленно, - а вот посмотрели бы вы на пароход. Во сколько раз байдарка больше песчинки, во столько раз шхуна больше байдарки, во столько раз пароход больше шхуны. К тому же пароход сделан из железа. Он весь железный.
- Нет, нет, Нам-Бок, - воскликнул старшина, - как это может быть? Железо всегда идет ко дну. Вот послушай: у старшины соседнего селения я выменял нож, и вчера нож выскользнул у меня из рук и сразу пошел вниз, в самую глубь моря. Всему есть закон. У каждой вещи свой закон. Мы знаем. Больше того: мы знаем, что для всех одинаковых вещей закон один, и потому для всего железного закон тоже один. Так что отрекись от своих слов, Нам-Бок, чтоб мы не потеряли к тебе уважение.
- Но это так, - стоял на своем Нам-Бок. - Пароход весь железный, а не тонет.
- Нет, нет, этого не может быть.
- Я видел своими глазами.
- Это противно природе вещей.
- Но скажи мне, Нам-Бок, - перебил Кугах, опасаясь, как бы рассказ на этом не прекратился. - Скажи мне, как эти люди находят дорогу в море, если не видно берега?
- Солнце показывает им дорогу.
- Но как?
- У старшины шхуны есть такая штука, через которую смотрят на солнце, и вот в полдень он берет ее, и смотрит, и заставляет солнце сойти с неба на край земли.
- Но это колдовство! - ошеломленный таким святотатством, закричал Опи-Куон. Мужчины в ужасе подняли руки, женщины заголосили. - Это гнусное колдовство! Очень нехорошо отклонять великое солнце от его пути: оно прогоняет ночь и дает нам тюленей, лососину и тепло.
- Что из того, что это колдовство? - грубо спросил Нам-Бок. - Я тоже смотрел сквозь эту вещь на солнце и заставлял солнце сходить с неба.
Сидевшие поблизости поспешно отодвинулись, и одна женщина накрыла лицо ребенка, лежавшего на руках, чтобы не упал на него взгляд Нам-Бока.
- Что же было на утро четвертого дня, когда шх.
1 2