Но прежде, чем всего на миг родится четвёртая стрела - миг, достаточный, чтобы перенестись сквозь века - напряжённость энергии должна была достигнуть порога, найденного профессором Левинзоном тридцать лет назад во время школьного урока физики.
Ждать пришлось несколько минут, показавшихся людям годами. Температура корпуса непрерывно росла, но что гораздо хуже, рос уровень радиации. Мойше и Квинт не отрывали глаз от шкалы напряжённости поля; каждый держал палец на кнопке. Если бортовая ЭВМ опоздает хоть на пару секунд, энергия в сверхпроводящих обмотках перестанет сдерживать плазму и аппарат за ничтожную долю мгновения обратится в газ.
ЭВМ успела. На (бесконечность, ничто, бесконечность, ничто, беск...) время остановилось и (безвременье, вечность, безвременье, вечность, без...) снова пошло своим чередом. За бортом аппарата сменилось минус двадцать шесть лет.
- Двигатели в норме, обмотки в норме, энергия сто процентов... - рапорты следовали один за другим. Впервые за минус четверть века и ещё целый год, люди немного расслабились.
- Поздравляю, профессор, - слегка дрожащим голосом сказал Квинт. Но Мойше слишком устал, а легионеры были заняты проверкой систем; юноше никто не ответил.
** **
Они посадили машину на холме, среди бесконечного леса. Турбины молчали: аппарат опустился на парашюте. Сразу после посадки люки были раскрыты и легионеры начали готовить площадку к повторному старту.
В кабине остались только Квинт и Мойше. Пока солдаты расчищали траву и оттаскивали подальше ветви - если при старте двигатели вызовут лесной пожар, может произойти парадокс времени - юноша нетерпеливо крутил ручку многодиапазонного радиоприёмника. Наконец, был пойман канал новостей.
- ...сегодня с официальным визитом в Афины прибыл куратор четвёртого Западного региона Марк Октавиан. В программу визита в числе прочих вопросов входит обсуждение африканской проблемы. Аналитики сходятся во мнении, что будет принято решение о частичном смягчении тарифов на перевозку слоновой кости через...
Радио умолкло, когда Квинт дрожащей рукой нажал кнопку.
- Это решение было принято на двенадцатый день осенних календ 3093 года, - прошептал юноша. - Мы в прошлом!
- Вот и настало время для поздравлений, - невесело пошутил Мойше.
Квинт обернулся к профессору. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, внезапно юноша подался вперёд и горячо поцеловал учёного в губы.
- Вы сделали это! - в глазах Квинта отразилось неподельное восхищение. - Я не верил до последнего мига... Великий Марс, я буду рождён только через два года!
- Время идёт, - негромко ответил Мойше. - У вас всего тридцать шесть часов, чтобы изменить мир. Пора за работу.
- Воистину пора! - Квинт вскочил. - Мы скоро вернёмся, профессор, и в новом мире, мире где справедливость восторжествует, вы наконец получите причитающееся вам по праву. Я построю в вашу честь новую Академию!
Юноша выпрыгнул из люка. Мойше опустил голову и долго следил, как на экране часов неторопливо бегут секунды.
«Ни одно чудовище, ни один завоеватель в истории не губили столько жизней, сколько уничтожу я» - подумал он. В тишине ночного леса слышался стон, миллионогласный смертный вопль поколений, так и не родившихся на свет.
Мойше закрыл глаза.
«Я делаю это для людей» - в сотый, а может в тысячный раз попытался он успокоить совесть. - «Слишком много было горя, слишком много пролилось слёз. Человек человеку - волк. А правит нами Римская Волчица»
- Так не должно быть, - прошептал Мойше. Руки были влажными и непослушными, сердце гулко колотилось о грудную клетку.
Само строение людей загоняет в клетки их сердца...
Чтобы немного прийти в себя, профессор Левинзон порылся в карманах и вытащил бутылочку валерианки. Вода в резиновой груше оказалась тёплой и пропахшей металлом, но он всё равно выпил. За бортом аппарата послышался свист реактивных ранцев.
«Вот и всё,» - подумал Мойше. Отныне решать предстоит только ему. В одиночку держать ответ перед совестью и человечеством.
- Профессор? - в люк заглянул один из легионеров, молодой светловолосый Луций. - Квинт просил меня остаться и приглядеть за вами. Выйдите, пожалуйста, из машины.
Сердце остановилось - и заработало вновь, с перебоями, натужно. Покачнувшись, Мойше потерял равновесие и сел на место пилота.
- Но... рассчёты включали семерых... - прошептал он слабеющим голосом.
- Почтенная Валерия пересмотрела рассчёты. Все тренировки проходили с участием шестерых, мы справимся, - Луций улыбнулся. - Выходите, профессор, в машине душно и воняет резиной.
Руки молодого легионера лежали на поясе, где в расстёгнутой кобуре мрачно блестел пистолет. На короткий миг Мойше едва не поддался панике.
«Нет,» - мысль полыхнула маленьким кровавым солнцем. - «Я слишком долго ждал.»
- Сейчас, только захвачу лекарство, - робко улыбнувшись, профессор встал, обернувшись спиной к Луцию, и нажал кнопку включения первой плазменной оси. Из открытого люка ударило волной чудовищного жара.
Старое пальто Мойше вспыхнуло. Закричав, он ударил по клавише аварийного отключения и рухнул на пол, корчась от страшной боли, теряя сознание и разум. Пальто продолжало гореть.
«Я не имею права на смерть!» - превозмогая боль, он судорожно вцепился в огнетушитель, лежавший под сидением, и повернул кран. Холодная пена сбила огонь. Задыхаясь, Мойше подполз к пульту и задраил люк: вокруг машины горел лес.
Только тогда он позволил себе потерять сознание.
** **
Придя в себя, Мойше долго не мог вспомнить, что случилось. Но наконец, память вернулась; застонав от боли, он вцепился в поручень и затащил себя на сиденье. Вся кабина была залита пеной, экран оплавился. Снаружи бушевал лесной пожар.
«Топливные баки могут взорваться...»
Дрожащей рукой Мойше коснулся головы. На пол дождём посыпались сгоревшие волосы. Боль в обожжённой коже сводила с ума, профессор упал на колени возле аварийной аптечки и выхватил силикатную мазь. Чтобы хоть немного опомниться, ему пришлось вколоть себе морфий и выпить три таблетки анальгина.
Минут десять Мойше сидел неподвижно, ожидая пока укол подействует. Залитые пеной очки, к счастью, не разбились; он машинально протирал стёкла, когда знакомый треск привлёк наконец его внимание. Мойше внезапно понял, что слышал треск всё это время.
«Радиация,» - подумал он без особых эмоций. - «Так и должно быть»
Счётчик показывал уровень, близкий к смертельному. Мойше посмотрел на часы.
«Сутки у меня точно есть»
Судорожно вздохнув, профессор Левинзон повернул кран наддува и запустил турбины. Из огненного пекла, словно стрела Юпитера, машина времени рванулась к небу.
От морфия кружилась голова и дрожали руки. Профессору пришлось напрячь всю волю, чтобы не ошибиться при вводе новых координат; оплавленный экран мерцал, перегретые турбины работали нестабильно. И всё же аппарат выдержал, перенеся своего умирающего создателя в прошлое, на девятьсот четырнадцать лет.
«...Этот период истории примечателен появлением среди небольшого народа евреев т.н. „мессии“, то есть пророка единого бога, призванного с небес, чтобы спасти человечество, погрязшее в собственных „грехах“. В целом религия евреев, т.н. „иудаизм“ отличается удивительной дикостью и нетерпимостью ко всем иным народам, служа ярким проявлением комплекса ущемлённой нации. Однако упомянутый „мессия“, известный под именами Йешуя га-Ноцри или Йешуа Назаретянин (из разных источников), пытался сильно модифицировать „иудаизм“, привнеся туда мотивы гуманности и т.н. „любви к ближнему“ (см. исследования Марка Огаста Лукулла далее в этой главе). Историки сходятся во мнении, что мастерски воспользовавшись иудейскими легендами о грядущем приходе „мессии“, Йешуа мог бы оказать заметное влияние на неустойчивое международное положение в регионе, и не исключено, что его „религия любви“ могла быть использована римской знатью для подавления, а после и замены варварских иудейских обычаев. К сожалению, апологеты еврейского „иудаизма“ понимали это не хуже наших современников, и Йешуа был убит отравленной стрелой у ворот Иерусалима. Имя убийцы неизвестно; один источник утверждает, что он был легионером, нанятым за деньги, однако достоверность этого источника вызывает сомнения. Так или иначе, римляне воспользовались смертью Йешуа и под предлогом восстановления справедливости окончательно подавили варварскую религию „иудаизма“, о которой сегодня знают лишь историки и немногочисленные консерваторы еврейского происхождения...»
Дрожащей рукой закрыв «Историю восточных народов», профессор Левинзон взглянул на карту, тускло мерцавшую на оплавленном экране. Топлива почти хватило; машина времени, теперь ставшая всего лишь куском металла, опустилась в неглубокий пруд у дороги, тянувшейся к далёким стенам Иерусалима.
«Фотографии» - вспомнил Мойше. Они с Квинтом и Валерией несколько месяцев запускали маленькие копии машины времени в разные периоды истории: приборы следовало откалибровать. Для точного определения времени, куда попадали аппараты, ЭВМ вела аэрофотосьёмку местности. На одной из таких фотографий профессор Левинзон узнал событие, о котором читал ещё в детстве, следующий зонд был послал в тот же период... И родился план. Дикий, основанный на почти сказочном везении, однако Мойше ухватился за него с отчаянием утопающего.
«Не подвели меня, Йешуа» - мысленно взмолился учёный. - «Я поверил в твою религию любви, я уже убил ради тебя человека и готовлюсь уничтожить весь известный мне мир. Донеси свои слова до людей, объясни им ценность жизни! Научи, что нельзя делить мир на рабов и господ!»
Оставалось несколько часов. Судорожно вздохнув, Мойше разгерметизировал люк и с огромным трудом выбрался из машины. Тёплая вода приняла его измученное тело, рванула ожоги отупляющей болью.
- Я выдержу, Йешуа, - прошептал учёный. Задыхаясь, он открыл грузовой люк и вытащил тяжёлый свёрток. Чтобы доплыть до берега, потребовались последние силы.
«Так ему будет легче», подумал Мойше. Некоторое время он судорожно дышал, собирая волю в кулак. Сел, подтащил свёрток. Внутри, спрятанная меж зелени и фруктов, лежала книга, отпечатанная на листах сверхпрочного пластика. Шесть лет потребовалось профессору Левинзону, чтобы по крупицам изучить иврит, ещё десять лет создавался текст. Все знания, весь свой могучий разум вложил он в эту книгу.
«Я писал её, не зная, кому передам» - вспоминал Мойше, дрожащими руками гладя титановый переплёт. - «Я мечтал полететь в прошлое, когда Рим был всего лишь городом, и отдать эту книгу праотцам моего народа. Тридцать лет мечтаний...»
Вдали послышался стук копыт и негромкие голоса. Кто-то ехал по дороге верхом на осле.
«Я верю в тебя, Йешуа» - подумал профессор Левинзон. - «Тебе я вручаю мечту, воспользуйся ею мудро.»
Раздалось удивлённое восклицание, и над умирающим стариком склонилось несколько человек. Мойше улыбнулся, узнав их лица.
- Эта книга послана с небес, - прошептал он на иврите. - Возьми её, Йешуа. Научи мир любить.
Один из людей вздрогнул. Его тонкие, совсем не сильные пальцы коснулись переплёта. И в тот же миг Вселенная изменилась.
Беззвучно испарился обугленный шар машины времени. Мойше услышал, ощутил всей душой вопль, непредставимый, страшный крик миллиардов людей, которым он запретил жить. Его умирающее тело исчезло, оставив после себя лишь книгу в пыли и страх в глазах мессии, но смерть - о нет... Смерть не спешила забирать к себе профессора Левинзона.
Вспышка! Он снова был молод. Мойше стоял под дождём, на каменной мостовой, и смотрел на толпу солдат, с рёвом нёсшуюся по узким улочкам Иерусалима. Впереди, лязгая ржавым доспехом, смеясь в упоении боя, летел Квинт.
- Крестоносцы! - в исступлении кричал какой-то старик. - Спасайтесь!
Страх не успел проникнуть в разум - толпа смяла одинокого человека, размазала по камням, подарила телу смерть. Дух рвался дальше.
Вспышка! Он был женщиной. Толпа - одетая иначе, кричавшая на ином языке, но та же самая в сердце - вновь была вокруг. Люди в серых балахонах поджигали костёр.
- Во имя отца, сына, и святого духа... - произнёс Квинт, одетый в огненно-красную рясу. Прежде, чем понимание рвануло сердце - пламя обняло его новое тело, исторгло из горла вопль. Но кто мог его слышать! Кого тронет женский крик, когда плачет мир, обречённый на небытие?!
Вспышка! Он вновь был стариком, и брёл по улицам родного Киева вместе с толпой оборванных людей, носивших белые шестиконечные звёзды. Впереди, у обочины, стояло двое солдат в чёрной форме.
- Куда этих, герр офицер? - подобострастно спросил Люций.
- В Бабий Яр, - усмехнулся Квинт, не отводя глаз от Мойше. И на сей раз времени понять - хватило, понять и умереть, умереть тысячи раз вместе с каждым, не родившимся на Земле ребёнком.
«Нет!!!» - закричал его разум. «Нет!!! Я хотел остановить смерть!!! Дать людям счастье!!!»
Смерть опустилась на колено и приподняла свой саван, желая взглянуть ему в лицо. Она дарила себя всем, не делая исключений; но сегодня, впервые за несчётные века, Смерть приняла иное решение.
Яркая вспышка опалила умирающий разум профессора Левинзона, и пришла темнота.
** **
В квартире было темно. Переступив порог, Мойше споткнулся о ведро, стоявшее у двери, и тяжело вздохнул. Со второй попытки нашарил выключатель.
Как всегда, электричества не было. На ощупь отыскав стол, профессор чиркнул спичкой и зажёг керосиновую лампу. Фитиль медленно, словно нехотя, налился светом.
Комната выглядела так же, как всегда. Железная кровать в углу, шкаф, стол, полка с книгами, кресло-качалка у окна, порченный молью плед. Старые часы на стене давно остановились, но денег на починку не было.
«Окно», подумал Мойше. «Надо было закрыть окно перед уходом»
Но он так не сделал, и теперь комнату заполняла отвратительная вонь: во дворе работала мусорная машина. Профессор вытащил из кармана полупустой балончик дешёвого дезодоранта и несколько раз прыснул в воздухе.
На столе стоял гранёный стакан. Рядом лежала пустая пачка валидола и тетрадь.
«Всё нормально», подумал Мойше. Сняв пальто, он повесил его на гвоздь у двери, вернулся к столу и, с кряхтением, опустился в кресло-качалку.
Посидел минут десять, немного отдохнул. Встав, Мойше ногой подтолкнул ведро к стене и открыл кран, торчавший над радиатором. Оттуда послышался хрип умирающей свиньи.
Профессор не удивился; для таких случаев за кроватью стояла кастрюля. С трудом опустившись на колени, он зачерпнул несвежую воду и уже собрался выпить, когда внезапно зазвонил телефон. От неожиданности Мойше уронил стакан.
«Кто бы это мог быть?»
Старый дисковый аппарат стоял на подоконнике, рядом с пустой банкой колы. Мойше несколько секунд колебался, брать ли трубку. Но телефон вновь издал требовательный звонок. Пришлось подчиниться.
- Квартира Левинзона.
- Профессор, вы?
«Ректор!» - Мойше вздрогнул.
- Да, Константин Витальевич?
- Вы сейчас свободны? Надо поговорить.
Мойше взглянул на часы.
- Уже поздно, Константин Витальевич...
- Это важно, профессор.
- Что-то случилось?
- Да, случилось. Час назад мне позвонил господин Вересов, и спрашивал, почему его сын получил тройку на экзамене физики.
Профессор Левинзон беспомощно потёр лоб.
- Константин Витальевич, но он же ничего не знает, как я могу поставить...
- Ничего не знает? А вы, Левинзон, знаете, как много господин Вересов сделал для нашего университета? Вы понимаете, что теперь нам можно забыть о финансировании нового...
Слова расплывались в сознании. «Так уже было однажды» - подумал Мойше, и на миг - всего на миг! - позволил себе помечтать, как замечательно было бы оказаться ректором, или хотя бы деканом. Он излечил бы университет от этих самоуверенных господских сынков, ввёл справедливые оценки для всех, установил равенство...
- Вы слушаете, Левинзон?!
- Да, Константин Витальевич, да, простите, - спохватившись, Мойше помотал головой. Мечты, мечты. Мечтами сыт не будешь.
- Завтра вы лично извинитесь перед господином Вересовым и повторно примете экзамен, а потом, Левинзон, я жду вас у себя в кабинете. Всё понятно?
- Да, Константин Витальевич, всё понятно... - положив трубку, Мойше безвольно упал в кресло. Ему вдруг неудержимо, до боли в сердце захотелось выпить десять таблеток валидола и порвать с этой проклятой жизнью. Всего десять таблеток! И больше не придётся плакать ночами, вспоминая лицо жены, не придётся унижаться ради сыночка Вересова и заискивать перед управдомом, чтобы тот потерпел с платой за квартиру. Десять табеток... А потом...
«Уснуть, и видеть сны, быть может?» - Мойше дрожащей рукой нащупал пачку валидола. И внезапно вспомнил, что она опустела ещё вчера.
Купить новую не было денег.
Конец
1 2
Ждать пришлось несколько минут, показавшихся людям годами. Температура корпуса непрерывно росла, но что гораздо хуже, рос уровень радиации. Мойше и Квинт не отрывали глаз от шкалы напряжённости поля; каждый держал палец на кнопке. Если бортовая ЭВМ опоздает хоть на пару секунд, энергия в сверхпроводящих обмотках перестанет сдерживать плазму и аппарат за ничтожную долю мгновения обратится в газ.
ЭВМ успела. На (бесконечность, ничто, бесконечность, ничто, беск...) время остановилось и (безвременье, вечность, безвременье, вечность, без...) снова пошло своим чередом. За бортом аппарата сменилось минус двадцать шесть лет.
- Двигатели в норме, обмотки в норме, энергия сто процентов... - рапорты следовали один за другим. Впервые за минус четверть века и ещё целый год, люди немного расслабились.
- Поздравляю, профессор, - слегка дрожащим голосом сказал Квинт. Но Мойше слишком устал, а легионеры были заняты проверкой систем; юноше никто не ответил.
** **
Они посадили машину на холме, среди бесконечного леса. Турбины молчали: аппарат опустился на парашюте. Сразу после посадки люки были раскрыты и легионеры начали готовить площадку к повторному старту.
В кабине остались только Квинт и Мойше. Пока солдаты расчищали траву и оттаскивали подальше ветви - если при старте двигатели вызовут лесной пожар, может произойти парадокс времени - юноша нетерпеливо крутил ручку многодиапазонного радиоприёмника. Наконец, был пойман канал новостей.
- ...сегодня с официальным визитом в Афины прибыл куратор четвёртого Западного региона Марк Октавиан. В программу визита в числе прочих вопросов входит обсуждение африканской проблемы. Аналитики сходятся во мнении, что будет принято решение о частичном смягчении тарифов на перевозку слоновой кости через...
Радио умолкло, когда Квинт дрожащей рукой нажал кнопку.
- Это решение было принято на двенадцатый день осенних календ 3093 года, - прошептал юноша. - Мы в прошлом!
- Вот и настало время для поздравлений, - невесело пошутил Мойше.
Квинт обернулся к профессору. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, внезапно юноша подался вперёд и горячо поцеловал учёного в губы.
- Вы сделали это! - в глазах Квинта отразилось неподельное восхищение. - Я не верил до последнего мига... Великий Марс, я буду рождён только через два года!
- Время идёт, - негромко ответил Мойше. - У вас всего тридцать шесть часов, чтобы изменить мир. Пора за работу.
- Воистину пора! - Квинт вскочил. - Мы скоро вернёмся, профессор, и в новом мире, мире где справедливость восторжествует, вы наконец получите причитающееся вам по праву. Я построю в вашу честь новую Академию!
Юноша выпрыгнул из люка. Мойше опустил голову и долго следил, как на экране часов неторопливо бегут секунды.
«Ни одно чудовище, ни один завоеватель в истории не губили столько жизней, сколько уничтожу я» - подумал он. В тишине ночного леса слышался стон, миллионогласный смертный вопль поколений, так и не родившихся на свет.
Мойше закрыл глаза.
«Я делаю это для людей» - в сотый, а может в тысячный раз попытался он успокоить совесть. - «Слишком много было горя, слишком много пролилось слёз. Человек человеку - волк. А правит нами Римская Волчица»
- Так не должно быть, - прошептал Мойше. Руки были влажными и непослушными, сердце гулко колотилось о грудную клетку.
Само строение людей загоняет в клетки их сердца...
Чтобы немного прийти в себя, профессор Левинзон порылся в карманах и вытащил бутылочку валерианки. Вода в резиновой груше оказалась тёплой и пропахшей металлом, но он всё равно выпил. За бортом аппарата послышался свист реактивных ранцев.
«Вот и всё,» - подумал Мойше. Отныне решать предстоит только ему. В одиночку держать ответ перед совестью и человечеством.
- Профессор? - в люк заглянул один из легионеров, молодой светловолосый Луций. - Квинт просил меня остаться и приглядеть за вами. Выйдите, пожалуйста, из машины.
Сердце остановилось - и заработало вновь, с перебоями, натужно. Покачнувшись, Мойше потерял равновесие и сел на место пилота.
- Но... рассчёты включали семерых... - прошептал он слабеющим голосом.
- Почтенная Валерия пересмотрела рассчёты. Все тренировки проходили с участием шестерых, мы справимся, - Луций улыбнулся. - Выходите, профессор, в машине душно и воняет резиной.
Руки молодого легионера лежали на поясе, где в расстёгнутой кобуре мрачно блестел пистолет. На короткий миг Мойше едва не поддался панике.
«Нет,» - мысль полыхнула маленьким кровавым солнцем. - «Я слишком долго ждал.»
- Сейчас, только захвачу лекарство, - робко улыбнувшись, профессор встал, обернувшись спиной к Луцию, и нажал кнопку включения первой плазменной оси. Из открытого люка ударило волной чудовищного жара.
Старое пальто Мойше вспыхнуло. Закричав, он ударил по клавише аварийного отключения и рухнул на пол, корчась от страшной боли, теряя сознание и разум. Пальто продолжало гореть.
«Я не имею права на смерть!» - превозмогая боль, он судорожно вцепился в огнетушитель, лежавший под сидением, и повернул кран. Холодная пена сбила огонь. Задыхаясь, Мойше подполз к пульту и задраил люк: вокруг машины горел лес.
Только тогда он позволил себе потерять сознание.
** **
Придя в себя, Мойше долго не мог вспомнить, что случилось. Но наконец, память вернулась; застонав от боли, он вцепился в поручень и затащил себя на сиденье. Вся кабина была залита пеной, экран оплавился. Снаружи бушевал лесной пожар.
«Топливные баки могут взорваться...»
Дрожащей рукой Мойше коснулся головы. На пол дождём посыпались сгоревшие волосы. Боль в обожжённой коже сводила с ума, профессор упал на колени возле аварийной аптечки и выхватил силикатную мазь. Чтобы хоть немного опомниться, ему пришлось вколоть себе морфий и выпить три таблетки анальгина.
Минут десять Мойше сидел неподвижно, ожидая пока укол подействует. Залитые пеной очки, к счастью, не разбились; он машинально протирал стёкла, когда знакомый треск привлёк наконец его внимание. Мойше внезапно понял, что слышал треск всё это время.
«Радиация,» - подумал он без особых эмоций. - «Так и должно быть»
Счётчик показывал уровень, близкий к смертельному. Мойше посмотрел на часы.
«Сутки у меня точно есть»
Судорожно вздохнув, профессор Левинзон повернул кран наддува и запустил турбины. Из огненного пекла, словно стрела Юпитера, машина времени рванулась к небу.
От морфия кружилась голова и дрожали руки. Профессору пришлось напрячь всю волю, чтобы не ошибиться при вводе новых координат; оплавленный экран мерцал, перегретые турбины работали нестабильно. И всё же аппарат выдержал, перенеся своего умирающего создателя в прошлое, на девятьсот четырнадцать лет.
«...Этот период истории примечателен появлением среди небольшого народа евреев т.н. „мессии“, то есть пророка единого бога, призванного с небес, чтобы спасти человечество, погрязшее в собственных „грехах“. В целом религия евреев, т.н. „иудаизм“ отличается удивительной дикостью и нетерпимостью ко всем иным народам, служа ярким проявлением комплекса ущемлённой нации. Однако упомянутый „мессия“, известный под именами Йешуя га-Ноцри или Йешуа Назаретянин (из разных источников), пытался сильно модифицировать „иудаизм“, привнеся туда мотивы гуманности и т.н. „любви к ближнему“ (см. исследования Марка Огаста Лукулла далее в этой главе). Историки сходятся во мнении, что мастерски воспользовавшись иудейскими легендами о грядущем приходе „мессии“, Йешуа мог бы оказать заметное влияние на неустойчивое международное положение в регионе, и не исключено, что его „религия любви“ могла быть использована римской знатью для подавления, а после и замены варварских иудейских обычаев. К сожалению, апологеты еврейского „иудаизма“ понимали это не хуже наших современников, и Йешуа был убит отравленной стрелой у ворот Иерусалима. Имя убийцы неизвестно; один источник утверждает, что он был легионером, нанятым за деньги, однако достоверность этого источника вызывает сомнения. Так или иначе, римляне воспользовались смертью Йешуа и под предлогом восстановления справедливости окончательно подавили варварскую религию „иудаизма“, о которой сегодня знают лишь историки и немногочисленные консерваторы еврейского происхождения...»
Дрожащей рукой закрыв «Историю восточных народов», профессор Левинзон взглянул на карту, тускло мерцавшую на оплавленном экране. Топлива почти хватило; машина времени, теперь ставшая всего лишь куском металла, опустилась в неглубокий пруд у дороги, тянувшейся к далёким стенам Иерусалима.
«Фотографии» - вспомнил Мойше. Они с Квинтом и Валерией несколько месяцев запускали маленькие копии машины времени в разные периоды истории: приборы следовало откалибровать. Для точного определения времени, куда попадали аппараты, ЭВМ вела аэрофотосьёмку местности. На одной из таких фотографий профессор Левинзон узнал событие, о котором читал ещё в детстве, следующий зонд был послал в тот же период... И родился план. Дикий, основанный на почти сказочном везении, однако Мойше ухватился за него с отчаянием утопающего.
«Не подвели меня, Йешуа» - мысленно взмолился учёный. - «Я поверил в твою религию любви, я уже убил ради тебя человека и готовлюсь уничтожить весь известный мне мир. Донеси свои слова до людей, объясни им ценность жизни! Научи, что нельзя делить мир на рабов и господ!»
Оставалось несколько часов. Судорожно вздохнув, Мойше разгерметизировал люк и с огромным трудом выбрался из машины. Тёплая вода приняла его измученное тело, рванула ожоги отупляющей болью.
- Я выдержу, Йешуа, - прошептал учёный. Задыхаясь, он открыл грузовой люк и вытащил тяжёлый свёрток. Чтобы доплыть до берега, потребовались последние силы.
«Так ему будет легче», подумал Мойше. Некоторое время он судорожно дышал, собирая волю в кулак. Сел, подтащил свёрток. Внутри, спрятанная меж зелени и фруктов, лежала книга, отпечатанная на листах сверхпрочного пластика. Шесть лет потребовалось профессору Левинзону, чтобы по крупицам изучить иврит, ещё десять лет создавался текст. Все знания, весь свой могучий разум вложил он в эту книгу.
«Я писал её, не зная, кому передам» - вспоминал Мойше, дрожащими руками гладя титановый переплёт. - «Я мечтал полететь в прошлое, когда Рим был всего лишь городом, и отдать эту книгу праотцам моего народа. Тридцать лет мечтаний...»
Вдали послышался стук копыт и негромкие голоса. Кто-то ехал по дороге верхом на осле.
«Я верю в тебя, Йешуа» - подумал профессор Левинзон. - «Тебе я вручаю мечту, воспользуйся ею мудро.»
Раздалось удивлённое восклицание, и над умирающим стариком склонилось несколько человек. Мойше улыбнулся, узнав их лица.
- Эта книга послана с небес, - прошептал он на иврите. - Возьми её, Йешуа. Научи мир любить.
Один из людей вздрогнул. Его тонкие, совсем не сильные пальцы коснулись переплёта. И в тот же миг Вселенная изменилась.
Беззвучно испарился обугленный шар машины времени. Мойше услышал, ощутил всей душой вопль, непредставимый, страшный крик миллиардов людей, которым он запретил жить. Его умирающее тело исчезло, оставив после себя лишь книгу в пыли и страх в глазах мессии, но смерть - о нет... Смерть не спешила забирать к себе профессора Левинзона.
Вспышка! Он снова был молод. Мойше стоял под дождём, на каменной мостовой, и смотрел на толпу солдат, с рёвом нёсшуюся по узким улочкам Иерусалима. Впереди, лязгая ржавым доспехом, смеясь в упоении боя, летел Квинт.
- Крестоносцы! - в исступлении кричал какой-то старик. - Спасайтесь!
Страх не успел проникнуть в разум - толпа смяла одинокого человека, размазала по камням, подарила телу смерть. Дух рвался дальше.
Вспышка! Он был женщиной. Толпа - одетая иначе, кричавшая на ином языке, но та же самая в сердце - вновь была вокруг. Люди в серых балахонах поджигали костёр.
- Во имя отца, сына, и святого духа... - произнёс Квинт, одетый в огненно-красную рясу. Прежде, чем понимание рвануло сердце - пламя обняло его новое тело, исторгло из горла вопль. Но кто мог его слышать! Кого тронет женский крик, когда плачет мир, обречённый на небытие?!
Вспышка! Он вновь был стариком, и брёл по улицам родного Киева вместе с толпой оборванных людей, носивших белые шестиконечные звёзды. Впереди, у обочины, стояло двое солдат в чёрной форме.
- Куда этих, герр офицер? - подобострастно спросил Люций.
- В Бабий Яр, - усмехнулся Квинт, не отводя глаз от Мойше. И на сей раз времени понять - хватило, понять и умереть, умереть тысячи раз вместе с каждым, не родившимся на Земле ребёнком.
«Нет!!!» - закричал его разум. «Нет!!! Я хотел остановить смерть!!! Дать людям счастье!!!»
Смерть опустилась на колено и приподняла свой саван, желая взглянуть ему в лицо. Она дарила себя всем, не делая исключений; но сегодня, впервые за несчётные века, Смерть приняла иное решение.
Яркая вспышка опалила умирающий разум профессора Левинзона, и пришла темнота.
** **
В квартире было темно. Переступив порог, Мойше споткнулся о ведро, стоявшее у двери, и тяжело вздохнул. Со второй попытки нашарил выключатель.
Как всегда, электричества не было. На ощупь отыскав стол, профессор чиркнул спичкой и зажёг керосиновую лампу. Фитиль медленно, словно нехотя, налился светом.
Комната выглядела так же, как всегда. Железная кровать в углу, шкаф, стол, полка с книгами, кресло-качалка у окна, порченный молью плед. Старые часы на стене давно остановились, но денег на починку не было.
«Окно», подумал Мойше. «Надо было закрыть окно перед уходом»
Но он так не сделал, и теперь комнату заполняла отвратительная вонь: во дворе работала мусорная машина. Профессор вытащил из кармана полупустой балончик дешёвого дезодоранта и несколько раз прыснул в воздухе.
На столе стоял гранёный стакан. Рядом лежала пустая пачка валидола и тетрадь.
«Всё нормально», подумал Мойше. Сняв пальто, он повесил его на гвоздь у двери, вернулся к столу и, с кряхтением, опустился в кресло-качалку.
Посидел минут десять, немного отдохнул. Встав, Мойше ногой подтолкнул ведро к стене и открыл кран, торчавший над радиатором. Оттуда послышался хрип умирающей свиньи.
Профессор не удивился; для таких случаев за кроватью стояла кастрюля. С трудом опустившись на колени, он зачерпнул несвежую воду и уже собрался выпить, когда внезапно зазвонил телефон. От неожиданности Мойше уронил стакан.
«Кто бы это мог быть?»
Старый дисковый аппарат стоял на подоконнике, рядом с пустой банкой колы. Мойше несколько секунд колебался, брать ли трубку. Но телефон вновь издал требовательный звонок. Пришлось подчиниться.
- Квартира Левинзона.
- Профессор, вы?
«Ректор!» - Мойше вздрогнул.
- Да, Константин Витальевич?
- Вы сейчас свободны? Надо поговорить.
Мойше взглянул на часы.
- Уже поздно, Константин Витальевич...
- Это важно, профессор.
- Что-то случилось?
- Да, случилось. Час назад мне позвонил господин Вересов, и спрашивал, почему его сын получил тройку на экзамене физики.
Профессор Левинзон беспомощно потёр лоб.
- Константин Витальевич, но он же ничего не знает, как я могу поставить...
- Ничего не знает? А вы, Левинзон, знаете, как много господин Вересов сделал для нашего университета? Вы понимаете, что теперь нам можно забыть о финансировании нового...
Слова расплывались в сознании. «Так уже было однажды» - подумал Мойше, и на миг - всего на миг! - позволил себе помечтать, как замечательно было бы оказаться ректором, или хотя бы деканом. Он излечил бы университет от этих самоуверенных господских сынков, ввёл справедливые оценки для всех, установил равенство...
- Вы слушаете, Левинзон?!
- Да, Константин Витальевич, да, простите, - спохватившись, Мойше помотал головой. Мечты, мечты. Мечтами сыт не будешь.
- Завтра вы лично извинитесь перед господином Вересовым и повторно примете экзамен, а потом, Левинзон, я жду вас у себя в кабинете. Всё понятно?
- Да, Константин Витальевич, всё понятно... - положив трубку, Мойше безвольно упал в кресло. Ему вдруг неудержимо, до боли в сердце захотелось выпить десять таблеток валидола и порвать с этой проклятой жизнью. Всего десять таблеток! И больше не придётся плакать ночами, вспоминая лицо жены, не придётся унижаться ради сыночка Вересова и заискивать перед управдомом, чтобы тот потерпел с платой за квартиру. Десять табеток... А потом...
«Уснуть, и видеть сны, быть может?» - Мойше дрожащей рукой нащупал пачку валидола. И внезапно вспомнил, что она опустела ещё вчера.
Купить новую не было денег.
Конец
1 2